Генька накинулся на него. Пусть он помалкивает. Он струсил и сбежал, а Малютин…
- Что Малютин? Вы его тоже небось тащить оттуда собрались.
Чуть было все не испортил этот парень, хорошо, что Тоня не растерялась. Какое право имеет этот Чудров сравнивать, Игорь - талантливый специалист, он свое открытие добровольно передал заводу… Она запнулась, взглянув на Семена. Но Семен, добрый, чудесный парень, он целиком стал на ее сторону.
- Игорь - благородный человек, - прочувствованно сказал он. - Это факт. Я и не знал, что ему так тяжело там.
Один Генька твердо стоял на своем. Ни Семен, ни Тоня не поколебали его. Почему Игорь какое-то исключение? Тысячи людей послали в деревню, они живут и работают. И там, в этом Коркине, тоже не пустыня, испокон веков люди живут там. Поскольку надо, так где угодно можно жить. На Северном полюсе, на дрейфующей льдине! Какие есть причины у Игоря? Никаких!
- Ты функция какая-то, заразился от своей Веры, - сказала Тоня.
Это задело его, но он не уступал.
Но и Тоню теперь ничто не могло заставить отступиться. Она возобновила разговор по дороге домой. Провожали ее все трое. Семен с Катей шли впереди, за ними Тоня с Геней.
- Бывает же, что специалистов, если необходимо, отзывают обратно, - доказывала Тоня.
Геня усмехнулся. Не такой уж Игорь незаменимый специалист.
- Заменимый или нет, а у твоей Веры без него с резцами на "Ропаге" никак не ладится.
- Давай без намеков, - рассердился Геннадий, - чего ты мне про Веру… При чем тут Вера! Не нравится мне твое настроение. Будь тут Игорь, мы бы с ним потолковали по-свойски. И договорились. Ты вникни, Тоня, это ж стыдно перед кем-нибудь, например, из наших стариков признаться: деревни испугались. А там кто живет - не люди? Ты сама рассказывала про Чернышева. Покрупнее фигура, чем вы с Игорем.
- А про Писарева я тебе тоже рассказывала?
- У того особь статья. Ты ж говорила - у него семейная драма.
Сердце ее внезапно застучало сильно-сильно. Не поворачивая головы, она искоса посмотрела на Геньку.
- И у нас… дойдет.
Он остановился. Она боялась встретиться с ним глазами, она видела только его изумленно-полуоткрытый рот, чистые, белые зубы.
- Ты что, серьезно?
Она не ответила.
- Ты? Ну, знаешь, это с твоей стороны… Игорь - другое дело, но ты, ты же сама… первая согласилась. Как же ты…
"Вот и хорошо, - сквозь страх и стыд мысленно твердила она себе, - пусть я буду плохой, пусть все свалится на жену. Все меня будут презирать, как презирают жену Писарева. Будут жалеть, оправдывать Игоря, и никто не узнает…"
Слезы перехватили ее горло.
- Да, да, я не могу больше, - машинально повторяла она, женским сверхчутьем угадав, что на Геньку можно подействовать только этим. Ибо он тоже любил и знал цену счастливой любви, которая ему не досталась.
Он согласился поговорить с Верой. После Тони.
Он согласился, не представляя себе, откуда возьмет силы на этот разговор. Тоня и понятия не имела, что значило для него дать согласие. После комсомольского собрания весь завод узнал о его отношении к Вере Сизовой. Получилось вроде признания с трибуны. Историю эту пересказали во всех цехах, даже на строительной площадке, где до сих пор никто не знал Геннадия. Встречая его, ребята и девушки обязательно считали нужным подмигнуть или сочувственно улыбнуться: несчастный влюбленный!
И кто - Геннадий Рагозин, который привык к вниманию самых красивых девушек на заводе и гордился своей неприступностью. Было от чего страдать! Жалость приводила Геннадия в бешенство, он предпочел бы насмешки. Втайне он начал подумывать, не уйти ли ему с завода. Завербоваться куда-нибудь и махнуть на север, на юг, не все ли равно. Веру он видеть не мог. Она стала совсем другая. Даже совещание у Логинова, полное оправдание ее и назначение руководителем группы не вывели ее из состояния тупого безразличия. Вначале ему казалось, что это болезнь, это от усталости. Постепенно он убеждался, что ее слова тогда, в технологической чертежной, были сказаны не зря, она все более укреплялась в своем равнодушии, словно и впрямь махнув рукой на все прежние принципы, уже ничему не веря и над всем отчужденно посмеиваясь. Вера стала ярко красить губы, нежное лицо ее погрубело. На комитет она являлась неаккуратно, сидела скучная, не выступала и, когда ее спрашивали, говорила: "А я как все, присоединяюсь".
…И Тоня тоже предпочла бы обратиться к кому угодно, кроме Веры. Просить эту "особу" было унизительно. "Только ради Игоря, только ради него", - убеждала она себя, отправляясь в комитет, где они договорились встретиться. С чего начать? Как держаться? Она надела простое черное платьице, потом накинула яркую косынку, чтоб не показаться приниженно скромной, затем сняла косынку, чтоб не выглядеть вызывающей.
К счастью, в комнате посторонних не было. Галя Литвинова где-то в углу шуршала бумагами, стучала на машинке, и никто их не слушал.
Вначале Вера разглядывала ее с бесцеремонным любопытством, затем глаза ее стали холодными, пустыми, и Тоня сразу почувствовала неловкость и бесцельность своих слов. Тоня все еще надеялась, что Вера спросит, как они там устроились, и тогда она рассказала бы о тамошнем житье, и Вера поняла бы, что она наделала. Встречая Тоню, все спрашивали ее об этом, и Вера обязана была спросить, но она молчала. Тоне пришлось начать самой. Было стыдно, противно и прежде всего несправедливо, потому что все случилось из-за Веры, а теперь Вера получила чертежи от Игоря и должна была хотя бы просто сказать спасибо. А она даже не поблагодарила. И то, о чем Тоня могла со слезами рассказывать своим подругам в КБ, не шло у нее с языка. Все ее самолюбие сейчас восстало, заставляя держаться все более язвительно. Дело, конечно, не в бытовых условиях. Игорь и Тоня оба люди рабочие, не какая-нибудь капризная интеллигенция: и тут они не в роскоши жили, не у родителей за пазухой. Надо так надо. Плохо только, что Игорь теряет квалификацию, особенно горько, что ему не удастся участвовать в реализации своего автомата. Он так много вложил труда, так мечтал…
Вера по-прежнему молчала. Большие, без блеска глаза ее смотрели неподвижно, ничего не выражая.
Тогда Тоня напрямик спросила: используется ли предложение Игоря, все, что он прислал?
- Не знаю, - помедлив, задумчиво сказала Вера.
- То есть как не знаете? - возмутилась Тоня. - Вы смотрели? Годится оно? Или вы, может быть, станете доказывать, что оно не пойдет?
Болезненное движение прошло по лицу Веры.
- Допустим, пойдет, - медленно, сказала она. - Что ж дальше?
- А то, что тогда надо Игоря вызвать.
- Возможно, - безучастно согласилась Вера. - Это уж дело не мое. Обращайтесь к директору.
Тоня ожидала чего угодно: насмешек, торжества, - но это холодное равнодушие было оскорбительней всего.
- А вы, значит, ничем не поможете? Используете спокойненько его автомат и сделаете вид, что так и было? Здорово, честно? Да, Лосев правильно предупреждал меня. А я, чудачка, не верила ему. Считала, он клевещет на вас…
Вера усмехнулась, презрительно скривив губы. От негодования Тоня резко выпрямилась. Эта мумия смеет презирать ее! Голос ее зазвенел, напряженный до предела.
- Так вы отказываетесь помочь?
- Обращайтесь к директору, - спокойно повторила Вера.
- Понятно. Понятно, почему вы отказываетесь, - произнесла Тоня, уже не слыша своего голоса, а слыша только бешеный стук в висках. И вдруг торжествующе засмеялась. Она смеялась долго, успокоенно, громко, безжалостно оглядывая Веру, ее неуклюжую фигуру с худенькими ключицами, ее неумело накрашенные губы.
Прозрачное лицо Веры начало бледнеть еще сильнее. Тоня смеялась мстительно, победно. Они посмотрели друг другу в глаза, и мелкие ярко-красные пятна вспыхнули на щеках Веры. И хотя все было понятно, Тоня не удержалась:
- Боитесь, как бы я в городе не осталась?
Вера судорожно усмехнулась;
- Вот видите, значит, не в моих интересах помогать вам.
Она изо всех сил пыталась изобразить этакую циничную, неуязвимую особу, но Тоня только смеялась: не так-то легко ее обмануть, она попала прямехонько в цель. Она встала, расправила на груди косынку, ликующая, жалея лишь о том, что не надела свое зеленое платье с вырезом.
…Катя, выслушав подробности об этом свидании, трезво поинтересовалась результатами, на чем договорились.
- Ни на чем, - вздохнула Тоня. - Но факт, что она использует автомат Игоря. Ух, какая дрянь бесчеловечная! Ничего, зато она запомнит меня! И чего Генька нашел в ней?
Решено было, что, поскольку Вера, как она сама призналась, использует разработку Игоря, есть все основания обратиться к Логинову.
В этот день Геннадия вызвали отрегулировать пускатель, установленный на "Ропаге".
Новенький пускатель пахнул лаком, краской и той особой, прохладной свежестью, какой пахнут все новые вещи. Геннадий подтягивал контакты, пластины гудели, то сердито вибрировали, то успокоенно отзывались на малейший поворот винта. Перед ним стоял пускатель, совсем молодой, еще неуклюжий, неумелый, капризно-неприрученный, со своим характером, в котором еще надо было разобраться.
Геннадий заулыбался. Внезапно его охватило великолепное ощущение собственной силы и значимости. Он был той последней инстанцией, где завершался труд Веры Сизовой. Да и не только ее, но и Колесова, и конструкторов их группы, электриков, исследователей. Перед ним возникла длинная цепь усилий разных людей: инженеров, ученых, расчетчиков, - цепь, в которой он был заключительным звеном. В итоге все кончается этими рабочими руками, серыми от железных опилок руками слесарей, блестящими от масла руками наладчиков, руками монтеров, пропитанными смолистым запахом. Вот его руки, вот машина. И больше никого между ними. Один на один он вступал в конечный поединок с норовистыми моторами, с путаницей монтажных проводов, с капризными маленькими реле. Это из-под его рук линии, вычерченные на бумаге, превращались в осязаемые медные шины. Наполнялись гудом сердечники. Становилась теплой тугая обмотка катушек. Он соединял провода, паял, чистил, включал. Ток заполнял аппаратуру. Стоило чуть-чуть раздвинуть контакты, и затаившийся ток обнаруживался, его можно было увидеть, ткнуть в него отверткой. Он был живой, и Геннадий тревожил его, усмирял, поддразнивал, озорно заставляя выдуваться золотой фырчащей дугой.
Ему нравилось работать руками. Нравилась скрытая опасность этой работы, волнующее соседство высокого напряжения. Тревожные запахи горячей изоляции. Грозовая свежесть озона.
Нравилось властвовать над электричеством, которое многим внушало страхи. Он изучил его хитрости. Каждодневные схватки требовали непрестанной настороженности. Обманчивая тишина в коридорах подстанции поглощала все его внимание. Он улавливал легкую дрожь шин, сдержанный гул трансформаторов, выключателей, внешне бездеятельных. Отсюда, из этой тишины, рождалось движение прокатных станов, стрекот компрессоров, в цехах выли воздуходувки, ухали молоты… Проверяя троллеи на крановых путях, Геннадий, глядя вниз, в цех, как никогда чувствовал себя хозяином всего этого движущегося, работающего металла. Люди нажимали кнопки, включали прессы, пускали станки и считали само собой разумеющимся, что идет ток, есть напряжение; никто не размышлял, каких усилий стоит эта постоянная готовность энергии. Заводской монтер, Геннадий в любом цехе имел моторы, контроллеры, кабели, контакторы, - и повсюду его хозяйство было главное. Он чувствовал себя главным человеком на заводе, двигателем.
Защелкали контакты, включился мотор. Геннадий присел на корточки, прислушался, пощупал подшипники двигателя, потрогал щетки, и вот тогда-то, сидя на корточках перед мотором, он увидел Веру. Она подошла вместе с технологом, мастером участка, вместе с Ипполитовым и встала совсем рядом. Он увидел ее сильные, красивые ноги в коричневых туфлях на тонком каблуке, в светлых чулках, подол ее халата, а под ним - краешек клетчатой юбки. Он узнал Веру, увидев только ее ноги. Где-нибудь в другом месте Геннадий поспешил бы уйти, отвернулся бы и ушел, но тут, окруженный своими моторами, соленоидами, он чувствовал себя уверенно, поднялся как ни в чем не бывало, начал обсуждать вместе со всеми схему пускателя, спокойно смотрел на Веру, слушал ее и что-то отвечал. Пока инженеры рассматривали синьку, он как бы невзначай спросил у Веры про Тоню Малютину:
- Приходила? Ну, и как ты, поможешь?
- А зачем мне это нужно? - спросила Вера. Она посмотрела в сторону Ипполитова и с тихой, холодной улыбкой повторила: - Зачем мне это нужно, ты можешь объяснить?
И он почувствовал в ней нечто похожее на угрожающую дрожь включенного высокого напряжения, когда самый воздух кругом насыщен электричеством. И в ответ в нем тотчас возникло привычное, профессиональное спокойствие.
- Государственный подход, - насмешливо сказал он.
- Только так и следует рассуждать. Единственно оправдавший себя метод, - верно, Алексей Иванович? - обратилась Вера к Ипполитову.
Геня не понимал, к чему она вовлекает в их разговор Ипполитова.
- При чем тут твои интересы? - угрожающе начал Геннадий.
Она слушала его цинично спокойно. У нее было множество предлогов уклониться от разговора; к ней обращался технолог, она что-то показывала на чертежах - и всякий раз с любопытством возвращалась и напоминала Гене:
- Что же дальше?
- А как вы считаете, Алексей Иванович? - спросила она вдруг у Ипполитова.
Он замялся под пристальным взглядом обоих и вдруг улыбнулся вкрадчиво и обрадованно:
- Я полагал, Вера Николаевна, вы и сами превосходно справитесь. Стоит ли нам лишать деревню ценного работника?
Вера весело оглядела Ипполитова.
- Слыхал точку зрения старших товарищей? - сказала она Гене.
Ипполитов с озабоченным видом обернулся к инженерам.
Вера удовлетворенно усмехнулась и ушла.
Генька догнал ее в полутемном проходе за контрольным участком, схватил за руку, грубо повернул к себе.
- Ты с ума сошел? Пусти, я занята!
- Мне плевать. Подождут.
Она остановилась.
- Вера, ты можешь, конечно, мне назло, потому что прошу я. Но я не за себя… Я бы для себя к тебе не обратился. Будь уверена. Ты пойми, как все это серьезно для Малютиных. У них все разорвется. Люди из-за тебя несчастными станут. Шутка ли, семью разбить. Тебе нельзя их в такой момент отталкивать…
- Вот как! - Она с интересом посмотрела на Геню. - Что же, Тоня не хочет возвращаться к Игорю?
- Не знаю. Им там очень тяжело. Нельзя доводить их до этого.
- А здесь что, очень легко? Разве что таким, как Тоня. - Она тихо, зло засмеялась.
- Прекрати! - крикнул он. - Игорь отдал тебе свое предложение без всяких условий. Ты используешь - ты обязана помочь ему. Иначе будет несправедливо. Тебя заподозрят… Если ты думаешь, что он Тоню просил, - чепуха! Тоня сама, я тебе ручаюсь.
- Ты уверен?
- Я тебе его письмо покажу.
- Чье? - удивилась она.
- Игоря.
- Да я не о том. Ты уверен, - она запнулась, - ты уверен, что я использую его предложение?
- А что, оно не годится?
- Не знаю, - протянула она.
Геня рванул ее за руку.
- Не финти! Чего хитришь? Как тебе не стыдно! Какой ты стала!
Она наклонилась к нему так, что он почувствовал ее дыхание и увидел совсем рядом огромные, блестящие глаза на бледном лице.
- Хитрю и буду хитрить. Так же, как Ипполитов и Лосев. Им разве плохо? Они хитрят, приспосабливаются и всегда в выигрыше. Они всегда правы. А если кто от этого страдает, какое им дело! И как бы вы ни старались, в общем-то их не одолели. Значит, они сильнее.
- Ты это серьезно?
- Вполне, и я себя отлично чувствую. У меня прекрасные учителя.
- Они учителя! Тогда ты… Ты такая же гадина, как они! И я еще… Ты мне и даром не нужна такая. Теперь-то я справлюсь с собой. Не то что любить тебя… Ты дрянь, настоящая дрянь…
Вера широко усмехнулась.
- Ну, вот и договорились.
Он смотрел, как она уходила, на ее напряженно выпрямленную спину, ровную походку, на ее ноги. Воздух стал душным. Геннадий открыл рот, часто и жадно дыша, ему хотелось что-то закричать, схватить Веру за плечи, прижать к себе. Но он словно одеревенел. Он не мог пошевельнуться. "Не может быть, не может быть", - тупо и больно толкалось в голове, разрывая, раскалывая ее. Механически, ничего не понимая, ни о чем не думая, Геннадий вернулся к пускателю и долго стоял в страшном изнеможении от заполнившей все его существо тоски и боли. И опять он бессмысленно повторял: "Не может быть", - с отчаянием, заглушая в себе мучительное понимание всего случившегося, которое было чудовищным, потому что в нем страшно соединялось ненавистное и любимое, то, без чего он не мог, и то, что он сейчас навсегда уничтожил. Он включил пускатель, стиснул гудящую катушку, не обращая внимания на ток, дергающий пальцы. Если бы у него под рукой были не эти двести вольт, а тысяча, он мог бы схватиться за голые шины и ничего не почувствовать.
Сотрудники ушли домой, и Вера осталась одна в тесной, заставленной чертежными досками комнате группы автоматики. В раскрытое окно доносился мерный шум завода, шум без дневного, пульсирующего напряжения - успокоенный, сосредоточенный шум малолюдных цехов вечерней смены.
На одной половине стола Вера аккуратно разложила эскизы из папки Малютина, на другой - собственные чертежи.
Ну что ж, с точки зрения истории техники такое совпадение было закономерно. Многие, даже крупнейшие изобретения возникали почти одновременно. Идеи носятся в воздухе. Случайность есть проявление необходимости. Патентная заявка на телефон, как известно, поступила от двух изобретателей с разницей в два часа. Сколько открытий происходило независимо друг от друга в один и тот же год в разных странах! Взять радио или турбину. А ядерная энергия?.. Вполне естественно. Как полезно хорошо знать историю!
За исключением некоторых частностей, в ее чертежах полностью повторялась идея Малютина. Другая деталировка, другие размеры, а в остальном принцип тот же, все сходится.