Американка посмотрела вправо, влево, снова вправо, как будто искала остальные дома. Паскаль увидел берег ее глазами: дюжина серо-коричневых хижин. Некоторые пустые, давно покинутые. Дома толпятся у кромки прибоя, точно крабы. И никаких признаков жизни, только злые тощие кошки бродят по площади. Все сейчас в море, ловят рыбу. Иногда сюда по ошибке забредали туристы. Они искали Портофино или Портовенере, а попадали в bruto Порто-Верньону и почему-то ужасно расстраивались.
– Ах, простите, – девушка повернулась к Оренцио, – давайте я заберу багаж? Или за это тоже… я не знаю, за что вам заплачено.
Оренцио свою норму разговоров на английском уже выполнил. Он молча пожал плечами. Неловкий коротышка с оттопыренными ушами казался туристам дебилом. Трудно было поверить, что этот полудурок способен управляться с яхтой, а потому за любое, самое простое действие он получал щедрые чаевые. Оренцио свою выгоду отлично понимал. Чуди побольше и поменьше болтай, тогда и денежек отвалят. А потому он все сильнее таращился и моргал.
– Так что, мне самой багаж вынести? – терпеливо и немного растерянно переспросила американка.
– Bagaglia, Orenzio! – крикнул Паскаль.
Господи, ведь девушка поселится в его гостинице! Он побежал по воде к причалу. Английский он знал, но плохо.
– Пожалуйста, – язык во рту едва ворочался, выговаривая чужие слова, – я буду иметь честь. Оренцио доносить багаж для вас. Идите в отель "Подходящий вид".
Американка удивилась, но Паскаль на это внимания не обратил. Как бы поторжественнее закончить? Назвать ее "мадам"? Нет, не годится. Кошмарный язык! Непредсказуемый и опасный, как бездомная дворняга. Одна система спряжений чего стоит! Того и гляди ляпнешь что-нибудь. Паскаль учился английскому у американского писателя. Тот приезжал в гостиницу каждый год и работал над романом о Второй мировой. Что бы сейчас сказал американец? В голову ничего не шло. Интересно, есть в английском аналог итальянского обращения Bella? Надо попробовать.
– Прошу вас, идите, прекрасная Америка!
Несколько секунд девушка пристально смотрела на Паскаля (то были самые долгие секунды в его жизни), а потом улыбнулась и тихонько сказала:
– Благодарю вас! Это ваша гостиница?
Паскаль добрался наконец до причала. Он потряс ногами, чтобы со штанов не текло, и приосанился.
– Да. Гостиница моя. – "Преуспевающий бизнесмен" указал на вывеску. – Пожалуйста.
– И что, у вас забронирована для меня комната?
– О да! Многие комнаты. Все комнаты для вас. Да!
Девушка взглянула на вывеску, потом снова на Паскаля. Теплый ветерок развевал выбившиеся из прически пряди. Американка еще раз улыбнулась: под ногами смешного худенького парня натекла лужа.
– У вас глаза очень красивые. Синие, как море! – сказала девушка.
Она поправила шляпку и пошла по причалу к площади.
В Порто-Верньоне никогда не было il liceo, школы, и маленький Паскаль каждый день ездил в Ла-Специю. Там он и познакомился с Оренцио, своим первым другом. Им на роду было написано стать друзьями, иначе сыну старого hoteliero и ушастому коротышке было не выжить. Иногда зимой, когда на море бушевали шторма, Паскаль даже оставался у друга на какое-то время. Перед отъездом Паскаля во Флоренцию они придумали новую интеллектуальную игру. Они пили швейцарское пиво и обзывались. Проигравший, тот, кто выдыхался или повторялся первым, выпивал кружку до дна.
Вот и сейчас Оренцио перегнулся через перила яхты и решил сыграть в "безалкогольную" версию.
– Эй, вонючка, что она сказала?
– Ей нравятся мои глаза. – Паскаль не догадался, что игра уже началась.
– Да ладно врать, засранец, не могла она такого сказать.
– А вот и сказала.
– Брехло ты, Паско. Брехло и пидор.
– Это правда!
– Правда, что ты пидор?
– Нет, что ей понравились мои глаза.
– Размечтался, скотоложец! Она – звезда, между прочим.
– Согласен, – ответил Паскаль.
– Вот тупица! Я не про то. Это актриса. Настоящая. Понял? В Риме сейчас фильм снимают, так она оттуда.
– Какой фильм?
– "Клеопатра". Ты что, газет не читаешь, говноед?
Паскаль оглянулся на девушку, взбиравшуюся по ступеням.
– Слишком она светлокожая для Клеопатры.
– Клеопатру играет Элизабет Тейлор. Ну та шлюха, что мужей чужих ворует. А у нашей американки другая роль. Нет, дебил, ты что, правда газет не читаешь?
– И кого она играет?
– А я откуда знаю? Мало там ролей, что ли?
– Как ее зовут? – спросил Паскаль.
Оренцио протянул другу записку. В записке говорилось, что девушку нужно доставить в гостиницу в Порто-Верньоне, а счет за проживание направить в Гранд-Отель в Риме, некоему Майклу Дину, специальному помощнику режиссера студии "Двадцатый век Фокс".
Девушку звали…
– Ди… Морей, – запинаясь, прочел Паскаль.
Имя ему ни о чем не говорило, но всех американских актеров разве упомнишь? Там этих Роков Хадсонов, Мерилин Монро и Джонов Уэйнов как собак нерезаных. Только в одних разберешься, тут же новые появляются. Можно подумать, у них там в Америке целая фабрика по производству знаменитостей. Паскаль оглянулся. Девушка уже поднялась по лестнице.
– Ди Морей, – сказал Паскаль.
Оренцио заглянул другу через плечо и подтвердил:
– Ди Морей.
Что-то в этом имени было завораживающее, и приятели принялись повторять его на все лады.
– Она больна, – сказал Оренцио.
– Чем?
– Я что, врач? Тот мужик просто сказал "больна" и все.
– Серьезно больна?
– Да не знаю я, травоядное! – Оренцио продолжил игру.
Ди Морей медленно шла к отелю.
– Нет, вряд ли серьезно, – решил Паскаль. – Смотри, какая красивая!
– Ну, не Софи Лорен, – ответил Оренцио. – И не Мерилин Монро, если честно.
Еще одна игра, которой они увлеклись прошлой зимой, – ходить в кино и сравнивать актрис.
– Еще бы: она явно умнее. Похожа на Анук Эме.
– Тощая-то какая! – сказал Оренцио. – Это тебе не Клаудиа Кардинале.
– Да уж! – С Клаудией Кардинале никто не мог сравниться. – Но лицо у нее удивительное. Необычное очень.
Оренцио в такие тонкости вдаваться был не готов.
– Знаешь, Паско, даже если бы я трехногую собаку привез, ты бы все равно к ней страстью воспылал.
И тут Паскаль забеспокоился:
– Оренцио, а ей точно сюда?
Оренцио сунул товарищу в руку бумагу:
– Ее привез этот американец, Дин. Спросил про Порто-Верньону. Я ему объяснил, что никто сюда не ездит. Спросил, может, ей в Портофино или Портовенере? А он говорит: какая она, эта Порто-Верньона? Я ему отвечаю: да там нет ничего, кроме гостиницы. Он спрашивает: а городок тихий? Я ему отвечаю: тише, пожалуй, только в гробу. Ну вот, говорит, значит, ей точно туда.
Паскаль улыбнулся:
– Спасибо, Оренцио!
– Все равно ты скотоложец! – тихонько сказал Оренцио.
– Повторяешься.
Оренцио сделал вид, будто выпивает кружку до дна.
Юноши оглянулись. Первая американская постоялица отеля стояла на краю скалы в пятнадцати метрах над морем.
"Вот оно, наше будущее", – подумал Паскаль.
Ди Морей посмотрела на причал, потом на море. Она распустила волосы, и золотистые пряди рассыпались по плечам. Девушка повернулась к вывеске. "Подходящий вид". Как же это понимать?
Будущее сунуло шляпу под мышку, толкнуло дверь и, нагнувшись, шагнуло через порог.
Быть может, Паскаль сам позвал ее сюда. Мечтал об американских гостях, томился от горя и одиночества и создал женщину из отрывков фильмов и книг, из воспоминаний и ожидания чуда. Оренцио потащил в гостиницу багаж. Паскалю вдруг показалось, будто время остановилось. Открылась дверь, а за ней оказался сказочный мир. Никогда еще Паскаль не чувствовал такой отрешенности, такой пугающей свободы. Он словно оторвался от тела и парил в вышине над деревней, и от этого жутко и сладко щемило сердце.
– Ди Морей, – внезапно произнес Паскаль, будто очнувшись.
Оренцио оглянулся на друга. Паскаль еще раз повторил ее имя, уже про себя, чтобы не осквернить дыханием чудесных звуков. Жизнь, подумал он, – это просто плод небогатого воображения.
2. Последний сценарий
Наши дни
Голливуд, штат Калифорния
До рассвета – еще не выехали на автострады гватемальские водилы на грязных грузовичках, еще не закипела работа на кухнях карибских ресторанов, еще не открылись детские сады Монтессори, пилатес-клубы и "Кофебины", еще не выбрались из гаражей на утыканные пальмами улицы "мерседесы" и "БМВ", еще не начали острозубые акулы бизнеса набивать мозги американских обывателей новым мусором – включаются поливалки на газонах. Они плюются во все стороны, увлажняют почву От центра Лос-Анджелеса до самых пляжей шипят поливалки, исполняя колыбельную для развлекательной индустрии.
В предрассветной тишине за окном квартиры Клэр Сильвер тоже раздается шипение. Она открывает глаза, вздыхает и смотрит на мраморное плечо мужчины, занимающего на широкой кровати семьдесят процентов свободного места. Дэрил часто перед сном распахивает настежь окно в спальне. И Клэр просыпается от шипения. Она даже к управляющему ходила, спрашивала, зачем нужно непременно поливать сад камней в пять утра. Да и не только в пять утра, кстати.
Но дело, конечно, не в поливалках.
Ее будит острый информационный голод. Она нащупывает на столике "блэкберри" и погружается в электронный мир. Четырнадцать писем, шесть новых твитов, пять запросов на добавление в друзья, три эсэмэски и расписание на сегодня. Вся жизнь на ладони. Ну и общая информация, конечно: пятница, за окном пятнадцать градусов, а днем будет больше двадцати, нужно сделать пять важных звонков, шестеро записаны на прослушивание. И письмо, способное перевернуть все в ее жизни. Письмо от affinity@arc.net.
Дорогая Клэр,
Спасибо Вам за то, что Вы проявили такое терпение. Мы долго не могли принять решение. И на меня, и на Брайана собеседование и Ваши рекомендации произвели прекрасное впечатление. Мы бы хотели встретиться еще раз. Может быть, позавтракаем сегодня утром?
С уважением,
Джеймс Тест,
Музей американского киноискусства.
Клэр садится на постели. Твою мать! Точно предложат место! Или нет? "Встретиться еще раз"? Вообще-то, они ее уже два раза собеседовали, о чем тут говорить? И что, значит, сегодня она уйдет с работы, о которой мечтала всю жизнь?
Клэр работает главным ассистентом по фильмопроизводству у легендарного продюсера Майкла Дина. В названии должности – все липа, кроме слова "ассистент". Производства фильмов нет вообще, и ни над кем она не главная. А вот ассистирования выше крыши, это да. Клэр удовлетворяет причуды Майкла. Еще отвечает на его почту и телефонные звонки, покупает ему бутерброды и кофе. И читает бесчисленные сценарии и синопсисы – никому не нужную макулатуру.
А сколько было когда-то надежд! Клэр бросила аспирантуру и диссертацию по киноискусству, и все ради того, чтобы поработать с "Королем Голливуда" – так раньше называли Майкла Дина. Ей хотелось снимать фильмы. Хотелось заставить зрителя задуматься, хотелось достучаться до его души. Клэр начала работать на Дина три года назад, не в лучшие для него времена. Он почти ничего не продюсировал, не считая сериала "Ночные охотники". За три года Дин не выпустил ни одного фильма – только реалити-шоу "Фабрика любви" с одноименной соцсетью в придачу.
Поскольку получившийся монстр стал суперхитом, о фильмах в "Дин Продакшнз" больше никто не вспоминает. Клэр регулярно втюхивают чудовищные реалити-шоу. Ей уже начинает казаться, будто грядет апокалипсис и Клэр его приближает. "Их нравы" – "приглашаем семь фотомоделей и селим их в мужском общежитии". "Нимфо-ночи" – "снимем шоу про людей с сексуальными расстройствами". "Дом пьяных карликов" – "это такой дом… где полно пьяных карликов".
Майкл все время говорит ей, что нужно снизить планку, хватит уже кормить народ интеллектуалыциной. Культура такова, какова она есть. Расширяй, мол, сознание, учись новым стандартам качества.
– Хочешь искуйства, – твердит он, – ехай в Лувру, там они как раз по этой части.
Так она и поступила. Почти. Месяц назад Клэр откликнулась на объявление. Новому частному музею киноискусства требуются сотрудники. И вот теперь член совета директоров этого музея, кажется, собирается пригласить ее на работу.
Вроде тут и думать не о чем: музей и платит больше, и часы работы куда приемлемей, и диплому калифорнийского университета по истории кино будет применение. Да и мозгами пошевелить тоже неплохо бы.
Майкл над ее интеллектуальными заморочками смеется, говорит, каждый продюсер был когда-то мальчиком на побегушках. Или девочкой. Чтобы найти зернышко, надо сначала тонну говна перекидать. Так он витиевато выражается. Заработай имя на коммерческих проектах, а там уж делай что хочешь. А теперь вот Клэр не знает, то ли ждать, когда ей наконец дадут снять хороший фильм, то ли начать перебирать карточки в музейном каталоге. Зато эти карточки, вернее, экспонаты будут связаны с эпохой Великого Киноискусства.
Перед тем как принять важное решение (уйти от парня, поступить в колледж, писать диссертацию), Клэр обязательно составляла список всех "за" и "против". Ждала Знамения, торговалась с Судьбой. Хороший сценарий, – или я уволюсь, думает Клэр. Жду один день.
Это, конечно, нечестно. За два года Дин не одобрил ни единого сценария, очень уж он увлекся телевизионными проектами: вот где сверхприбыли! (Этот сценарий слишком дорогой, этот слишком мрачный, этот слишком затянутый, на этом бабла не срубишь.) К тому же сегодня последняя пятница месяца – Безумная пятница, день прослушиваний. Все знакомые-приятели Дина, бывшие коллеги, неудачники и провинциалы сползутся в ее комнату, как тараканы. А у Дина и его партнера Дэнни Рота, разумеется, выходной. Так что говно ей одной разгребать. "Пс-с-с" – шипят поливалки.
Рядом на кровати уютно посапывает Дэрил. Надо было, конечно, Клэр с ним поговорить, рассказать, что хочет бросить работу. Нехорошо. Но они почти и не видятся теперь, он поздно приходит, а разговаривать они вообще давно перестали. И потом, Клэр и Дэрила тоже собирается бросить.
– Что скажешь? – тихонько спрашивает она. Дэрил тяжело вздыхает во сне. – Ну да, – отвечает Клэр, – согласна.
Она, потягиваясь, двигает в ванную и тут же останавливается. Дэрил вчера оставил джинсы где снял, прямо на полу. "Не с-с-смей!" – шипят поливалки. А что поделаешь? Молодая женщина на распутье. Ей же нужно какое-нибудь Знамение?! Клэр нагибается и обшаривает карманы. Шесть долларов, несколько монеток, спички… и… ага! – визитка стрип-клуба "Асстакулар". Такое вот у Дэрила пристрастие. Клэр переворачивает карточку. Ну как же, понаделали визиток и сразу превратились в респектабельное заведение. Прямо чистый "Хилтон". Ух ты! Оказывается, всего два посещения и Дэрилу полагается бесплатный приват-танец! Вот здорово! Она оставляет карточку на своей подушке.
Клэр идет принимать душ. Ну вот, теперь можно смело и насчет Дэрила с Судьбой поторговаться. Хороший сценарий – или я уволюсь и этого любителя стриптиза пинком под зад выкину. Какое там на сегодня расписание? Перед ней расстилается карта дня. Первая остановка, 9.30. Чувак, наверное, жует омлет и обдумывает речь. Вторая остановка, 10.15. Этот занимается тай-чи на пляже. Тот, что на 11.00, моется в душе в Сильвер-лейк. Теперь от Клэр ничего не зависит, они сами примут за нее решение. А она просто радостно шагнет сейчас навстречу свободе, навстречу Судьбе, ну или хотя бы навстречу горячему душу.
Ну, пожалуйста, неожиданно для себя просит Судьбу Клэр, хочу хороший сценарий! Чтобы вышел классный фильм! И чтобы не пришлось бросать любимую работу. На газоне перед домом поливалки давятся от хохота.
А в это время остановка десятая и последняя, 16.00, Шейн Вилер, уже вылезает из-под душа в Бивертоне, штат Орегон. Лет ему чуть меньше тридцати, он высок, худощав и довольно агрессивен на вид. Каштановые волосы, стриженные под горшок, растрепанные бакенбарды. Он опаздывает. Минут двадцать Шейн копается в летней одежде, уже спрятанной на зиму в шкаф. Мятые рубашки поло, футболки с дурацкими надписями, гавайки, джинсы клеш и джинсы узкие, штаны со множеством карманов, слаксы. В общем, ничего, что бы годилось для непринужденного выступления талантливого сценариста на первом в жизни прослушивании в Голливуде.
Шейн рассеянно потирает татуировку на левом предплечье. Написанное граффити-шрифтом слово "Действуй". Отец очень любил цитату из Библии: "Действуй так, словно веришь в успех, и успех придет". До недавнего времени эти слова были девизом Шейна.
Как всякий домашний мальчик, в детстве он смотрел телевизор, его хвалили учителя и наставники, он получал награды за научные проекты, играл в футбол и баскетбол. Его родители вырастили пятерых детей и были свято убеждены, что перед их отпрысками откроются все двери, стоит только постучать.
А потому в школе Шейн верил, что он стайер, и сил прибавлялось вдвое. Верил, что получит пятерку, и получал. Верил, что неотразим, и клевая девчонка сама приглашала его на танцы. Верил, что поступит в Беркли, и поступил. Верил, что его примут в самое понтовое студенческое братство, и его приняли. Он вел себя так, будто прекрасно говорил по-итальянски, и поехал на год на стажировку в Европу. Делал вид, будто он писатель, и его приняли на курс литераторов в Аризоне. Делал вид, будто влюблен, и женился.
А потом в этой стройной логике обнаружилась пробоина. Оказалось, одной веры недостаточно. И когда дело уже шло к разводу, его будущая бывшая жена ("Господи, как же я устала от тебя, Шейн…") просветила его. Оказывается, в Библии такой фразы нет. Это строчка из финального монолога Пола Ньюмана в фильме "Вердикт".
Не откровение, конечно, но зато многое теперь прояснилось. Он построил свою жизнь не по слову Божьему, а по цитате из фильма. Учителем его никуда не берут, брак разваливается, долгов полно, сборник рассказов, объединенных единой сюжетной линией (под названием "Связь", а как же иначе?), заворачивает литературный агент, которого Шейн предусмотрительно нанял в преддверии грядущих творческих успехов.
Агент: Книга никуда не годится, Шейн.
Шейн: В смысле, с вашей точки зрения?
Агент: В смысле, с точки зрения английского языка.
Ни брака, ни работы, ни иллюзий. Шесть лет он бульдозером пер к цели. Шесть лет впустую. Впервые в жизни Шейн увяз по самую маковку, и даже девиз "Действуй" больше не помогал. Пришлось его маме самой приниматься за спасение сына. В психотерапии главное что? Таблетки и разговоры.
– Слушай, ну мы ведь не очень верующие. И в церковь ходили только на Рождество и Пасху. Хорошо, пусть это цитата из старого фильма. Пусть ей тридцать лет, а не две тысячи. Она же от этого хуже не стала? Разве только лучше.
И Шейна эти разговоры в сочетании с ингибиторами серотонина очень вдохновили. И даже озарение на него снизошло.