- Пожарить яичницу с беконом не очень сложно, - ответил Маркус, все еще пребывающий в отличном настроении не только оттого, что у Сигмунда проснулся аппетит, но и оттого, что друг ему улыбнулся. Он воспринял это как знак возрождающейся после кризиса дружбы и надеялся, что все будет как раньше. К сожалению, он, похоже, слишком очевидно выразил свои чувства.
- Конечно, тебе несложно, - гулко проговорил Сигмунд. - А я могу только лежать здесь, и все.
- Тебе привет от Воге и пожелания скорейшего выздоровления. Я сказал, у тебя заболел живот.
Сигмунд снова улыбнулся. Еще грустнее.
- Живот?
Он приподнял голову над подушкой на несколько сантиметров и покачал ей. Очевидно, ему было очень тяжело, потому что голова снова опустилась.
- Да, - заметил он, - если бы только это был живот.
- А то - мозг, - сказал Маркус.
- Мозг?
- Ты разве не влюбился?
- Влюбился, но влюбляются не мозгом. Влюбляются сердцем.
- А я слышал, что мозгом.
Теперь Сигмунд снова стал самим собой.
- Что за бред! - резко отозвался он. - Никто не влюбляется мозгом. Влюбленность - это нечто неподконтрольное. Она сидит вот тут! - Он постучал себя по груди. - Тот, кто утверждает, что любишь мозгом, не знает, что такое настоящая любовь. Кто тебе это сморозил?
- Ты.
- Я? Когда?
- Восемь дней назад.
Сигмунд опять откинулся на подушку.
- Давно, - сказал он. - Тогда я был невинным ребенком, но теперь мой мозг поразила молния, и он по-прежнему пылает пожаром. Это одинокий огонь, Маркус, и он не несет надежды. Подойди сюда, пожалуйста.
Маркус с опаской приблизился к кровати. Хотя было понятно, что Сигмунд больше на него не обижается, он все еще казался непредсказуемым. Теперь он схватил Маркуса за руку.
- Маркус, - начал он.
- Йес, - отозвался Маркус как мог бодрее, но, как ему показалось, не слишком-то бодро.
- Прости.
- За что?
- За то, что я тебе не доверял. Я выстрелил и попал в собственного брата.
- Все в порядке.
Маркус не знал, чего начитался Сигмунд и отчего говорит так напыщенно, но предположил, что это наверняка какой-нибудь классический роман о любви. Чтобы настроение стало получше, он попытался говорить как можно более буднично:
- Ты просто немного ревновал, по-моему. Ничего страшного.
Сигмунд покачал головой:
- Ничего страшного для тебя, мой добрый друг. Только для меня. Но теперь мне открылась истина.
- Правда? - удивился Маркус и подумал: когда же Сигмунд соизволит выпустить его руку?
- Истина не в том, что она влюблена в тебя, а в том, что она презирает меня.
- Отлично, - сказал Маркус и посмотрел на часы.
Ему нужно скорее пожарить яичницу с беконом, если он еще хочет успеть сегодня к папе.
Секунду Сигмунд с подозрением смотрел на него.
- Ты уверен, что не влюбился в нее?
- Да, естественно, - ответил Маркус. - Я же сказал, что больше не могу влюбляться.
Сигмунд вздохнул:
- Счастливчик! Я написал ей стихотворение. Хочешь послушать?
Маркус встал и пошел к двери.
- Как тебе пожарить яичницу?
- С обеих сторон, если тебе несложно. И, Маркус…
- Да?
- У нас есть кола?
- Посмотрю в холодильнике.
Маркус быстро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
* * *
Через полтора часа Маркус оставил одного пациента, чтобы сесть на автобус в город и навестить второго.
Когда он уходил, Сигмунд все еще лежал в кровати. Такой же бледный, но уже куда более сытый, съевший две яичницы с беконом, три тоста и выпивший две бутылки колы. Он объяснил, что хочет еще некоторое время полежать в кровати Монса, поскольку его сердце тяжело, как свинец.
- Единственное, на что я способен, - это лежать здесь и есть в утешение, - сказал он. - Боюсь, с сегодняшнего дня тебе придется заняться готовкой. Я, наверно, наберу тридцать-сорок килограммов, потому что собираюсь пичкать себя калориями, ну и пусть. Меня тяготит не вес тела, а груз жизни.
Сидя в автобусе, Маркус размышлял о своей жизни и о том, что с ней делать, когда он вырастет. Он не находил у себя никаких особенных способностей ни в одной области и полагал, что если он займется чем-нибудь, всегда найдется кто-то получше для того же самого. Тем не менее он надеялся, что однажды найдет свое место в жизни, даже если оно и будет больше подходить для других. Теперь он думал, что, может быть, уже что-то придумал. Он заметил, что Сигмунд, лежа в своей любовной тоске, оценил его внимание и заботу. Папа тоже давал понять, что радуется ежедневным визитам. "Ты добрый мальчик, Маркус, - говорил он. - Не знаю, что бы я без тебя делал". Слова эти согревали и вселяли в Маркуса гордость. Работник опеки! Может, стоит этим заняться. Многим людям нужна опека, и, вполне возможно, он чем-нибудь поможет. Может быть, ему даже удастся заработать. Например, организовать общество и назвать его "Забота без границ". Тогда он сможет ездить по всему миру и опекать людей. Лечение же он оставит врачам. Психическими проблемами пусть занимаются психологи. Он будет только всегда готов помочь работникам опеки, оказывая заботу тем людям, которые в ней нуждаются. Подставлять плечо, чтобы в него поплакали, две руки, способные пожарить яичницу с беконом на раз-два-три. В этом была его сила. Проблемы с языком не будут препятствием, потому что для работника опеки важнее слушать, а не говорить.
Он купил две упаковки конфет в киоске у станции и трусцой побежал к больнице.
- Привет, папа, - сказал он, входя к Монсу. - Я тебе принес сегодня шоколада.
Монс всплеснул руками:
- Две упаковки! Это слишком много!
- Одна - Сигмунду, - объяснил Маркус и отдал папе вторую. - Он тоже болен.
- А с ним-то что? - озабоченно спросил Монс, но маленький работник опеки его успокоил:
- Ничего опасного. Просто любовная тоска. Поэтому и ему я купил шоколада.
Он заметил, что в его голосе было что-то искусственное: "Я тебе принес сегодня шоколада. И ему я купил шоколада. Легко могу купить шоколад всем, кому требуется забота". Две упаковки шоколада - не бог весть что, но интонации заставляли эти фразы звучать совершенно необыкновенно. Очень по-фальшивому скромно. Похоже, Монс этого не заметил.
- Ах, Маркус, Маркус, - сказал он.
- Ах, папа, папа - повторил Маркус, не придумав ничего лучше.
- Надеюсь, ты себя не загонишь? Ты не должен перетруждаться.
- Нет, - ответил Маркус, которому отец на секунду напомнил Сигмунда. - Ты все еще хронически уставший?
- Да. Но они меня лечат. А ты как?
- Хорошо, - сказал Маркус.
- Ты уверен, что все в порядке?
- Да, а почему что-то должно быть не в порядке?
- Потому что в твоем возрасте так обычно и бывает. Если все в порядке, значит, что-то не в порядке.
Лицо Монса было по-больничному бледным, но, когда он улыбнулся, на каждой щеке выступило по розовому пятнышку. "Только бы они не исчезали, - подумал Маркус. - Пусть они будут все время".
- Все в порядке, потому что я больше не могу влюбляться, - сказал он вслух и заметил, как исчезают розовые пятнышки. - А когда я влюбляюсь, то все совершенно становится не в порядке, поэтому сейчас мне, вообще-то, очень хорошо.
Монс почесал затылок:
- Что ты имеешь в виду?
- Ничего. Только - что я не могу больше влюбляться, - повторил Маркус и вздохнул - с легким всхлипом.
- Ты уверен?
- Да.
- Извини, - сказал Монс. - Я не знаю, как это бывает.
- Не знаешь. Ты же влюблен в маму.
- Да.
- А она умерла.
- Да, - сказал Монс. - Не грусти, Маркус. Ты снова влюбишься в один прекрасный день.
- Папа, - тихо начал Маркус, стирая с глаза что-то мокрое, - мы больше не будем обо мне.
Монс кивнул:
- Как хочешь.
- Я никогда больше не влюблюсь… - простонал Маркус.
На кровати рядом с Монсом лежал старик по имени Бёрре Станг Люнд. Когда Маркус спросил, что с ним, Монс ответил, что ничего опасного, обычная болячка старых мужчин. Маркус подумал, это хорошо, потому что, если бы у Бёрре Станг Люнда была опасная болезнь, Монсу это было бы неприятно, хотя, конечно, самому Бёрре Станг Люнду было бы еще неприятнее. Когда Маркус пришел, сосед спал, но на крик Маркуса он проснулся и сказал громким высоким голосом:
- И я тоже, - потом снова опустился на подушку и тут же заснул.
Маркус почувствовал, что вот-вот заплачет.
- Наверно, у меня та же болезнь, что у Бёрре Станг Люнда, - прошептал он.
- Не думаю, - ответил Монс. Голос его был совершенно серьезным, но два розовых пятнышка опять появились на щеках. - Я просто уверен, что у тебя все пройдет.
- Что?
- То, что в порядке.
Маркус сглотнул.
- Не думаю, что у меня получится быть работником опеки, - заметил он.
- Правда?
- Да, мне самому нужно утешение, - сказал Маркус и вынул желе в шоколаде из папиной упаковки.
- Всем нужно утешение, - успокоил его Монс и взял конфету с лакрицей.
На несколько мгновений они оставили все проблемы в покое и сконцентрировались на вкусе конфет. Хотя Монс понятия не имел, почему Маркус захотел стать работником опеки, он больше ничего не спрашивал. В своей молодости он тоже примерял и отбрасывал разные профессии. И контора, в которой он оказался, стояла далеко не на первом месте в списке, когда ему было четырнадцать лет, но теперь ему было хорошо на этом месте. Значит, его сын думал стать работником опеки, а теперь отказался от этой идеи. Таков ход жизни. Монс взял конфету с кокосом, а Маркус - с орехом. Они жевали и чувствовали себя замечательно.
- Так у Сигмунда действительно любовная тоска? - поинтересовался Монс и вытер рот.
- Да, и просто ужасная, - сказал Маркус и взял карамель.
- Ему она только на пользу, - заметил Монс.
Маркус собрался возражать, но потом передумал. Монс был прав. Сигмунд был умным, обладал огромными знаниями, но все это он по большей части вычитал. Настоящая захватывающая любовная тоска принесет ему полезный опыт из реальной жизни.
- И он чувствует себя неполноценным, - сказал Маркус.
Монс как раз собирался сунуть в рот конфету без начинки. Но тут рука его остановилась на полпути.
- Это невозможно.
- Возможно, - возразил Маркус. - Так и есть.
- Рассказывай!
И пока они доедали конфеты, Маркус рассказал всю историю про итальянский обед, про спор о рэпе, про Робина, оказавшегося Бентой Иверсен, и каким смущенным и влюбленным стал Сигмунд, про его рэперские штаны и про то, что Бента пригласила их на концерт и назвала Сигмунда "обезьяной".
Когда Маркус закончил рассказ, пакетик конфет был пуст.
- По крайней мере одно хорошее есть, - сказал Монс, скрутил пакетик в комок и бросил его в урну под раковиной у окна.
Он промахнулся. Маркус поднял комок и тоже бросил. Он тоже промахнулся и уже собирался положить комок в урну, как голос с соседней кровати запищал:
- Сюда! Сюда!
Маркус отдал маленький комочек из-под конфет Бёрре Станг Люнду, который бросил его изо всех сил. Пакетик пролетел через комнату идеальной дугой и приземлился ровно в корзину.
- Гоооооол! - завопил Бёрре Станг Люнд и снова заснул.
- Так что же хорошего, папа? - спросил Маркус.
- Хорошо, что ты не влюблен в Бенту Иверсен.
- Почему это?
- Потому что тогда у Сигмунда были бы основания к тебе ревновать, так? - ответил Монс. - Принеси, пожалуйста, пустой пакетик от конфет, попробуем еще раз. Мы же не сдаемся?
- Нет, папа, - поддержал его Маркус и посмотрел на два красных пятнышка на щеках отца. - Мы никогда не сдаемся.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Маркус медленно шел от остановки автобуса вверх по дороге и пытался привести мысли хоть в какой-то в порядок. Монс в самом деле дал ему пищу для размышлений. До сих пор он считал, главная проблема в том, что он не может влюбиться, но теперь он уже не был в этом так уверен. Больше всего в последнее время его волновала несчастная любовь Сигмунда, и в особенности необоснованная ревность друга к нему. Теперь казалось, что последняя проблема перестала существовать, но вопрос, надолго ли? Ровно настолько, пока Маркус не влюбится снова. Если он влюбится, Маркус был уверен, что влюбится он в Бенту Иверсен, и тогда Монс будет совершенно прав. Тогда у Сигмунда появится основание ревновать и прощай дружба, длившаяся восемь лет. Стоит ли это одной влюбленности? Нет, не стоит. Так что, в сущности, он должен радоваться своей неспособности влюбиться. Сколько дружб было разрушено из-за любви и страсти? Потеря способности любить, возможно, сохранила возможность дружить. Он был преисполнен благодарности. То, что он считал проблемой, на самом деле оказалось благословением.
Он засвистел, но тут же перестал от новой неприятной мысли: насколько долго продержится его синдром хронической любовной опустошенности? Трудно сказать. Нельзя знать наверняка, когда в тебя ударит молнией, подумал Маркус и вздохнул, как с ним часто случалось в задумчивости.
Он почти дошел до дома. В папиной спальне горел свет. Сигмунд, вероятно, ждал, когда он появится с шоколадом и утешением. Больной от любви, но снова полный доверия к своему лучшему другу. А были ли у Сигмунда основания доверять Маркусу? Пока что да, а в будущем? Маркус не был уверен, но он сжал зубы и пообещал себе, что когтями и клыками будет бороться за то, чтобы его синдром хронической любовной опустошенности оставался хроническим. Надо было просто не думать о девчонках, особенно о Бенте Иверсен, с ее пирсингом, белыми зубами и бабочкой на плече. "По крайней мере это не проблема", - подумал Маркус и закрыл глаза. Иногда он видел фигуры и цвета в темноте за закрытыми веками. И теперь тоже увидел. Что на этот раз, интересно? Что-то черное и красное. С крыльями. Он открыл глаза и предоставил бабочке лететь своей дорогой.
Когда он зашел в спальню Монса, Сигмунд лежал в кровати с закрытыми глазами. Маркус собирался выскользнуть, но за его спиной раздался слабый голос:
- Ты купил шоколада?
Маркус обернулся:
- Я думал, ты спишь.
- Если бы я мог спать, - сказал Сигмунд и взял пакет конфет, протянутый Маркусом.
- "Твист"?
- Да, - ответил Маркус. - Любишь?
- Мне нравится три типа, - сказал Сигмунд, - но я, пожалуй, съем все. Мне, в сущности, все равно, что я ем. У нас осталась кола?
- По-моему, есть еще одна в холодильнике.
- Значит, есть, - сказал Сигмунд и прочистил горло. - Бери себе.
- А ты не хочешь?
- Хочу, но ты возьми ее себе.
- Да нет, пей ты.
- Правда?
- Да, а я выпью стакан сока.
- Мой добрый друг, - тепло отозвался Сигмунд.
- Да, да, - пробормотал Маркус и пошел на кухню за колой.
В половине первого он устал слушать рассказы Сигмунда о потрясающей и недосягаемой Бенте Иверсен и о том, как недостоин он ее любви. Маркус встал:
- Пойду-ка я спать.
- Погоди, - остановил его Сигмунд.
Маркус опять сел.
- У меня есть вопрос.
- Да?
- Что не так?
- Что не так с чем?
- Что не так с моими штанами?
- Не знаю, - ответил Маркус.
Если Сигмунд сам не понимает, вряд ли Маркусу удастся ему объяснить.
- Они что, сидели не так, как надо?
- Нет, - сказал Маркус. - Но я не уверен, что они сидели на том, ком надо, - пробормотал он и вышел из спальни, но Сигмунд этого не услышал.
На следующее утро Маркус подавал другу завтрак в постель. Он надеялся, что Сигмунд наденет старые брюки и пойдет в школу, но ошибся.
- В школу? - сказал Сигмунд. - И встретиться с ней? Ты же понимаешь, об этом и речи быть не может. Что она скажет, увидев меня? Хрю-хрю?!
- Нет, если ты переоденешь брюки.
- Никогда! - вскричал Сигмунд. - У меня есть своя гордость! Если она не принимает меня таким, какой я есть, мне все равно.
- А ты уверен, что ты именно такой?
- Я есть я целиком и полностью, - ответил Сигмунд и гордо вскинул голову.
- Ну-ну, - сказал Маркус.
Он решил просить о помощи единственных людей, которые, возможно, могут помочь.