Здесь издалека (сборник) - Андрей Десницкий 4 стр.


– А и вы нам рассказали бы чего, – обратился к нему отец Андрей, – чем дышит Москва, что молодежь поделывает?

– Да… – замялся он, не зная, с чего начать… – живем, работаем, крутимся. Трудно сейчас… но интересно все-таки.

– Жить, оно всегда трудно, когда легко-то было, – понимающе сказал отец Андрей, – Ну, а вот в среде столичной молодежи какие идеалы? Не верю я, что только доллары да красивая жизнь, как иные говорят. Душа, она всегда высокого ищет.

– Это верно, – сказал Денис, – сейчас вот, например, модно читать не Донцову, а Коэльо, хотя лично мне он не нравится, или Мураками.

– Коэльо? – удивленно спросил отец Димитрий.

– А я пролистала одну вещь, – отозвалась матушка, – оккультный запашок есть.

– Может, и показалось, – примиряюще сказал отец Андрей, – жалко вот, Лескова нынче читать не принято. Какие яркие вещи у него! "Соборяне" одни чего стоят. Понимал он русскую душу, русскую жизнь.

– Изменилась эта жизнь, – неожиданно для себя самого сказал Денис, – а Лескова я читал. "Очарованный странник" очень мне понравился. Только… как из музея это все. Иное.

– Иное и есть, – вздохнул отец Андрей, – ретрограды мы, ретрограды никчемные… Да вот, отче, – обратился он к молодому священнику, – ты давеча какой вопрос-то задавал, как гости пришли?

– Про чин крещения, батюшка, – с готовностью отозвался тот, – посмотрел я тут молитвы в дониконовой редакции, как и поныне старообрядцы читают, и, сказать по правде, выходит там лучше. Понятнее как-то, а то в моем служебнике дореволюционном: "ниже да снидет с крещающимся, молимся Тебе, дух лукавый". Как соблазнительно-то звучит! А у них: "Молимся тебе, Господи, ниже да снидет с крещающимся дух лукавый". Хорошо и понятно. Или вот еще: "Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедый в мир и вселивыйся в человецех". А там: "Запрещает ти, диаволе, Господь наш Иисус Христос, пришедый в мир и вселивыйся в человецех" – ведь куда лучше, батюшка! Может, так и нам читать?

– Погоди, погоди… если бы было обращение к духу лукавому, стояло бы не "дух", а "душе", это же понимать надо…

– Так-то оно так, но народ-то у нас, сам знаешь, славянскому не навык…

– Ну-ка, скажи еще раз, как там, в дониконовской…

И они погрузились в свою профессиональную беседу. Они напоминали Денису двух программеров, которые поймали глюк и решают теперь, как ловчее поправить, чтобы ничего не испортить. И он подумал – может быть, сказать теперь про свое увольнение, или нет? Только что им сама его работа – менеджер по продажам… Тут и слов таких не знают. Скажут, поделом тебе, купец незадавшийся. Не нужен такой жених нашей дочери.

Пока размышлял, перешли к чаю. И текла, текла своим руслом, веками, если не тысячелетиями промытым, ясным, очищенным, беседа священников… Тихое и безмолвное житие. Соваться ли со своими проблемами? Неудобно как-то. Хорошие ведь они, в сущности, люди… А отец Андрей уже отодвигал пустую чашку:

– Ну что же, чайку попили – и за молитовку? А потом и отдыхать. Тася, как в старые добрые времена, соборне… Благодарим Тебя, Христе Боже наш…

Зашелестели слова молитвы, в благодарность за трапезу. Распростились в прихожей с гостями, а потом вся собравшаяся семья, и Денис с ней, прошла в гостиную, где перед большим иконостасом встали полукругом – все, кроме Дениса, на знакомые издавна места, – и отец Андрей начал читать вечернее правило. Слова звучали тяжеловесно, но ложились быстро. Долгие, долгие годы читал отец Андрей эти молитвы, и смысл каждой из них был ему ясен до донышка. К каждому из них он примерял свой быт, свою совесть, свою жизнь. А Денис выхватывал только отдельные выражения: "да воскреснет Бог и расточатся враги его…" Но про тихое, безмолвное житие – ничего на сей раз не было.

А потом стали расходится. Денису отвели комнату, где когда-то жили мальчики.

Задержавшись в гостиной, Тася вдруг пристально посмотрела на гвоздик, вбитый в дверной косяк:

– А вот здесь висел ремень.

– Ремень? – Денис усмехнулся, – и часто вас?

– Редко. Действительно редко. Гораздо реже, чем заслуживали. А вот в одной семье было три ремня: черный – для постных дней, коричневый – для обыкновенных, и красный – для праздников. Представляешь, в праздники! А у нас в праздники никого не наказывали, даже если виноват. И вообще, родители нас любили, это главное! Ладно, поздно уже. Давай спать.

– Тась… Слушай… Я серьезно… Я работу потерял. И вообще, я не знаю, как мне теперь.

– Да ведь найдется что-то наверняка, ты не переживай! – легко и просто ответила Тася, – а там, глядишь, окажется, что всё на самом деле к лучшему обернулось. Оно так часто бывает, правда.

– А сейчас? А что мне сейчас? – Денис заговорил как-то глухо, за скупыми словами чувствовалось внутреннее кипение.

– А сейчас ты у меня в гостях! Отдыхай и ни о чем не думай, ладно? Вот завтра сходим с тобой на речку, она сейчас хоть и подо льдом, но все равно такая красивая! Ты живи сегодняшним, ладно? – Тася протянула к его лицу ладонь, но так и не донесла, – а завтрашнее будет завтра! И вообще, ужасно спать хочется…

– Ладно. Спокойной ночи…

– Покойной ночи, – и скрылась за дверью.

Он решил выйти покурить – ведь в доме у них наверняка нельзя. Набросил короткое московское пальто, сунул ноги в ботинки, не зашнуровывая… Двор обдал морозом, свежестью, темнотой. Где-то далеко безнадежно лаяла собака, искрился под окнами снег. Луны не было, но в ясном морозном небе светился ясный и неизменный порядок созвездий, которому и дела не было до мимолетного огонька сигаретки там, в провале снежного двора.

Назавтра к шести вечера он уже был дома. Один. Тася оставалась с родителями, они давно не видели дочку, а у него было дел невпроворот. Работу надо было искать.

Однокомнатная квартира встретила вечерней пустотой и холодом – забыл форточку закрыть, вот и выстудил все. С чего бы, с чего бы начать… рассылать резюме по рекрутинговым агентствам. Но прямо сейчас – не хотелось. Он включил компьютер, рука рефлекторно щелкнула по значку браузера, и зашуршал привычную песнь модем. Со второго раза он соединился, и вышел в знакомый и уже, кажется опостылевший чат. Регистрация всплыла сама, подсказкой: ник "Den", пароль "12345".

Он набрал только два слова: "мне плохо".

Тут же нашелся дежурный остряк: "а кому сейчас хорошо?" Ник был какой-то новый и случайный, набор цифр и букв.

И следом: "Понятно. Номер твоей аськи?" – ник был знакомый, "Chaika". Девушка, с которой они уже тут пару раз болтали.

Денис ввел в чате знакомую цифирь и сразу запустил ICQ.

Чайка написала в ICQ почти мгновенно. Хорошо, что ему одному, не всему чату: "Ты светлый, Ден. И мне тоже сегодня плохо. Меня тоже не понимают".

И сам шалея от того, что он пишет, он набрал: "Попробуем вместе, Чайка?"

"Попробуем".

"Ты где?"

"Бескудниково. Ты хочешь приехать?"

"А можно?"

"Знаешь… кажется, нужно".

"Я буду. Адрес?"

Прилетел ее адрес, и Ден, прихватив наскоро сляпанный бутерброд, даже не выключив компьютер, полетел к метро. Он будет сегодня у Чайки, и он не знает, насколько, и что произойдет там. Он даже не знает, как зовут Чайку в реале. Но он будет этим вечером там, где ему сказали: "ты мне нужен".

Путешествие Бенджамина Франклина в город Кызыл

Бенджамин Франклин смотрел на него пристально, ласково и чуть иронично, словно хотел сказать: ну и куда ты меня тащишь, чудак? Зачем я тебе там? Его длинные кудри мягко спадали на плечи, а лоб светился лысиной, так что Игорь даже невольно погладил собственную голую кожу на темени, выступившую так рано и так некстати. Странная у Франклина прическа, подумал он. Кудри только подчеркивают плешь, вот подстричься бы ему покороче, как я. Ведь он еще совсем даже ничего, лицо немного полноватое, но энергичное, и глаза такие выразительные. Неудивительно, что он всем так нравится, в отличие от…

Франклин, разумеется, молчал, потому что все уже было сказано, и написано, и давно выучено наизусть: "The United States of America. One Hundred Dollars". Больше ничего он сказать не хотел, да от него и не ждали. Впрочем, еще был номер, но кто же смотрит на эти номера? Разве только менты, когда изъятые купюры переписывают. Глаза скользнули по номеру, и Игорь даже присвистнул: вот это да! Ну ты даешь, Бенджи! Ее инициалы и дата рождения: число, месяц, год. И еще две какие-то цифры, может быть, час? Часа он уж точно не знал. Сюрприз ты мне преподнес, господин президент. И даже дату выставил в нашем формате: сначала число, а потом месяц. Умница!

Куда бы мне тебя пристроить, такого шустрого? Карманы там наверняка хорошо обшаривают. О, есть идея! Игорь взял с письменного стола клеящий карандаш, легонько коснулся самого уголка купюры и вложил ее в книгу, ближе к концу, а потом плотно ее сжал. Вот так, сам не отклеится, а когда нужно будет – выну. Почитай пока Мураками, господин президент. С ним тебя уж точно не украдут.

Это, наверное, была какая-то паранойя, но с тех пор, как на выходе из ночного клуба он "не осилил" и уснул на троллейбусной остановке, а проснулся без уже бумажника, мобильника и даже часов, Игорь не отправлялся ни в одну поездку без денежного НЗ в надежном месте. Ограбить и обворовать всегда могут, страна у нас такая. Впрочем, мысленно подмигнул он Франклину, и у вас такой же дикий Запад был.

Книга легла в дорожную сумку вместе с диктофоном и прочими журналистскими принадлежностями, и забыл он про нее до самого аэродрома. Да и там как-то было не до чтения – приехал поздно, и пока отстоял очередь на регистрацию, пока прошел через контроль, уже пора было и на посадку.

Рейс был ночной, с посадкой в каком-то Радужном. Игорь уже успел задремать, когда старенький их ЯК клюнул носом, командир корабля попросил всех пристегнуть ремни, и противно-вежливая стюардесса пошла будить тех, кто не послушался. За иллюминатором была сплошная чернота, и только горели внизу какие-то костры, словно в советских фильмах про партизан. Неужели тут так отмечают посадочную полосу, спросонья удивился Игорь. А потом понял: газ. Буровые вышки.

В Радужном выходило всего несколько человек, но самолет зачем-то потребовали освободить, и сонные пассажиры, запахнув московскую еще одежду, побрели к аэропорту под пронизывающим снежным вихрем ханты-мансийской зимы. Градусов сорок, отметил насквозь продрогший за эти десять минут Игорь.

А потом они застряли на несколько часов. То ли техническая неисправность, то ли полосу замело… Игорь с изумлением бродил по довольно большому и совершенно пустому аэропорту, выросшему со своей таможней и паспортным контролем посреди газоносной тундры, и упивался чувством полной нереальности этого места. Для пассажиров даже открыли буфет, и он съел дорогущий жирный беляш, запил его растворимым кофе.

Не было ни сна, ни бодрости. Растянуться на пластиковых сиденьях с комфортом не получалось, бродить надоело, и тогда он достал книгу. Тут же оказалось, что Мураками совсем не тот, а другой – ну бывают же и в Японии однофамильцы! Оказалось, история про какого-то чудака, который мечтает поесть какого-то особенного супа, а в результате попадает во всевозможные переделки. За окнами крутился снег, тело уже ныло от пластикового комфорта, из глубин желудка накатывали беляшные волны, а на страницах книги смаковалась в деталях вместо супа какая-то каша из крови и спермы, и от этого тошнило хуже, чем от беляша. Игорь швырнул книгу обратно в сумку и закрыл глаза. Бедный Франклин, куда же я его засунул, подумал он.

Но все-таки позвали на посадку, и снова надо было пихать дубленку в рентгеновское чрево, и идти по вьюжному полю до трапа, и устраиваться в кресле, и погружаться в черную, обессиленную дремоту до нового "пристегните ремни".

А в Кызыле уже вовсю сияло солнце, и даже мороз можно было потерпеть (объявили, тут минус тридцать пять, в Радужном и то потеплее было). Молодая женщина в роскошной дубленке, такая румяная красавица, как с рекламного буклета, завязывала у трапа шарф дочке лет двух: "Ну вот, Машенька, папа нас сейчас встретит… Как же жить тут будем с тобой, в холоде таком, а? Ну ничего, годик перетерпим…"

Пассажиров провели мимо красивого, но недостроенного здания аэропорта в национальном стиле к какой-то калитке в сетчатом заборе, и там Игорь увидел встречающего – в руках он держал картонку с его фамилией. Местный журналист, из редакции с ним связались, попросили содействовать.

Назвали свои имена, пожали друг другу руки, сразу же Игорь натянул обратно перчатку, а местный – варежку.

– Ничего, что не в такси? Тут на маршрутке недалеко.

– Да ничего, конечно.

– И еще, мы решили, что вам будет удобнее не в гостинице, а на квартире. В самом деле, зачем с чужими людьми, шумно… А так – есть однокомнатная квартира в тихом районе, и цена точно такая же.

– Да конечно.

Здесь был его город, и он наверняка лучше Игоря знал, куда и как податься.

Они забрались в микроавтобус, благо, багажа почти не было. Встречавший сунул мелочь толстой тетке у самых дверей (маршрутки тут с кондукторами, догадался Игорь, значит, народ платить не хочет), салон быстро заполнился. Люди были совсем другими, чем в Москве, и дело даже вовсе не в том, что у половины из них на круглых лицах прорезаны были щелочки глаз, специально для метелей и пыльных бурь. Нет, не только это… Они были какие-то бесстрастные, несуетливые, и немного неловко было сидеть среди них в московской своей дубленке.

– Надолго к нам?

– На три дня, потом улетаю через Красноярск.

– Ну да, мне говорили. Прямые московские рейсы ведь только раз в неделю.

– Да какая разница, прямой – одно название… в Радужном все равно несколько часов в аэропорту сидели.

– Как, удалось поспать?

– Да нет, читать… пытался. Такая гадость попалась, знал бы заранее, ни за что бы эту книгу не купил.

– Бывает, – вдохнул местный журналист, – а что, про шаманов наших писать будете?

– Про шаманов, – ответил Игорь, и подумал, что не о том, совсем не о том пишет его столичное глянцевое издание. Ну шаманы, и что шаманы? Среди них полгода надо прожить, чтобы что-то о них узнать, чтобы они тебе хоть краешек подлинного своего искусства приоткрыли. А вот написать бы про этих людей, как они тут живут, что их заботит… Но – нет информационного повода. Вот если будет тут гражданская война, или тайфун сметет город с лица земли, то совсем другое дело.

В заиндевелом окне ничего и не было видно, только мелькали какие-то блочные дома, какие будут в любом российском городе.

– На Лопсанчапа, – подал заявку местный, и Игорь сразу поразился названию этой остановки. Надо же: Лопсанчап!

Они вынырнули из ледяной маршрутки на еще более ледяную, хоть и залитую солнечным светом, улицу Лопсанчапа, прошли мимо киосков во двор, а местный журналист все показывал: тут остановка, там магазин, там еще один.

Игорь удивился, до чего же пустым оказался этот квадрат двора, ограниченный строгими коробками кирпичных зданий. Людей было мало, и все они куда-то спешили, и совсем не было видно детей, хотя посреди двора было что-то вроде детской площадки: крашенные деревянные теремки в национальном стиле, горка, качели… Ну да, в такой холод особенно не погуляешь. А еще показалось удивительным, как мало было во дворе машин, особенно после Москвы, где вечером иной раз и не встанешь в собственном дворе, приходится искать по соседству. Небогато живут.

– А что снег такой серый? – спросил Игорь. Снега было совсем мало, никаких сугробов, как в Москве.

– А от сажи это. ТЭЦ углем топят, и уголь плохой, вот гадость и выносит из труды. Вечером сами увидите, форточку откроешь – сажа прямо в дом летит, подоконники в таком же сером налете.

– Как вы тут живете… – протянул Игорь, вспомнив ту элегантную даму на аэродроме. Он перетерпит три дня, она годик, а они – жизнь…

– Привыкли, – улыбнулся местный журналист, – вот и подъезд ваш.

Раскрылась тяжелая деревянная дверь, безо всяких кодов, Игоря обдало домовым теплом, и только тут он оценил, как все-таки холодно было на улице.

– Зато топят хорошо, в квартирах тепло, не мерзнем.

Прошли мимо электрического щита – дверцы на нем вовсе не было, а внутри громоздилось нелепое сплетение проводов, словно по ночам их перекусывали враги, а потом восстанавливали монтеры. Впрочем, может, так оно и было.

Лифта в пятиэтажном доме не было, и подниматься приходилось пешком, но это была экскурсия. Вот, на втором этаже выбит небольшой кусочек оконного стекла на площадке, само стекло сплошь заледенело, а вокруг дырочки выросла настоящая снежная труба: видно, теплый влажный воздух подъезда оседал не только инеем на стекле, но и снежной бородой по краям, и борода эта росла и росла – до оттепели? Да бывают ли тут оттепели?

– Что за книгу-то читали, говорили, вам не понравилось? – местный решил поддержать разговор.

– Да японец какой-то… Однофамилец Мураками, слышали?

– Конечно.

– Только общего ничего.

Остановился прямо на площадке, расстегнул сумку, вынул книгу:

– Хотите, вам отдам?

– Если плохая – зачем?

– Ну и…

На площадке как раз пованивала пасть мусоропровода, и Игорь без раздумий отправил туда книгу. Сонная голова гудела, ничего не соображала, и уже не помнила о дружище Франклине…

Они поднялись на третий этаж, открыли железную дверь, и Игорь, наскоро выпроводив местного коллегу, повалился, едва раздевшись, на кровать, в тяжелый и гулкий сон.

Виктор Никанорыч с Верным стояли у самого входа в магазин. Нет, конечно, никто уже не называл его Виктором Никанорычем, разве что Витюшей, или хоть вот Никанорычем, если уважительно. Да и Верного кто так назовет – псина и псина, каких много по улицам бегает, ногой пнул и дальше пошел. Но на самом деле это действительно был Верный Пес, деливший с хозяином и горести, и радости. Горести – это понятно. А радости… ну вот колбасу, например. На прошлой неделе собирались выкинуть целых две палки колбасы, совсем заплесневели, это при местных-то морозах. Отдали им с Верным. На целую неделю растянули, и хлеба меньше ели. На выходных по этому поводу купил он не чекушку, а целую поллитру, и выпили они ее вдвоем не с Верным, конечно, а с Семеном Евгеньичем из третьего подъезда. Он огурчиков домашней засолки тайком от жены приволок. Душевно посидели.

Но в этот день в магазине явно нечего было выкидывать, и продавщица уже косо смотрела на Никанорыча, но не гнала, добрая душа. А что, они с Верным гуляют, вот и зашли обогреться. Квартира теплая, ничего не скажешь, зато посреди прогулки хорошо бывает вот так зайти в магазин.

Умный пес смотрел на проходящих жалостно, как смотрят бездомные, хотя Никанорыч держал в руке конец веревки, обмотанный вокруг шеи Верного. На кожаный ошейник-то денег разве напасешься! Но Верный знал, что сегодня Никанорыч пустой, что от него будет толку мало. Старик неловко потянулся к стоящим на полу сумкам, и какая-то женщина, что беседовала у прилавка с продавщицей, резко окрикнула его.

– Да я поправить только! – сник Никанорыч. Нет, он не думал воровать. Но просто подержать эту сумку, где и пельмешки, и сметанка, и даже яблочки – это зимой! – вот это уже и было бы приключение.

– Иди себе, Витюша, – окрысилась на него и продавщица, – не хватало еще!

– Да я ж поправить, – вяло отозвался он, дернул веревку и они с Верным пошли на улицу, на холод.

Назад Дальше