У Вавилова слегка дрогнули губы, но он промолчал. Технический директор деловито протиснулся к рабочим и предостерегающе сказал:
- Товарищи…
Рабочие принялись за прерванную работу. Старый горновщик поправил варежки и вошел в горн, откуда веяло густым и томящим жаром.
Глава вторая
I
В десять часов в небольшом кабинете директора открылось совещание. Пришли инженеры и некоторые заведующие цехами. Директор посмотрел на часы и, придвинув к себе большую папку с бумагами, слегка волнуясь, сказал:
- Вот собрались… Причина настоящего собрания такая, что наши планы и проекты перестройки фабрики Москва рассмотрела и командировала по этому поводу, значит, консультанта, инженера, товарища Вавилова… Так. Товарищ Вавилов поживет у нас, порасследует, а покамест желательно коротенько дать ему обоснование, почему и как… Предлагаю Лексей Михайлычу дать разъяснения… Тебе, Лексей Михайлыч, слово.
- Виноват! - слегка приподнялся Вавилов, сидевший рядом с директором. - Я просил бы к порядку…
- К порядку? Ну что же, валите!
Вавилов встал и оглядел собравшихся.
- В сущности, все материалы и предположения, касающиеся переоборудования фабрики, были рассмотрены в Москве, и я с ними внимательно познакомился. Таким образом, будет излишне выслушивать их здесь. Дело обстоит так: надо на месте, возле, так сказать, стен фабрики решить вопрос о том, целесообразно ли в настоящее время производить коренную переустройку фабрики, а по вашим проектам, в сущности, даже заново ее строить… Я сегодня бегло обошел цеха и пришел в ужас… Да, товарищи, прямо-таки в ужас! Фабрика, на мой взгляд, еще может работать долгие годы в таком виде, в каком она находится. Дело не в изношенном оборудовании или в ветхих стенах, - дело в колоссальном проценте брака. Фабричный двор у вас завален штабелями бракованной посуды. И брак этот происходит в значительной степени от плохих порядков на производстве и от скверной, неряшливой работы самих рабочих… Я прихожу к глубокому убеждению, что при надлежащем руководстве, при сознательном отношении рабочих можно дать хороший фабрикат, не прибегая к коренному переоборудованию фабрики и не затрачивая почти три четверти миллиона на ее переоборудование… Поэтому я считаю, что наши совещания, как сегодняшнее, так и последующие, должны пойти по линии выяснения причин плохого производства. И лучше всего будет, если мы планомерно и внимательно проследим по отдельным цехам состояние производства и отдельных его процессов…
- Это что же, вроде ревизии? - взволнованно прервал Вавилова один из инженеров.
Директор строго взглянул в его сторону и грозно постучал карандашом по фарфоровому стакану:
- Не перебивайте!
- Конечно, это не ревизия, - спокойно пояснил Вавилов. Это только необходимейшая мера к тому, чтобы Москва могла спокойно решать, как быть с фабрикой… Итак, я продолжаю. Собственно говоря, мое предложение сводится к тому, чтобы мы досконально проследили за производством по цехам, начиная с сырьевого. Даже лучше будет, если начать с ознакомления с работой на ваших рудниках…
- Кончили? - обернулся к нему директор, заметив, что Вавилов замолчал.
- Да… пока…
- Хорошо, - усмехнулся директор и поиграл карандашом. - Я,- сказал он, - вполне согласен с товарищем Вавиловым, давайте докопаемся до сути, до настоящей причины… А покеда что, имеются желающие высказаться?
- Я прошу слова! - заявил Карпов.
- Говори, Лексей Михайлыч!
Карпов встал и поерошил свои шелковистые светлые волосы. Лицо его слегка побледнело от волнения, но уверенная улыбка пряталась в углах рта.
- О наших недостатках мы знаем очень хорошо, - начал он глуховатым голосом. - Чтобы изжить их, мы затратили немало труда и времени… И будем тратить их и дальше… Ведь и сама идея переоборудования фабрики появилась в результате сознания наших недостатков. Товарищ Вавилов видел сегодня, в какой обстановке, в каких условиях приходится работать рабочим, всей фабрике… Эти ветхие стены, эти изношенные станки и машины давно уже следовало срыть до основания!.. Мы не в состоянии проводить в жизнь самые элементарные требования охраны труда. Нас бы по-настоящему давно следовало отдать за это под суд, меня - в первую очередь и товарища Широких…
Директор усмехнулся и одобрительно кивнул головою.
- Мы ничего не имеем против того, чтобы наши проекты и планы были тщательно проверены… Речь идет о больших ассигнованиях…
- Вы просите свыше семисот тысяч рублей, - внушительно вставил Вавилов:
- Да, семьсот двадцать три тысячи, - подтвердил Карпов. - Такие деньги государство не может тратить необдуманно. Это нам понятно, и против тщательного всестороннего обследования теперешнего состояния фабрики никто из нас спорить не станет… Но весь вопрос в том, как товарищ Вавилов будет производить это обследование?
- Буду ходить по фабрике, полезу в каждую дыру, исследую работу каждого рабочего…
Директор постучал по стакану и укоризненно пожал плечами:
- Не перебивайте!
- Виноват!
- Ну, этого мало! - повысил голос Карпов. - Этого совершенно недостаточно!.. Мы этим занимаемся здесь несколько лет, а товарищ Вавилов думает проделать такую работу только в несколько дней.
- Несколько недель, - невозмутимо поправил Вавилов.
- А хотя бы и в несколько недель!.. - Неужели товарищ Вавилов надеется, что ему в несколько недель удастся увидеть больше того, что мы все видели и видим в продолжение месяцев и лет?
- Я эту фабрику знаю давно, - опять перебил Вавилов, и директор снова остановил его. Но Карпов, оборвав свою речь на полуслове, махнул рукой и сел.
- Собственно говоря, - угрюмо заметил он, - я больше пока не имею ничего сказать.
- Есть желающие высказываться?
Все молчали. Тогда директор положил ладони на поручни кресла и немного подался вперед:
- В таком разе, давайте я… Значит возьмем дело таким родом. Будем подбирать материалы по цехам и по каждому отдельному цеху зачнем обсуждение… А на первый раз вот вам, товарищ Вавилов, общие цифры, по им давайте бегло выясним общее положение фабрики… А уж потом - по плану поведем: обойдете вы, обследуете цех, а затем обсудим, обойдете другой - и о нем, значит, поговорим. Накопится материал, проработаем мы его совместно, а затем уж уцепимся за коренной вопрос… Так вам подходяще?
Директор перегнулся к Вавилову и выжидающе поглядел на него.
Вавилов быстро согласился:
- Вполне удовлетворен!
- Вот, стало быть, и хорошо… Давай, Лексей Михайлыч, твои цифры. Докладывай.
Карпов придвинулся поближе к столу и зашуршал бумагами:
- На первое октября прошлого года обороты фабрики выразились…
II
Предфабкома держал телефонную трубку и морщил нос:
- Да… Ладно… Ну, ну… Слыхал… да… Все? Можешь не кирпичиться, мне все ведомо! Ладно…
Укладывая трубку на рычаг аппарата, он раздраженно сказал сидевшему недалеко от него молодому рабочему:
- Егор бузит. Пеняет на меня, что не пошел я в контору на заседание. Там приезжий этот. А я зачем пойду? Пущай они там перетолкует, ихнее дело. От нас не уйдет! Если бы это какое производственное совещание, а то ведь чисто техническое… Суется Егор почем зря.
- Надолго этот приехал?
- Кто его знает? Поживет, покеда суточных вдоволь не наколотит… Путешествует тут, а пользы делу ни на копейку.
- Ловко все-таки придумали! - усмехнулся рабочий. - Послали дела вырешать бывшего хозяйского сынка! Лучше не надо…
- Это еще ничего не значит, - нерешительно сказал предфабкома. - Если Москва доверила, так верно понимали, в чем дело…
- А может, в Москве-то неизвестно было?.. Может, скрыл он?
- Навряд ли…
За открытым окном простиралась пустынная пыльная улица. Две собаки, прижавшись к стенке, дремали в тени напротив, у почтового отделения. Одна из них подняла голову и, разевая красную пасть, зевнула. Над улицей, над крышами, над собаками протянулся хриплый гудок.
- Обед, - спохватился предфабкома и стал рыться у себя на столе.
Пустынная пыльная улица внезапно ожила. Со стороны фабрики потянулись люди. Запорошенные серой пылью, в холщовых штанах, с непокрытыми головами, в туфлях или сандалиях на босу ногу торопливо шли рабочие. Работницы, оправляя на ходу головные платки, шли, сбивая с ситцевых юбок приставшие соломинки, озабоченно перекликались и приостанавливались у почты, возле вывешенных на доске объявлений и плакатов.
Улица наполнялась говором и шумом толпы. Некоторые рабочие сворачивали, стуча по деревянным ступеням крыльца, входили в фабком. Они шумно растекались по комнатам, останавливались возле столов, трогали бумаги и ведомости, разбросанные на них, брались за газеты и журналы. Они громко разговаривали, спорили, шутили. Задавали друг другу вопросы и, не дожидаясь ответов в одном месте, устремлялись в другие.
Предфабкома, раскладывавший и перекладывавший у себя на столе бумаги, оторвался от этого занятия и раздраженно пожаловался.
- Что же вы это, ребята, волыните тут? Здесь разве клуб вам?
- Не клуб, Савельев! Верно! - посыпались веселые возгласы.
- Понятно, не клуб!
- А тут удобней: идешь с работы, а твой департамент по пути!
- Клуб, он где! На другом конце поселка! Туда идти, какого крюка давать надо?
- Мы тебе, Савельев, не мешаем… Ты потерпи…
- Ты нам новости расскажи…
- Приехал, говорят, ревизор? Из Москвы?.. Зачем?.. Почему?
Савельев замахал руками:
- Постойте… Кому же я этак-то отвечу? Вы бы помолчали. По очереди бы вы, товарищи.
- Ладно… По очереди.
Предфабкома обступили. На его стол навалились, насели. Его стиснули. И он, беспомощно оглядываясь, со всех сторон видел возбужденные, смеющиеся лица.
- Стойте, ребята! - покрывая нестройный говор, раздался хрипловатый, но сильный голос. - Стойте, говорю!
Рабочие отстранились от стола, оглянулись. Низкий широкоплечий рабочий, курчавые волосы которого падали на покатый лоб и оттеняли проницательные живые глаза, медленно прошел от двери к столу и остановился неподалеку от Савельева.
- По порядку, - усмехнулся он, выждав, когда установилась тишина. - Значит, перво-наперво: зачем приехал московский гость?
Савельев поправил смятые, разбросанные рабочими бумаги и сухо сказал:
- Приехал консультант из Москвы. Будет выяснять вопрос о строительстве на нашей фабрике. Фамилия ему Вавилов, и приходится он родным сыном бывшему хозяину фабрики…
- Та-ак, - многозначительно протянул широкоплечий. И рабочие снова зашумели. Но он обернулся к ним и угрожающе потряс над головой рукою:
- Заткнитесь вы! Ну, затихли!
- Ты фабком по этому случаю собирал? - спросил он Савельева.
- Ячейка собиралась, - уклончиво ответил предфабкома.
- Ячейка особ статья… А фабком?
- Соберу, когда надо будет.
- А нонче, думаешь, не надо?
- Нонче еще рано.
- А я тебе говорю: не рано! Тут какой вопрос стоит? Самый кровный наш вопрос, пропадать ли фабрике, рассыпаться от старости или жить лучше прежнего?.. Этакий вопрос нам надо с первого моменту за самый кончик ухватывать. Понимаешь?
- Ничего не понимаю, - усмехнулся Савельев. - Напрасно ты, Лавошников, стараешься. Все у нас будет по порядку, по плану, а не сгоряча…
- Не сгоряча? Покуда вы будете планы свои разводить, они там все обсудят да и постановят: не давать ни гроша на постройку! Куда ты тогда пойдешь со своими планами?
Пожилой рабочий с седенькой, аккуратно подстриженной бородкой отделился от примолкшей толпы и тронул Лавошникова за плечо:
- Митинги разводишь, Адриан Федорыч? Словоупотребление тебе еще не надоело?.. Строители! Прочное добро ломать вздумали, машины невозможные захотели поставить, экую уйму денег убухать, а то не подумали, куды народ, которого машина ваша новомодная заменит, денется?.. Слыхали мы, как вы с дилектором да с Карповым все наперед высчитали. Ежели фабрика нынче шестьсот с лишком душ кормит, так при новых машинах с четырьмястами обойдутся. Взял ты это во внимание, печальник скоропалительный?..
Собравшиеся теснее обступили и Лавошникова и пожилого рабочего. По молчанию, которое стало упругим и напряженным, почувствовалось, что все заинтересовались словами пожилого рабочего и впитывают их в себя сосредоточенно и жадно.
- Взял ты это во внимание? - улавливая благоприятное для себя настроение окружающих, повторил пожилой рабочий. - Тебе бы да вот другим таким, как ты, все бы строить, кадило пошире раздувать, а в сущность глубокую, в смысел жизни проходящей вам вникнуть некогда, да и неохота… Собрание, говоришь, нужно, по-твоему, собирать, обсуждение произвести? Очень прекрасно. Ладно. Совершенно правильно. На обсуждение мы тоже согласны. Мы свое слово крепкое выскажем… Мы на этой фабрике потов своих сколько, думаешь, за многие годы пролили? Сумеем дело понимающе объяснить и сообразить. Вот приехал человек, послан он Москвою дознаться, есть ли резон старое изничтожать и новую в общем фабрику строить. Мы с им поговорим. Мы ему объясним…
- Значит и ты, товарищ Поликанов, за митинги высказываешься? - насмешливо перебил его Лавошников. - Об чем же речь… Вот соберемся, тогда и выскажешь свое мнение.
- Мое мнение от опыта жизни. Мое мнение всякому следует послушать… И ячейке вашей, и дилектору, и всем разным строителям.
- Послушаем… Мы не против этого.
Лавошников осторожно оттиснул в сторону старика и обратился к предфабкома:
- А ты, Савельев, не волынь. Ставь сегодня же на повестку весь этот вопрос. Видишь, какие разговорчики идут.
- Разговорчики неплохие, - послышалось из кучи примолкнувших рабочих.
- Поликанов дело хорошо понимает.
- У его опыт… Он фабрику лучше любого инженера понимает.
Поликанов обвел сосредоточенным взглядом комнату, словно прицениваясь к ее стенам, к ее потемневшему от копоти потолку, и со сдержанной скромностью подтвердил:
- Чего напрасно говорить, знаю… Каждый уголочек знаю в любом цехе.
Вдруг кто-то из рабочих спохватился:
- Надо пойти пошамать. Время-то идет.
Помещение фабкома стало быстро пустеть.
III
Поселок тянулся по берегу реки. Чистенькие деревянные домики с крашеными ставнями и резными наличниками хвастались деревенской, хозяйственной прилаженностью. Запыленные, обожженные зноем тополи высились над тесовыми заборами. Ворота с гремучими, звонкими кольцами у калиток плотно охраняли чинный и деловитый порядок дворов.
У Поликановых по обеим сторонам ворот, по всем швам изукрашенных жестяными ромбиками, выросли два домика. Старый, дымчатый, сложенный по старинке из десятивершковых лиственничных бревен, с маленькими оконцами, и новый - обшитый тесом, крытый железом и с окнами, в которых поблескивало по шесть стекол.
Новый дом Поликанов срубил для сына и вместе с сыном.
И когда сын Николай женился, новый дом принял в себя новых жильцов и закурил густым дымом из красной, под железным колпаком, трубы.
Старик остался в дедовском углу с младшими ребятами и со старухой. Но фабричный гудок по утрам будил в поликановском двору сразу трех работников: самого, Николая и Федосью - старшую дочь.
И трое сталкивались, разбуженные и подгоняемые гудком у калитки, причем Николай и Федосья отставали, отстранялись, давая дорогу старику.
Николай молча кивал отцу, ухмылялся Федосье и, выйдя из калитки, быстро уходил от спутников, присоединяясь к кому-нибудь из приятелей, бодро шагавших по широкой улице. Золотистая пыль легко вспыхивала из-под их ног, скупые, по-утреннему звонкие возгласы плыли над ними, стук калиток и железный звон скоб и колец отмечали их путь.
Поликанов молча здоровался со стариками и шел вместе с ними.
Молодежь опережала их, на ходу перекидываясь шутками.
На мосту, где слышались шумы текущей воды, где гулко рокотали дробилки и волокуши, толпа выплескивала окрепнувшие вскрики: здесь, покрывая первые шумы фабрики, спорящие с плеском и урчанием воды, люди старались перекричать друг друга и с бодрым, веселым шумом, с вздрагивающим смехом растекались по цехам.
Открытые двери корпусов поглощали их. Двор пустел. Из труб вырывались густые клубы дыма. Пар, шипя и свистя, яростно ввинчивался в ясное утреннее небо.
Начинался трудовой день.
Старик Поликанов проходил в горновое отделение. Густой, тяжелый знойный дух обдавал его с ног до головы, когда он, облачившись в фартук и захватив вареги, подходил к своей печи. Рабочие из ночной смены торопливо стаскивали с себя прозодежду и, кинув на ходу приветствие, уходили из горна.
В обеденный перерыв Поликановы уходили домой не вместе. Опережая отца, Федосья летела, раскрасневшись и широко взмахивая, как крыльями, забеленными глазурью руками. Она торопилась поспеть домой раньше старика, чтоб помочь матери наладить на стол.
Николай сворачивал с широкой улицы в переулок, спускавшийся к реке, и там, быстро стащив с себя одежду, шумно и весело бросался в воду.
Старик степенно, растеривая по дороге крепкую усталость, уходил домой один.
Изредка к Николаю присоединялся его приятель Василий. Тогда они долго плескались в воде, громко перекликаясь и споря о каких-то общих своих делах.
Дружба у Николая с Василием завелась еще с детства, несмотря на то, что Николай был старше Василия на пять лет и был уже четвертый год женат.
Они дружили не только потому, что избы их родителей стояли рядом. Не только поэтому. Было что-то общее в них, что связывало и тянуло друг к другу, с годами усиливая эту привязанность.