Любой раскрасавец, если он слаб, он истинный урод, а больше ничего. Женщины, к примеру, это прекрасно понимали и во все времена неплохо жаловали полковника своим вниманием - совершенно лысого, с мясистым яйцевидным носом и с узкими глазками, а уж они-то знали толк в красоте.
В общем-то, в русской армии далеко не всегда был распространен этакий полковничий тип, но с некоторых пор он появился, и пора была эта несчастливой для России - война с Японией.
До этого русская армия терпела поражения шестьдесят лет назад, в Севастопольскую кампанию 1854 года, и вот они успели изгладиться из памяти полковников, в конце концов это было поражение благородное, монументы Севастопольской обороны стали монументами славы, ну а далее, в глубь истории, от Петра Первого, от Смутного времени никто от России ни кусочка не оторвал, она же являлась во многие места - и под Царьград, и в Берлин, и в Париж, и в Кушку, и в Порт-Артур.
И вот позор поражения на сопках Маньчжурии. Неожиданного и трагического.
Конечно, и всегда-то не все ладилось в русской армии в дальних и даже ближних ее походах, неразберихи и глупостей было через край, но дело все едино кончалось победой и глупости забывались, и в 1904 году тоже надеялись, что под самый конец русский солдатик с востреньким штыком выручит и тут.
Тут не выручил.
А тогда-то и явился вот этот до мозга костей полковник и объяснил поражение: его, такого профессионального, такого современного военного продукта, не было на сопках Маньчжурии, вот в чем все дело!
Он явился, и теперь все должно быть по-другому. Он явился не просто так, но с готовностью набраться дельного опыта у тех, кто этот опыт имел. Уже давно - с наполеоновских времен - не было войны всеевропейской, и новые русские полковники, а вероятно, и не только русские, чувствовали в этом ненормальность, опасную затяжку необходимых событий, беду чувствовали: ведь вот хотя бы и в России не воевали слишком давно, разленились, разболтались окончательно, дали много воли разным штатским, и что получилось? Получился позор - поражение от макак-япошек! А если и далее дело пойдет так же - газетки будут пописывать, дипломаты будут поезживать друг к другу, императоры, вместо того, чтобы энергично ссориться между собою, будут заниматься дрязгами внутригосударственными и тем самым подрывать основы собственной власти,- если дело пойдет таким образом, чего же можно ждать хорошего?
И вот наконец-то, наконец стало проясняться Франция и Германия должны схватиться между собою всерьез, намертво, а России грех прозевать - своевременно и с большою пользой для себя ей надо выбрать союзника. Исстари повелось, что Россия, что ни война, то и таскает из самого пекла каштаны для других, а тут наступала, кажется, ситуация, при которой, в разумении полковника, России не грех бы кое-что и выиграть от этой распри, затеянной слишком цивилизованной Европой.
И полковник безоговорочно выбрал себе союзника - Германию. "Неметчина" была, правда, ему ненавистна, однако же следовало чем-то поступиться, кроме того, Франция, тем более "англичанка", - это еще хуже. Это нечто совсем уж хитроумное, чуждое, слишком европейское, слишком зарвавшееся на чужое добро во всем, как есть во всем мире, и в союзе с Англией совершенно неизбежен обман русского простака. Нет, немцы все-таки проще, соседственнее, и хотя тоже во веки веков надували Россию, но это надувательство стало уже почти что своим, доморощенным и привычным.
К тому же полковник мог вступить в союз только монархистом, а бесчисленные фотографии кайзера Вильгельма при усах, при каске и холодном оружии этому душевному запросу полностью соответствовали.
Наш полковник, между прочим, к фотографиям был неравнодушен, фотоаппарат считал величайшим изобретением и досадовал, что его изобрели французы, а не русские или хотя бы немцы, рассматривая же иллюстрированные журналы, полагал, что занимается чрезвычайно важным делом: военный взгляд, полагал он, должен быстро и безошибочно угадывать, что за внешностью человека скрывается, какая сила. Какие намерения? Какие маневры? Точно так же и пейзаж любой местности рассматривал он с точки зрения возможностей маневрирования на ней воинских частей и подразделений.
Собственная внешность при таком взгляде на вещи ему, конечно, тоже не могла быть безразличной; и довольно долгое время он создавал рисунок самого себя - сначала отпускал усы, потом бородку или же занимался комбинацией того и другого в различных формах и сочетаниях, но вот однажды побрился наголо и с тех пор не допускал и намека какой-либо растительности на поверхности своей головы, а каждый тайком появившийся на темени, затылке и подбородке волосок подозревал в сознательном предательстве того облика, который он принял как единственно возможный для себя и как окончательное посвящение себя в военную профессию.
Оголенность его черепа достигала идеальности, высшего совершенства, и казалось, что были оголены сами кости черепной коробки, что на этих костях и в помине нет хотя бы самого крохотного клочка кожи, что полковничья голова выточена на токарном станке, и даже не в младенчестве, а где-то уже в зрелом возрасте, выточена из крепкого дерева, причем не вся сразу, а по частям. Эти части затем были слегка покрыты лаком и склеены между собой, швы склейки проступали и сейчас. Один из таких швов был как будто даже и не склеен, а сшит довольно толстой ниткой, нитка очень странно выглядела на дереве. Это был венечный шов, соединяющий кости затылка и темени.
И вот череп действительно стал не только характерной чертой внешности, но, кажется, и характером человека, и почему-то было очевидным, что этот небольшой упрямый и блестящий шарик ведет свое собственное вполне независимое существование на огромном шаре Земли.
Столь откровенно обнаженный и доступный любому взгляду со стороны полковничий череп вызывал, кроме того, желание окружающих заглянуть еще и внутрь него и тоже без особого труда разобраться во всем, что происходит там, внутри, в частности познакомиться с механизмом, который вырабатывает убеждение в безусловной необходимости полковничьего существования.
В общих чертах картина, вероятно, представилась бы следующей: мозговые клетки полковника были далеко не однообразны и не одинаковы, как это можно было с самого начала предположить, среди них обнаруживались и те, которые с истинным чувством не только способны были воспринять, но и достаточно изящно исполнить Четвертое скерцо Шопена, могли и еще кое-что в том же духе, однако же все они были построены повзводно и поротно, по четыре в ряд, все состояли в кадрах, в том самом чине и звании, в котором состоял их владелец, - никаких расхождений здесь не могло быть в принципе.
Между прочим, эта более чем своеобразная, а все равно гармония имела свое происхождение, то есть была полная возможность установить, продуктом каких внешних условий она является: она была антиподом ужасной неразберихи и того содома, который царил в мире повсюду, а в России особенно.
Вот так все эти социалисты и террористы, все философы и религиозные сектанты, все революционеры и толстовцы, все Аристотели и Надсоны, все бездари и гении, все меланхолики и воры натворили вокруг полковника такого, что в один прекрасный для него день он решил: плевать я хотел на всех на вас!
А если уже так решено, далее вполне логичным было бросить факультет с третьего курса да и постричься-побриться в военную службу, единственно порядочную, поскольку в сознании полковника уже в то время почти отождествились такие понятия, как порядочность и порядок. Равно как и беспорядок, отсутствие дисциплины и неорганизованность стали для него синонимами всяческого негодяйства, подлости и непорядочности.
Логика необычная для русского ума, но как раз в силу своей необычности и даже дефицитности притягательная.
Вот он чем, какими соображениями и убеждениями поблескивал нынче этот деревянно-полированный и круглый полковничий череп, в каком состоянии, неизменно ему присущем, он и сейчас находился.
Свет на него, на этот череп, падал тусклый, едва заметный, однако же он и в освещении не очень-то нуждался, поскольку самостоятельно излучал нечто вроде сияния.
Однако же - увы! - эта самостоятельность не выглядела ни героически, ни гордо, ни даже сколько-нибудь привлекательно, наоборот, подспудно было в ней что-то не совсем приятное.
Трагическое что-то было в ней, а этого добра вокруг и без того столько существовало повсюду, что трагедия становилась уже пошлостью и столь серой повседневностью, что дальше некуда. Так и происходило: в первый момент навстречу полковничьей уверенности хотелось улыбнуться, распахнуть объятия, но уже в следующий миг ощущалась эта самая трагичность. И не какая-нибудь отдаленная и всемирная, о той и речи нет, та сама собою разумеется - все умрем, все непременно будем там! - полковничья трагичность была сиюминутной... Вот-вот и свершится... Он сам об этом не догадывался. Зато другие, все другие участники нынешнего собрания, которых полковник послал к черту, догадывались вполне. У других, да еще у "бывших", опыт на этот счет был безукоризненный. Надежный опыт.
Ну, дело пока что было не в этом...
Итак, вскоре после событий 1905 года, после Цусимы и Мукдена, выбор полковником был сделан: воевать Россия должна на стороне Германии и Австрии против Англии и Франции. И не одни только строевые полковники выбор совершили, русский генеральный штаб придерживался той же ориентации, русская дипломатия - ее же, а русский и германский императоры были на "ты": милый Ники - милый Вилли.
Полковник лишь разрабатывал эту ориентацию в своем уме. Русские дивизии стянутся на западную границу, под сень великих крепостей - Варшавы, Ивангорода, - тут они экипируются, подучатся, в нужный момент союзники-немцы посадят их в чистенькие железнодорожные составы, для полковников обеспокоятся салон-вагонами и по строгому расписанию доставят всех в Эльзас-Лотарингию.
Отсюда уже начнется война, и серьезная: Верден и Бельфор - не баран чихнул, к тому же здесь самая пора начаться немецкому надувательству. Русские, само собой, окажутся в самом пекле, немецкие отборные части - на второстепенных направлениях, с которых, однако же, обеспечен марш на Париж. Так оно и случится: покуда русский генералитет будет спорить между собой о том, чей корпус первым вступит в Париж, покуда депеши пойдут в Санкт-Петербург и обратно, немцы уже будут маршировать перед Комеди Франсез, перед Бурбонским и Елисейским дворцами. Четко они отшагают, немцы, по парижским мостовым, на пятых этажах всех зданий будут дрожать стекла. Это они умеют!
Но... бог с ними, с немцами, ладно уж!
Русские солдатики сложат по этому поводу какие-нибудь поговорки с рифмой "Париж - шиш" и "шиш - Париж", среди полковников будет ходить с десяток анекдотов не для женщин на тему о том, как немец опередил русского в ночном парижском заведении, но затем выяснится, что он, то есть немец, все равно остался в дураках, и в конце концов французы сами объявят, что истинный над ними победитель вовсе не германская, а русская армия. Французам так приятнее и благороднее. Они немцев не любят. А уж историкам-то военным-то академикам сколько наслаждения - спорить о том, кто же все-таки по праву должен был первым войти в Париж?!
Вот так...
Вот так, но ведь осталась главная и пакостная виновница всех интриг на Земле - "англичанка"! Уж она-то, "англичанка", успеет предать легкомысленных французиков и без потерь эвакуировать свои войска и ящики с солдатскими сигаретами через Ла-Манш на берега туманной, грязной Темзы. Она, наверное, успеет еще и против России затеять интриги на персидской границе и в Туркестане.
Но тут, бог даст, на немецких же кораблях, да и не без помощи французов полковник тоже преодолеет Ла-Манш: чего не удалось Наполеону, удастся полковнику.
Русские офицеры в Англии?! Не бывало и не случалось такого. Потому что так не бывало никогда - так, должно быть, когда-нибудь по весне 1916 года, например, обдумывал вопрос со стратегической точки зрения наш полковник. В Англии он не бывал, не довелось, уж очень заметны оказались бы русские на островах Альбиона, а вот в Париж и в Эльзас-Лотарингию летом 1911-го в отпуск, полностью за свой собственный счет, он съездил, поглядел - надо было хоть бегло, но познакомиться с театром предстоящих военных действий. И с француженками в белых передничках тоже.
Немецкий он изучил, чтобы не очень-то могли его надуть будущие коллеги, чтобы в оригинале проштудировать Клаузевица, Мольтке-старшего и даже Бисмарка. А как же - монархист и к тому же призывал своих соотечественников водиться с Россией осторожнее, умирая, будто бы показывал левой ногой на Восток и грозил пальцем: туда не ходить, воевать только на один фронт, то есть на Западе.
Выбор такого же рода был сделан чуть ли не всем кадровым русским офицерством, кажется, один только морской офицер, герой Порт-Артура по фамилии Колчак, предсказывал обратное, что, мол, Россия будет воевать на стороне Англии и Франции против Германии и что надо с учетом этого восстанавливать военный флот, разгромленный под Цусимой, подводный и минно-заградительный в первую очередь, чтобы обороняться от немцев, поскольку флотом дальнего действия обладает союзная Англия.
И надо же - вот несправедливость, вот варварство и мерзость! - Колчак-то угадал! Он, когда отстаивал свой проект нового флота в Государственной думе, кто только его не поднимал на смех - и думцы, и армейские и флотские офицеры,- и вдруг он прав?
И вот уже русские воюют с Германией на своей территории, а это очень неприятно, так обмануться!
Да что он, полковник, в самом-то деле, не видел, что ли, русских разваленных деревушек с неопрятными и невеселыми солдатками? Которые о белых передничках и понятия не имеют?! Это вместо Эльзаса-то и Лотарингии?
Служба есть служба, и воевал полковник с немцами добросовестно, а на австрийском фронте под началом Брусилова так и вовсе хорошо: начиная бой по Клаузевицу, кончал черт знает как и по-каковски, ни с того ни с сего отступая, так что противник не может догадаться, что это - подлинное отступление или ловушка, и тоже ни с того ни с сего бросаясь в атаку.
Это у Брусилова водилось: наступать сразу в нескольких направлениях, а какое из них главное, этого противнику понять не дано, и сутки, и двое, и того больше, вот и держи на всем фронте оборону и резервы.
Воюя таким образом, полковник продолжал глубоко уважать своего противника немца, союзникам же не доверял ни капли и, случалось, читая сводки с Западного фронта, торжествовал, если немцы били французов: так им и надо! Так им и надо за то, что в первые дни войны закричали: "Караул! Спасите!" - и русская армия устремилась в Пруссию и потеряла два корпуса, но спасла-таки Париж, однако не прошло нескольких месяцев, как снова: "Спасите!", и Брусилов идет в Галицию, и так едва ли не всю войну, а в то же самое время несколько сот тысяч винтовок жалели союзники для русской армии, об артиллерийских снарядах и говорить нечего... Английские рабочие слали в свою действующую армию патроны без счета, на каждом ящике надпись: "Не жалейте этих игрушек, товарищи, пришлем еще!" А для русских так лишней обоймы не находилось, и вот Иван шел в сражение с пятью патронами в подсумке, а выстрелил молодой солдатик так себе, бесцельно - и очень просто мог схлопотать себе за это от унтера по морде! "Нет,- думал полковник,- немцы никогда бы и ни в коем случае со своими союзниками так не сделали, так неаккуратно! Ведь вот союзную Турцию они снабжали всем необходимым и в беде не бросали? И Австро-Венгрию вызволяли из катастроф?! Плохой союзник хуже противника, это тот же Александр Васильевич Суворов испытал".
Плохой, бесчестный союзник пакостит тебе жизнь не только во время войны, но и много спустя после нее.
Русская революция? Только из-за союзников, которые обманули русскую армию, а через это в ней возникла анархия.
Табака нет? А вот воевали бы на стороне Германии и покуривали бы турецкий табак!
Инфлюэнца, грипп, повальная эпидемия? Тоже так и называется - "английская болезнь"!
Хотя "французская болезнь" еще хуже, но с французов какой спрос? Французы одни уступили бы, никогда и не сунулись бы против Германии, так что опять же "англичанка" виновата!
Пришлось полковнику повоевать и в Сибири под началом - кто бы мог угадать! - того самого Колчака, который был за союз с Антантой, был "верховным правителем" всей России и по английскому же наущению признал Временное правительство социалистов! Тех самых, которые устроили революцию!
Это надо же было додуматься: адмирал русского флота, герой Порт-Артура и Трапезунда различает социалистов - с эсерами он заодно, против большевиков воюет?!
Да что он, Колчак, сам по себе, что ли, дошел до такой ахинеи?! Никогда в жизни - опять-таки наущение "англичанки"! Ллойд-Джорджа, вот кого!
Итак, полковнику был ясен весь мир в его причинах и следствиях, в аргументах и функциях: все нынешние беды человечества, а России прежде всего суть производные от Англии!
Взять хотя бы большевиков.
Но и большевики все равно лучше англичан уже потому, что о них говорят, будто они в сговоре с немцами. Значит, правильно сообразили, с кем стоит сговариваться!
Или вот: в Архангельске англичане помогали союзной России и в Мурманске, и в Одессе, и в Сибирь прислали генерала Нокса - и что? Убежали, едва только этого потребовали их же собственные парламенты. А немцы? Те помогали белогвардейцам до конца. Себя не забыли насчет украинского хлебушка и мяса, но ведь помогали же!
Не выпало полковнику поучить уму-разуму Великую Британию, нет, не выпало - обидно до слез!
Ну, ничего, бог милостив! И не последняя это война. Все-таки кто-нибудь да спихнет большевиков, какой-то удачливый генерал, может, они сами себе сломают шею, важно не это, а другое - возродить русскую армию. Умудренная опытом, научившаяся выбирать себе союзников и быть вполне самостоятельной при толковом монархе, недосягаемом для гришек распутиных, эта армия будет иметь четыре-пять тысяч точно таких же, как сам он, полковников, и вот они-то доведут дело до конца - научат Британию скромности! Поставят ее на свое место! Приблизительно таким же способом, каким в свое время Алексей Михайлович поставил на свое место Польшу, Петр Алексеевич - Швецию, Румянцев - Пруссию, Суворов и Ушаков - Турцию, Кутузов - Францию и Скобелев - Турцию вторично, а может быть, и на третий уже раз.
А это самое главное, чтобы все находилось на своих местах.
Положим, что Россия действительно ставит на свое место Англию и процветает, в Европе делит первое место с Германией, и тогда что? Тогда ни один социалист и не пикнет о революции, кому-то она нужна в процветающей и могущественной державе? В той же Англии никто о ней ведь и не помышляет. Революция и социалисты - это от бедности и от слабой армии, которая не в состоянии обеспечить своему государству надлежащее место в мире, вот что надо понять раз и навсегда!