– Это не имеет никакого значения, – сказала она, – потому что я купила тебе абонемент в тренажерный зал.
– И за полгода, оставшиеся до отъезда, ты приведешь себя в порядок, – сказала она.
– Зачем? – спросил я. – Мы же все равно разведемся.
– Дурачок, – сказала она, – полгода здесь, года два-три там, не сразу же мы разойдемся, нас блядь выкинут попросту оттуда.
– И то, если нас выпустят, – сказала она. – А могут и не выпустить, потому что ты сейчас выглядишь вовсе не так, как был, когда мы начали готовится к отъезду.
– Ты блядь теперь Жирный, – сказала она, – а это Болезнь.
– Итого – три-четыре года с Больным, – сказала она.
– Я не намерена жить столько времени с жирным куском говна, – сказала она.
– Я не хочу, чтобы нас послали на хуй на собеседовании из-за того, что ты жирная тупая скотина с противопоказаниями по здоровью и инвалид жирной первой группы, – сказала она.
– Может пронесет, – сказал я.
– Пронесет тебя, мудак, когда ты обожрешься и снова в туалете на ночь засядешь, – сказала она.
– Ты жрешь и срешь, срешь и жрешь, – сказала она с ненавистью.
– Я не хочу не попасть в США из-за того, что мой тупой муж поленился следить за собой, – сказала она.
– Наконец, я не заслуживаю презрительных взглядов, которыми нас провожают в общественных местах, – сказала она.
– О чем ты, – сказал я, – когда мы последний раз куда-то выходили?
– Почему Я могу прилагать множество усилий для того, чтобы быть в форме, – сказала она, – а некоторые куски говна, которые мне даже называть не хочется, ленятся и обрастают жиром с самого утра?
– Хватит о говне, ты испортишь мне аппетит, – сказал я.
– Твой блядский аппетит не испортит ничто, – сказала она, – ты по пояс в говне будешь жрать.
– Я много нервничаю, – сказал я.
– В том числе и из-за тебя, пизда ты тупая, – сказал я.
– Ты начнешь худеть, причем с завтрашнего дня, – сказала она.
– Господи, – сказал я, – ну почему ты меня не слышишь?
– Он не слышит жирных уебков, – сказала она.
– Я обращался к тебе, – сказал я.
– А не слышу жирных уебков тем более, – сказала она.
– Половина десятого, – сказал я, нервничая, – пора жрать, Лида.
– Закрой рот, – сказала она, – причем во всех смыслах.
– Сначала сгонишь вес анаэробными нагрузками, – сказала она, – потом немного аэробных.
– Гос-п-п-поди, – сказал я.
– Дай мне мой завтрак, – сказал я.
– Никаких завтраков, – сказала она, – только стакан апельсинового сока.
Ну, я недолго думая и выплеснул этот сок ей в лицо.
ххх
Проснулся я от того, что у меня затекли руки.
В принципе, последнее время такое случалось все чаще. Лишний вес, сами понимаете. Опять же, храп. Когда поправляешься, начинаешь храпеть. Никогда не верил в это. Ровно до тех пор, пока не поправился. И не начал храпеть. Лида и в этом случае не смогла проявить сострадания, конечно. Представьте себе, что вас Каждую ночь будят по пятнадцать-двадцать раз хорошим ударом в ребра и шипением:
– Дапрекратитыблядьнахуйхрапетьзаебалужеспатьневозможно!
А у меня так было каждую ночь, несколько лет. Я иногда даже жалел, что мы подали документы на выезд, да было поздно. Слишком много мороки было с тем, чтобы их собрать, говорю же. Так что мы начали спать в разных комнатах. Нет, иногда я ее ебал, конечно – все-таки мой член именно то, из-за чего она и вышла за меня замуж, – но случалось это все реже. Из-за веса я очень уставал стоять за ней сзади, а она обожала именно так. А мои предложения поскакать на моем члене она воспринимала как оскорбление. Она ЛЮБОЕ предложение пойти на компромисс воспринимала, как оскорбление. Ебнутая сучка. А ведь когда-то я ее любил. Ну, или, если честнее, прельстился задницей и сиськами. Они были на заглядение: как у всех баб, которые после тридцати начинают толстеть. Господи, да что ж с того, живут же люди блядь и толстыми в браке?!
Я застонал и потянул руку из-под себя. Не смог. Подумал, что, может, и правда стоит сбросить пару килограмм. Попробовал встать, но упал носом в кровать. Перевернулся и с ужасом понял, что у меня связаны руки.
– Доброе утро, свиненочек, – сказала Лида
Я увидел у нее в руке мясницкий нож и заорал.
ххх
– Успокойся ты, придурок толстый, – сказала она.
– Не собираюсь я тебя убивать, – успокоила она.
– Блядьблядьблядь, – сказал я, – нет-нет-нет, только не ЭТО.
– Что?! – спросила она, и потом поняла и засмеялась. – Нет, ну какой же ты блядь псих-то, а? Ненормальный… Не собираюсь я тебе яйца резать.
– Уф, – сказал я, успокоенный.
– Тогда что происходит? – спросил я.
– Что за блядь, ролевые игры? – спросил я.
– Заткнись, – сказала она, – жирный ублюдок.
После чего сунула мне в рот свой сраный лифчик, присела рядом и излила душу.
… Только представь себе, сказала она, что ты с детства боишься потолстеть, с самого раннего детства, тем более, что родилась ты не в сраном Совке, а в нормальной демократической стране, смотрела перед детским садиком мультик "Винс" про юных фей, каждая из которых нарисована как кукла Барби, то есть так, что, живи такая в реальности, она бы и метра не прошла, потому что ее фигура противоречит ВСЕЙ системе земного блядь притяжения и физиологии, но ты-то смотришь, и вот, глядя на свои ляжки лет в девять в зеркале, думаешь, блядь, я не фея из команды Винс, я толстая и некрасивая, я себя ненавижу, все меня ненавидят, наверное, именно поэтому мама и папа развелись, начинаешь с этим жить, подрастаешь, в юности на пару лет тебя отпускает – ну, в том возрасте, когда любая баба в постель сгодится, от четырнадцати до шестнадцати выебать хотят любую, они свеженькие, – но потом начинается взросление и мучительный страх, и ты блядь истязаешь себя спортом, а потом появляется мужчина, который становится твоим мужем, а потом вдруг он начинает толстеть и жрать, как свинья, и ты глядишь на него, и видишь, видишь, видишь, мучительно видишь, что тебя ждет то же самое, а мужчина, который, по идее, должен быть твоей опорой и поддержкой, оказывается вонючей прожорливой жирной тва…
– Да-а-а-о-о, – говорю я.
– Достаточно? – спрашивает она. – Ладно.
– Да-да, милый, – сказала она.
– Глядя на тебя, я вижу Свое будущее, – сказала она.
– И это меня убивает, – сказала она.
– И меня убивает мысль, что это будущее может быть здесь, в этой Молдавии сраной, а не в благополучных Штатах, – сказала она.
Тут я понимаю, что глаза у нее блестят как-то не очень нормально.
После чего думаю, что она сошла с ума. А она, потрепав меня по щеке, сдирает с меня майку, и протирает бочка спиртом.
– Да-да, – бормочет она.
– Я срежу тебе лишний жирок, милый, – говорит она.
– С твоих омерзительных жирных бочков, – говорит она.
– Порепетирую на тебе, а потом срежу жирок себе, – хлопает она себя по бокам, где жирка совсем еще чуть-чуть, совсем блядь немного, хочу я сказать ей, но проклятый лифчик во рту мешает.
– Но сначала ты, – говорит она.
И, не успеваю я подготовиться, с размаху втыкает нож мне в блок.
Я отключаюсь.
ххх
В следующий раз я проснулся от того, что у меня не затекла рука. Это было так удивительно, и невероятно, что я и проснулся. Пошевелил пальцами, потом согнул руки в локтях. Нет, все движется. Открыл глаза. Руки не связаны. Приподнялся на них, огляделся. Простыня подо мной была вся в крови. Я был в крови. Но, странное дело, ничего не болело. Глянул вниз с дивана, и чуть было не блеванул. На ковре валялись два огромных, омерзительных куска жира. Мои, как я догадался, бока. Серые, в крапинках крови… Рядом валялись два маленьких розовеньких кусочка. Бока Лиды, догадался я. Глянул вправо. Под боком – Образно выражаясь, – лежала она. Невероятно стройная. И красивая. Я пошел в ванную, постоял под душем, смыл кровь. И увидел, что выгляжу теперь, как Аполлон, вздумай тот приобрести квартиру в кишиневской "хрущевке". Я был Красивый.
– Я Красивый, – сказал я, глядя на себя в зеркало.
И это было правда. Последний раз я выглядел так лет в двадцать. Я смочил полотенце водой и вернулся в комнату. Протер тело Лиды. Она постройнела. И открыла глаза.
– Какой ты Красивый, – сказала она.
– Невероятно, – сказал я.
– Ты в домашних условиях провела операцию по удалению жира! – сказал я.
– Да, – сказала она, и, встав, подошла к зеркалу. – И КАК мы теперь оба выглядим.
– Как боги, – сказал я.
– ДА, – сказала она, обернувшись, и пожирая меня взглядом.
– Какой ты Красивый, – сказала она, нервно поглаживая себя между ног.
– Я хочу тебя, – сказала она.
– А я тебя, – сказал я.
– Давай ЕБАТЬСЯ, – сказала она.
Мы бросились бдург к другу и я, подхватив Лиду на руки, присунул ей на весу. Начал бешено раскачивать ее, пока она, враскоряку, обхватила меня ногами. Я держал ее за задницу, и подбрасывал.
– Да-да-да, какой Стройный, – шептала она.
– Какая ТЫ стройная, – говорил я.
– О Боже, – сказал я.
– Ты спустил? – спросила она.
– Ерунда, – сказал я.
– У меня все еще стоит, – сказал я.
– И КАК, – сказала она.
– Говорила же я тебе, что снижение веса сказывается на потенции, – сказала она.
– Говорила же я тебе, что похудание на молекулярном уровне приводит к повышению выброса бета-гормонов в кровь, что вызывает, в свою очередь, резкое увеличение числа кровяных телец, поступающих в пещерис… ой бля ДА, глубже – сказала она.
– Да, – сказал я, встал к стене, прижал к ней Лиду, и продолжил трахать ее на весу.
Минут через десять она кончила первый раз, через двадцать – второй. Третий и четвертый – я засекал – она кончила на сорок пятой минуте, подряд. После полутора часов она кончила восемнадцать раз. На втором часу двадцать первой минуте я поставил ее раком.
– О Боже, да, давай, малыш, – просила она, – ты сейчас такой Сильный…
Через три часа я подобрал с пола кусок своего жира, смазал им член, и трахнул ее в задницу.
… после восьми часов невероятной, фантастической ебли, я отнес Лиду в в ванную, и помыл тепленькой водичкой. Принял душ сам, отнес ее в комнату. Лег, положил ее сверху, и нежно и долго поцеловал.
– У меня спина чешется, – сказала она.
– Лопатки, – уточнила она, – как будто… растет что-то?!
– Точно, – сказал я.
За спиной у нее появилось что-то радужное и сияющее.
– Черт побери, это крылышки, – сказал я, всмотревшись.
– Как у феи из команды "Винс"! – сказал я.
Это и правда были крылышки. Следующими изменились ее волосы – они стали ярко-зелеными. Потом невероятно расширились глаза, и запястья и щиколотки стали неестественно тонкими. Ноги удлинились в два раза, шероховатости с кожи на бедрах пропали. Талия стала очень тонкой… Я не верил своим глазам. На мне лежала фея из команды "Винс"! Я уеду в США с феей из команды "Винс"! Я только что выебал фею из команды "Винс"!
– Я люблю тебя, фея "Винс"! – сказал я.
Она улыбнулась и запорхала под потолком.
САМЫЙ КРУТОЙ СОПЕРНИК В МИРЕ
Если ты пловец, то ты слеп.
Не видишь ты ничего, кроме пузырьков и водоворота из них на поворотах, плитки на дне бассейне – или его потолка, – да изредка силуэтов соперников. Ты только слышишь.
Или гул или Великое Безмолвие.
Когда проходишь дистанцию на соревнованиях, мир звучит очень странно. Гул доносится до тебя в те редкие моменты, когда ты делаешь вдох. Так и проходит вся дистанция: тишина, потом вдох, тишина, потом снова вдох, и во время вдоха – короткий всплеск звуков. Свист, крики, вопли тренера, подбадривающие крики ребят из твоей команды, негодующие крики ребят из другой команды, визг девчонок, которым плевать, выигрываешь ты или нет, им только дай повизжать, ритмичное подсвистывание тренеров… Все сливается в гул. Бум, говорит гул в уши. А потом умолкает и наступает великое безмолвие. Это ты опустил лицо в воду и звук снова выключили.
Дистанцию я проходил красиво.
Двухсотметровка спиной. Одна из моих любимых. Ничего сложного. По свистку прыгаешь в воду. Перед заплывом надо разогреться, делаешь сначала разминку, потом одеваешься в теплый свитер, и носки вязаные на ноги напяливаешь. Чтобы не остыть. Так что, хоть вода на соревнованиях и теплая – по стандарту – но тебе все равно прохладно. Ты успеваешь поежиться. Всплыть, выпустив струю пузырьков, как аквалангист гребанный, – только без ласт, маски, и, собственно, акваланга. Рядом всплывают такие же. Все прыгают ногами вниз, такое называется "солдатиком".
Способ прыжка вниз зависит от моды. Да-да. Некоторое время назад – когда я был не то, что молод, а юн, – модно было прыгать как с обычного старта, головой и вытянутыми руками вперед. Ты прыгал, проплывал пару метров, а потом делал кувырок прям в воде, и возвращался к бортику. Это считалось шиком. Сейчас просто прыгают в воду. Как и пятьдесят лет назад.
В общем, вы всплыли. Подгребли к бортику. Взялись за поручни, повернувшись лицом к тумбочке, и спиной к воде. По свистку согнулись, приготовились. В этот момент пульс зашкаливает. Ну, а потом выстрел. И все толкаются, как только могут, и летят, выгнувшись, дугой – в воду, как можно глубже, потому что чем глубже ты вошел в воду, и чем сильнее бьешь ногами, а это называется поддельфинить, – тем дальше ты выйдешь на поверхность.
А чем дальше ты выйдешь на поверхность, тем быстрее проплывешь дистанцию, потому что под водой сопротивление ее телу меньше, чем на поверхности. Давно, еще когда никто не врубился в эту фишку, один русский проплывал под водой сорок-пятьдесят метров. Все только ртами хлопали, глядя, как он уделывает соперников на дистанции. И поделать с ним ничего не могли. В правилах ничего про это сказано не было. Феерия продолжалась больше года, пока не спохватились разные там комиссии. И длительность прохождения дистанции под водой ограничили.
Так что, если вы войдете Чересчур глубоко, то выплывете Чересчур далеко.
И вас снимут с дистанции.
Если свистка после старта не было, и вам не машут руками, значит, не было и фальшивого старта. Значит, можно плыть. И вы плывете.
Ряд пловцов, идущих дистанцию на спине, завораживает. Вспоминаешь белогвардейские цепи. Силуэты танков в зареве сражений Второй Мировой. Чем дольше ты плывешь, тем больше разгоняешься. И все разгоняются. Вы создаете волну, которая несет вас всех. Вы порождаете цунами. Вы создаете шторм. Вы как циклон. Как конная лава. Горе отставшему или тому, кто плывет с самого краю – его-то волна оттягивает назад.
Восемь спинистов, проходящих дистанцию в темпе…
Со стороны это выглядит, как заход вертолетов с моря в фильме "Апокалипсис".
Конечно, им не очень легко. Вертолеты идут на пределе возможностей, да и вьетнамцы не дремлют. В нос заливается вода, а если использовать зажим, то при поворотах голова раскалывается – это, чтоб его, давление. От поддельфинивания ноги немеют. Плечи выворачиваются. Ты задыхаешься, но благодаришь Бога за то, что выбрал именно спину. Тем, у кого лицо в воде, приходится еще хуже. Тебе тяжело. Но этого не видно. Это как корабль. Суета, черномазые потные механики, пар, обваренные руки, пробоины, ужас, помпы… Все это внизу. Под ватерлинией, или как называется эта штука, разделяющая корабль на ту часть, что над водой, и ту, что Под. Снаружи вы видите махину, которая легко и играючи несется. Рассекает.
Вот и пловцы – такие же.
И если вы думаете, что мне все это легко рассказывать, вы, чтоб вас, ошибаетесь. Потому что я рассказываю и одновременно проделываю все то, о чем вам говорю.
Прохожу дистанцию.
ххх
Главное в любой дистанции – ну, кроме самой короткой, которая всегда лотерея, и поэтому никогда мне интересна не была – не сдохнуть на второй половине.
Ради этого люди и тренируются в бассейнах, залах, рингах, стадионах, годами. Если ты в состоянии проделать вторую половину пути хотя бы чуть-чуть медленее, чем первую, – ну, а уж если так же, как и первую, то ты в дамках, – то дистанция пройдена правильно. И вот как раз с этим в последнее время у меня были проблемы.
Я приподнял плечо и пошел на поворот.
Гул.
Как и со многим другим проблемы, подумал я, перевернулся, и ушел в воду, на поворот.
Безмолвие.
Я толкнулся, и, отчаянно поддельфинивая, вышел на поверхность метрах в пятнадцати от бортика. Слабо, очень слабо. Гул.
Я заработал руками, и наступило безмолвие.
Первые пятьдесят метров я шел за 33 секунды, вторые – за 40.
Гул-безмолвие, безмолвие-гул.
Это был дерьмовый результат. Я мог бы зачастить, но это ничего не меняет. Машешь руками быстрее, а плывешь еще медленнее. Пришлось включать ноги, и выворачивать плечо чуть сильнее. Я работал им как веслом.
Третьи пятьдесят метров я прошел за сорок пять секунд.
Гул.
В принципе, можно было сходить с дистанции. Нет смысла продолжать попытку, если ты облажался, и это уже совершенно очевидно всем,
включая тебя. Продолжал я из-за упрямства. Гул.
Пошли последние пятьдесят метров.
На последнем участке надо выложиться. Это знают все. Пузатые дядьки в трениках говорят, глядя в телик: остался последний раунд, пусть выкладывается. Спортивные молодые люди, которые ходят в зал аж три раза в неделю, морщатся, объясняя подружкам, что бегун-ниггер должен был взорваться на последних метрах. Бездарные кретины в офисах пишут в интернете под рассказами писателей – "в концовке он сдал, а надо усилиться". И все в таком духе. Самое главное, они правы. Они правы, мать их так. На последних метрах и секундах надо взрываться. Это очевидно, это, блядь, совершенно ясно.
Неясно только, за счет чего.
Поэтому последние пятьдесят метров я прошел за пятьдесят секунд.
Итого вышло два тридцать восемь.
Коснувшись бортика, я ушел головой вниз, под воду. Все всегда так делают. Две тридцать восемь. Что-то около второго разряда. Срань. Воздуха не хватало. Но я не торопился выныривать. Безмолвие. Безмолвие, безмолвие.
Тем не менее, я вынырнул.
Безмолвие продолжалось. Я фыркнул, и подтянувшись, уселся на бортик. Над пустым открытым – это значит, что он без крыши – бассейном дымился пар. Небо было еще черным, бассейн освещали фонари. Вода, взбаламученная мной, успокаивалась. В воде, кроме меня, не было ни души. Еще бы.
Какой еще кретин припрется сюда в полпятого утра.
ххх
С чего все началось?
Я был жирным неудачником тридцати семи лет и подумывал о самоубийстве. Никаких эмоций. Все рационально. Плюсы этого поступка перевешивали преимущества жизни. Я уже почти решился, но, к счастью, в тот момент умерла моя московская бабушка. Я поехал на похороны, случайно выяснил, что никого больше у нас не осталось – ни у меня, ни у нее, – и, стало быть, я круглый сирота. Поэтому именно мне выпала честь продать ее квартиру за два дня до того, как меня прирезали бы те, кто претендовал на ее жилье. Я и продал. А после срочно вернулся в Кишинев.