- Нашел кому верить,- перебил Крутов парторга,- он тебе наврет семь верст до небес и все лесом. Бьюсь об заклад - Шатров на него только прицыкнул как полагается или, от силы, за воротник тряхнул, а у Лаврухина со страху заворот кишок сделался.
...Крутов и Норкин давно уже ушли, машинист полез в шахту проверить воздушную магистраль, а Лаврухин все еще стоял посреди компрессорной, стучал кулаком по лбу и ругал себя последними словами.
После ужина Клава исчезает. "Я на полчасика, мама, только к Марусе сбегаю. У нее новая выкройка есть". Никита Савельевич раскрывает "Правду". Он пробегает заголовки, далека отставив газету, щуря дальнозоркие глаза, но не начинает чтения, терпеливо поглядывая на жену. Убрав посуду,- Евдокия Ильинична подсаживается к мужу со спицами в руках. Черепахин сам сделал для этой цели жене удобную скамеечку.
Начинается семейный "политчас".
Уже давно Никита Савельевич решил, что поскольку его учат, посылают на разные слеты, то ему необходимо, в свою очередь, заботиться о политическом воспитании жены. "А то, глядишь, выучили иного дурака, вывели в люди, а он и нос кверху - мне надо жену другую, эта отсталая".
Так как газеты приходят на "Крайний" пачками, очень нерегулярно, и прочесть их целиком невозможно, то Никита Савельевич делает самостоятельный обзор внешнеполитических событий.
Делаются эти обзоры до крайности своеобразно. Некоторые иностранные политические деятели пользуются симпатией Никиты Савельевича, других он терпеть не может. В соответствии с этим и комментируются газетные новости.
- Ачесон вылетел в Европу... Для такого поганца тратят бензин, гоняют самолет... Эх, люди, люди! Ага, вот это важное сообщение. Видишь, мать, пишут: кончилась в Америке избирательная кампания. Только ты не думай, что это как у нас: праздник, веселье, флаги. Ничего подобного. Какая сласть рабочему человеку на этих выборах? От силы один из трех зайдет, бросит бюллетень и - ходу. Какая разница, кто будет президентом? Не в лоб, так по лбу... Но верней всего, засядет в Белом доме Трумэн. Это я тебе точно говорю. Помнишь, я еще тебе портрет его показывал: тощий, глаза сонные...
Никита Савельевич подробно рассказывает жене биографию Гарри Трумэна, не забывая упомянуть о бакалейной лавчонке и боссе Пендергасте.
"Политчас" длится долго. Евдокия Ильинична уже устала, ей хочется спать, но жаль обидеть мужа, и она
внимательно слушает, прикрывая вязаньем рот, когда одолевает зевота.
Никита Савельевич готовится всесторонне осветить вопрос о репарациях, но в это время с треском распахивается дверь, в комнату влетает Клава и бросается к Евдокии Ильиничне. Девушка прижимается к матери, дрожит и плачет. В сенях виден Неделя. Он смущенно топчется на месте. Сначала ничего нельзя понять. Но понемногу Клава успокаивается, усаживает Тараса и начинает связно говорить о том, что с ней случилось.
А произошло вот что.
Возвращаясь от подруги, чтобы сократить путь, Клава свернула на глухую тропку, пролегавшую в стороне от домиков поселка.
Девушка прошла уже полдороги, когда заметила впереди три неясные фигуры. Луна ныряла в быстро бегущих лохматых тучах, слабо освещая снежную равнину. Вокруг было пустынно и мрачно. Клива остановилась, стараясь рассмотреть людей. Тревожное предчувствие кольнуло сердце.
В это время ветер дунул в ее сторону и донес циничную ругань. Навстречу шли трое пьяных. Конечно, благоразумнее всего было бы не встречаться с ними. Но для этого надо было повернуть назад и бежать на дорогу. Какое-то смешанное чувство гордости и внезапно вспыхнувшей отваги не позволило Клаве отступить. Она подняла голову, решительно пошла вперед.
Через минуту девушка оказалась лицом к лицу с тремя мужчинами. Они основательно подвыпили, но твердо держались на ногах, загородив собой проход. Клава шагнула вбок и увязла по колено. Снег засыпался в валенок, холодя ногу. Сейчас же один из мужчин рванул девушку обратно.
Трое молча стояли перед Клавой, жадно разглядывая ее. Смутно белели плоские безглазые лица. Девушка оглянулась вокруг. Ни души!
Средний обхватил Клаву, обдав ее вонючим запахом спирта, табака и грязного, пропитанного потом белья.
- К кому, курочка, бежала на свидание? Поиграй лучше с нами. Мы тоже неплохие петухи. Га, братцы?
Компания ответила хриплым гоготом. Кольцо вокруг сомкнулось. Чьи-то наглые руки залезли под пальто, начали воровски шарить по телу. Мокрогубый рот слюнявил щеки. Клава рванулась изо всех сил, но ее держали крепко. Зверея от водки, сопротивления и острого желания, трое возбужденно бормотали:
- Заламывай ей руки, стерве!
- Вали на снег...
- Кусаться, сволочь!..
Клава боролась отчаянно, но что могла сделать двадцатилетняя девушка с тремя здоровыми мужчинами? .Чувствуя, как силы оставляют ее, уже падая на снег, в смертной тоске Клава закричала:
- Тарас! Тара-суш-ка-а!
И Тарас услышал эту мольбу о спасении своей бесценной подружки.
Неделя возвращался домой из шахты. Он был еще далеко, когда ветер донес до него отчаянный вопль девушки.
...Много дней спустя, уже в приисковой больнице, где ему наложили шесть швов на лопнувшую кожу, один из хулиганов в десятый раз изумленно рассказывал соседу по палате о происшествии:
- Кэ-эк он меня звезданул по черепушке, так я и лег мертвый! Веришь - будто крыша рухнула на голову!
Что произошло, Клава не поняла. Ни она, ни трое хулиганов, увлеченных борьбой, не заметили бегущего Неделю. Клава почувствовала только, как внезапно разжались руки, которые вдавливали ее в снег. А в следующий миг она увидела: в воздухе летит человек, делая судорожные движения руками и ногами.
В несколько секунд все было кончено. Два неподвижных пятна темнели на снегу. Третий хулиган, мгновенно протрезвившийся, стлался над самой землей, спасаясь бегством.
Клава плакала, осыпая поцелуями лицо своего верного друга. Он не дал ей дотронуться до земли. Так, на руках, Неделя и донес свою любовь до отцовского дома. Только здесь Клава выпустила из объятий твердую как столб шею Тараса, спрыгнула на крыльцо.
3
Зоя быстро привыкла к новому распорядку дня. Теперь она не нежилась по утрам в нагретой постели. Как только Алексей вставал и растоплял печку, Зоя накидывала капот и начинала готовить завтрак. Ели молча, изредка перекидываясь короткими фразами:
- Налей мне еще, Зоя. Спасибо.
- Ты сегодня поздно вернешься с участка?
- Не знаю. Возьми в кармане пиджака деньги. У нас получка была.
Алексей хотел, но не мог преодолеть отчужденности. Слова жены неотступно стояли в памяти. Как можно примириться с такими взглядами? Зоя тоже молчала. Лишь однажды она сделала попытку объясниться. Сделав над собой усилие, положив руку на плечо мужа, Зоя придвинулась к нему:
- Слушай, Алексей, я пытаюсь понять тебя. Постарайся же и ты понять меня. Зачем ты говоришь цитатами? Почему каждый раз фыркаешь, злишься? Ты несправедлив ко мне, неласков. Неужели у тебя не осталось для меня теплых, ласковых слов? И так скоро! Вспомни - Черное море, наши надежды тогда... Ведь ты меня любил!
На глазах Зои навернулись слезы, но она сдержалась. Поглаживая жесткую шевелюру Алексея, она прижалась нежной щекой к его лицу.
- Ведь я молодая. Мне хочется одеться, повеселиться. Ну что в этом плохого? Ведь годы идут. Не успеешь оглянуться, как подкрадется старость. Тогда ни к чему наряды, твои заработки. И о чем я тебя прошу? О самой малости. Чтоб не связывался с Крутовым, не портил себе карьеру. Я уверена: если ты перестанешь его критиковать, он тебя быстро продвинет по службе. Как инженера он тебя очень ценит. Ты станешь главным инженером прииска, будешь получать вдвое-втрое больше, чем сейчас. И мы снова поедем с тобой на Черное море, снова будем дружны. Разве тебе не хочется этого? Ведь ты все-таки любишь меня, злюка, я знаю, что любишь, только не хочешь показать это, гордость мешает. А я вот не гордая.
Зоя потеребила мужа за волосы, потом мягко, но настойчиво обвила рукой его шею.
- Алеша, я прошу тебя, послушайся меня. И все будет хорошо. Я не прошу тебя унижаться, заискивать. Не надо. Ты у меня не такой - умный, смелый, добрый. Ты только не выступай против Крутова, вот и все. Ну что тебе дался этот прииск? Всех не обогреешь, ты не солнышко. Через три-четыре года мы уедем, и все пойдет тут по-старому. И те же рабочие, за которых ты сейчас так распинаешься, даже не вспомнят тебя добрым словом. Нельзя же быть таким непрактичным!
- Куда удобнее стать подхалимом, правда?
- Никто не требует этого от тебя. А ведь как хорошо, дружно мы можем жить с тобой,- продолжала Зоя свое.- И всё в твоих руках. Одно твое слово, и все будет иначе. Обещаешь мне? Скажи "да"!
Зоя гладила руками лицо Алексея, целовала его в губы, чувствуя, как слабеет сопротивление мужа, как неудержимо тянет его примириться с женой.
- Но ведь я все отдаю тебе, Зоя,- отчаянно защищался Алексей,- почти ничего не трачу на себя. Надо жить по средствам. И не такой уж у меня маленький оклад. Да твоя зарплата теперь... Ну хочешь, я возьмусь еще за преподавание на курсах? Арсланидзе говорил, через месяц-другой они непременно откроются.
- Что нам дадут эти курсы? Триста - четыреста рублей? Это значит все равно тянуться от получки до получки, отказывать себе во многом. А перед тобой открыта широкая дорога. Только не сворачивай с нее, не будь донкихотом. На что ты меняешь все радости жизни?
- На что? На правду, на чистую, незапятнанную совесть! Разве это не самая большая радость в жизни - быть честным перед своим народом?
4
Секретарем Зоя оказалась хорошим. Она в три дня запомнила в лицо и по фамилиям всех начальников, привела в идеальный порядок папки, изучила привычки Крутова. С утра он всегда находил в кабинете пачку остро зачиненных карандашей, отпечатанные на машинке деловые бумаги на подпись, заполненный суточный график выполнения плана.
Прямо сидя на высоком круглом стульчике, Зоя бойко стрекотала на своей "Олимпии" и командовала:
- Игнат Петрович занят. Никаких минуточек. Подождите. Как освободится, я вас пущу. Товарищ Охапкин, а вы почему опаздываете? Игнат Петрович вызывал вас к часу дня, а сейчас уже третий. Тише, тише, мне ваши объяснения не нужны. Будете оправдываться перед начальником прииска.
В один из дней Крутов дал Зое срочную радиограмму. Рассыльной не оказалось, и Зоя решила сама прогуляться на радиостанцию.
Здесь она еще не была ни разу. Высоко в морозное, искрящееся небо улетали серебристые мачты, на которых реяла закуржавевшая антенна. От мачт отходило множество тонких растяжек, и вся эта сложная, воздушно-легкая система проводов казалась каким-то струнным инструментом для великанов.
В большой комнате стояла радиоаппаратура, слышалось мягкое гудение. Вспыхивали разноцветные глазки: зеленые, красные, оранжевые. За решетчатыми перегородками ярко светились лампы накаливания. И по всем стенам - провода, бронированные кабели, включатели.
За длинным столом боком к Зое сидела черноволосая женщина. Ее смуглая рука с синеватыми жилками нервно трепетала на ключе. В комнате было прохладно, и радистка набросила на плечи пуховый оренбургский платок.
Выждав окончание передачи, Зоя шагнула вперед. Радистка вопросительно взглянула на нее, сняла наушники.
- Здравствуйте. Я - секретарь Игната Петровича. Шатрова. Нужно срочно передать в управление эту радиограмму.
- Поздно. Наше время уже вышло. Сейчас Атарен начал работать с "Медвежьим". Оставьте, передам в вечерний сеанс.
Зоя заколебалась.
- Нет уж, лучше я вечером еще раз зайду. У вас тут очень интересно.
- Как хотите,- приветливо блеснула золотым зубом радистка.
Вечером Зоя поздоровалась с ней, как со знакомой. Царикова уже посылала в эфир однообразные позывные: "Я - РВ-17. Я - РВ-17. Вызываю ХБЦ-6. Вызываю ХБЦ-6". В ожидании Зоя присела около перфорированного щита, излучавшего приятное тепло. Устало облокотившись головой на руку, радистка нажимала ключ, изредка с улыбкой поворачиваясь к Зое, давая ей понять, что не забыла о ее присутствии.
От нечего делать Зоя рассматривала Царикову. Черные волосы женщины были закручены узлом. В смуглом продолговатом лице проскальзывало что-то цыганское. Ярко накрашенные тонкие губы очень маленького рта резко выделялись на лице, невольно притягивали к себе взгляд. Мелкие беличьи зубы легко обнажались в улыбке, но она не передавалась глазам. Чуть удлиненные черные глаза оставались серьезными и тогда, когда радистка улыбалась.
Наконец тонко запищали ответные радиосигналы. Ца-рикова встрепенулась.
После передачи радиограммы Царикова пригласила Зою к себе, она жила тут же, при радиостанции. В маленькой комнатке стояла узкая железная кровать, покрытая желтым плюшевым одеялом, к ее спинкам были привязаны большие розовые банты. На стене - красивый ковер с изображением охоты на оленей, на полу - меховой коврик. Над столом висел поясной фотопортрет мужчины в военной форме. Безукоризненный пробор, коротко подстриженные усики.
- Кто это, Ирина Леонтьевна? - полюбопытствовала Зоя.
- Ах, это моя вечно кровоточащая рана. Муж. Майор. Пал смертью храбрых на Ленинградском фронте.- Царикова сделала скорбное лицо, приложила к глазам платок. Она говорила, слегка грассируя, даже здесь, наедине с женщиной, немного манерничая.- Если бы вы знали, как мы с ним жили! Душа в душу! Он чудно обеспечивал меня и в материальном и в моральном отношениях. Такой заботливый, чуткий! Потом эта ужасная, трагическая смерть. Но беда не ходит одна. Наша московская квартира попала под бомбежку. Вещи погибли. А что и уцелело - растащили соседушки. Я в это время работала в эвакуации, на Волге. Вернулась, разыскала только эти жалкие остатки.- Царикова кивнула на ковер и одеяло.- И в довершение всего после мужа не осталось никаких документов. Ни аттестата, ничего! Я осталась без всяких средств к существованию, одна на всем свете. Это еще счастье, что в девичьи годы я работала радисткой. Чисто случайно узнаю - идет вербовка на Север. И вот я здесь.
- Бедная Ирина Леонтьевна,- с искренним участием отозвалась Зоя,- сколько вам пришлось пережить!
А я-то девчонкой прыгала, играла, потом выскочила замуж. Вот и все. Мы тоже, правда, эвакуировались из Майкопа, но недалеко, к тетке в Тквибули... Но сколько же вам лет? - с удивлением добавила Зоя.
- А сколько вы дадите? - кокетливо подбоченилась Царикова.
- Лет двадцать шесть - двадцать семь... Так?
- Тридцать, милочка! - торжествующе сказала Царикова.- Тридцать. Весь секрет в том, что я слежу за собой, не опускаюсь.
Ирина Леонтьевна напоила гостью чаем, дала ей рисунок для вышивания салфеток, и женщины расстались друзьями. На крыльце они долго прощались.
- Заходите к нам, Ирина Леонтьевна, непременно заходите. Мы с мужем будем очень рады. Без церемоний.
- Спасибо,- жала руку Зое Царикова,- и вы заглядывайте в мою келью.
- О, я вам еще надоем. Здесь так скучно. Да бегите же домой, вы в одном платке. Еще простудитесь.
5
Крутов заметно благоволил к своему исполнительному секретарю. Он дважды выписал Зое свежего мяса наравне с начальниками участков, сам предложил взамен прежней двухкомнатную квартиру поближе к конторе прииска. В один из вечеров Шатровы перебрались в новое жилье.
Два дня у Зои заняло устройство на новом месте. Она несколько раз заново переставила всю мебель, повесила на дверь вышитые портьеры из асты кремового цвета, на окна -тюлевые шторы. В углу на высоком треножнике поместился радиоприемник. Лампу закрыл бледно-желтый шелковый абажур с кистями. Большой ковер азербайджанской работы украсил бревенчатую стену в спальне над кроватью. Даже Алексей, который терпеливо помогал жене: вбивал гвозди, двигал мебель, вешал карнизы,- нашел, что квартира недурна.
Совместная работа, необходимость советоваться между собой сгладили отчужденность. К тому же измазанная, босая, с высоко закатанными рукавами серенькой блузки, с волосами, перехваченными синей ленточкой, Зоя напомнила Алексею те дни, когда они только что познакомились. Зоя белила известкой домик родителей в Майкопе, стоя босиком на стремянке, а он смотрел на нее из-за забора, обвитого хмелем. Гибкие руки девушки размеренно водили кистью, бронзовые стройные ноги напрягались, когда она не доставала до верха стены, так что мускулы явственно выделялись на икрах. А южное солнце щедро заливало светом и белый домик с зелеными жалюзи на окнах, и грациозную фигуру девушки, и цветочные клумбы, разбитые во дворе...
- Знаешь, надо пригласить Арсланидзе,- подала мысль Зоя,- и новоселье отметим, и возвратим хоть один визит. Мы у них после праздника несколько раз были, а у себя никогда не принимали. Как ты?
- Мысль хорошая,- согласился Алексей.
Арсланидзе пришли в воскресенье вместе с сынишкой
Вовкой. Вслед за Георгием появился Рекс. Овчарка с независимым видом поместилась на половичке у двери и застучала хвостом.
На этот раз Зоя чувствовала себя совсем иначе, чем во время Октябрьского праздника в гостях у Арсланидзе. Мало того, что она была хозяйкой дома. Теперь она работала, знала обо всех приисковых делах, могла поддерживать любой разговор, к тому же успела близко познакомиться с Тамарой и Георгием. Редкий день они не встречались втроем в конторе прииска.
Все вместе, хозяева и гости, осмотрели квартиру и нашли, что она очень уютна. После обеда мужчины сели за шахматы, а женщины перешли в спальню и здесь принялись вышивать. Вова, худенький, болезненный мальчик, застенчиво пристроился у ног матери и погрузился в разглядыванье картинок какой-то приключенческой детской книжки.
- Скучно мы живем,- вполголоса пожаловалась Зоя.- На работу и домой. Раз в неделю в клуб: в кино или на танцы. И так день за днем. Ничего нового. От конторы до печки и обратно. Ужасно хочется встряхнуться. Поехать куда-нибудь, переменить обстановку, условия жизни, увидеть новых, интересных людей... Есть же счастливые люди: ходят в театры, на выставки, встречаются с делегациями, видят разных знаменитостей...
- А я никогда и нигде не скучаю,- со спокойной улыбкой призналась Тамара. Смешно морща нос, она откусила нитку крепкими белыми зубами, поправила мягкий ворох материи на коленях.- Даже здесь, в такой глуши. Да и как скучать, когда вокруг столько дел, и на работе и дома. И это хорошо! Дела подхлестывают тебя, заставляют торопиться, напряженно жить, не вразвалку. На участках не успеешь оглянуться - день прошел. Дома заберешь Вовку от соседки, приготовишь ужин, сваришь обед на завтра - уже десять часов. А почитать, послушать радио, просмотреть технические журналы? Ведь в геологии столько нового! А починить одежду своим мужчинам? А постирать? Куда там скучать! Дохнуть некогда. Счастье, что хоть на планерки меня не часто таскают.
- Так ведь эта толкотня и заедает. Мужикам не жизнь, одно удовольствие. Работают себе, и горюшка мало. А с нас, женщин, никогда домашняя работа не снимается. Хоть ты шестнадцать часов на производстве будь, а пришла домой - становись к плите, берись за белье. Иной раз даже переодеться некогда. Так все надоело. А от этого и злая становишься. Вон опять с Алексеем поцапались...