- Мне приводили один пример, - продолжал Метелл. - Племя Давида. Предполагается, что все, кто считают себя принадлежащими к данному племени, происходят от этого самого легендарного вождя - царя, как они его называют. Для них столица предков - Вифлеем, такая навозная… такой городишко южнее Иерусалима, по пути сюда мы проезжали его.
- Не сомневаюсь, что вы прикрывали свои утонченные носы платочками.
Сенций фыркнул (могу пояснить, что его фыркание имело, если можно так выразиться, безотносительный характер, то есть оно никак не выражало отношения к услышанному и было связано с доставшейся по наследству неспособностью отделять воздух, выходивший изо рта, от воздуха, выходившего из носа, - явление, чтобы дать ему научное объяснение, скорее по зубам каким-нибудь физиологам, а не мне, простому рассказчику):
- Если бы перепись проводилась в соответствии с… местным обычаем, она была бы приемлема для твоих подданных?
- То есть если бы перепись проводили мы сами? - спросил Ирод, пыхтя. - Это грозит подрывом всей экономики, дороги будут запружены…
- Перепись вашими силами, но с нашими целями, великий, - добавил Метелл.
- Полагаю, мы можем решить эту проблему, - сказал Сенций. - Надо лишь дать временному "подрыву экономики" подходящее название - пусть это будет народный праздник. Все племена возвращаются к…
- К родным навозным кучам? - вставил Ирод.
- Радость воссоединения, - кивнул Метелл. - Распитие напитков, пиры, древние легенды… А что до переписи… она практически пойдет сама собой.
- Автоматически, - изрек Сенций, сильно фыркнув в середине слова. - Автоматическая перепись.
- Ох уж эти греческие слова, господин консул, - заметил Ирод. - Когда я слышу греческий, то сразу чую опасность.
Объявление о переписи населения, которая должна была проводиться между декабрьскими идами и январскими календами, имело вид витиевато составленного письма, которое Религиозный Совет Иерусалима неохотно согласился передать главам местных общин как людям, имеющим наибольший вес в городах Палестины. Письмо это надлежало зачитать в синагогах после субботних богослужений - это придало бы ему оттенок Божественной санкции, что было не так уж и неуместно, особенно если принять во внимание происхождение письма. После того как рабби Гомер зачитал его и отпустил прихожан, собравшиеся у синагоги назаряне начали шумно обсуждать эту новость. Возмущенный Иофам кричал:
- Да это обман, вы что, не видите?! Просто чтобы собрать больше податей! Ну почему, скажите, мы должны платить им эти подати? И что римляне нам за это дадут?
Бен-Они обратился к Иосифу:
- Ты из рода Давидова, правильно? И ты должен отправиться в Вифлеем, ведь так? Так что - оставишь свою жену здесь, когда она в таком положении?
Жители Назарета знали о положении Марии и были рады за Иосифа - ведь это опровергало некие недобрые слухи о его неспособности исполнять роль мужчины. Между тем Иосиф, потрясенный до глубины души неминуемым исполнением пророчества, едва воспринимал то, что говорили собравшиеся вокруг люди.
- Это справедливо, ты считаешь? - вопрошал Бен-Они. - Справедливо, да?
Измаил указал на то, что женщины тоже должны ехать, - разве Бен-Они не слушал того, что было объявлено?
- Предположим, мы все скажем "нет"! - выкрикнул Иофам. - Как насчет того, чтобы сказать "нет"?
- Приказы есть приказы, а долг есть долг, - медленно произнес Иосиф. - Нам деваться некуда. Ну, если подати окажутся несправедливыми, тогда другое дело. Вот тогда и надо говорить "нет".
Небольшой скрюченный человек по имени Исаак заметил:
- Знаете старую поговорку? Сделаешь шаг, и придется прыгать через ров.
- Выбора нет, - молвил еще один человек. - Какой смысл в этих разговорах? Я вот что скажу: те, которые громче всех кричат, быстрее всех соглашаются.
- А я не собираюсь никуда ехать, - заявил Иофам, и все обернулись в его сторону. - У меня и тут дел хватает. Работа. Хлеб вот надо печь…
- Здесь его некому будет есть, - заметил Бен-Они.
- А я все равно не собираюсь, - повторил Иофам, но все смотрели на него с сомнением.
Как и ожидалось, когда наступил день отъезда в города, из которых вели свое происхождение разные роды, Иофам едва ли не первым пришел к тому месту у городской стены, откуда должен был отправиться караван, державший путь на юг. Иофан, естественно, объяснял каждому, кто соглашался его выслушать, что истинной целью его отъезда было намерение заявить протест на самом высоком уровне. Был ясный, безоблачный день, не очень жаркий. Сцена отъезда представляла собой картину всеобщей суеты и спешки. Среди уезжавших было заметно некоторое возбуждение, даже воодушевление, поскольку любое изменение, пусть даже поначалу встреченное с негодованием, в итоге всегда в той или иной мере приемлемо для людей, жизнь которых проходит безрадостно и уныло. Верблюды, позванивающие колокольчиками. Ослы. Дорожный скарб. Бегающие друг за другом дети. Хозяин каравана, который размахивает палкой и криками сзывает своих подопечных. Вслед за рабби Гомером все произнесли молитву путешественников: "Благословен будь Предвечный Господь, царь земной и небесный, в чьи руки путники вверяют жизни свои".
Мария, которую бережно поддерживал Иосиф, не без труда вознесла свое тяжелое тело на осла, позаимствованного на время у соседей (старой Малки уже не было в живых, та же участь постигла и старого Хецрона). Елисеба, служанка, которую взяла в дом еще мать Марии, сомневалась относительно своего происхождения, но настаивала, что ее род из Назарета. Здесь она и останется, чтобы присматривать за домом и за животными. А если эти негодяи, что занимаются переписью, захотят ее видеть, то они знают, где ее найти. Женщины, стоявшие неподалеку от Марии, обсуждали ее состояние:
- Когда она вернется из Вифлеема, будет на несколько фунтов легче.
- Судя по ее животу, я сказала бы, что у нее будет девочка. Я в этом разбираюсь. Еще ни разу не ошиблась.
- Всегда бывает первый раз, дорогуша.
Раздался звук рога, отставшие увальни бросились занимать свои места в длинной веренице путников, и караван двинулся в сторону южной границы Галилеи. На исходе дня, когда по левую руку от идущих в Вифлеем людей, к тому времени уже довольно уставших, садилось солнце, они затянули песню, посвященную уходящему дню. Много лет назад ее придумал пастух по имени Нафан, давно уже умерший. Если говорить в общих чертах, то песня была о том, что ноющие ее - потомки Давида, пастуха, ставшего царем, и что они хотят, дабы дух Давида охранял их в пути. Слова ее были приблизительно такие:
Он, пастух простой,
Названный царем.
Мы, народ его,
В Вифлеем идем.
Не оставь, Давид,
Тех, кто вдаль глядит.
Они произнесли молитву благодарения за благополучное окончание дневного путешествия и молитву, в которой смиренно просили Бога оберегать свой народ в наступающей ночи, защитить их от грабителей, убийц, диких зверей, от блуждающих злых духов и от холода в животе. По обочине дороги были зажжены костры. Иосиф и Мария отпустили ослика пастись и принялись за свою нехитрую еду - сыр и твердые лепешки, которые они запивали вином, разбавленным водой. За ужином Иосиф спросил:
- Ну как ты, дорогая?
- Хорошо, но чувствую тяжесть.
- Осталось идти недолго. Еще два дня, и будем в Иерусалиме.
- Думаю, до его появления времени осталось ненамного больше. Но ты не беспокойся. Со мной все будет в порядке.
Держа в своей мозолистой руке плотника ее маленькую хрупкую ладонь и прикрыв глаза, чтобы лучше вспомнить фрагмент Писания, который он собирался процитировать, Иосиф произнес:
- "И ты, Вифлеем - Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле". Мы-то думали, что в Писании неверно сказано. А видишь, как все вышло. Всего через пару дней. Еще одна из шуток Господа. Оказывается, то, что сказано в Писании, может исполняться. И родиться в Вифлееме ему велит не Гавриил, не Бог, а римляне!
- Бог может сделать своим орудием кого угодно, - сказала Мария. - Даже императора Августа.
- Ты ложишься спать?
- Ты спи, - сказала она, - а я посижу еще немного, буду глядеть на огонь.
Иосиф нежно поцеловал ее и улегся, плотно укутавшись шерстяным плащом. Мария сидела, глядя на костер, и видела в его пламени образы, вызывавшие у нее неприятные, тревожные чувства. Вдруг перед глазами Марии возникла страшная картина, от которой у нее перехватило дыхание, и она почувствовала такую боль, словно грудь ее пронзил меч.
ВОСЬМОЕ
А теперь я перейду к рассказу о трех мудрецах, или магах, или волхвах, или астрологах, которых большинство считает также и царями небольших стран, еще не входивших в соприкосновение с Римской империей. Я имею в виду тех мудрецов, которые тоже отправились в Вифлеем, определив по изменившимся картам небес, что в этом городе должен появиться или появился уже на свет какой-то спаситель, либо мессия, либо великий духовный правитель. Следует также сказать, что в древние времена не считалось чем-то необычным, если царь был астрологом или астролог был царем. Знание небес, что для непосвященных было равнозначно власти над небесами, являлось даже более значительным свидетельством прав на царствование в небольших государствах того времени, чем простая способность выносить, подобно Соломону, мудрые судебные решения или убивать гигантов, как это делал Давид. Все это, конечно, во многом было связано со знанием тайн времен года, прочитать которые в небесах мог только искушенный в гаданиях человек. А от смены времен года и собранного урожая зависела вся жизнь земледельца.
Царь или маг, которого по традиции называют Валтасаром, был, по-видимому, темнокожим человеком, и правил он какой-то небольшой берберской страной. Если вам угодно, мы можем увидеть и услышать его, перенесясь в лишенный роскоши тронный зал с грубым каменным полом и светильниками, от которых повсюду распространяется запах горящего бараньего жира. Сейчас этот умный, красивый, мускулистый человек в расцвете сил пьет вино и ведет беседу со своими советниками:
- Два слова… Два римских слова, которые противоречат друг другу. Эти слова - "протекция" и "экспансия". Как долго еще смогут просуществовать небольшие царства? Мы уже получаем предложения о защите, хотя в них никогда нет ясности, от чего нам следует защищаться, - лишь намеки на некие туманные призраки на востоке. По сути, это означает не более чем усиление Рима и расширение пределов его влияния. Как долго еще мы сможем держаться на расстоянии от этого железного семейства?
- Новая философия учит, - заговорил первый советник, - что главное содержание имперской идеи - это представление о рациональной империи, где все люди могут быть свободными гражданами, к какой бы народности они ни принадлежали, какого бы цвета ни была их кожа.
- Какого бы цвета ни была их кожа… - повторил Валтасар.
В те времена общепринятым было мнение, что некоторые цвета лучше, чем другие, и что темный цвет кожи человека означает зло или глупость, а порой - хотя это кажется невозможным - и то, и другое одновременно.
- Тогда мы должны воспринимать власть Рима, - продолжал Валтасар, - не как необходимость, согласно которой слабый должен уступить, но как вещь желательную, доводом в пользу чего служит то соображение, что даже сильные государства вынуждены делать такой выбор. А что Рим может нам дать?
- Закон, - ответил второй советник, который изучал законы. - Силу своего оружия. Нечто вроде атлетической философии, или философии физической крепости, - я имею в виду аскетическое самоограничение. Честь. Воинское достоинство. Порядок. Прежде всего - порядок.
- Что-нибудь еще?
- О, еще поэзию, ораторское искусство. У них много книг.
- Но у них мало воображения, - заметил Валтасар. - Ту невеликую литературу, что у них есть, они, как мне говорили, украли у греков. Римляне предлагают нам безопасную жизнь, которая будет защищена их армией и флотом, величайшими из всех, какие когда-либо знал мир. Они построили прекрасные дороги, которые ведут в никуда. Или, если хотите, из Рима в никуда и ниоткуда в Рим. А что есть их вера? Да, наша религия умирает, согласен. Недостаточно поклоняться только солнцу. Но по крайней мере, солнце - это великая огненная тайна и источник всего живого. Римляне же, как я слышал, поклоняются голове человека, изображенной на серебряной монете.
- Не хочу быть невежливым, о высокородный, - снова заговорил первый советник, - но замечу, что, сколько бы ты ни поносил римлян, мы тем не менее рано или поздно все равно должны будем войти в состав их империи - все мы, живущие на этом свете. У нас практически нет выбора.
- Выбор возможен, - возразил царь. - Мертвому металлу римского владычества вполне можно найти альтернативу. Что вы знаете, к примеру, об Израиле? Читали ли вы какие-либо из их книг?
- Народ Израиля находится в худшем положении, чем мы, - стал пояснять второй советник. - Мы ожидаем римского владычества - они от него уже страдают. Их царь Ирод - это вассальный монарх, и они платят подати, как любая другая провинция, в которой бесчинствуют римляне. Когда-то израильтяне были в рабстве у египтян, затем - у вавилонян. Они снова рабы. Они пишут историю рабства и поэму о кандалах.
- И все же они надеются, - сказал Валтасар. - В то время как римляне купаются в воображаемых успехах. Израильтяне пишут и ноют об империи, созданной их фантазией, о справедливости более человечной, нежели та, что известна римлянам. Они толкуют о пришествии нового вождя, чья власть будет властью духа…
- Никакая власть духа не сможет одолеть власть камня и железа, - возразил первый советник.
- А что, если дух зажжет в порабощенном народе стремление к свободе?! - воскликнул Валтасар. - Так случилось с израильтянами в Египте, когда их вывел оттуда человек по имени Моисей. Что, если дух воспламенится в поработителях и выжжет в них грубость и бесчеловечность?
"Этого придется ждать очень долго", - подумал первый советник, а второй высказал то же самое вслух.
- Есть знаки, - молвил Валтасар, - указывающие на то, что прихода их нового царя осталось ждать недолго. Его час скоро пробьет.
- Ты сказал знаки, господин?
- Да, и вы знаете, где находятся эти знаки, хотя предоставили мне заниматься их поиском. Когда-нибудь мы должны будем освободить монарха от этого бремени - следить за звездами, определять время выращивания рассады и посева злаков, вести календарь.
- Таково бремя царя, о великий.
- Звездного царя. Земной же царь должен наблюдать за тем, что происходит вокруг него, а не над ним.
- Ты говорил о знаках, господин мой, - напомнил второй советник.
- Простите меня, я сбился с мысли. Вычисления указывают на место и время. Не буду утомлять вас подробностями. К этим выводам меня привели исследования небесных ритмов. И, надо полагать, не меня одного. Должны быть и другие знатоки, их много. Если, господа, вы посмотрите сегодня ночью на восточную часть небосвода - на тот сегмент неба, который мы называем Логово Рыси, - вы увидите там новую звезду. Впрочем, нет, не имея опыта звездных наблюдений, вы там ничего не разглядите. Для вас все звезды одинаковы, их число может возрастать или уменьшаться с каждым часом ночи, но вы не сумеете это распознать. Тем не менее поверьте мне на слово: к множеству звезд на небосводе добавилась одна новая.
- Несомненно, это представляет значительный интерес для опытного астролога, каковым являешься ты, о великий, - произнес первый советник, - но что касается меня, я с трудом могу представить…
- Звезды, господа, это не холодные бесстрастные тела, оторванные от жизни людей, - громко сказал Валтасар. - Скажем так, звезды - это не римские часовые. Появление новой звезды предполагает огромную работу небес. У этой звезды есть двойник на Земле. Сейчас история рождает чудо. И я отправляюсь искать его.
- А где великий собирается вести свой поиск?
Валтасар улыбнулся и ответил просто:
- Я пойду за этой звездой.
Я склонен предположить, что подобное решение приняли и два других царя, или мага, или волхва, или астролога. Они приняли его приблизительно в то же самое время и после схожего разговора со своими советниками. О том, как их пути сошлись в одном и том же месте, я скажу несколько позднее. Между прочим, мы должны появиться в Вифлееме задолго до их появления там.
Представьте себе картину на исходе дня: всеобщая суета, прибытие все новых и новых караванов, крики потерянных детей и детей непотерянных, которым грозит опасность оказаться под копытами верблюдов, воры за работой, продавцы кебаба и шербета, требующие непомерную плату, перевернутые повозки, отчаянные попытки тех, у кого нет в городе гостеприимных родственников, найти жилье. У Марии начались ложные схватки. Иосиф, как и все, кто не мог найти места для ночлега, был в отчаянии. Он протиснулся между кучками богатых людей, чьи слуги вносили вещи во внутренний двор одиноко стоявшей гостиницы, поискал и наконец нашел ее хозяина. Это был надменного вида человек, однако перед понаехавшими богачами он изображал высшую степень подобострастия, выходя им навстречу со словами: "Дорогой господин, дорогая госпожа, ваши комнаты готовы" или же: "Ужин будет подан, как только вы сочтете себя готовым, ваше сиятельство". Иосиф поведал ему о своих тревогах, о том, что он очень беспокоится за жену, которая вот-вот должна родить и у которой уже начались боли, но хозяин ответил:
- Ничем не могу помочь, приятель. Все занято.
- Если дело в том, - Иосиф порылся в своем кожаном кошеле, - чтобы заплатить немножко больше…
- Нет, приятель, не немножко больше, а намного, намного больше, - сказал хозяин, заглядывая в кошель. И тут же: - О, добрый день, ваше августейшее сиятельство, не сочтите за труд проследовать за слугой вот сюда…
Иосиф, очень обеспокоенный, возвратился к жене, которая сидела у обочины возле их пожитков и осла.
- Ничего нет, - произнес он удрученно, - ничего…
В этот момент мимо проходила одна очень толстая женщина из работавших в гостинице - здоровая, как молодая кобылица, тяжелая поклажа постояльцев была ей что перышки. Увидев Марию, которая прерывисто дышала и корчилась от боли, она сказала с сочувствием: