Это он за достаточно короткий период времени сумел вынести из Ленинградского телефонного завода "Серп и молот" двадцать девять килограммов платины. Да не одним куском, не бухтой платиновой проволоки, а в уже готовых изделиях - крохотных релейных контактах для боевых ракет "земля-воздух".
Если же учесть, что каждый такой платиновый контакт весил всего тридцать семь сотых одного грамма, можно с легкостью представить себе, сколько наших ракет так никогда и не взлетели в свой "воздух"…
А как Кролик все знал про золото!..
Он своей газовой горелкой мог расплавить любой золотой лом - от зубных протезов до неизвестно откуда взявшихся самородков. А потом по цвету окалины остывающего драгоценного металла с полной ответственностью сказать - было ли это золото уже в изделиях или нет, с какого прииска оно украдено, какой процент содержания в нем серебра, шихты, посторонних примесей…
Недаром управляющий Ленинградским отделением "Росювелирторга", в очередной раз вызванный в Большой дом в качестве независимого консультанта, доверительно сказал Косте Степанову:
- Ах, Константин Сергеевич! Не был бы этот ваш Витька-Кролик… виноват, Виктор Евдокимович Лякин, преступником, не сидел бы он сейчас у вас в тюрьме, пригласил бы я его к себе на должность Главного специалиста по драгметаллам, да еще и персональный оклад для него в Москве выбил бы. Ну, да авось отсидит, одумается, выйдет…
- Ногами вперед, - прервал его Костя. - У него статья расстрельная.
…Так что уж если сам Витька-Кролик, предварительно измерив, взвесив и опробовав "золотые" червонцы Рафика всеми кислотами и реактивами, покупал их со святой уверенностью в их подлинности, то лучшей рекомендации для замечательных творений Рифката Шаяхметовича Алимханова было попросту не найти…
Вот следственная бригада и захотела собственными глазами увидеть, как этот преступно-гениальный Рафик делает такие червонцы.
Тем более что все его оборудование для изготовления "золотых" николаевских десятирублевиков: все эти муфельные печи, огнеупорные фарфоровые тигели, пуансоны, матрицы, штамповочные гидравлические прессы, смеси-наполнители, устройство для снятия копий с монет и медалей методом электролиза, мерные кольца, полный комплект оборудования для гальванопластики, аккумуляторы, трансформатор, вакуумный насос и, черт знает, какие-то неведомые механизмы и приспособления - так и оставалось в опечатанной квартире гражданина Алимханова.
Конечно, кроме небольшого количества настоящего золота и маленьких старинных аптекарских весов с плоскими маркированными гирьками-"разновесами" - главной улики против любого "золотишника". Ну, и целой технической библиотеки по снятию копий с монет и медалей. Все это было аккуратненько изъято еще при аресте подследственного.
А крупное и тяжелое оборудование уже давно следовало бы перевезти с Обводного канала, 27, на Литейный, 4. И сдать на специальный склад вещественных доказательств различной преступной деятельности.
Так что в то время на Рифкате Алимханове еще не было ни одной татуировки…
"…сегодняшнюю среднестатистическую российско-мужскую смертность я пережил на двадцать один год… - думал старик Теплов. - Я перешагнул через целое поколение! Если со мной ЭТО и случится - все справедливо. И на том спасибо. Но Зойка же остается одна! Одна-одинешенька… Совсем одна".
…Кирилл Петрович лежал в своей кровати, а санитар - высокий тощий негр во всем белом, чуть ли не с десятком разноцветных шариковых ручек в нагрудном кармане (стойкая непоколебимая мода всех служащих немецких клиник!), в роскошных дорогих очках на широком расплющенном носу - быстро катил кровать перед собой по длинному коридору онкологического отделения. Левой ладонью Теплов прижимал к груди тоненькую картонную папочку со своей историей болезни, анализами и результатами предыдущих исследований.
Сверху папочки - листок с графическим изображением человека в разрезе и процедуры введения крохотной видеокамеры в легкие пациента. Чтобы пациент знал - как он будет выглядеть изнутри. На этом же чертеже, в специальной графе, расписка в том, что он - "Herr Kirill Teplow" - дает свое полное согласие на эту процедуру. В чем собственноручно и расписывается. Так что с клиники взятки гладки. Хоть она, так сказать, и "университетская".
Если же вышеназванный "Herr" во время совершения данной процедуры случайно и откинет копытца - сердчишко не выдержит или тромбик оторвется и чего-нибудь там закупорит, то виноват в своей безвременной кончине будет только сам пациент. Вот, пожалуйста, смотрите: его личная подпись.
Правая же ладонь Кирилла Петровича была в теплой руке Зойки, идущей рядом с кроватью.
- Кирюша, миленький… Ради всего святого, прости меня… Я, конечно же, должна была появиться раньше, но… Спускаюсь в восемь в гараж, сажусь в машину - бак почти пустой… Пришлось смотаться на заправку. Да! Я привезла тебе последнюю почту - "Аргументы и факты", "Новую газету" и берлинскую "Европу-экспресс"… Потом почитаешь. Я их оставила на твоей тумбочке. Влетаю в палату, а этот Рифкат, с дивной и редкой фамилией Коган, говорит: "Только что увезли. Беги к лифту - догонишь…" Я и рванула, - бормотала на ходу Зойка.
Санитар вкатил кровать в специальный большой лифт. Поехали вниз.
- Спасибо, кисуля… - вяло ответил Кирилл Петрович. - Знаешь… Я, оказывается, когда-то в Ленинграде был знаком с этим Рифкатом… Очень давно. Еще до тебя… За пару лет до твоего появления. В шестьдесят третьем. Ты же возникла во мне годом позже, да?
- Я в тебе возникла со дня своего рождения на свет, - твердо сказала Зойка. - Ты просто понятия об этом не имел. И я, слава богу, многого про тебя не знала. Про всех твоих тогдашних профурсеток…
- Господи… О чем ты говоришь?!. - польщенно произнес Кирилл Петрович слабым и лживым голосом. - Мне через несколько дней - восемьдесят. Я старше тебя на одиннадцать лет…
Разговаривать становилось труднее и труднее. Очень хотелось закрыть глаза. Наверное, начала действовать та успокоительная таблетка, которую ему дали пятнадцать минут назад в палате. А будет еще и наркоз.
- Тем не менее, несмотря ни на что, ты превосходно выглядишь! Уж, во всяком случае, не на восемьдесят, - как обычно, сказала Зойка.
- Ну, да… Больше семидесяти девяти никто не дает. - Кирилл Петрович даже попытался улыбнуться Зойке, чтобы та прочувствовала его несгибаемое мужчинство.
Которого, честно говоря, в нем сейчас не было ни на грош.
- Довольно древняя шуточка, - презрительно ласково проговорила Зойка и на ходу погладила Кирилла Петровича по щеке. - Из клоунского репертуара цирка Чинизелли конца девятнадцатого века и телевизионной программы "Аншлаг" начала двадцать первого…
Лифт остановился. Черный санитар в дорогих очках, очень смахивающий на кого-то из африканских королей, выкатил кровать с Кириллом Петровичем в большой холл и направил ее в левый от лифта коридор. С нескрываемым интересом он зслушивался в незнакомый русский язык и наконец спросил на хорошем немецком:
- Откуда вы?
- Из Ленинграда, - ответила ему Зойка. - Из Санкт-Петербурга то есть…
- Прекрасный город! - восхитился санитар.
- Вы были там? - спросила Зойка.
- Нет. Я читал каталог одного бюро путешествий.
Он остановился у больших двустворчатых дверей с табличкой "Bronchoskopie", придвинул кровать Кирилла Петровича к стене, оставляя в коридоре широкий проезд еще для чьей-нибудь кровати, и сказал:
- Момент. Я спрошу у доктора…
Ох, черт побери…
Если бы можно было умереть, никого не мучая, не заставляя усталых и обессилевших любимых и близких возненавидеть тебя только за то, что ты все еще жив…
Если бы удалось сдохнуть, не страдая от невыносимых болей, раздирающего кашля, рвот… от неподвижности собственного разлагающегося тела… от застойных запахов пота, лекарств, дезинфицирующих смесей, испражнений и мочи, пропитавших постельное белье, матрас, занавески, салфетку на тумбочке у кровати… Воздух в палате, которым дышать невозможно!
…Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!
Вот, пожалуйста, - и Александр Сергеич о том же.
Уж ему-то мы должны верить!..
Это про него лет полтораста тому назад Аполлон Григорьев туманно-пышно сказал: "Пушкин - это НАШЕ ВСЕ!" Теперь эту фразу в России горделиво пихают во все дырки по любому тухлому поводу.
К примеру: "Недра, дарованные нам Господом, - это НАШЕ ВСЕ!" Или…
Да ну их ко всем свиньям - эти многозначительно претенциозные примеры. Все у нас теперь заграничное. В любой лавчонке. Своего собственного ни хрена нету. Кроме недр. Собою, можно сказать, торгуем. Как трассовые поблядухи с почасовой оплатой…
…Если бы можно было отдать концы вот так, как сейчас - в идеальной чистоте, среди невиданной аппаратуры с экранами компьютеров разной величины, на которых остатки твоей собственной жизни таинственно вспыхивают и подмигивают, меняя цвета и формы…
…И еле слышный, симпатичный, обволакивающий мягкий говорок профессора, какая-то милая улыбчивая суетня его ассистента и медицинской сестры.
Если бы можно было просто с облегчением прикрыть глаза и, еще почти осязаемо, вполне отличая сон от яви, тихо-тихо начать куда-то уплывать - без малейшего смятения и ужаса, отчетливо понимая, что Оттуда ты можешь и не вернуться… Ах, если бы все это когда-нибудь произошло именно так! Благостно, с хорошим запахом и тихой музыкой старинного романса голосом Нани Брегвадзе…
И уж, конечно, без этого - унизительного:
- Герр Теплов, у вас есть зубные протезы?
- Да.
- Пожалуйста, снимите их и положите вот в эту салфеточку.
О боже!.. Да Кирилл Петрович даже дома по утрам, когда чистил зубы, закрывался в ванной комнате на задвижку. Чтобы Зойка не смогла увидеть его с провалившимся ртом… Так он этого стеснялся!
А тут, перед посторонними людьми?!.
"Знаете ли вы украинскую ночь?.."
"Тьфу, черт!.. Да при чем здесь это?!. Прямо мозги враскорячку… - беззвучно и слабо сердился Кирилл Петрович сквозь наркотическое погружение в мягкий сон. - А говорили, что анестезия будет очень поверхностная. Дескать, ощущений никаких, я просто задремлю, а звуки почти все буду слышать. Но почему же я слышу только то, что было тогда - в шестьдесят третьем… Или в шестьдесят втором?.. Рафик!.. Алимханов, где ты?.. О, ч-ч-черт… Он же в камере! Как - в камере?!. Да что же это со мной, мать вашу в душу! Зоя! Зойка-а-а! Что со мной?.."
…Начальство тогда выделило следственной группе Кости Степанова комнату на третьем этаже Большого дома.
Комната была большой, светлой, с высокими потолками. Спустя несколько лет, во времена парада пятиэтажных панельных хрущевок, такие потолки стали называть "сталинскими". Две массивные двери с промежуточным тамбуром, огромный сейф и четыре канцелярских письменных стола с овальными жестяными инвентарными номерами, прибитыми на самых видных местах. Три стола - для следственной бригады, четвертый поставили специально для Теплова.
Следствие длилось уже около месяца, все сидельцы внутренней тюрьмы и свидетели, привлекавшиеся по этому делу, своих "гражданинов начальников" хорошо знали в лицо, и нужно было им как-то объяснить появление четвертого, незнакомого им человека в этой комнате.
Ни в коем случае нельзя было дать понять, что Теплов журналист! Чтобы за толстыми стенами Большого дома никто не смог оказать на него даже малейшего давления.
- Своих не подставляют, - помнится, сказал тогда Николай Иванович.
И в большинстве случаев в то время это было действительно так…
Решили назвать Кирилла Петровича Теплова "проверяющим следствие", специально приехавшим для этого из Москвы. И при любом арестованном, выдернутом из камеры на допрос, или свидетеле, вызванном по повестке, на любой очной ставке обращаться к Теплову уважительно и только лишь по имени-отчеству. Ну, а когда в комнате оставались только свои, тогда - как хочешь, так и называй…
- Знаешь ли ты, наш любезный, временно прикомандированный друг - товарищ Кира, что любая рублевая чайная чашечка или блюдечко с золотой каемочкой из обычной посудной лавки расписаны самым настоящим золотом? Правда, в этой каемочке реального золота всего лишь ноль целых, хер десятых или сотых грамма, однако… - спросил тогдашнего Теплова тогдашний оперативный уполномоченный уголовного розыска капитан милиции Леха Петраков.
Он стоял у своего стола, упираясь тощим задом в древний стальной сейф конца девятнадцатого века легендарной фирмы "Мюллер".
Когда-то эти сейфы тяжкой поступью прошли долгий и славный исторический путь. От дореволюционной Санкт-Петербургской сыскной полиции до Комитета государственной безопасности, включая все промежуточные советские спецслужбы. А уже оттуда, списанные, попали в нашу родную милицейскую "уголовку".
В шестьдесят третьем (Теплов хорошо помнил) в этом сейфе хранились вещественные доказательства, "проходившие" по делу следственной группы Кости Степанова, к которой по заданию редакции и примкнул на время член Союза журналистов тридцатидвухлетний Кирилл Петрович Теплов.
А в сейфе - золото, платина… Во всех видах - россыпью, самородками, в прекрасных и безвкусных изделиях, в беспощадно сплющенном "ломе". Моток платиновой проволоки толщиной в два с половиной квадрата, весом килограмма на полтора и стоимостью в какую-то феерическую, неслыханную по тем временам сумму!.. Но еще дороже платины стоила обычная большая узбекская пиала для супа-лагмана, доверху заполненная бриллиантами разной величины, кем-то вылущенными из драгоценных оправ. Для более удобной транспортировки за бугор. А еще в сейфе валялись большие слесарные "кусачки".
Там же лежало табельное оружие Лехи и Ивана Николаевича Зайцева и несколько толстеньких папок с документами и еще не обработанными матерьялами допросов, обысков, рапортов о задержаниях и полуграмотными доносами от целого штата "добровольных" информаторов.
Хранились там и штук пятнадцать "золотых" десятирублевиков образца 1893 года, безукоризненно и собственноручно изготовленные Рафиком-мотоциклистом. Рифкатом Шаяхметовичем Алимхановым.
Одну ногу капитан Леха Петраков поставил на стул, подстелив под промокший стоптанный ботинок старую, потемневшую от влаги газету, и, согнувшись в три погибели, большими ножницами стал неторопливо и аккуратно подстригать и подравнивать размихрютившиеся и промокшие обшлага своих добротно выношенных "гражданских" брюк…
- Даже вот этот ободочек на стеклянном стакане, из которого Николай Иванович сейчас свой кефир трескает, и тот из настоящего чистого золота!.. - сказал капитан Леха.
Не снимая ногу со стула, Леха в последний раз щелкнул ножницами, будто бы нанес последний завершающий мазок кистью на полотно, которому в ближайшее же время суждено стать шедевром.
Он разогнулся и слегка откинулся, чтобы оценить всю глубину замысла своего творения в развернутой перспективе. И, как истинный мастер, склонил голову набок, очень профессионально прищурив левый глаз. Ножницы он, словно кисть живописца, приподнял вверх и чуть завел за плечо, явно довольный тем, что он только что создал:
- Ну, как?
- Здорово, - сказал Степанов. - Но лучше бы ты купил себе новые портки. А то скоро дострижешь их до размера семейных трусов.
- А на что?! На какие такие тити-мити? Я дочке пальтишко новое не могу справить, перед всем детсадом совестно. Жена Лидка из сапог вываливается. Чиню, чиню… Погода сами видите какая. Закончим дело, может, премийку подкинут…
- Ага. Догонят и еще подкинут, - усмехнулся Николай Иванович и допил свой кефир.
- Ладно, хватит. Давайте работать. Вызывайте сюда наших… - Степанов раскрыл папку, проглядел какие-то свои записи. - Евдокимова и Алимханова. И этого… Ну, как его? С Дулевской фабрики… Гаврил ид и. Заводить по одному. Послушай, Теплов, ты на вопросы и жалобы подследственных не отвечаешь. Отшучиваешься. Крутись, как можешь. Они уже про тебя все знают.
- Вчера в изоляторе такой базлон стоял, в параши кричали: "Хмыря на нашу бригаду из Москвы прислали! Так что кой-кому "вышак" светит!!!" - рассмеялся капитан Леха Петраков.
- Как это "в параши кричали"? - не понял Теплов.
- Водопроводная система, смывающая все отхожие места, - едина. Они и орут туда. В парашу своей камеры. Особенно когда воду спускают. Вот их голоса совместно с их же дерьмом и плывут из камеры в камеру. Как телефон… Слышно - не бог весть как, но разобрать можно, - объяснил Николай Иванович Зайцев и стал звонить в следственный изолятор.
- Такая тюремная физика, - весело захохотал Петраков. - Принцип "сообщающих" сосудов. Шутка!..
- А насчет настоящего золота на стакане тоже - шутка? - снисходительно спросил тогдашний Теплов, усаживаясь за "свой" стол.
- Нет, Кирилл, - негромко произнес Костя Степанов. - Это совсем не шутка. Про такое золото я тебе сам потом расскажу. Леху вот Петракова чуть на тот свет не отправили, когда он приехал под Москву, в Дулево, брать пару жлобов с их фарфорового завода. Которые это золотишко оттуда слизывали.
- Извините, ребята… - помнится, сказал тогда Теплов.
- Ладно тебе, - смутился Леха.
И, снимая напряженность, повисшую под высоким потолком большой и светлой комнаты, дурашливо добавил:
- Жив-здоров и готов выполнить любое задание партии и правительства!
Резко меняя тему, спросил у Зайцева:
- Николай Иванович! Вы ж у нас самый что ни на есть… аксакал нашей конторы! Вот как вы думаете, когда мне "майора" дадут? А то я в "капитанах" уже полгода перехаживаю!..
Из отчета ГУВД в Ленинградский обком КПСС о резком снижении уровня преступности в Ленинграде и Ленинградской области.
"…11 мая 1965 года в ходе ликвидации эстонской банды грабителей большегрузных автофургонов с ценными грузами на трассе Ленинград - Выборг в районе поселка "Каменка" был убит старший оперативный уполномоченный Управления уголовного розыска ГУВД при Ленгорисполкоме майор милиции А. В. Петраков. Похоронен на Северном кладбище города Ленинграда за счет Управления хоз. обеспечения ГУВД. Семье погибшего сотрудника оказана матпомощь в размере месячного оклада покойного…"
"Вот так. Без единой запятой… - мелькало в затуманенном мозгу Кирилла Петровича. - Его убили тогда, когда Зойка уже заканчивала аспирантуру института Репина при Академии художеств и готовилась к защите диссертации. А тема диссертации у нее была… Или она уже защитилась?.. О, ч-ч-ч-черт!.. Сегодня-то какая разница?.. А в это время убивали Jlexy Петракова… Он так хотел быть майором! Кстати, а милиция как тогда называлась?.. "ГУВД" или "УООП"? Одинаково бездарно и нелепо. Ни хрена не помню…"
Тут Кирилл Петрович закашлялся и, кажется, совсем проснулся…