и чуть впереди - Алла Драбкина


Журнальный вариант. Звезда, 1973, № 3, стр. 35–89.

Компиляция обложки - babaJga

Содержание:

  • Глава 1 - "Умная Маша с вымытой шеей" 1

  • Глава 2 - Этот Женка Лобанов 5

  • Глава 3 - Опять Маша 6

  • Глава 4 - Женка Лобанов 11

  • Глава 5 - Маша 11

  • Глава 6 - Дмитрий Степанович Лобанов 12

  • Глава 7 - Маша 14

  • Глава 8 - Дмитрий Степанович Лобанов 17

  • Короткий эпилог 17

Алла Драбкина
…И чуть впереди
(повесть)

Глава 1
"Умная Маша с вымытой шеей"

Маша ждала от третьего отряда любых злодеяний, любых каверз и оскорблений.

Но вот уже прошло два дня, как она в лагере, уже два дня она работает вожатой, а никаких особенных трудностей нет и в помине. Ребята как ребята. Она уже знает всех по именам, успела провести все полагающиеся выборы… Девочки с первого же дня доверчиво виснут на ее руках, а мальчишки спрашивают, что такое бумеранг и чем он отличается от томагавка. Гм, действительно, чем?..

И рожицы у всех милые, доброжелательные, так что Маше совсем не ясно, почему сбежала предыдущая вожатая, которая работала здесь в июне, в первую смену. Спрашивать у ребят, наверное, непедагогично.

Воспитателем в отряде работает Виктор Михалыч. Этот Виктор Михалыч не намного старше Маши и к воспитанию детей имеет весьма далекое отношение. По правде говоря, воспитателем третьего отряда он только числится, а на самом деле тренирует лагерную футбольную команду, потому что физрук в футболе ничего не смыслит - он только разрядник по плаванью.

Виктор Михалыч Маше нравится, как, наверно, любой молодой девушке понравился бы симпатичный длинноногий паренек. Маша с удовольствием общалась бы с ним почаще, но она видит его только на линейке и в столовой.

Фактически она одна на сорок душ - и вожатый, и воспитатель, и нянька. Это, может, даже и лучше, потому что иначе бы она стеснялась Виктора Михалыча и вела бы себя с детьми так же, как вела с семиклассниками своей школы в присутствии их классной руководительницы. Ох уж те семиклассники…

Машина комнатка находится как раз между спальнями мальчиков и девочек. Фанерные стены не до потолка, поэтому слышно все, что делается в спальнях. До ребят не доходит, что Маша их слышит, поэтому нередко она узнает кое-что и про себя. Странно: и тут ничего дурного.

- Клевая эта вожатая, правда?

- Ага. И фигурка, как статуэтка.

Маша фыркает в подушку. Вот ведь, оказывается, даже фигуру рассмотрели. Мужчины.

- И в парах ходить не заставляет…

- Ага, и по головам, как баранов, не считает:..

Знали бы они, как Маша боится ходить с ними на прогулки… Она действительно их не выстраивает и по головам не считает, но каждую минуту чувствует ответственность за них и про себя не только головы, но руки, ноги, глаза и носы пересчитывать готова. Вот ведь и не знала, как это важно - не показывать, что ты дрожишь за каждого. Надо учесть.

В спальне девочек разговор совсем о другом.

- Оля, а Оля, а ты в кого влюблена?

- Ни в кого.

- Бессовестная, теперь твоя очередь сказать. Все сказали, а ты молчишь.

- Вот и молчу.

- Нахалка.

- Девочки, спать! - не выдержав, кричит. Маша из своей комнаты.

Девочки ненадолго затихают. Потом опять громкий шепот:

- А я знаю, ты тоже в Женьку Лобанова, только ты молчишь.

- Конечно, и она в Женьку… Уж все в Женьку, а ты что, не такая, что ли?

- Ну и в Женьку, а вам-то что.

Машу так и подмывает сказать, чтоб они написали этому Женьке коллективное письмо.

- А я анекдот знаю! - слышится у мальчиков. - Лежит заяц на берегу, а слон купается…

- Знаем мы этот анекдот. Лобан рассказывал.

- Какой Лобан?

- Не был в первой смене, так молчи. Женька Лобанов. Он много чего знает.

- Он еще приедет, завтра или послезавтра. Он с отцом на охоту уехал, ему разрешили опоздать.

- Лобан приедет - дело будет. Из-за него та воспиталка от нас смоталась.

- А чего?

- А того. Он нам всякие случаи рассказывал, а она ворвалась да как завопит: "Почему не спите?!" И отправила Лобана среди ночи зубы чистить. Это она так называла. В одних трусах. А он ушел и не вернулся. Его потом полдня искали, а он в сушилке, оказывается, спал.

- Во дает!

- Он такой, он никого не боится.

Что-то слишком много и в той, и в другой спальне говорят про этого Лобанова. Маша подумала о том, что рано, наверное, успокоилась. Вот приедет этот Лобанов, и тогда начнется. Да и начальница как-то странно предупреждала…

В спальне мальчиков возня. Ясно. Кидаются подушками. Маша встает и идет в спальню.

- Ребята, не кидайтесь… Спать пора…

- Что мы, маленькие, так рано спать?

- А случаи можно рассказывать?

Откуда Маша знает, можно или нельзя? Наверное, нельзя. А почему, собственно? Начальница говорила, что нельзя позволять разговаривать после отбоя, - так ведь сразу-то не уснешь. Наверное, можно разрешить. А вдруг это будет дешевый авторитет? Так ведь все равно не спят.

- Можно, - на свой страх и риск говорит Маша.

- А вы не знаете? - спрашивают из темноты.

Маша лихорадочно думает. Ну не про Черную же руку им рассказывать? Да и забыла давно. Из всех страшных историй вспоминается почему-то только пушкинский "Жених". Потому что стихи легче запоминаются.

- Расскажу, только потом спать, ладно?

- Ладно. Только вы сядьте.

- Ко мне.

- Нет, ко мне.

- Тише, ребята, она будет каждый вечер по очереди у каждого сидеть.

Маша садится на крайнюю койку. Ага, это Андрюшка Новиков, интернатовский. Забавный такой хомячок, добродушный. Дружит с Ленькой Ивановым, вечно заступается за него.

Полная тишина. Все ждут.

- "Три дня купеческая дочь Наташа пропадала"…

Маша говорит тихо, таинственно. Ребята слушают, затаив дыхание. Когда она кончает читать, некоторые уже спят.

- Вы и завтра на моей койке сидите, ладно? - тихо шепчет Андрюшка Новиков.

- Спи.

Маша ходит между коек, поправляет сползшие одеяла.

- И мне, - говорит Андрюшка.

Маша подтыкает и ему одеяло, а он вдруг неожиданно прижимается лицом к ее руке. Совсем на секунду.

"Не может быть, чтоб все было так хорошо, - думает Маша. - Неужели и правда они полюбят меня?"

Все хорошо действительно не бывает. В дверях спальни Маша сталкивается с призраком в белом халате. Начальница.

- Во вторую беседку, летучка, - говорит начальница тоном, ничего хорошего не предвещающим.

* * *

Маша лучше всех знала литературу, как орешки щелкала задачи по тригонометрии, а на истории и географии ее всегда вызывали к доске, если приезжали представители из роно.

И все же отличницей она не была; много, слишком много энергии уходило у нее на то, чтобы научиться вещам, которым при всем старании научиться она не могла. Зачем-то ей надо было играть в баскетбол, хотя рост у нее был совсем не баскетбольный. Зачем-то Маша рвалась ходить на лыжах и даже отважно прыгала с трамплина, хотя за несколько лет ни одного разу не прыгнула так, чтобы не упасть. Если она играла в волейбол, зрители забывали болеть за свою команду: они только и делали, что смеялись над Машей.

Не то чтобы она была неуклюжей толстухой, совсем наоборот. Ноги у нее были длинные, рост, хоть невысокий, но вполне нормальный, выносливости хватало. Просто была в ней какая-то еще подростковая незавершенность, скованность в ее вечно поднятых плечах, внутренняя робость. Именно робость, но не страх.

Вообще, можно было подумать, что Маша из тех неудачников, над которыми все подтрунивают и снисходительно посмеиваются. Нет, это было не так. Ведь Маша умела делать такое, чего не умели многие другие. Она умела прощать, она умела не сплетничать, умела помогать другим, выслушивать всех, кто в этом нуждался, умела хранить чужие тайны. Она могла вместе со всеми ребятами сбежать с урока в кино, но когда другие врали и выворачивались - говорила правду. И, странное дело, ребята ей это прощали, и им самим становилось стыдно. Мальчишки уважали ее и признавали полностью. Наверное, именно поэтому девчонки, слегка к ней ревнуя, и называли ее "Умной Машей с вымытой шеей".

Ревновали они напрасно - Маша еще не осознала себя взрослой девушкой, еще не задумывалась о своей внешности и даже не остригла тощую косицу, как это давным-давно сделали другие. Правда, ей уже было ужасно неловко, когда мама при посторонних заботилась о ней, как о дошкольнице. И вообще Маша хотела "доказать родителям"… Что хотела доказать? Толком сама еще не знала.

Учителя, которые после окончания школы давали ей характеристику в институт, долго думали, что написать.

- Литературу знает, но, кажется, всех писателей любит одинаково, - сказала литераторша.

- Не по возрасту рассудочна, - сказал историк.

- Слишком спокойна, пожалуй, - сказал математик.

И вдруг до этого молчавший физрук грустно подумал вслух:

- Такие спокойные чаще других умирают от разрыва сердца.

Все замолчали, каждый вспомнил о Маше свое, и характеристику ей выдали самую лучшую.

- Только в педагогический, и только на заочный, - сказала Маша дома.

Мама грозила "неизбежным инсультом" (который якобы произойдет у нее) и "неизбежным инфарктом" (который якобы произойдет у папы).

- Только на заочный, - повторила Маша твердо. - Экзамены осенью, а пока что я еду вожатой в пионерский лагерь. Поезд завтра в десять утра. И никаких провожаний, никаких, мамочка, инсультов, никаких инфарктов. Вещи тоже соберу сама.

И утром она уже стояла у Варшавского вокзала, у колышка с табличкой "Отряд № 3".

Очень многие девочки с ровным характером (да и не только с ровным) с детства мечтают быть учительницами. Позже это часто вытесняется другими увлечениями. Маша тоже когда-то "учила" кукол, нацепив на нос мамины очки и взяв в руки папин портфель.

Может быть, желание стать учительницей прошло бы у нее так же, как и у большинства. Но этому помешали некоторые обстоятельства.

Когда Маша училась уже в десятом, к ним в класс пришла старшая пионервожатая и сказала, что ей нужны комсомольцы - вожатые для пионерских отрядов. Желающих не оказалось, и Маша, привыкшая брать на себя любые общественные нагрузки (иногда самые неудобные), согласилась пойти в отряд седьмого класса. Она почему-то считала, что со старшими будет легче поладить.

Конечно же, зря она считала так.

Уже вполне оформившиеся девушки и юноши с пробивающимися усиками были плохим материалом для педагогических опытов. К тому же в классе было двое второгодников, почти что Машиных ровесников, и они не могли относиться к ней серьезно.

Может быть, она и смогла бы добиться уважения к себе, как добилась этого в своем классе, но этому мешали многие причины. Вожатские семинары обучали "перспективному плану", "плану на четверть, на месяц", и т. д. Стоило только Маше появиться за учительским столом и сказать первую фразу: "А теперь обсудим план", - как в классе поднимался рев, свист и топот.

На шум являлась классная руководительница и, подняв всех с мест, заставляла ребят слушать Машу дальше, стоя чуть ли не по стойке "смирно".

Единственное, что всегда проходило для Маши удачно, так это сборы лома и макулатуры. Она честно лазала со своими пионерами по дворам и помойкам, обходила чужие квартиры и могла похвастаться, что вымпел "За труд" седьмой класс получил не без ее участия.

Потом отпетые второгодники начали оказывать ей особые знаки внимания, приглашать в кино, и Маше пришлось, сославшись на подготовку к экзаменам, отказаться от столь почетной нагрузки.

Но, поскольку она была человеком, который лезет именно туда, где ему почти невозможно добиться успеха, неудача в отряде только подзадорила ее. Что-то ей в этом деле понравилось, а поскольку других планов на будущее пока не было - она выбрала педагогику.

Прежде всего был прочитан Макаренко. У Макаренко все получалось, даже самое трудное. По крайней мере, было очень здорово читать об его удачах, а когда дело касалось неудач - сказано было мало, да Маша, по правде говоря, старалась пропустить эти места. Потом был прочитан комплект журнала "Вожатый" за последний год. Тут все выглядело легко и ловко. Везде говорилось о мудрых, находчивых педагогах, об исправлении "трудных", о "почетной профессии".

Но реальная встреча с семиклассниками опровергала все педагогические теории. Иногда Маша думала даже, что, наверное, беспризорники двадцатых годов - ягнята по сравнению с теперешними "информированными, некоммуникабельными" школьниками.

В райкоме ей предоставили выбор: первый отряд (старшие) или третий (двенадцатилетние). Что такое старшие, Маша уже знала, поэтому выбрала третий отряд. Ее предупредили, что отряд трудный, что вожатая, которая работала в нем первую смену, отказалась и от отряда, и от работы вожатой вообще, что в отряде много интернатских детей.

Но Маша не была бы сама собой, если б не пошла в этот романтический третий отряд. Не зря же она прыгала с вышки и рисковала сломать шею на трамплинах.

- Вы много чего не знаете. Надо спрашивать. Из-за вас летучка задержалась. Я вынуждена была за вами идти. Вам известно, что отбой в десять?

- Да.

- А сейчас половина одиннадцатого, а ваши дети только уснули. Вы рассказывали им на ночь какую-то чушь.

- Это не чушь, это Пушкин.

- Меня это не интересует. В десять все должны спать.

- Но они все равно не уснут ровно в десять, - возражает Маша, не обращая внимания на то, что другие вожатые и воспитатели подмигивают ей, чтоб молчала.

- Нам привезли детей, а мы вернем психов…

- Пушкину и Гоголю тоже рассказывали страшные сказки, они же не стали психами. - Маше кажется, что говорит она вполне резонно.

Только все почему-то смеются.

- А мы не Пушкиных воспитываем, а пионеров… И вообще, вы много говорите. Все свободны.

- Ну и дура ты, - говорит потом Маше Виктор Михалыч. - Нашла с кем связываться. Она же вобла, а не человек.

- Так я же ничего такого не сказала.

- А ты вообще молчи. План я тебе буду составлять. Напридумывать можно будет что угодно, а выполняют или не выполняют, ей неинтересно. Этого она не проверяет.

Поддержка Виктора Михалыча Маше приятна. Она даже подумала, не влюбиться ли ей в него. Он очень похож на одного мальчика, который учился с ней в одном классе. Только тот слишком важничал. Может, прямо сейчас влюбиться?

- Какая ночь! - восклицает Маша.

Ночь, действительно, прекрасная, но в своем голосе Маша чувствует фальшь.

- Давай на качелях покачаемся? - предлагает Виктор Михалыч.

Маша давно уже поглядывала на эти качели, да ведь неудобно же как-то при детях взрослой тете залезать на качели. А ночью, наверное, можно?

И они забираются на качели и беззвучно взмывают вверх, опускаются вниз.

Черные сосны на фоне белого неба кружатся над ними, теплый ветер шевелит волосы.

Засыпая, Маша думает, что все на свете чудесно. Все прекрасно и удивительно.

…Раз, два, три, четыре, пять. Одного недостает. Купчинкин. Опять он.

- Ребята, где Купчинкин?

- А он на линию пошел.

- Как на линию?

- Гвоздь под поезд подложить, кинжал сделать хочет.

Маша мчится под откос, потом взбирается на насыпь. Так и есть, этот Купчинкин сидит на путях и роется в карманах.

- Купчинкин!

- Чего?

- Ты что, очумел?

- А чего?

- Я ж тебя убью сейчас. Кто тебе позволил на линию выходить?

- Да чего вы так волнуетесь, я ж еще не покойник, - спокойно и доброжелательно говорит Купчинкин.

С каким удовольствием Маша выдрала бы его за уши, ну просто руки тянутся.

Вдалеке уже шумит поезд. Маша хватает Купчинкина за локоть.

- Подождите, я гвоздь только положу и уйду.

Купчинкин самый старший и рослый в отряде, но и самый бестолковый. С большим трудом Маше удается оттащить его от путей, стянуть с насыпи.

- Я ж только кинжал хотел.

Маше и страшно, и смешно одновременно. Мимо с грохотом проносится поезд.

- Ух, выдрала бы я тебя, - говорит Маша Купчинкину. - Ребята, все тут? Пошли, на обед опаздываем.

Дальше