((((((((
Владик опять упал на гастарбайтерских плитках и сломал себе ребро. Как он проклинает этих гастарбайтеров! Хотя надо проклинать чиновников-коррупционеров. Это они то заставляют снимать асфальт, то его укладывают, теперь вот вечно туда-сюда ковыряют плитку. Явно деньги воруют. Плитка - золотое дно для воровства из городской казны. Зарывают и откапывают, берут подряды, львиную долю себе, малую толику беднягам с лопатами.
Владик стонет, но хочет трахаться. Я ему говорю:
- Расскажи, что ты сегодня делал. Как ты с ребром своим по улице ходил? Как ты будешь лечиться?
Владик рассказывает. Пошёл в травмпункт. Сделали рентген. Принесли снимки. На одном снимке чья то рука сломана, на другом - чья-то нога. Ещё на одном снимке - все рёбра переломаны и как бы не очень срослись, все вкривь и вкось. Врач с любопытством стал рассматривать. Владик тоже. Стал злорадствовать, что вот хуже травмы бывают. Стал острить, что вот мол, что за чудик такой с такими рёбрами живёт? А врач ему и говорит: "Ты этот чудик и есть. Это твоя грудная клетка и твои это рёбра и есть! Сам ты чудик этот, выходит!".
- Ха-ха-ха! Ну и история! И ты чего тогда сделал?
- Я в обморок упал.
- Ты? В обморок?
Я в шоке. Я такого не ожидала от Владика.
- Мне дали нашатырь понюхать, ватку под нос сунули, и я ожил.
- Да. Ни фига себе, какой ты нежный. Извини… И… И чего теперь?
- А ничего, гипс не накладывают на это место, само срастётся, сказали.
(((((
- Я очень здоровый! - говорит Владик. - Врачуги меня исследовали и говорят, что, несмотря на годы пьянства, организм у меня как у абсолютно здорового человека, - хвастается Владик.
- Просто ты никогда не болел, поэтому алкоголь тебя не ломает, - замечает Женя, скручивая косячок.
- Как не болел! Я шесть раз подцеплял гонорею, пять раз трихомоноз, четыре раза триппер, не считая более мелких заболевания типа соплей из члена. Вот сифилис только не подцеплял.
Мы с Женей изумлённо смотрим на Владика. Это открытие… Хиппи любили свободную любовь и секс без границ…
"Здоровый, но хрупкий!", - думаю я про Владика. Эх ты, барон Литопурк, рыцарь-мародёр, хулиган-алкоголик, борец с ментами и ветряными мельницами!
Женя тоже смотрит на Влада по-особому. Он три года провёл в туберкулёзной больнице. Думал, что не выйдет оттуда никогда. Многих оттуда уносили на кладбище. Худенький Женя пытается открыть свой журнал. Но к нему какие-то тормоза прицеплены. Уже лет 5 как он мечтает о журнале и ежедневно предпринимает некие шаги в сторону воплощения своей мечты. И воз и ныне там. Болото. В болоте больном мы колышемся…
(((((((
Звонок ночной по телефону. Ужасно ругается соседка снизу. Опять залили их. Я выскакиваю и попадаю голыми пятками в огромную лужу. Это протекла отключённая от электричества неработающая стиральная машина. Судя по всему, накрылся клапан в резиновом проводе, и в машине тоже какой-то клапан накрылся, и вот вам результат. Соседка орёт и орёт, что вызовет комиссию и т. д., я ей говорю: "Вызывайте, и давайте-ка я воду уберу, клапан чем-нибудь заткну, что-нибудь придумаю, чтобы вода не лилась!". Соседка аж визжит. Я бросаю трубку, совершаю всякие манипуляции с тряпками, тазами, кошачьим поддоном - для слива туда из-под стиральной машины. Соседку мы заливаем раз пятый, и всё время не по своей злой воле или ротозейству, а по воле духов. Однажды прорвало батарею. Вода долилась до первого этажа, у нас было сухо, только сильно журчала вода. Вода из дыры как-то хитро проваливалась прямо в щёлку вокруг трубы, так что у нас сухой был пол, а соседи трёх этажей вопили и стонали, вода текла у них по стенам потоками. Потом прорвало у нас фановую трубу, тоже хитро как-то, над унитазом, щель была между стеной и трубой, так что не подсунуться и не рассмотреть. Дерьмо от соседей сверху стекало по трубе и прямо к многострадальной соседке ниже этажом. Дыру удалось обнаружить путём пальпации, мои пальцы нашли провал в трубе сантиметров в десять длиной и пять шириной. Как так могла прогнить чугунная труба - хрен его знает. Менять её сантехники отказались, они сказали, что надо тогда менять на всех пяти этажах. Дыру мы забинтовали и зацементировали, но это опять прорвалось, тогда замотали эластичным бинтом, труба выглядит как перебитая нога. Потом промылась незаметно щель между кафельными плитками - крошечная такая щёлка, но вода туда проливалась так, что опять соседку залило. Потом незаметно прорвало резиновый шланг от стиральной машины, пол тогда в прихожей был в шашечку, вода моментально стекала к соседке. Такие вот перекрытия щелястые и полые.
У нас тоже постоянно протечки от соседки сверху, иногда мистические - у неё сухо, у нас капель. И пол вздут от воды, которая неведомо откуда берётся. Но соседка снизу - вещь особая. Это девушка лет тридцати одинокая, боже, как быстро идёт время, я её помню ещё весёлой волосатой толстушкой, которая радостно напевала от предчувствия счастливой жизни. Прямо как в рассказе Петрушевской. Они жили сначала типа впятером - мама, папа, бабушка, дедушка. Сначала исчез папа, потом дедушка, потом вроде бабушка исчезла, а может и нет, она стала дряхлая и редко выходила, может она и сейчас жива, но вроде как умерла всё ж. Мама весёленькая такая, одевается в яркий секонд-хенд, гуляет с собачкой, иногда сильно пьяная, видно, что напивается втихоря и одна сама с собой. Дочка вроде как училась в кульке на библиотекаря. Ни разу не видела её с парнем, или с мужчиной, она всегда одна, все 10 лет, что здесь живу. Часто истерично ругается с матерью. Бедная! Какая жуткая у неё жизнь! Как у меня.
Потом я часто бывала в их квартире по поводу протечек.
Зрелище угрюмое. Большая комната, зала - которая у нас в хрущобах метров 15, она у меня вся заставлена. Пять шкафов, три из них книжных, два стола письменных, спортуголок. Барахла жутко много, диски мои и Мити, видеокассеты от видака старого, компьютер, телик, книги на шкафах, игрушки под столами, блокнотики, тетради, цветы комнатные, кот хрюкает, тапки всякие, шмотьё для переодевания на стульях, лифчик, джинсы, носки грязные, тигрёнок, которого трахает Китс.
У соседки же эта комната абсолютно пустая. Один диван и тумбочка, лиловенькие занавесочки и всё. Такая скука, и ужас, и отчаяние, такое отсутствие всяких интересов и хобби. Я зашла, и на меня полыхнуло адским холодом. Как так люди живут - без книг, без компьютера, даже вроде без телевизора в этой "зале". Диван и тумба. Ну, хоть бы календарик на стене! Сесть с мамой вдвоём и пялиться на нашу протечку. А годы идут. Весёлая толстушка превращается в истеричную, склочную, не дратую кобелями бабищу, как это грустно, боже, как страшна и безрадостна жизнь. Какая там демография! Вот куда эта девушка приведёт мужа - в эту коммунальную стерильность со своей попивающей покладистой мамочкой? Или мама если найдёт себе мужчину - куда она его приведёт - к этой злой толстушке? И где найти мужика с жилплощадью своей? Так они и будут жрать друг друга до скончания веков в лиловых занавесочках, без аистов и бэби, как грустно всё это. Как хочется, чтобы Бог был и что-то бы менял в лучшую сторону у людей, а не только в виде перемен при помощи выноса вперёд ногами…
(((((((
Владик опять исчез. Неделю его нет. Появляется оживлённый. Был в застенках. Шёл лысый и жуткий по городу, потребовали паспорт. Обозвал ментов козлами вонючими и крестьянскими сынами, сказал, что голова наш Дутин - долбанный чудак. Три дня дали за оскорбление ментов, четыре дня - за оскорбление головы. Отсидел в застенках с приятностью. Подержали его в специальной тюрьме для нарушителей паспортного режима, потом в другое место перевели. Там был милейший англичанин, у которого паспорт стыбрили, и вот он мается в Питере, совсем ошалевший от приключений. Негр был лиловый беспаспортный, пара ещё каких-то чудиков, вроде инопланетян. Соседом по камере был хороший чел, бизнесмен, не уплативший штраф гаишникам, ибо штраф ему прислали в виде письма, а в почтовый ящик он давно не заглядывал. Он умолял ментов выпустить его, деньги им давал, они выпустить отказались. Бизнесмену родственники носили фрукты сетками и колбасы палками. Влад отъелся палками колбасы и фруктами, посвежел.
((((((((((
Солнечный и очень нервный день. Бесконечное одно и то же - безобразная среда обитания-обидания, от которой с души воротит. Мусор кой-где убрали, засунули в чёрные жирные мешки ростом с человека, но кой-где не убрали, какие-то спорные дворниковские территории. Убогие отношения земли и асфальта. Земля вечно вспучивается и размазывается колёсами машин, которые вечно на природу налезают. В результате и так то асфальт весь поколот и разбит, а тут ещё на него земля выливается, потом сохнет. Серая пыль города.
Земля города - это убитый прах, и так то прах, а тут ещё дважды умерщвлённый - пропитанный нежитью машин, их твёрдыми частицами мёртвеньких синюшных газов. И всё в хабариках, трупики хабариков как ипостась городских жителей, которых когда-нибудь трахнут атомной бомбой, и вот так вот они и будут всюду валяться причудливыми сочетаниями. И всюду палочки от чупа-чупсов, и пробки, и упаковочки нетеленные и тленные, и всё это оскорбляет глаза, оскорбляет, оскорбляет… Земля, изнасилованная Одноразовой цивилизацией пластиковых стаканчиков, бедная, бедная земля.
Опять трава жирная зелёная лезет, пытается меня, старого эльфа, помирить с реальностью, мусорок прикрыть. А я её, эту реальность, непримиримо не люблю, она меня оскорбляет антиэстетикой на каждом кубическом сантиметре вокруг.
И сердце у меня остылое, и душа ледяная. Раньше я была как гагара во льдах. Я пришла в жизнь и увидела вечную мерзлоту и пустоту, мерзость и антиэстетику Города. Но внутри бывали искры надежды, они грели меня, не давали сливаться с мерзостью и мерзлотой. Теперь я часто чувствую себя остылой изнутри, пустой и остылой.
Ведь этот город, дома, эти дворы, этот мусорок - всё это порождение этих бесчувственных людей, у которых столько тепла внутри, что они не чувствуют смрад помоек, дыма, пыли, их глаз равнодушен к уродливым объёмам и линиям домов, эти люди не плачут по траве, цветам и деревьям, голубым облакам, красивому колориту, тонкой красочности и живой узорчатости, эти люди живые и сильные, а я маргинал, я нелюдь, меня терзает антиэстетика, она меня прессует и депрессует, я пуста внутри, у меня колокольчик внутри не звенит радостно от самой себя, я зависима от внешних форм жизни. Я формалистка, формо - и эстетикозависимое существо.
Я не хочу жить среди этого, но это длится и длится, в городе нет ни одного уголка, который бы меня примирял бы с жизнью. Если старые дома - то вонючие и грязные, и зелень убита. Если "новые" районы - то кубики примитивные, линии нервные и больные, обшарпанность, отсутствие цвета, несочетаемость живых растительных форм и форм архитектурных.
(((((((
И ещё. Я вот не могу жить в квартире внутри семьи. Правда, это и не квартира и не семья. Территория чужой активной самки. На ней я и мои киндеры, как моё продолжение, проживаем, как некий мусорок, как скукоженные сущности, которым ничего нельзя по большому счёту. По маленькому счёту можно - у телевизора подремать кверху пузами. В ванне поплескаться, съесть что-нибудь втихоря - это можно. А по большому счёту - типа как "вот это мой дом, тут святое - мой кабинет, тут детская, тут я принимаю гостей, тут обеденный стол" - этого ничего нет, что типа "положено иметь в доме". Всё под прессом истеричного упрёка, всё встревожено, ибо могут войти и передвинуть. Мы все: я, дети и кот - крепостные под гнётом барыни-матушки. Интересно наверно изучать жизнь растений под гнётом. Как они там изгибаются в противоестественных щелях и щипках, без солнца, удушенные старыми задницами раньше них выросших деревьев. Вот и я так. А из меня уже тоже вылезли отпрыски. И тоже изгибаются. Я растение, даже не животное, даже не рыба и не комар. И где взять ум, где взять энергию, чтобы из разряда растений перейти в высший класс? Моя подруга Елена переехала в огромную 5-комнатную квартиру. Их пять человек, и комнат пять. А живут как мы, как растения, под гнётом друг друга, в хламе и истерии, и жажде выбежать на улицу и там погреться у чужого огня. Даже разделяющие стены и двери не помогают.
Я прихожу домой, и меня охватывает сонная одурь. Мне тут тупо. Я вертела и так и сяк мёбель, но не получается - никак не нащупать нужные энергетические углы и точки, всюду неуютно и зажимисто и тревожно, что переставят и запутают. Старший сын затянулся в тину Интернета. Младший приходит и мается, мается. Стол его письменный это свалка, ему на нём неудобно. И у меня стол - свалка, мне тесно, он сам собой стал подставкой для огромных лимонных деревьев до потолка, на нем лежит кот среди банок с кнопками, карандашами и прочим хламом. Мы изнутри какие-то скукоженные и повязанные веревьями. И тишина. Я боюсь музыки. Музыка - это очень нервно. Если уж музыка поёт, то она меня совсем порабощает, она раскачивает мой эмоциональный аквариум, я начинаю вся внутри колыхаться, пафосничать, у меня то слёзы подступают, то мечты о несбыточном душат, жалко себя, жизнь свою загубленную и зря пролёженную на диване, кулачки сжимаются, и одиночество, одиночество. Ваше отечество - это одиночество. Ваше естество, величество, девичество, мужество, почвенничество. Какие то всё платформы и фундаментальные состояния среднего рода, какие то нули бесполые среднего рода. Хотя это всё ложь и слабость. Вот - полк детей рядом, какое ж одиночество.
А время мы проводим так. Мы молчим. Я не знаю, о чём с детьми говорить. Я так привыкла к тому, что в доме говорить ничего и ни о чём нельзя, лет с 12 привыкла - матушка тут же тупой и злой клюкой забьёт. И я так и живу молча, молча уже и перед детьми своими. Дети иногда со мной говорят, но беседы получаются весьма примитивные и животные. Поел, поспал, помылся, пописал. Иногда - об иудохристианской цивилизации и о четвёртом рейхе со старшим, иногда об экзистенциальном - с младшим.
Мне всегда не хватало тёплой животности семьи - мягких пухлых диванов, одеяла пушистого, столика под носом, тарелки на коленях, хлопчатобумажных портков разнузданных. И я это сделала. Все жрут предельно комфортно: то бишь каждый уносит плошку в удобное место - под экран телевизора или компьютера. Мы все расслабились. Нет чинного стола, вокруг которого надо сидеть по стойке "смирно". Можно в своей норе почавкать, порыгать, пёрнуть, плюнуть в тарелку, а потом опять дожевать. Или втихоря дожрать вкусный кусок из грязной тарелки в мойке, пока воды нет, за кем-нибудь, пока никто не видит, а то блеванул бы и стал ругаться бы. Расслабуха и кайф. И я никого не напрягаю беседами, и, боже упаси, поучениями. Иногда находит: заставляю Митьку убрать хлам на письменном столе. При этом я чувствую себя садистом, измывающимся над маленьким Кибальчишом, под видом классовой борьбы.
Скука, полное неумение организовать совместное действо внутри квартирки. Все действа - вовне. Хотя какие там действа? Потрындеть, посидеть в кафе, прошвырнуться туда сюда. Вот и вся свобода человеческой жизни, бля. Как человек изнывает от своей свободы! Какие вериги неподъёмные для человека - его свобода! Вот открыл глаза - и ужас, свобода перед носом. Пустой звонкий куб комнаты, наполненный звенением слежалых вещиц, свидетельств твоих слабых потуг чем-то увлечься и что-то полюбить. Есть люди, которые могут поразвлечь, но это не те, что в быту с тобой упрессованы. И мы все тяжко скучаем друг с другом, у всех сердечко ищет теплоты и задушевности духовной где-то вовне, на стороне. Все мы стрекочем по телефону так, что аж провода накаляются. Старший весь вылез в Интернет, младший лезет туда же. Там, в виртуале тепло, радостно, в дому - скука.
Ещё я думаю, что виртуал приятней из-за отсутствия физического тела в нём, не надо телами соприкасаться, глаза куда-то пялить, руки-ноги куда то девать. А быт раздражает, так как нора мелкая, выйдешь в коридор метр на полтора, а там санитар леса - мамашка моя, бабушка детишек моих, как выпрыгнет, как прижмёт к стене, как начнёт глазами по твоему телу бегать, гадости запредельные говорить, всё не в тему, всё из мира фантазий и всё направленное, чтобы меня подавить и раздавить тяжкой пятой маразматического истерического материнства. Да пошла она нах со своими поучениями. Если ж не смогла бабушка повампирить, крови попить, если я быстренько так незаметно уныриваю в свою норку или на улицу выскальзываю, то она принимается физически вонять и чадить - как продолжение своего шпилящего монолога. Бросает на сковороду шмат масла, во всю катушку включает газ - греет внучику ужин. Выжигает весь кислород в крошечной квартирке. Дым, чад, гарь, взвешенные частицы жира липнут к потолку и ко всем вещам. Как в рекламе про какое-то масло. Как масло называется - хоть убей не помню, а бабка в рекламе отличная, жизненная, злочадящая.
Иногда думаю, что так всё тоскливо и по-животному внутри квартирки из-за того, что мужа настоящего нет, мужчины рядом пребывающего физически. Ну, чтоб не по телефону трындеть, а глазами в глаза. Типа дом бы наполнился бы живой беседой в реале, дети бы видели пример положительный, как одно тело может трындеть с другим телом, как папа кладёт маме руку на плечо и на попу, то есть это был бы пример телесного и человеческого контакта. А так мы все живём как ангелы без телесных контактов, токмо если на тему пожрать. Хотя, пожалуй, пятый человек физически бы у нас уже не поместился бы. А если бы был мелкий, малогабаритный, и поместился бы, то был бы съеден заживо тёщей, или сам бы убил её и сел бы в тюрьму. Это мы уже проходили.