Содержание:
Лобовой удар 1
Психомоторный заяц 3
Kill Jill 4
Перелом 7
Письмо Моей Прекрасной Дамы 8
Колодец 9
Поезда не умирают 9
Последний грех 12
И пришел покой 14
С тех пор как в твоей голове… 15
Между нами лю… 15
Соль души русской 16
Гуголка 16
Такси обратно 17
В тринадцать двадцать по москве 20
В свете солипсизма, в тени акации 25
Бей своих 25
Мутант Вася 25
Девять 26
Белая лошадь 27
На расстоянии банальности 27
Время собирать 27
Ноги 29
Первое апреля октября 31
Jamais vu 32
Однажды П** не проснулся 32
Пуля дура 33
Любовь - винтовка 37
На мосту 37
Тело в шляпе 38
Продавец слёз 38
Встретил рыжего - убей! 39
Птичка Сирин 40
Убить прошлое 41
Хитрый стул 42
In the death car 43
Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа 44
Человек из Карнавэра 48
Улитка в маломухе 49
Первое апреля октября
Лобовой удар
Чёрная морда мощного "Ленд Крузера" оскалилась навстречу, грозно рыча, возвышаясь над жалкой синей "десяткой", в которой стремительно искажался и серел лицом Иван Фёдорович, очень быстро и отчётливо превращаясь в чёрно-белую траурную фотографию самого себя.
Всё случилось во вторник и так неожиданно! "Крузер" выскочил на жёлтый, как и "десятка" Ивана Фёдоровича, - только с другой стороны перекрёстка, навстречу. Оба спешили. Мне не ведомо, куда поспешал водитель "тойоты", а Иван Фёдорович торопился к жене, в больницу. На заднем сиденье лежал пакет с тройкой апельсинов, парой яблок, коробкой сока и бутылочкой "Дымовской". Нет-нет, водка предназначалась не жене - её Иван Фёдорович взял для себя, чтобы хоть как-то скрасить вечернее одиночество.
Когда "крузер", бессмысленно взвизгнув тормозами на мокром асфальте, присосался к десятке поцелуем (впрочем, не без отвращения, надо сказать), Иван Фёдорович стукнулся лбом о лобовое же стекло. Удар был не очень сильным, но бедняга тем не менее потерял сознание.
От этого ещё никто не умирал, - скажете вы. Иван Фёдорович тоже умер не от этого. Умер он от того, что в момент удара карамелька "Фруктовый микс" (кондитерская фабрика "Рот Фронт") скользким камешком шмыгнула изо рта в горло - в трахею - и перекрыла дыхание. И пока сознание Ивана Фёдоровича находилось по ту сторону, его организм, находившийся по эту, тихонько умер от удушья…
Пришёл в себя Иван Фёдорович в чистом поле. Терпко пахло свежескошенным сеном, тревожно - надвигающейся грозой, сладко - кизяками, и задушевно - типичной Российской глубинкой. Но не раем, точно. И уж тем паче - не адом.
Немного удивлённый обстоятельствами Иван Фёдорович, против всех законов физики и жизни, глубоко вдохнул свежий полевой воздух и кашлянул. Из трахеи вылетела карамелька "Фруктовый микс", ударилась в передние (вставные, увы!) зубы и сладким голышом скользнула под язык. Иван Фёдорович ничего не имел против. Он причмокнул, языком перебросил конфетку за щеку и осмотрелся в поисках хоть какого-нибудь ориентира.
Не было вокруг никаких ориентиров, если не считать четырёх сторон света, названия которых он, разумеется, знал, но вряд ли они могли чем-то помочь. Ориентирование по звёздам не входило в сферу интересов Ивана Фёдоровича, поэтому он махнул рукой и выбрал направление по ветру. Очень типичное для Российской глубинки направление.
"Хорошо гулять по свету, с карамелькой за щекою" - напевал он себе под нос, споро шагая по пружинящему травяному ковру.
"Хоть по этому свету, хоть по тому - лишь бы карамелька была вкусная" - добавлял речитативом. Настроение было неожиданно хорошим.
Долго ли он шёл, коротко ли, а только ничего в пейзаже не менялось: степь да степь кругом. А где-то вдалеке - на западе, что ли, - уже спастически дёргались в небе оголённые нервы молний и бронхитисто покашливал гром. И совсем уж было решил Иван Фёдорович, что придётся ему ночевать в широкополье, под грозой, где-нибудь в стогу, как вдруг увидел на горизонте пятнышко неяркого света от одинокого костра.
Он прибавил шагу, напевая громче и жизнерадостней, и буквально в четверть часа добрался до просёлочной дороги, на обочине которой, чуть в стороне, приютилась небольшая палатка. Ещё чуть дальше, в неглубокой ямке, разложен был костёр, над которым закипал прокопчённый долгим употреблением чайник. Рядом стояли две алюминиевые кружки.
У костра задумчиво смотрел на огонь неприметного вида человек и, кажется, наслаждался одиночеством и погодой. Это был Бог.
Иван Фёдорович в Бога не то чтобы яростно не верил, но сомневался, когда задумывался. А задумывался по этому поводу он крайне редко. И тем не менее, кто-то ему сейчас, - какой-то голос в голове, - отчётливо и вполне серьёзно сообщил: а ведь это - Бог!
Иван Фёдорович не преисполнился священного трепета, душа его не возликовала, на колени он не рухнул. В общем-то, были у него основания не очень радоваться встрече с тем, кто одним мановением руки взял и сократил его жизнь до невозможности. Но, к чести его надо сказать, никаких претензий выдвигать он тоже не стал. Он только пощупал шишку от лобового удара, удивился, что ни боли, ни головокружения не чувствует и чуть улыбнулся навстречу непонятному взгляду Господа - то ли вопросительному, то ли добродушно-насмешливому.
Причмокивая карамельку, Иван Фёдорович неловко кивнул и подсел к костру.
- Пришёл? - спросил Бог без всяких предисловий, словно только его, Ивана Фёдоровича, и ждал сегодня весь день.
- Да вот, - пожал плечами Иван Фёдорович. - Не думал, не гадал.
- А оно так обычно и бывает, - кивнул Господь, неторопливо раскуривая простецкую деревянную трубку, пыхая сизым дымком, который тут же уносился бризом вслед за дымом костра. Пахнуло чем-то церковно-ароматным, нежным и вдохновенным, как трепетная девичья молитва.
- Сладкое, стало быть, любишь? - произнёс Бог, раскурив наконец люльку. И бросил быстрый взгляд на провисшее мокрым лоскутом поздневечернее небо. - Дождь будет.
- Люблю, - признался Иван Фёдорович. И усмехнулся: - "Сладкая" смерть у меня была.
Господь гоготнул, покивал:
- Ага. - И добавил задумчиво: - Но, я тебе скажу, бывает и слаще.
"Да он совсем простой мужик! - благодушно подумал Иван Фёдорович. - А я его другим представлял".
Хотя, честно говоря, Иван Фёдорович Бога вообще не представлял, или представлял крайне редко и довольно абстрактно. Метафизических размышлений был он не любитель - он больше по технике специализировался. Страстью его были машины, а в церковь он если и ходил, так это пару раз, когда жена посылала за святой водой, на Крещение. Тем не менее, при входе за церковную оградку, Иван Фёдорович шапку снимал, смущённо посматривал на образа и чувствовал себя странно и как-то ненатурально…
Перебивая думы и воспоминания, внутренний голос шепнул ему: "Ты поосторожней с мыслями-то! Он ведь всё видит".
Иван Фёдорович спохватился, бросил на Бога испытующий и смущённый взгляд. Но Бог если и видел всё, то виду не подавал. Сидел себе, покуривал трубочку да смотрел задумчиво в огонь.
- Водку жалко, - вздохнул Иван Фёдорович совершенно не кстати.
- А? - не понял Бог.
- Водку, говорю. В машине осталась. Сейчас оприходовали бы, за знакомство-то. Или ты, поди, не пьёшь?
- Отчего же, - просто ответил Господь. - На Пасху или, там, на Рождество - очень даже. Ну, и у костра, на природе, водочка тоже ничего.
- Ага! - обрадовался Иван Фёдорович пониманию. - Мы, вот, с Петром как на рыбалку соберёмся, на Гривку, к затонам… Костерок разведём под ушицу и-и… А какие там кузнечики - это ж удивление одно!.. А дрозды, дрозды-то чего вытворяют, ты бы послушал!.. А то, слышь, давай с нами, в пятницу, если…
И тут вдруг, разом, осознал Иван Фёдорович всю страшную правду своего теперешнего положения и сразу осёкся, замолчал. Защипала глаз горючая слеза понимания того, что всё кончилось, и никогда уже ничего не будет: ни ушицы, ни водочки, ни запаха карбюратора, ни хозяйственного голоса жены, диктующей список покупок, ни холодного ручья поутру, ни дроздиной вечери. "Фруктовый микс" утратил весь свой лимонно-жизнерадостный вкус, оборотившись химически-ненатуральным смертоносным сплавом.
Бог конечно понял нахлынувшие на Ивана Фёдоровича мысли, но ничего не сказал. Только головой покачал раздумчиво.
- Жалеешь? - спросил через минуту.
- Кого? - не понял Иван Фёдорович.
- Себя. Что не дожил - жалеешь?
- А-а, это… А что, бывают такие, что не жалеют?
- Бывают, - кивнул Господь.
Иван Фёдорович пожал плечами.
- Да чёрт его знает… - брякнул он и не договорил, спохватился. - Ой, ё-ка-лэ-мэ-нэ! Я хотел сказать… - И, встретив улыбающийся Господень взгляд, совсем стушевался, махнул рукой: - В общем, ты и сам всё знаешь.
В лысину ударила первая тяжёлая капля; не отразилась равно углу падения - обратилась сотней влажных пылинок. Иван Фёдорович поднял к небу лицо, принял на бровь вторую каплю.
Похолодало. Пронёсся по лугу вспугнутым зайцем ветер. Дрогнула молния, вцепилась в небо, дёрнула, отрывая ломоть. Кусок небесный рухнул вниз громом, упал на землю; приминая травы, покатился по лугу - пыхтя и ухая, подпрыгивая на кочках. В зияющую небесную рану устремилась непроглядно чёрная, даже на чёрном небе, туча - заволокла, затянула, покрывая клубящейся пеной.
- Эх, спрятаться бы, что ли, - недвусмысленно произнёс Иван Фёдорович, неуютно поёжившись, бросив быстрый, но многозначительный взгляд на палатку.
- От кого? - спросил Бог.
- Так это… - удивлённо взглянул на него Иван Фёдорович. - От дождя же.
И тут - началось!
Гром рявкнул так, что рык его ощутимо надавил на плечи, прижимая к земле. Ветер уже не зайцем, а разъярённым драконом пролетел над полем, укладывая травы по-своему, меняя земле причёску. Молнии заполыхали одна за другой, пугая: казалось, что свод небесный лопается, трещит по швам, рвётся в лохмотья с неровными обдёрганными краями. Дождь не пролился даже, а упал с неба - тяжёлым промокшим покрывалом.
Иван Фёдорович невольно приклонился к земле, накрывая голову руками, приготовившись быть в одну секунду промоченным до нитки.
Но странное дело - больше ни одной капли не упало ни на него, ни в костёр, который продолжал гореть жарко и ровно, словно не было вокруг ни ветра, ни ливня, и вообще никакого разгула стихий. И палатка стояла сухая и спокойная.
- Это как же? - успел удивиться Иван Фёдорович, прежде чем до него дошло: Бог ведь рядом, какие уж тут стихии.
- Лихо! - произнёс он вслед ушедшему удивлению. И добавил: - Хорошо быть богом!
Господь неторопливо улыбнулся наивному человеческому восторгу.
- А правда, - задумался Иван Фёдорович. - странное дело… Я вот, прости, Господи, никогда особо о тебе не задумывался. Ну есть ты, нет тебя - не всё ли мне едино. Мне бы с "десятой" моей разобраться да с жёнушкой неугомонной… А тут - ты…
- А тут - я, - повторил за ним Господь, словно пробуя мысль на вкус, смакуя.
- Угу. И всё про меня знаешь. Всё ведь?
- Всё, - просто пожал плечами Бог.
- Ох, мать честная! - Иван Фёдорович даже поёжился. - Это же… ужас! Не хотел бы я быть на твоём месте.
Господь грустно улыбнулся, ничего не сказал.
- Нет, с одной стороны - хорошо, - раздумчиво продолжал Иван Фёдорович. - Дождь, вон, тебя не мочит… Молния не вдарит сроду… Живёшь, опять же, вечно. И нет ничего невозможного. Нет?
- Нет.
- Угу. А с другой-то стороны… Это ж какую уйму людей тебе надо услышать, сохранить и спасти! Одному… Тяжело?
- Привык, - коротко ответил Бог, выбивая трубочку в костёр.
- Не-е, - недоверчиво протянул Иван Фёдорович. - Как тут привыкнешь. Мне, вон, моя иной раз, вечером, на кухне, после стопарика, как начнёт в грехах своих каяться, обсказывать всё… А я ей говорю: не, Сергевна, ты это, давай-ка, я лучше не буду слушать. И мне, - говорю, - спокойней, и тебе потом стыда не будет. Да и надо оно мне - чужие грехи нянчить? Со своими не знаешь чего делать…
- Так ты б не грешил, - вставил Бог. - Чего проще-то.
- А?.. Ну ты скажешь, тоже… Тебе легко говорить, ты - безгрешен. А тут не знаешь, с какой стороны вдарит.
Гроза не унималась. Гром то исподволь погромыхивал, то ревел канонадой. Ветер метался и плясал вокруг, грозил поднять и унести, но сделать ничего не мог. Над головой, до самого неба, столбом стояло свободное от дождя пространство, в которое ни одна капля не смела залететь. Молнии низверзались на землю падшими ангелами; земля отвечала вздохами и, казалось, дрожала уже - до того была наэлектризована.
Странно это было, очень странно - сидеть на сухом и тёплом пятачке, у костра, в то время, как мир вокруг будто разрушался, падал в тартарары, проваливался в бездну несотворённости.
А Бог снял с огня засвистевший чайник, отставил в сторонку, подул на пальцы. Потом разлил по кружкам кипяток, протянул одну Ивану Фёдоровичу.
"Пакетик бы чаю, - подумал тот. - С бергамотом. Чего ж простой кипяток-то глыкать".
Однако, приняв из рук Господа обжигающую кружку, сразу уловил парящий горячий аромат чая. Или не чая. Сбора ли какого. Но пахло очень сладко и на всю ивановскую.
"Ну да, - кивнул он своим мыслям, - ему что вино из воды сделать, что чай… Мне бы так-то. "Дымовская", вон, в машине осталась похоронена…"
Воспоминание о водочке кольнуло в подреберье. Замелькали в голове картинки прошлого, которое теперь было таким далёким и невозвратным. Явились мысленному взору исполненные укоризны глаза жены. Услышался плач дочери. Заскрежетал в ушах подъёмник эвакуатора, взграмаздывающий на платформу покорёженную "десятку".
Всё кончилось, всё! Как будто и не было. А и было ли оно на самом деле?..
- Вернул бы ты меня обратно, а? - неожиданно для самого себя и беспокойно произнёс Иван Фёдорович. - Жену мне выходить надо. Дочь в сентябре родить должна. Говорят, сын. Внук, значит, у меня будет. Дача вечно не достроена. Кот у меня, Понтием кличут… А?
- Так а я что ж, - пожал плечами Бог. - Это ты сам решай.
- В смысле? - удивился Иван Фёдорович. - Ты ж меня прибрал.
- Не прибирал я тебя.
- Так мы чего, не в раю?
- А ты прямиком в рай нацелился? - улыбнулся Господь. - Нет, не в раю.
- А где?
- Здесь, - развёл руки Бог. - На распутье.
- О как…
- Ага. Пойдёшь налево - коня потеряешь, пойдёшь направо…
- Да и ладно бы с ним, с конём-то, - махнул рукой Иван Фёдорович. - Хотя, жалко "десяту" мою. Я ж с ней… Эх!.. Ну да ладно, лево-право, право-лево… Ты скажи, куда идти, чтобы себя не потерять.
- Всё-то вам скажи да подскажи, - проворчал Бог. Незлобливо и не в сердцах, впрочем.
- Ну, так ты ж это… Мы ж дети твои, вроде как.
- "Вроде как…." - повторил Господь и покачал головой. - Прямо иди. Это лучше всего, чтобы себя сохранить.
- Ну, это я и сам знаю, - поморщился Иван Фёдорович. - Это все так говорят.
Господь пожал плечами: так а чего ж тогда спрашиваешь-то…
Помолчали, слушая грозу. А гроза говорила много, торопливо и сбивчиво. То бормотала что-то себе под нос, то разражалась вдруг длинными и громкими громовыми тирадами. Пришепётывал что-то дождь. Вздыхал и сопел ветер.
И, несмотря ни на что, была в сердце какая-то благодать. И уютно было, будто не в чистом поле пережидаешь грозу, а в осенней сторожке - попиваешь чаёк с сахарком вприкуску да поглядываешь в оконце. И просишь гром потише, чтобы поющего сверчка не заглушал напрочь.
Иван Фёдорович прихлёбывал горячий напиток, от которого на душе стало ощутимо легче. Может, он, этот Божий чаёк, грехи с неё смывает?
Или, прости господи, отшибает чувствительность - подготавливает к переходу на тот свет?
Ой, нет, нехорошая это мысль! Разве станет Он так с людьми…
- Кто же ещё подскажет-то, - вернулся Иван Фёдорович к разговору, взглянув на дерзкий молниевый выпляс у горизонта. - Ты же это… один у нас всеведущий и всевидящий. Пока ты есть, кого ж ещё…
- Нет меня, - перебил Бог.
- В смысле? - не понял Иван Фёдорович и даже чай чуть не пролил.
- А какой тебе ещё смысл, - грустно улыбнулся Господь. - Правы были атеисты. Нет меня.
- Постой, постой! - всполошился Иван Фёдорович. - Какие к чертям атеисты?! Что значит "нет меня"?! Ты бог или не бог?
- Бог.
- Ну. Ты сидишь в раю или не сидишь?
- Не сижу. Ушёл я из рая.
- Куда это? - изумился Иван Фёдорович. - Где ж ты теперь?
- Здесь, - повёл взглядом вокруг Господь. - На распутье.
- Эвона как… - Иван Фёдорович похлопал себя по карманам в поисках карамельки. Но карамелек больше не было. Поэтому он только покачал головой и повторил: - Эвона как…
И спросил через минуту, испуганно:
- И кто ж теперь всем заправляет?
- А никто, - просто ответил Бог.
- То есть? Значит, бабульки по церквам молятся тебе, а тебя - нет?
- Нет.
- Весело!.. А Завет как же?
- Понимаешь, - пожал плечами Господь, прихлёбывая чай, - время такое пришло… Переосмыслить надо многое, понять.
- Хм… Неправильно это как-то.
- Я уж и сам не знаю иногда, что правильно, а что - нет. Устал я.
- Ну, ты это… назвался груздем…
- Да знаю я, - перебил Бог. - Над новым Заветом думаю, в общем.
- Новым? А старый куда ж? Это, стало быть, конца света не предвидится пока?
- Не предвидится, - кивнул Господь. - Не готовы вы ещё.
- Это хорошо, - кивнул Иван Фёдорович, возвращаясь к чаю. - Дача у меня недостроена вечно. А тут Машка в сентябре родить должна. Внук, понимаешь, у меня будет, хе-хе… А так-то и мы с Сергевной отчебучить можем молодца или молодуху ещё одну. Я уж ей давно говорю: слышь, Сергевна, а не сообразить ли нам…
И тут снова накатило на забывшегося Ивана Фёдоровича осознание необратимости процесса. Взгляд его стал тоскливым и отрешённым.