Ей хотелось уничтожить отца Григория, но это было не так просто: какая‑то защита была над ним. И тут Лиз повезло: она нашла нового учителя, который, в отличие от сэра Джона, был уже вовсе не человек. И учитель этот оказался в той же области России, где в городе Большом служил священником Григорий Александрович.
Новый наставник быстро переделал Элизабет в Эльзу Рудольфовну, дал ей место при областном правительстве, ввел к губернатору, на которого стал влиять теперь и через нее. А она выполняла поручения учителя, с тем большим удовольствием, чем более гнусными они были. Никто не знал, откуда Эльза Рудольфовна появилась, но через полгода все в регионе считали, что она была тут всегда.
Звали нового хозяина Элизабет Борух Никанорович Свинчутка.
***
Отец Григорий тяжело вздохнул: каждый раз, как он молился об Элизабет, у него начинался сильный приступ стенокардии, мешали сосредоточиться на молитве разные фантазии. В этот раз перед ним возникла картинка, что он и Лиз – только старенькая совсем, муж и жена, и им нужно так прожить двадцать лет: ей быть старухой в наказание за то, что она душу променяла на земную молодость и красоту, а ему со старухой, в наказание за то, что ему всегда нравились молоденькие, и для испытания правда ли он ее любит. "И привидится же такое!" - усмехнулся отец Григорий, - наверное, это был бы уже ад на земле! Но Лиз все равно жалко, для меня она любая - хорошая!"
А у Боруха Никаноровича Свинчутки, мысли эти организовывавшего, возникла идея, что с Григорием Александровичем стоит‑таки поработать!
ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ
Сны
…Дарья шла по полю, вдыхая ароматы цветов, травы. Она редко бывала на природе. Как ее сюда занесло – Даша и сама не помнила, женщина и в городе‑то не часто выходила из дома. Но, видимо, что‑то важное привело ее сюда; а вот что именно? Дарья напряженно морщила лоб, пытаясь вспомнить, но ничего не получалось. Внезапно земля под ее ногами вдруг потеряла свою твердость, появилось ощущение полета куда‑то. "Интересно, глубока ли кроличья нора?" – успела подумать Даша, недавно читавшая про Алису в стране чудес. Но для других мыслей времени не было: женщина поняла, что стоит, и не на дне ямы, а в каком‑то мрачном саду – вроде бы яблоневом, на первый взгляд, но плоды на деревьях напоминали скорее не яблоки, а какие‑то искаженные пороком и страданием рожи…
- Леди Долли, – услышала она вдруг полунасмешливый низкий голос и увидела гнома с густой черной бородой, выпученными глазами, одетого в камзол и башмаки с серебряными пряжками.
Даша никогда не видела гномов, но почему‑то не испугалась, а только растерялась и сказала:
- Здравствуйте! Где я? А кто вы такой?
- Видно женщину – столько вопросов сразу, – засмеялся гном. – Я Лепрекон, но очень бедный, вынужденный подрабатывать здесь садовником. А вы сейчас в саду моей хозяйки, леди…
- А почему вы всех называете леди? – перебила его Дарья.
- Потому что мне за это платят, а мне как‑то пополам, как кого называть, - улыбнулся Лепрекон. – Сам бы я использовал совсем другие термины, если бы это не влияло на мое финансовое положение.
- А разве у вас нет волшебного золота?
- В том‑то и дело, что нет. Я игроман – проиграл все свои сокровища в автоматах в кальян–клубах вашего городишки. А ведь лепреконы свое золото просто так не отдают. Замочил бы гадов, которые его у меня выиграли, но они как назло, все работают на одно очень большое лицо… – гном многозначительно еще больше понизил голос и изобразил почтение на лице, – его имя мы обычно не произносим вслух…
- А разве у нас в городе живут лепреконы? – удивилась Даша.
- И гоблины, и ведьмы, и тролли, и еще полно всяких разных!
- Так почему же вы здесь?
- Так говорю тебе: надо подзаработать, чтобы было на что отыграться! – уже раздраженно ответил гном. – Хватит трепаться: тебя ждет хозяйка!
Дарья вдруг увидела, как из‑за деревьев, не спеша, выходит женщина в длинном черном плаще с большим капюшоном. Девушке вдруг подумалось, что сейчас капюшон откинется, а под ним – лицо Медузы Горгоны, взгляд которой превращает в камень, а вместо волос на голове у нее – клубок копошащихся змей. Но капюшон откинулся, а под ним было всего лишь очень красивое, хотя и жестокое лицо крашеной блондинки лет сорока.
- Леди Элизабет, – поклонился ей гном.
- Сэр Лепрекон, на вас дурно влияет общение с русскими, – скривив рот, презрительно произнесла хозяйка сада. – Я послушала ваш разговор: вы скоро ничем не будете отличаться от граждан этой страны, как они в свою очередь все меньше отличаются от самых глупых американцев, на самых идиотских фильмах которых они сейчас воспитываются…
- Осмелюсь заметить, леди Элизабет, что это естественные процессы глобализации, когда уже и не поймешь порой, где человек, а где гоблин… А жизнь в этой стране и ваши манеры не улучшила…
- Заткнись, – веско сказала чопорная дама, добавив при этом такое словечко, от которого Дарья покраснела, так как не слышала еще таких вариаций матерных слов, а гном скрипуче рассмеялся:
- Что и требовалось доказать! Впрочем, леди Элизабет, я не могу вас винить: вы же работаете в сфере культуры; разве там возможно выражаться как‑то иначе…
- Так вот ты какая, Долли, – уже не обращая внимания на Лепрекона, в котором Дарья вдруг с удивлением узнала председателя регионального отделения одной из общероссийских общественных организаций, произнесла дама в плаще.
- Откуда вы меня знаете? – изумилась женщина. – И почему Долли? Я Даша!
- Долли – это Даша по нашему… Но суть не в этом, видишь мой сад и его плоды?
- Да.
- Каждый из них – один из тех, кто любил меня когда‑то, неправильно любил…
И Дарья вдруг всмотревшись в висящие на деревьях гнилые плоды увидела с ужасом, что они не просто похожи на страшные человеческие лица…
- А при чем здесь я? – с ужасом спросила она.
- У меня не хватает одного яблока для моей коллекции – твоего мужа Петра. А он так нужен именно на этой ветке!
И Элизабет рассмеялась, отчего Дарье стало еще страшнее. Она захотела убежать, но куда? Страх все нарастал, и вдруг… женщина проснулась в постели у себя дома. Петра рядом не было, они не жили вместе уже месяц, Даша сказала ему, что нашла другого, богатого и красивого, который будет настоящим отцом их ребенку. Хотя никого она, конечно, не нашла, и очень по мужу скучала. После сна ей стало совсем не по себе.
***
Наталья вдруг среди ночи открыла глаза и увидела, что на шкафу рядом с кроватью сидит ее недавно повесившийся брат. На удивление женщина не испугалась:
- Почему ты здесь, Саша? – спросила она.
От Александра шел сильный жар, казалось, что температура в комнате поднялась до сорока градусов, и начинала еще повышаться.
- Меня отпустили ненадолго, – хрипло сказал он.
- Почему ты такой горячий?
- Там, где я сейчас работаю, температура 200 градусов.
- А что ты делаешь?
- Песок перекладываю с места на место в пустыне…
- Почему ты пришел?
- Мне сказали, что я могу придти к тебе, что если ты за меня попросишь, мне будет легче…
- Кого попросить, Саша? – спросила Наталья… и открыла глаза.
В комнате никого кроме нее не было. Температура была самой обычной – чуть выше 20 градусов.
***
… Семен сидел за большим столом в отцовском доме и со смесью удивления и отвращения смотрел на стоящего напротив него отца. Тот разлагался, части тела у него отвалились, в видневшихся в теле ямах копошились белые черви.
- Ты же умер, папа, уже почти две недели назад, что ты здесь делаешь? – спросил Семен, стараясь не выдать того, как ему неприятно.
- У меня нет сил пока оставить этот мир, это тело, – проклокотал его отец.
- Но это надо сделать. Оставь это тело, там, куда ты идешь, оно не нужно!
- Жалко. И страшно…
- Но нужно!
Умерший посмотрел на него с сожалением, что и любимый сын его не понимает, и исчез.
А Семен Иванович вдруг открыл глаза. Он был не в отцовском, а в своем доме, рядом спала жена. Никаких запахов распада и тления, которые показались ему невыносимыми, в комнате не было.
Тот, кого нельзя называть
…Боруху Никаноровичу все больше не нравилось, что многие из тех, кто перед ним раболепствуют, за глаза его называют аббревиатурой подразделения, которое он возглавлял – Главного Отдела по Вопросам Науки и Образования, (они‑то не знали, что после того, как стали ему служить, оказались для хозяина открытой книгой), поэтому он сделал нескольким из них внушение. Но лучше Свинчутке от этого не стало: теперь о нем говорили "Тот, кого нельзя называть", а некоторые и того хуже – "Волан де Морт недоделанный"…
"Странно, почему меня это трогает? – думал порой супергерой. – Ведь я же вроде бы уже совсем не человек?" Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что новое "погоняло" не так уж плохо, а герой книжек Джоан Роулинг вообще прикольный. Поэтому профессор Свинчутка в итоге новое свое прозвище одобрил, только слово "недоделанный" запретил употреблять.
Он приобретал все больший вес в мире. Попробовал даже реформировать Российскую Академию Наук, но реформа пошла не совсем так, как ему хотелось. Свинчутка влезал в гущу мировых политических событий; его рука чувствовалась и в Египте, и в Ливии, и в Сирии, а уж в США он и до того, как стал супергероем, много всякого разного делал.
Борух Никанорович решил подчинить себе ранее разобщенные силы гоблинов, лепреконов, ведьм и троллей, которых немало болталось по миру под видом людей. Около сотни из них профессор стянул в областной центр, в котором имел штаб–квартиру, и, благодаря своему влиянию на губернатора, для каждого нашел хорошую должность на государственной, муниципальной или партийной работе. Особенной находкой он считал Элизабет.
- Так твой бывший учитель называл тебя девушкой–фейри? – спросил у нее Свинчутка.
- Да, сэр. Но это он смеялся над Григорием…
- Над ним смеяться‑таки пока рано! – возразил Борух Никанорович. – Он может все нам испортить, причем именно он! Вам‑то, Лиза, он подпортил‑таки вашу юную внешность!
Элизабет ненавидела думать, что из‑за молитв отца Григория стала выглядеть не на двадцать, а на сорок, и убила бы любого, кто ей об этом напомнил. Но новому хозяину лишь деланно улыбнулось. А тот видел ее насквозь и довольно сказал:
- Правильно, Лизонька, не надо хамить профессору Свинчутке, и все будет хорошо!
- Я и не собиралась…
- Полно! – нетерпеливо махнул рукой Борух Никанорович. – Ты мне лучше расскажи, что с губернатором?
Над губернатором они решили от души поиздеваться: сначала не для чего‑то там, а просто ради гадости, а потом и повод нашелся. Руководитель региона подпал под влияние Элизабет, влюбился в нее, давал ей деньги, дарил подарки. А та через подставных лиц подкинула ему информацию, что деньги эти тратит на одного из молодых заместителей председателя областного правительства – перспективного тридцатилетнего мужчину, имевшего наглость не подчиняться приказам Свинчутки и не замечать чар Элизабет.
Губернатор устроил Элизабет сцену, а та призналась, что тратила деньги, но не те, которые он ей давал, а свои… В итоге тот помучался от ревности страшно, перенес несколько гипертонических кризов, уволил заместителя, а Элизабет простил и надарил ей кучу новых подарков…
- Жалко, что он не устроил‑таки ему несчастного случая, как хотел сначала, – с сожалением сказал Борух Никанорович, выслушав рассказ. – Был бы совсем наш!
- Да он и так наш!
- Наш да не наш! Вспомни Григория Александровича!
Элизабет раздраженно закусила губу.
- Ну да ладно, – ухмыльнулся Свинчутка. – Ты мне лучше расскажи: любопытно это – путешествовать по снам людей и превращать их в кошмары? И как тебе твои владения в стране грез?
Элизабет улыбнулось: ей все понравилось.
- Вот и отлично. А прикольно, что этот важный Лепрекон, который, кажется, лопнет от ощущения своей значимости и пытается со всеми говорить свысока, стал у тебя дворецким в мире по ту сторону?
Это было настолько прикольно, что не только Элизабет рассмеялась, но и сам профессор Свинчутка изобразил подобие хохота.
- Мы сделаем‑таки то, что не смог сделать сэр Джон, и много еще чего! – важно изрек он.
Председатель Порс
Лепрекон, который вызывал такое бурное веселье у Боруха Никаноровича и Элизабет, в гражданской жизни был лицом очень даже солидным. Он имел российский паспорт на имя Черномора Карловича Великанова и возглавлял Партию Объединения Российских Славян (ПОРС). До недавнего времени партия эта была всего лишь в статусе общественной организации, но изменения в законодательстве позволили Черномору Карловичу зарегистрировать на ее основе политическую партию, причем он стал руководителем сразу и общероссийской организации и регионального отделения.
Эмблемой партии был какой‑то непонятный символ, о котором Борух Никанорович скептически заявил, что это очень напоминает поросячий сосок… А, подумав, добавил, что в принципе, все это очень даже логично: ведь партия называется ПОРС, а эту аббревиатуру очень даже можно расшифровывать именно как поросячий сосок… С тех пор Лепрекона стали звать не "господин Великанов" и не "Черномор Карлович", а "председатель Порс", что злило его ужасно, к большому удовольствию профессора Свинчутки, который любил поизгаляться не только над людьми, но и над иными существами, оказавшимися в его власти. Нередко, собирая лепреконов, гоблинов, ведьм и вампиров, он заявлял им, что как ученый, считает, что их не существует.
- Но ведь и вас тогда не существует, - пытались они возражать.
- Это совсем иное дело. Тут результат наинаучнейшего эксперимента, который показывает меру совершенства человеческой мысли…
- Так ведь вас не люди таким сделали…
- То верно, - соглашался Свинчутка. – Но по сравнению с такими упырями как вы я – венец творения!
- Почему? – удивлялись все больше ненавидевшие такого начальника существа.
- Потому что я двигаю современные науку и образование, современное право, создавая пространство, в котором вам комфортно жить. Разве не так?
И тут все вынуждены были согласиться. Особенным достижением Боруха Никаноровича было то, что его подопечные стали неподсудны человеческому суду. Так один особо крупный тролль был даже в должности министра и натворил столько всего, что человек тридцать–сорок за это вполне могли бы расстрелять. А его просто уволили с должности и сказали, что так делать нехорошо… Что косвенно подтверждало, что у людей не хватало ресурсов для вмешательства в сферу, в которой царил Борух Никанорович.
Но сам он право суда над своими подчиненными имел. Он мог засадить джина в бутылку, отправить лепрекона на рудники Мории, а гоблинов и троллей, которых было больше, мог даже приказать казнить. Поэтому его боялись.
Партия Объединения Российских Славян ему даже нравилась. Председатель Порс собирал две сотни мужиков с длинными бородами и волосами, в кафтанах до земли, арендовал большой зал, устраивал лекции приезжих знаменитостей ученого мира. Особенно прикалывало Свинчутку, когда эти конференции путали с собраниями православного духовенства, на которое внешне последователи Порса были похожи. Еще Боруху Никаноровичу нравилось, что Черномор Карлович особое внимание уделял возрождению российского язычества на основе ритуала кельтских друидов, связанного с человеческими жертвоприношениями. Официально об этом говорить, конечно, было нельзя, но двое друидов из Англии умели облечь эту суть в такие размытые формулировки, что придраться к ним было практически невозможно.
Еще председатель Порс был большой ловелас и такой же большой жмот. Однажды он угостил одну женщину мороженым за восемнадцать рублей, а когда она в ответ не проявила ему благодарности интимного характера, обругал ее страшно. Но его выручила Элизабет. Она создала общественную организацию "Женщин завтрашнего дня", последовательницам которой внушила, что переспать с уродом за восемнадцать рублей, имея при этом миллионные счета в банке, недвижимость в России и за рубежом и красавца мужа очень даже круто и привела массу исторических подтверждений тому. В итоге у председателя Порса отбоя от поклонниц не стало.
Но однажды Черномор Карлович, чувствуя, как растет его вес, и думая попробовать силы своей партии на выборах в региональный парламент, а затем и на пост губернатора, посмел сказать что‑то недостаточно почтительное Свинчутке. Наказание было немедленным: год работы дворецким у Элизабет, пока только в мире грез, но при повторном нарушении оно распространилось бы и на мир людей.
Дарья
… Дарья вновь была возле того страшного сада, но на этот раз не внутри, а у его ворот. Сад находился за высокой стеной, а вокруг, сколько видели глаза, расстилались заросли ядовитого хвоща и крапивы в человеческий рост высотой, каких‑то еще растений… Даша даже засомневалась не постучать ли ей в калитку: господин Лепрекон ведь был так вежлив в прошлый раз, даже называл ее леди… Но она вспомнила, что говорили в городе про того, кого ей напомнил дворецкий–садовник той страшной ведьмы, а потом саму леди Элизабет, и молодая женщина решила, что лучше уж идти в хвощ и крапиву… Но странно: стоило ей сделать несколько шагов и перетерпеть боль от первых ожогов, как хвощ и крапива перестали жечься, а перед собой Даша увидела едва заметную тропку.
Стоило ей ступить на нее, как нога заныла: тропа была усеяна колючками. "Может, ну ее, эту тропку?", - подумала Дарья и вдруг почувствовала, что рядом с ней кто‑то есть. Она обернулась и увидела какого‑то прозрачного то ли человека, то ли не человека.
- Кто ты? – спросила девушка. В отличие от обитателей сада незнакомец опасений не внушал.
- Я рядом с тобой с твоего рождения, - грустно сказал ей Прозрачный. – Но ты как‑то не помнишь обо мне, поэтому мне обычно не разрешают тебе помогать. Но сейчас дело другое: решается твоя судьба, поэтому мне позволено пройти рядом с тобой по этой тропке, если ты, конечно, захочешь…
- Но тут такие колючки…
- Это тернии, они всегда бывают на таких тропках, без них нельзя.
- Но больно ведь!
- В жизни вообще много всего, что больно и что неприятно, это не всегда плохо.
Дарья задумалась и спросила:
- А если я не пойду по этой тропке, то мне придется вернуться в сад?
- Да.
- А что будет там?
- Лучше такое и не знать!
- А может быть, я просто проснусь у себя в кровати?
- К сожалению, нет. Просто сегодня не будет ничего. Это сон, в котором можно умереть, и тогда умрет и земное тело…
- И ожоги останутся? – скептически осматривая обожженные руки и ноги, спросила Даша.
- Ожоги ерунда! – безаппеляционно заявил Прозрачный. – Ну, так идешь?
- А что там? – вдруг спросила женщина. – Откуда я знаю, что ты не такой, как обитатели этого сада?
Прозрачный укоризненно посмотрел на нее и сказал:
- Это дорога назад ко Христу.
- Почему же она такая плохая и узкая?
- Она всегда такая.