Дочь пекаря - Сара Маккой


Германия, 1945 год. Дочь пекаря Элси Шмидт – совсем еще юная девушка, она мечтает о любви, о первом поцелуе – как в голливудском кино. Ее семья считает себя защищенной потому, что Элси нравится высокопоставленному нацисту. Но однажды в сочельник на пороге ее дома возникает еврейский мальчик. И с этого момента Элси прячет его в доме, сама не веря, что способна на такое посреди последних спазмов Второй мировой. Неопытная девушка совершает то, на что неспособны очень многие, – преодолевает ненависть и страх, а во время вселенского хаоса такое благородство особенно драгоценно.

Шестьдесят лет спустя, в Техасе, молодая журналистка Реба Адамс ищет хорошую рождественскую историю для местного журнала. Поиски приводят ее в пекарню, к постаревшей Элси, и из первого неловкого разговора постепенно вырастает настоящая дружба. Трагическая история Элси поможет Ребе любить и доверять, а не бежать от себя.

Сара Маккой написала роман о правде, о любви, о бесстрашии и внутренней честности – обо всем, на что люди идут на свой страх и риск, потому что иначе просто не могут.

Содержание:

  • Пролог 1

  • Один 2

  • Два 3

  • Три 4

  • Четыре 7

  • Пять 9

  • Шесть 10

  • Семь 11

  • Восемь 12

  • Девять 12

  • Десять 13

  • Одиннадцать 14

  • Двенадцать 15

  • Тринадцать 16

  • Четырнадцать 17

  • Пятнадцать 19

  • Шестнадцать 21

  • Семнадцать 22

  • Восемнадцать 23

  • Девятнадцать 24

  • Двадцать 24

  • Двадцать один 26

  • Двадцать два 27

  • Двадцать три 28

  • Двадцать четыре 28

  • Двадцать пять 29

  • Двадцать шесть 30

  • Двадцать семь 32

  • Двадцать восемь 34

  • Двадцать девять 35

  • Тридцать 36

  • Тридцать один 37

  • Тридцать два 38

  • Тридцать три 40

  • Тридцать четыре 40

  • Тридцать пять 41

  • Тридцать шесть 42

  • Тридцать семь 43

  • Тридцать восемь 43

  • Тридцать девять 44

  • Сорок 45

  • Сорок один 46

  • Сорок два 47

  • Сорок три 49

  • Сорок четыре 49

  • Сорок пять 50

  • Сорок шесть 51

  • Сорок семь 51

  • Сорок восемь 53

  • Сорок девять 54

  • Пятьдесят 54

  • Пятьдесят один 55

  • Эпилог 56

  • Рецепты из немецкой пекарни элси шмидт радмори 56

  • Благодарности 58

  • Примечания 58

Сара Маккой
Дочь пекаря

THE BAKER’S DAUGHTER

by Sarah McCoy

Copyright © 2012 by Sarah McCoy

Книга издана с любезного согласия автора при содействии Литературного агентства Эндрю Нюрнберга

© Ксения Букша, перевод, 2013

© "Фантом Пресс", оформление, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Брайану Zahlen bitte, mein Schatz. Ich liebe Dich .

Человек подобен Луне – у него тоже есть темная сторона, которую он никогда никому не показывает .

Марк Твен. "По экватору"

Льет с неба чистый, белый свет
И не дробится на цвета,
И не кончается рассвет,
И на холмах трава густа,
И с ветром ангелы летят,
Смеясь – а ну, кто примет бой?
И, всю окрестность обводя,
Вдали, как тихий снег, прибой.

И вот с вершины так рекут:
Приди, душа, живи сполна;
Пришел существованья суд,
И им Земля помрачена.
И войско душ убитых – вновь
Стекается со всех сторон,
Им долгожданный слышен зов,
Порыв их будет воплощен!

Роберт Фрост. "Испытание существованием"

Пролог

Гармиш, Германия

Июль 1945 года

Нижний этаж давно остыл, а верхний давно согрелся от спящих тел, укутанных в хлопковые простыни. Тогда она выскользнула из-под тонкого покрывала и тихо прокралась во тьму. Она не стала обуваться, чтобы не разбудить мужа шлепками тапок. Мгновение помедлила возле комнаты дочери, положила ладонь на ручку двери, прислушалась. Дочь тихо сопела во сне, и она стала дышать ей в такт. Остановить бы годы, забыть прошлое и настоящее, повернуть ручку и лечь, как когда-то, рядышком. Но она не могла забыть. Ее тайна повлекла ее прочь, вниз по скрипучим узким ступеням. Она шла на цыпочках, одной рукой держась за стену.

В кухне на столешнице выстроились крутые холмики теста, белые и округлые, как младенцы; от них воздух благоухал молоком и медом, обещал сытое завтра. Она зажгла спичку. Черная головка загорелась, лизнула фитиль свечи и изошла дымом. Языки свечного огня нравились ей больше, чем электрическая лампа с ее ярким, жужжащим, обличающим верхним светом. За дверями вооруженный патруль; незачем рисковать, дразнить любопытство, будить родных.

Она села на корточки подле хлебов, отодвинула обугленный горшок и в темноте нашарила щель в полу, где было спрятано вчерашнее письмо. Намозоленные скалкой ладони ощупывали половицу. Мелкие занозы впивались в кожу, но она не обращала внимания. Сердце колотилось в ушах, тепло пульсировало в ладони и пальцах. Хруст бумаги… Вот оно.

Письмо пришло дневной почтой, вместе с чеком от мельника и запоздалым номером "Сигнала" – обложка сорвана, страницы размыты, так что не прочесть, видна только древняя реклама "БМВ", алюминиевые велосипеды для "современных" велосипедистов. Рядом с ним письмо – изящный почерк, сургучная печать – сразу бросалось в глаза. Она выхватила его и сунула в карман широкой юбки, чтоб почтовики ничего не заподозрили. Дома муж спросил:

– Какие новости?

– Ничего нового. Покупай да плати. – Она протянула ему журнал и счет: – Покупай, покупай, покупай, никак мир не остановится. – И сунула руки в карманы, крепко сжала письмо.

Муж что-то пробурчал, швырнул распадающийся журнал в мусорное ведро, затем острым лезвием вскрыл конверт от мельника. Вытащил чек, внимательно рассмотрел, сложил числа и покивал.

– Пока мир стоит, люди по утрам будут просыпаться голодными. Слава богу. Иначе бы мы прогорели, так?

– Так, – отозвалась она. – Где дети?

– На дворе, по хозяйству, – ответил он.

Она кивнула и вернулась в пустую кухню – надо спрятать письмо, пока никто не видит.

Теперь, под серпом месяца, что рыбьей костью повис в небе, она поставила свечу на пол и присела рядом. Сургуч она сломала, когда мяла письмо в кармане. Обломки посыпались на плитку. Она аккуратно смела их в подсвечник, развернула бумагу, увидела знакомый почерк и принялась читать. Руки дрожали от каждого тяжкого слова, фразы сливались; дыхание участилось, пришлось сжать губы, чтобы успокоиться.

Пламя свечи изогнулось и вздрогнуло. Голубая жилка пульсировала в его сердцевине. Воздух изменился. Она напряглась: что-то слабо прошелестело у дальней стены. Хоть бы мышь, в страхе подумала она. Пусть это бродячая собака сопит у задней двери. Альпийский ветерок, бродячий призрак. Что угодно, лишь бы не человек. Нельзя ей, чтоб застали. Только не с этим письмом.

Она отпрянула дальше, под кухонный стол, скомкала письмо в подоле и схватилась за железную кастрюлю, из которой воняло вчерашним тушеным луком. Она пристально глядела на пламя, выжидая, когда оно выправится, пока в глазах не защипало. Тогда она зажмурилась, и перед ней явились сценки, как на старых фотографиях: девочки с аккуратными бантами в косичках сидят под фруктовым деревом; мальчик с ручками и ножками тоненькими, как речные камышинки; мужчина с затененным лицом глотает шоколад, вытекающий из дыры в груди; женщина танцует в костре и не горит; толпы детей пожирают горы хлеба.

Когда она открыла глаза, пламя уже погасло. Чернота ночи сменилась бархатной синевой. Она уснула в своем убежище. Но наступало утро, здесь теперь небезопасно. Она выползла из-под стола, треща и щелкая суставами.

Письмо она несла с собой, в легких складках ночной сорочки. Снова на цыпочках по ступенькам, мимо комнаты дочери, вот и дверь спальни. Она скользнула под покрывала; муж спал без сновидений. Медленно и очень осторожно она засунула письмо под матрац и положила руку на грудь.

Сердце глухо постукивало в груди, как чужое, церемонно билось в оцепеневшем теле. Часы тикали на столике у кровати – тик, тик, тик, без маятникового "така". Пульс понемногу выравнивался. Она мысленно читала письмо в ритме метронома. Затем будильник изверг поток лязгающих воплей. Молоточек снова и снова колотил по звонку.

Она даже не вздрогнула.

Муж перекатился с боку на бок, стянув с нее одеяло. Она все лежала как мертвая. Он выключил будильник, поцеловал ее в щеку и встал с постели. Она притворилась, что спит глубоким сном. Если взаправду так спать, можно заглянуть в вечность.

Сейчас она встанет, примется помогать мужу и промолчит о том, что знает, и как ни в чем не бывало обрадуется добела раскаленному солнцу. Она будет заботиться о детях, мыть посуду, заводить часы и подметать полы. Печь хлеб и смазывать булочки сахарной глазурью.

Один

Техас, Эль-Пасо,

Франклин-Ридж-драйв, 3168

5 ноября 2007 года

Реба звонила в "Немецкую пекарню Элси" каждый день уже целую неделю и никак не могла дозвониться. Каждый раз ее приветствовал гнусавый западнотехасский говор автоответчика. Перед звонком она отхлебнула апельсинового сока, чтобы голос звучал приветливей и слаще.

– Здравствуйте, это Реба Адамс из журнала "Сансити". Мне бы хотелось поговорить с Элси Радмори. Я оставила свой номер в двух предыдущих сообщениях, так что если вы перезвоните мне… это будет здорово. Спасибо. – Она нажала на отбой и бросила телефон на кушетку. – Постскриптум. Вытащи башку из печки и возьми, что ли, трубку для разнообразия!

– Может, просто съездить туда? – Рики надел куртку.

– Да, выбора уже нет. Через две недели статью сдавать, – пожаловалась Реба. – Я думала, там раз-два и готово. Час на телефоне, послать фотографа, он сделает пару снимков – и все. Простой оптимистический очерк. – Она подошла к холодильнику и поглядела на карамельный чизкейк, который Рики купил на вечер. – Рождество-шагает-по-планете с местным уклоном.

– Угу. – Рики позвенел ключами. – Если что, ты и без нее можешь обойтись. Техас есть, Мексика есть – чего тебе еще? – ухмыльнулся он.

Реба закатила глаза. Хоть бы он убрался поскорей. Сейчас ей не терпелось, чтобы он ушел, и она с печалью вспомнила, как когда-то он кружил ей голову, как она пьянела от него, словно от нескольких бокалов вина. Нахальные замечания казались на ковбойский манер искрометными, а экзотическое смуглое лицо и испанский акцент волновали неотразимой, огненной дерзостью.

Делая статью об иммиграции, она ходила с Рики по пограничной заставе и дрожащими руками за ним записывала; вибрации его голоса проходили по ее позвоночнику к кончикам пальцев, как по камертону.

Он провел ее по всей заставе, интервью было окончено; у выхода стали прощаться.

– Мы обычные парни, делаем свою работу, – сказал он и открыл ей дверь.

Она кивнула, но не ушла. Секунда длилась, ноги не слушались, взгляд его темных глаз притягивал Ребу.

– Мне может понадобиться дополнительная информация – я могу на вас рассчитывать? – спросила она, и он тут же продиктовал номер своего мобильного.

Несколькими неделями позже она лежала рядом с ним обнаженная, не понимая, что за девушка вселилась в ее тело. Это не Реба Адамс. Во всяком случае, не Реба Адамс из Ричмонда, штат Вирджиния. Та не легла бы в постель с незнакомцем. Ужас! Но эта девчонка как будто переродилась, стала совершенно другой, а Реба того и хотела. Так что она обвилась вокруг него и ткнулась подбородком в его загорелую грудь, прекрасно понимая, что в любой момент может встать и уйти. От этого было легко и радостно, и все же она не хотела уходить и не хотела, чтоб уходил он. Тогда и там ей хотелось, чтоб он остался. Он остался, и теперь она как перелетная птица, привязанная к голой скале.

Она нетерпеливо покачивала ногой. В животе урчало.

– Пока. – Рики поцеловал ее в затылок.

Она не обернулась.

Дверь открылась и захлопнулась, по голым лодыжкам потянуло ноябрьским холодком. Когда бело-зеленый пикап погранично-таможенной службы США проехал мимо окна, Реба вытащила торт. Чтобы не нарушать симметрию, отрезала по узкому тонкому ломтику от всех трех оставшихся кусков и облизала лезвие ножа.

В полдень Реба остановилась перед "Немецкой пекарней Элси" на Трейвуд-драйв. Магазинчик оказался меньше, чем она представляла. Над дверью деревянная резная вывеска: "Bäckerei". Несмотря на сильный ветер с гор Франклина, в воздухе витал аромат дрожжевого хлеба и медовой глазури. Реба застегнула воротник куртки до подбородка. Прохладный день для Эль-Пасо, градуса шестьдесят три.

Над дверью пекарни зазвенел колокольчик, и вышла темноволосая женщина за руку с мальчиком. Сынишка держал посыпанный солью брецель, уже наполовину сжеванный.

– А когда можно будет имбирный пряник?

– После обеда.

– А что на обед? – Пацан вгрызся в перекрестье брецеля.

Менудо. – Женщина покачала головой. – Только и на уме у тебя лопать да лопать. – И в облаке сладкой корицы и гвоздики протащила мальчика мимо.

Реба вошла в пекарню с твердым намерением доделать интервью. Звучал джаз. В углу мужчина за чашкой кофе с кексом читал газету. Стройная, но крепкая блондинка стряхивала хрустящие булочки с противня в корзину.

– Джейн! Я тебе сказала тмин, а ты семечки положила! – крикнули из-за занавеси, отделявшей кафе от кухни.

– Мам, у меня покупатель, – откликнулась Джейн, заложив за ухо седеющую прядь.

Реба узнала техасский акцент автоответчика.

– Что будете покупать? Вот свежайшая партия сегодняшних булочек, – Джейн кивнула на корзину.

– Спасибо, я… Меня зовут Реба Адамс. – Она сделала паузу, но Джейн не выказала ни проблеска узнавания. – Я оставила несколько сообщений на вашем автоответчике.

– Заказ торта?

– Нет. Я журналист из журнала "Сан-сити". Хотела взять интервью у Элси Радмори.

– Ой, извините. Я обычно проверяю сообщения по воскресеньям, но на прошлых выходных так и не добралась. – Блондинка повернулась к кухне: – Мам, тут к тебе пришли. – Потом побарабанила пальцами по кассе в такт джазовым трубам и повторила: – Мама!

– Я мешу тесто!

Грохот кастрюль.

Джейн виновато пожала плечами:

– Я сейчас. – И ушла за занавеску, туда, где виднелись стальные кастрюли и широкий дубовый пекарский стол.

Реба разглядывала золотистые батоны в корзинах на полках: роггенброт (белый ржаной), бауернброт (фермерский), доппельбек (дважды выпеченный), симонсброт (цельнозерновой), шварцвальдский торт и бротхен (пшеничные булочки), и булочки с маком, и брецели, и ржаной хлеб с луком. В стеклянной витрине рядами выстроились сласти: марципановые пирожные, печенье "амаретти", три вида тортов (вишневый чизкейк, торт с фундуком, кексы с корицей), миндально-медовые батончики, штрудели, и фруктовый кекс, и апельсиново-айвовый, и сырный с кремом, и Lebkuchen (имбирные пряники). На кассе объявление: "Праздничные торты на заказ".

У Ребы заурчало в животе. Она отвернулась от витрины и сосредоточилась на тонких веточках укропного дерева рядом с кассой. "Нельзя, нельзя", – напомнила она себе, порылась в сумке и сунула в рот фруктовую таблетку от изжоги. Вкус как у конфеты, радость как от конфеты.

Снова лязгнула кастрюля, послышалась отрывистая немецкая речь. Вернулась Джейн – руки и передник присыпаны мукой.

– Доделывает тарталетки. Кофе, пока ждете, мисс?

Реба помотала головой:

– Не надо. Я просто посижу.

Джейн двинулась к столикам, заметила, что пальцы в муке, встряхнула руками. Реба села, достала блокнот и диктофон. Она вытянет из Элси нужные цитаты и покончит с этим. Джейн протерла стекло витрины чем-то лавандовым и принялась за столики.

Дальше