- Заниматься будем на Успенской, в строительном техникуме…
Алеша проводил гостей, вернулся домой и удивился, что мать тоже не стала говорить о трибунале.
Вечером зашел Сеня. Он тоже удивился: застал приятеля дома. Обычно в это время Леша занимался у профессора.
- Что я вижу, - подмигнул чекист, - никак благородная измена?
Леша показал другу список литературы и повестку в трибунал. Ему не хотелось думать о встрече с ученым-криминалистом. Однако встреча произошла раньше, чем он предполагал…
Утром, за два часа до заседания трибунала, Леша подметал пол и услышал торопливые шаги, "Оношко", - мелькнуло у него в сознании, и он снова почувствовал, как на хорошее настроение наслоилось беспокойство.
Кругленький раскрасневшийся Аким Афанасьевич вкатился в открытую дверь точно шаровая молния и мягко закружился по комнате, поднимая вокруг вихрь табачного дыма, жестов и слов. Говорил быстро, горячо, обращаясь к оторопевшему юноше:
- Что случилось, мальчик мой? Почему не пришел вчера? У тебя бледный вид. Я так и подумал: заболел…
Леша скованно следил за ним. В такой же позе он стоял ныне весной, когда вот так же в распахнутую дверь вкатился ярко светящийся колобок молнии. Тогда Леша белил потолок, а небесный гость раскаленным ядрышком обошел плинтус порожней комнаты, поднялся по стене к окну и через подоконник перевалился на землю. И задень он малярной кистью этот шарик, начиненный электричеством, - произошел бы страшный взрыв. Так и сейчас: скажи правду - и Оношко вскипит, взорвется гневом.
Все же он признался: рассказал о своем знакомстве с Калугиным. Профессор поморщился:
- И он сразу покорил тебя?
- Нет, не сразу. - Леша взглянул на стену, где висела ракетка приятеля. - Ученик Калугина, Сеня Селезнев, давно заочно познакомил меня с ним. И в споре вечно забивал: их логика посильнее нашей…
- О молодой человек! - Оношко вынул из кармана жилета зажигалку, и в его рачьих глазах вспыхнул огонек. - Почти все люди земного шара мыслят по законам традиционной логики, и только ничтожное меньшинство пытается оригинальничать - рассуждать наперекор человеческому разуму. Но где большинство - там и правда!
- А вот Николай Николаевич говорит: такая мерка не всегда пригодна. Большинство верит в бога, а меньшинство нет, однако правда не за большинством…
- Позвольте, коллега! Религия и логика - антиподы. За веру со временем будет держаться меньшинство, а за науку большинство.
К удивлению Леши, профессор ловко повернул чужой довод в свою пользу. К счастью, Калугин тогда не ограничился одним примером…
- Волховстрой один на всю страну, а частные лавочки растут как грибы, но жизнь пойдет за Волховстроем.
- Поживем увидим, за кем пойдет! - Оношко лукаво улыбнулся. - Не пойми, пожалуйста, превратно. Я не против вашего знакомства. Однако пойми, наивный мальчик, Калугин не криминалист. Его тезис "убийство без убийства" - игра слов! Рогов умер от разрыва сердца. Ни Ерш, ни Рысь тут ни при чем! Ты сам в этом скоро убедишься и вернешься ко мне…
"Нет, черпаком отработал", - подумал Алеша и хотел сослаться на поджог без поджога, но промолчал: Сеня сообщил, что пожаром заинтересовались чекисты, что расследование еще не закончено.
Профессор по-своему понял молчание юноши. Сопровождая концовки фраз однообразным жестом, толстяк как бы мотал клубок красноречия:
- Наш спор с Калугиным научно-принципиальный!..
Леша положил метелку и взял с комода повестку в трибунал - дал понять, что хозяину пора закрывать дверь на ключ…
Его судила "тройка". Председатель трибунала, вчерашний балтийский матрос, своими усами напомнил подсудимому Ивана Матвеевича. Леша глазами пробежался по залу с тремя окнами, выходящими на солнечную улицу.
Народу было много. Лешино дело разбиралось первым, а на столике секретаря трибунала высилась целая горка папок. В последнем ряду сидели мать и Груня. Видать, девушка только что вернулась с Ловати: загорелая, непричесанная, с травинкой в волосах, она держала руки на груди, прикрывая мятую блузку.
Их взгляды встретились. Алеша бодро кивнул головой. Она ответила легким тревожным поклоном.
Мать улыбнулась: она давно присмотрела эту смелую девушку с крестом на груди, да боялась, что верующая черноглазка отвернется от комсомольца, а тут бог послал такое счастье…
Когда председатель спросил Алешу, где тот добыл браунинг, юноша рассказал про обмен с матросом, а сам невольно поискал глазами Ерша Анархиста. В первом ряду пристально наблюдал за Лешей какой-то брюнет со стеком в руке. Его офицерская выправка навела Лешу на мысль: "Не Рысь ли?"
Председатель "тройки" выложил на красный стол знакомый вороненый браунинг с якорем на рукоятке. Леша представил покойного Рогова, ожидал неприятного вопроса, но судья не коснулся смерти уполномоченного губчека:
- Смыслов, твой браунинг?
- Мой.
- Ты знал, что надо иметь особое разрешение?
Алеша признался, что знал и все же приобрел оружие.
Слушая приговор, он склонил голову и одним глазом измерил бывшего офицера с малюсенькими усами. Тот был статный, среднего роста. Агент еще заметил: лакированный стек, синие галифе с кожаным кантом и кавказскую рубашку с тонким ремешком, украшенным серебряными ромбиками.
После вынесения приговора все шумно сели, только в последнем ряду по-прежнему стояли мать и Груня. Они не ожидали, что за хранение оружия могут дать три недели трудповинности. Да еще с такой внезапной концовкой:
- Взять под стражу!..
В комнате с окном, забранным решеткой, пахло карболовкой. Едва Лешу водворили в одиночную камеру, как снова отворилась железная дверь. Вошел Сеня. Он спешил.
- Друг-приятель, - зашептал чекист, вручая пакет с едой, - в лагере ты никому не открывайся. Кроме доктора-врача…
Он нарисовал словесный портрет врача и кивнул на оконную решетку:
- На фабрике "поджог без поджога". Чуешь? - И, не дожидаясь ответа, Сеня пожал агенту руку. - За мать не волнуйся…
- Постой! Тут в зале… подозрительный тип…
Чекист выслушал, одобрительно мотнул чубом и, вскинув ладонь, скрылся за дверью.
Алеша остался один с противоречивым чувством: ответственное задание его радовало и в то же время ему стало тоскливо и немного страшно…
"ГОРОХОВАЯ РЕСПУБЛИКА"
С первого дня лагерной жизни Леша, как и все новички, сразу понял, что бойцы с винтовками и начальник охраны с наганом образуют особое кольцо, в центре которого находится иной мир - своя "Гороховая республика".
"Гороховой" ее назвали потому, что здесь заключенных кормили только горохом в виде хлеба, супа, каши и воскресных лепешек. Исключение - чечевица. А "республикой" именовали потому, что заключенные из своей среды выбирали "президента". Полномочия его были почти не ограничены: он назначал себе помощников, ведал "золотым фондом", судил провинившихся, вел переговоры с администрацией лагеря и "принимал присягу" от новичков.
Не успел Алеша положить вещевой мешок на приземистые нары, как двое громил взяли его под руки и подвели к столу, на котором, покачиваясь, с папироской в зубах, восседал бритоголовый крепыш. Все, что было на нем, - красные сапожки, голубые шаровары, цветистый халат и пеструю тюбетейку - Леша видел впервые, но в загорелом безбровом лице с вислыми усиками просматривались знакомые скулы с желваками и наглые желтоватые глаза в редких ресницах.
- Ясак! На чашки! - приказал он с восточным акцентом.
И в тот же миг две ладони, как широченные ножи мясника, подрубили Лешины поджилки и он упал на колени. Верзилы-палачи ногами зажали его бока. Глава "Гороховой республики" сдвинул тюбетейку на узкий лоб и, размахивая расшитыми сапожками, предупредил коленопреклоненного:
- Правду сказал - твоя жизнь, неправду сказал - не твоя жизнь…
Отвечая на вопросы, Леша напряженно думал: "Неужели Ерш? Сбрить рыжую шевелюру, повыдергивать брови, отпустить усы - нетрудно. Даже якорь на руке можно вывести кислотой. Но гнуть речь на татарский лад - нужна актерская жилка".
Не ведал Алеша, что Георгий Жгловский всю жизнь играл: то бунтаря-анархиста, то одесского биндюжника Жёру, то свободного художника. Не знал агент, что Ерш остановился в Боровичах на квартире театрального костюмера. И откуда было ему знать, что Рысь снабдил племянника Солеварова паспортом на имя Кави Гафаровича Бакирова, уроженца города Казани.
Очистив гроб гадалки, Ерш массивное золото зарыл, а с собой взял мелочь - обручальные кольца и восточные бусы. Его задержали на базаре как спекулянта драгоценностями. Паспорт, стрижка, акцент, костюм (хотя и условный) спасли его от чекистов; аресту по мелкому поводу он был рад.
И все же агент опознал в "татарине" Анархиста и с обидой в голосе объяснил свое появление в лагере:
- Рыжий матрос за масло всучил мне шпалер, а не предупредил, что за пушку берут за макушку!..
"Президент" улыбнулся кончиком рта. Уж он-то, хозяин браунинга, не сомневался, что пострадавший говорил правду. Но все же решил прощупать: "Не подсадная ли утка?" Он расспросил о заседании трибунала, об арестантском вагоне и заявил:
- Твоя вещь - моя вещь, моя вещь - пока не твоя вещь…
Один из помощников "президента" вытряхнул на стол все содержимое Алешиного мешка, а второй детина очистил карманы новичка - ничего подозрительного. Анархист мягче взглянул на стоявшего на коленях. Обычно новенькие выслушивают "законы конституции" и тут же клянутся не нарушать их. Старорусец же сначала поинтересовался "мерами наказания", а потом уж принял присягу. Да и взгляд у него цепкий, любопытный. "Президент" похвалил неофита:
- Я сказал - ты повторил. Нет ошибка. Память твоя хорош. Школу кончал. Правду любишь. Помогать будешь. - Он жестом разрешил подняться. - Хвала аллаху! Я хан, ты казначей!..
В барак заглянул косой детина и крикнул:
- Президент, Лосиха посылку получила!
Вероятно, с посылкой Ерш ждал ответа от Орлихи. Как тигр он бросился к двери.
Что говорить, удача - в первый же день обнаружить Анархиста! Теперь Ерш не уйдет. Надо скорее связаться с доктором, пока Груня не прислала письмо на имя Алексея Смыслова.
Да, одно дело - изучать преступный мир по романам Достоевского, и совсем другое - жить с ворами, бандитами в одном вонючем бараке и подчиняться неписаным законам "Гороховой республики". Ерш, назначив Алешу "казначеем", хитро привязал его к мешку с миллионами. "Казну" необходимо охранять не только от воров, но и от лагерного начальства. Так что тайный агент не мог ни мешка бросить, ни с мешком подойти к охране. А главное, за каждым шагом "казначея" следили приближенные "президента".
Лешу выручил забинтованный палец. Сестра-медичка, сменившая ему бинт, сказала, что доктор приезжает в лагерь из Боровичей один раз в неделю - по субботам.
В субботу - в банный день - Алеша не удивился, что "президент" мылся и парился один: скрывал свою приметную татуировку. После бани Ерш устроил выпивон с копченой и соленой рыбой. Он ругался, что посылка шла долго: стухли жареные утята - те самые чирки, которые Леша подарил Груне! В свое время Анархист выручил Вадима, и сестра за добро платила добром. Но на зов матроса не откликнулась: "татарин" пил много и жадно, видать, хотел забыться.
Леша тоже приуныл: не приехал доктор, заболел. Теперь надо ехать в Боровичи. Там, на базаре, помощники "президента" закупали самогонку, курево и постный сахар. Отпустит ли Ерш своего "казначея"?
Пожалуй, нет. Алеша чувствовал, что Анархист все время присматривается к нему. А сегодня утром "татарин" умышленно обронил свой ножик. Холодное оружие приметное: рукоятка как у финки, а лезвие длинное и обоюдоострое - кинжальное. Леша, конечно, вернул ножик хозяину. Тот похвалил:
- Ты вернул - я верну…
Он вытащил из кармана халата помятое письмо и затряс им над тюбетейкой:
- От кого ждешь? Кого любишь?
"Неужели от Груни?" - побелел Алеша. К счастью, в бараке было темновато. Он быстро овладел собой и начал перечислять:
- Мать! Дядя Сережа! Тетя Марфа! Нина…
- Хоп, джигит! - Ерш развернул письмо и приступил к допросу: - Кто Нина? Сестра, невеста?
- Невеста! - бойко ответил "жених".
- Кто Калугин?
- Учитель!
- Какой учитель? Чему учил? Куда нацелил? - Ерш кончиком ножа отметил строку письма: - Читай, жених!
Алеша прочитал:
- "Голубчик, рассмотри лагерную жизнь с точки зрения однообразия, единообразия, разнообразия, своеобразия и многообразия…"
- Шифровка?!
- Нет, - улыбнулся Леша, - за каждым словом кусок нашей житухи.
- Достал кусок - живи, не достал кусок - умри! - Он блеснул клинком. - Пять пальцев - пять заездов. Джигитуй, жених!
Медлить нельзя: лезвие ножа - бритва. И Лешины мысли полетели со скоростью стрижа…
- Оглянись кругом, президент! Все одно и то же: высоченный забор с колючей проволокой, шесть грязных бараков, кирпичное здание охраны. И распорядок что приевшийся горох - монотонный звон рельса, одноголосые утренние и вечерние переклички. И так изо дня в день! Словом, куда ни глянь - всюду однообразная дрянь!
- Раз! - заломил Ерш мизинец.
- А всмотрись получше! - Леша указал на тусклое окно, смотревшее на песчаный двор с одинокой сосной. - И рельса на суке. И длинные бараки под серой черепицей. И кирпичная казарма с вышкой у ворот. И та же перекличка. И тот же горох! Все они не врозь, не раскиданы по всей губернии, а здесь, в одном месте, слились в единообразную картину лагеря!
- Два! - подсчитал Ерш, загибая безымянный палец.
- Все одно, все едино, и в то же время у каждого "штата" своя метка.
Леша оказался настоящим учеником Калугина. Он так ловко проиллюстрировал на местном материале разнообразие, своеобразие и многообразие, что даже "президент" взглянул на свою "республику" новыми глазами…
- Пять! - облегченно выдохнул Ерш и протянул письмо. - Хорош жених! Умный джигит! Пиши ответ: "Жду посылка".
"Жених" пояснил, что пока письмо идет в Руссу, пока собирают посылку, пока она дойдет до лагеря, он выйдет на свободу. Ерш ножом пригвоздил лист бумаги к столу:
- Тебя нет, друг есть!
Леша написал, понимая, что за спиной Нины стоят Калугин, Воркун и Сеня Селезнев. Они действительно ждут ответа. И тайный агент пожаловался: "Разболелся палец. У нашей сестрицы один йод, а врач сам лежит в госпитале".
"Президент" прочитал Алешино письмо и покосился на забинтованный палец. Он проявил внимание к другу:
- На дворе луна, на душе тоска: дай, казначей, мешок, иди к бабам…
Любители женского пола ухитрялись ночевать в "Гнезде двух галок". Алеша не заводил таких знакомств. Он выставил больной палец:
- Ноет. Не до баб. Мне бы в город к врачу…
"Президент" задумался. Он организовал в лагере круговую поруку: за попытку к бегству заключенного накрывали ватным одеялом, клали сверху доску и кувалдой дубасили по ней. На теле пойманного нет синяков, но внутренности отбивали так, что тот больше не ходил, а лишь ползал.
Ерш, видимо, прикинул, что "жениху" нет смысла бежать: через пять дней свобода. Он отпустит, но не без задания. Близилась четвертая годовщина Октября. Ерша, как и всех заключенных, интересовал вопрос: будет ли амнистия? Леша заметил, что за последнее время в лагере поднялась трудовая дисциплина. Заключенные охотнее шли на кирпичный завод и на заготовку дров.
Просьба "президента" давала Леше право зайти за справкой в милицию или в чека. Ерш это понял и вдруг заявил:
- Сиди тут, я пошел, врачу сказал: "Али-баба, мой друг беда!"
В это время в барак вбежал косой помощник "президента" и возбужденно закричал:
- Рысь! Рысь!
Ерш вздрогнул, обронил цигарку. Видимо, он чем-то насолил Рыси. И несмотря на то что рысь оказалась натуральной, что пострадал не косой детина, а лагерный петух, все же Анархист помрачнел, замкнулся, а ночью ушел якобы в "Гнездо двух галок" и больше не вернулся…
В лагере поднялась тревога. Начальник организовал погоню. Помощники "президента" сбились в кучу - судачили. Никто не ожидал такого сюрприза. Но больше всех расстроился молодой стажер из старорусского угрозыска. Найти Ерша, быть рядом, стать его казначеем и не суметь арестовать преступника! С какими глазами Леша явится в Руссу? Чем можно оправдаться? Что скажет Воркун?
Все пять последних суток Алеша почти не спал. Он вставал, прислушивался к ночной тишине: все еще теплилась надежда, что Ерша поймают.
В субботу приехал врач, вскрыл Алешин нарыв - боль в пальце приутихла, но сердце ныло пуще прежнего. Он получил документы и незаметно покинул лагерь…