Первый, второй и третий брошенные канаты с абордажными крючьями, играючи были перерублены саблями Азазелло. Но нападающих было слишком много, вскоре суда сцепились, и огромные мавры по деревянным мосткам ринулись на нос пинасы.
Кривые клинки Азазелло с леденящим лязгом столкнулись с широкими лезвиями пиратских ассагаев. Огненно-рыжие волосы на его голове стали дыбом, густая рыжеватая шерсть на груди, плечах и спине закурчавилась стальной проволокой, создавая защитный панцирь. Левый его глаз внезапно заплыл устрашающим белесым бельмом, а кривой желтоватый клык в углу ощерившегося рта, казалось, рвался в самостоятельную схватку. Страшен был Азазелло в лобовом столкновении, рубившийся самозабвенно и яростно.
Одновременно два или три противника противостояли ему, однако он фехтовал с величайшей искусностью, не оставляя им шансов на успех. Искры, высекаемые сталью его клинков, порой, долетали до самой поверхности моря и гасли с шипением в ленивых волнах. Острейшие лезвия молниеносно вспарывали кожу его чернокожих противников, не причиняя им, при всем том, серьезных увечий, хотя кровь из резаных ран брызгала непрестанно, а ее лужицы и капли казались черными в закатных лучах солнца.
При кажущейся сумятице ближнего боя, клинки в руках Азазелло действовали четко и синхронно.
- Клинг! - рубящий удар ассагая, направленный в шею отбит левой рукой.
- Вшшш, - клинок, зажатый в правой руке, легко вспорол грудную мышцу громадного мавра.
Азарт боя совершенно преобразил лицо рыжего воина. Бельмо на глазу исчезло, взгляд стал цепким и выразительным, и даже безобразный клык не уродовал его неприглядное лицо, придавая ему воинственное и отважное выражение.
Лезущих на него с обоих боков носа пинасы противников сбивали вниз грек и Фагот. Первый, сообразив, что при ударе острым концом копья, он может потерять его застрявшим в ране и упавшим за борт вместе с нападающим, спихивал врагов за борт тупым концом гасты.
Второй с изумительной меткостью и необычайной силой буквально выстреливал из пращи тяжелые спелые плоды граната, попадая поразительно точно в головы лезущих на судно чернокожих пиратов. Брызжущий со всех сторон алый сок, создавал иллюзию причинения страшных зияющих ран. Мощь этих ударов была такова, что кидающихся в атаку могучих мавров попросту сбивало с ног, и они, полуоглушенные и ошеломленные, падали в море, оглашая морские просторы то жалобными причитаниями, то яростными воплями. Его жердеобразная фигура, нелепо покачиваясь не в такт морской качке, творила чудеса разворотливости и внимательности, не упуская ни одну подходящую цель.
Обретший необыкновенную прыгучесть кот, был насторожен и вездесущ. Упавших в воду и пытающихся со всех сторон вскарабкаться на борта пинасы незадачливых пиратов, встречали крепкие зуботычины и удары по макушкам обломком весла, которым, с виду неуклюжий, Бегемот управлялся с потрясающей ловкостью и легкостью. С помощью лап и хвоста, он с изумительной сноровкой и проворностью перемещался по немногим натянутым снастям скудного такелажа и в выборе жертв промахов не имел. За его красным поясным шарфом уже торчало два трофейных ассагая.
Ошеломленные столь резким и яростным отпором, израненные и изувеченные противники быстро утратили свой боевой пыл. Их наступательный порыв угасал на глазах. Столпившись на высоком носу галеры, увенчанном абордажной площадкой, они все еще потрясали ассагаями и изображали свирепых воинов, но…. Можно было не верить своим глазам и случившемуся полнейшему разгрому, но факт оставался фактом - четверка каких-то несуразных личностей провела сражение весьма грамотно и не оставила никаких сомнений в своей победе.
Подувший сильный свежий ветер надул парус, и, казавшаяся еще совсем недавно легкой жертвой, но не оказавшаяся таковой, купеческая пинаса, плавно покачиваясь на волнах, заскользила на запад, увозя безвозвратно ускользнувшую добычу. Преследовать ее уже не пытались.
Впрочем, погибших в этом быстротечном морском сражении, кажется, не было - нанесенные раны и ушибы не являлись смертельными. Возможно, и были утонувшие в морской бездне. Но их смерть в пучине не являлась непосредственным результатом причиненных защищающимися травм, а была лишь следствием собственной неосторожности нападающих.
Внимательный сторонний наблюдатель, однако, непременно отметил бы точечную избирательность и щадящий характер наносимых троицей ударов, несмотря на внешнюю ярость и неистовство прошедшей схватки….
Уже поздним вечером, осушив немалое число кувшинов с терпким фригийским вином, бессчетно выставляемых на стол счастливым судовладельцем, отважная четверка бурно обсуждала эпизоды сражения.
Как и всегда, сведущий и начитанный кот, попытался было поведать о случае пленения пиратами знаменитого Юлия Цезаря, но, дойдя до выплаты знатным патрицием выкупа морским разбойникам и громогласного его обещания выловить их и предать смерти, наткнулся на насмешливый взгляд сидящего напротив Фагота и обиженно замолчал.
Хозяин пинасы, хмельной и радостный, уже не очень удивился пьющему вино и заговорившему вдруг коту, хотя вначале и выпучил глаза, заподозрив собеседников в чревовещании.
Опьяненный вином, а больше запалом боя, Азазелло потребовал продолжения истории о Юлии Цезаре, а грек громогласно поддержал его. Коту нужен был путеводный луч, и он нашел его. Победно глянув на своего извечного язвительного насмешника, отважный Бегемот закончил таки свое повествование о том, как блистательный полководец древности исполнил свое обещание, снарядил экспедицию на поимку пиратов, пленил, а затем и казнил их, распяв на крестах.
Последовало бурное одобрение последовательным действиям великого римлянина, с поднятием чаш и хлопаньем по спинам и плечам спаянных пережитой опасностью и победной схваткой боевых товарищей. Причем Бегемот, утративший несколько бдительность, едва не свалился под стол от мощного удара длинного и тщедушного, внешне, Фагота.
Стремительным ударом короткого римского меча на море упала ночь. Тьма окутала, идущее под парусом судно, вначале лиловой, а затем и черной накидкой.
Участники ночной пирушки крепко спали, не сумев насладиться захватывающей картиной морского рассвета. Небо на востоке разом стало вишнево-красным, а солнце будто вынырнуло из морских глубин и сразу заполонило собой весь мир. Подсвеченные солнечными лучами изумрудные волны, казалось, бежали вперед, наперегонки с пинасой и не могли победить в этом состязании.
А утром они уже наблюдали полет морских чаек у гористого побережья Италийского полуострова….
Рим встретил их ненастьем. Низкое небо, затянутое черными тучами, казалось, готово было обвалиться на сумеречный город. Но оно неподвижно висело, наполненное непроливающейся влагой и лишь лениво перемешивало черноту своих облаков.
Но и, окрашенный непогодой в серые и черные цвета, Рим потрясал своими гигантскими размерами, великолепием и разнообразием архитектуры, необычайной красотой своих храмов, дворцов и театров. Богатые виллы, разбросанные на холмах, поражали прекрасной отделкой, величественными колоннами, причудливой игрой мрамора. Роскошную позолоту статуй и яркий колер многочисленных мозаик не смог скрыть даже тот свинцовый оттенок, которым мрачные тучи, походя, мазнули городские кварталы.
С высоты Капитолийского холма, у подножия храма, панорама раскинувшегося вдоль Тибра Вечного города выглядела особенно впечатляюще.
Шулерская физиономия Фагота приняла мечтательное выражение. О чем мог думать верный слуга властителя Тьмы, гонимый его велением по безбрежным просторам времени и пространства, глядя на средоточие древнего имперского зла? Скитания во мгле веков неисповедимы - судьба, а, точнее, воля Воланда, скрестит его путь с участью еще одного могущественного вождя империи.
Отмеченное уродством лицо Азазелло было сосредоточено. На город он смотрел с позиции опытного воина - в каком месте надлежит ударить, чтобы он быстро пал и откуда следует начинать разграбление павшего гиганта, что он и сделает через четыре века, возглавляя бесчисленные вестготские племена.
Даже кот, скучающий без ежедневного легкого шутовства, обошелся на этот раз без своих проделок и смотрел на город затуманившимися глазами, вспоминая, видно, о чем-то своем. Правда, длилось это недолго. Резко мотнув головой, отгоняя навязчивые видения, он взбугрил спину и жестом фокусника выудил из-за загривка листок бумаги.
Исторический экскурс, от Ромула и Рема, вскормленных волчицей и до правящего принцепса Тиберия, был на этот раз краток, и сподвижники Бегемота выслушали его без обычных замечаний и подколок. Лишь однажды, при цитировании котом Плутарха, Фагот привычно скривил свой ироничный рот, но, вспомнив о чрезвычайной важности предстоящей миссии, все же удержался от язвительной реплики. Азазелло внимал молча, вдумчиво и запоминательно.
Роль Каиафы, подающего жалобу римскому императору, по общему решению, должен был сыграть Азазелло, обладающий некоей магнетической силой убеждения.
Глава шестнадцатая
1.13. Тиберий. Пусть он правит или пусть он уходит!..
Тело полностью обнаженного мужчины, раскинувшееся на широком, богато украшенном ложе с балдахином, было грузноватым, но еще мускулистым и полным силы. Бурная ночь привела в беспорядок роскошные, с замысловатой вышивкой, изображавшей охоту на львов, подушки, разбросанные в беспорядке на широкой кровати, и скомкала тончайшие шелковые простыни. Легкое одеяло, отороченное нежным лебяжьим пухом, валялось на мраморном полу.
Столик красного дерева на изогнутых ножках, стоявший у изголовья ложа, также хранил на себе следы оргии и ночного кутежа. На краю стоял изящный золотой кувшин с изображением состязания на колесницах. Такие же сцены украшали две золотых чаши, одна из которых валялась на боку на полузасохшей луже пролитого красного вина. Серебряная, чеканная затейливым орнаментом ваза, была полна гроздьев красного и зеленого винограда, среди которых проглядывали красно-желтые бока сочных персиков.
Из серебряного же, инкрустированного красным золотом ларца с откинутой крышкой, свисала нить крупного розового жемчуга. Ближе к кровати на столике стояли три колокольчика, один из которых был золотым, другой серебряным, а третий был выполнен из бронзы. Четыре оплывших толстых огарка свечи дополняли этот причудливый натюрморт.
Мужчина шумно засопел и повернулся. Его рука безошибочно ухватила, стоявший посередине других, бронзовый колокольчик. Густоватый, слегка дребезжащий звон, вызвал откуда-то из глубин спальни слугу в короткой синей тунике с белой оторочкой.
- Внемлю тебе, божественный, - слуга согнулся в глубоком поклоне.
- Цирюльника, - звучным, чуть хрипловатым со сна голосом, приказал лежащий.
Прислужник мелкими шажками попятился к двери….
Через час, умытый и побритый император, сидел на кровати, одетый в белоснежную тунику, чуть ниже колен, по краям отделанную красной лентой с золотым орнаментом из геометрических фигур.
Слегка курчавые волосы, ниспадавшие ровной челкой, закрывали массивный, прорезанный морщинами лоб, наполовину. Узкие плотно сжатые губы, отчертившие тонкий, горбинкой, нос от острого выдающегося подбородка свидетельствовали об упрямом характере и жестоком нраве владыки Рима.
Перед ним стоял открытый ларец, наполненный изделиями из жемчуга и отдельными большими жемчужинами.
Властитель Рима любовно перебирал драгоценные камни, испускающие загадочное свечение в полумраке спальни. Он был большим ценителем и коллекционером этих дивных творений природы. Жемчужины эти были совершенно различной формы: круглые, каплевидные, сферические, грушевидные, продолговатые…, а, иные, и, вовсе, уродливых очертаний. Но оттого, не менее прекрасные и завораживающие взгляд.
И цвет у них был разный. Содержимое ларца мерцало и искрилось желтым, красным, кремовым, голубым и коричневатым цветом. А, вот эта нить, с нанизанными крупными, правильной округлой формы, розовыми жемчужинами, привезли вчера в дар посланцы с далекой реки под названием Ганг. Это был редкостный речной жемчуг, которого еще не было в собрании императора.
Он знал, что сбор жемчужных морских моллюсков - очень тяжелый и опасный промысел. Ловец жемчуга с лодки ныряет на глубину до тридцати метров и надолго задерживает дыхание, набивая сумку, сплетенную из морских водорослей, тяжелыми раковинами. Жемчужина находится лишь в одной из полусотни раковин, да и то, не всегда качественная. Люди, занимающиеся вылавливанием морских моллюсков, живут недолго и умирают в цветущем возрасте от странной болезни - их дыхание угасает. Воздух отказывается поступать внутрь организма, и человек погибает от удушья, хотя внешне он вполне здоров.
Послов из экзотической Индии в Риме принимали впервые, хотя император располагал сведениями об этом восточном государстве и помнил, что еще Ганнибал и Александр Македонский применяли в своей армии боевых индийских слонов. Послы привезли также образцы растений с необычными и удивительными запахами. От одного из них император, понюхав, безудержно раскашлялся и едва справился с напавшим беспрестанным чихом.
Однако главным подарком была четырнадцатилетняя индианка, уже вполне сформировавшаяся как женщина. Эта смуглая стройная фурия, с крохотным коричневым пятнышком посередине лба, показала ему всю изощренность любовных игр загадочного Востока. И об этом ему напоминала спина, исцарапанная длинными ногтями, окрашенными в зеленый цвет. Но повелитель Рима вспоминал об этом с удовольствием и сладострастием, с нетерпением ожидая наступления вечера.
Новая наложница была необъезженной кобылкой, но в любовных утехах превосходила всех, кого до сих пор знал император. Он зажмурился, представив следующую ночь….
Император протянул руку к серебряному колокольчику. Мелодичный и переливчатый трезвон серебра призвал личного секретаря владыки империи.
- Благодарного дня, божественному принцепсу, - один из влиятельнейших чиновников Римской империи склонил вначале плечи, а затем и голову.
Правитель римлян и множества покоренных народов надменно вздернул подбородок, - говори.
- Сегодня день приема обиженных, - почтительно начал секретарь, - все уже ждут с утра возле зала судебного разбора.
Император поморщился, он не любил этот день, когда ему приходилось выслушивать различные жалобы и кляузы, а также принимать, иногда, необходимые, но непопулярные решения.
День приема обиженных учредил его предшественник Октавиан Август, который заложил основы империи, как монархии, для вида сохранив ее республиканскую традиционную внешность. Он официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным титулом принцепса сената, то есть стоявшим в списке сенаторов первым.
Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого могущества. И, зачастую, на его заседаниях хранил молчание, не используя привилегию принцепса навязать сенаторам свое мнение. Правда, последние от такой свободы только терялись, им трудно было догадаться, чего же хочет, на самом деле, не разжимающий губ император….
Тиберий досадливо махнул рукой, отгоняя неприятные мысли.
- Кто? - коротко спросил он.
- Дуумвир Гай Юлий Полибий, претор и народный трибун…, - чиновник приостановился, ожидая поручения, но не получив его продолжил, - первосвященник Каиафа из Иудеи….
- Первосвященник… Кто это?
Всезнающий секретарь пояснил, что в провинции Иудея, с позволения императора, существует местное самоуправление, и первосвященник, являясь главой религиозным, фактически его возглавляет.
- Суть жалобы?
- Обжалуются действия наместника Иудеи Понтия Пилата, не утвердившего приговор синедриона о смертной казни некому Иисусу из Назарета….
- Довольно, - всякое упоминание о прокураторе Иудеи было императору неприятно, - кто еще?
- Эдил погребальной гильдии Гай Туллий Геспер с жалобой на неправильный налог. Пекарь, у которого пьяные недоросли, сыновья известных патрициев и сенаторов, слуга перечислил имена, убили раба и не хотят за него платить. Жена, изгнанная своим мужем по подозрению в прелюбодействе….
- Через час я буду в судебном присутствии, первым пусть будет иудей.
Чиновник поспешно опустил глаза, чтобы император не заметил промелькнувшие в них искорки изумления - дуумвир Гай Юлий Полибий, помимо исполнения обязанностей главы города Рима, считался одним из немногих близких Тиберию патрициев. Неужели император пожелал унизить его, приняв вторым, после какого-то иудейского священника….
- Скажи дуумвиру, пусть подождет меня в триклинии, в трапезной зале, - как бы, отвечая, на мысли и сомнения секретаря, продолжил император, - мы с ним проведем обед.
Оставшись один, Тиберий погрузился в воспоминания….
Рожденный повелевать и властвовать, император имел слабое представление о том, где находится Иудея. Где-то в безжизненных аравийских пустынях - полагал он и был недалеко от истины. Семнадцать провинций изнемогали под властью могучего и жестокого Рима.
Тиберий хорошо помнил, что по совету Гая Юлия Полибия отправил ненавистного ему Понтия Пилата в самую захудалую и отдаленную из них, которая и звалась Иудеей.
Этот удачливый военачальник был популярен в Риме. Огнем и мечом, во главе пяти легионов, прошел он по окраинным границам великой империи, где на северо-востоке подняли головы вожди многочисленных германских племен. И стали тревожить Рим своими набегами. Пока разрозненными и не проникающими вглубь империи.
Но если они объединятся? И найдется вождь, который двинет их на цветущий и богатый юг?
Понтий Пилат выполнил задачу и привез головы вождей племен в древнюю столицу. Они были выставлены для обозрения народа на копьях, напротив здания курии, где заседал Сенат. Несколько дней там толпились многотысячные толпы плебса, разглядывающих косматые и бородатые головы страшных соседей, пока Тиберий не велел их убрать.
Пришлось позволить ему триумф, то есть торжественное вступление в столицу с войском и прохождение во главе его от Марсового поля до Капитолия. Хотя первоначально Тиберий был настроен на разрешение Пилату лишь овации - малого триумфа. Но здесь Сенат был мягко непреклонен, законы и традиции империи должны были соблюдаться всеми.
Имя Понтия Пилата было на устах городской черни и преданных ему солдат пяти легионов. Других императорских войск поблизости Рима не было. До практики, когда императоры всходили на престол волей армии, было еще далеко, однако….