- Шлюха, - выдавила она. - Гленда умрет со смеху, когда я ей расскажу.
- Что?
- Ты хотел заплатить мне за то, чтобы я полежала рядом с тобой. - Она вытерла глаза. - Тебе повезло, что у меня легкий характер, Алберт. Предложи ты такое кому другому - оказался бы в полном дерьме.
- Если не хочешь, дело твое, - сказал я, начиная злиться. - Только, пожалуйста, не надо считать меня идиотом. Я же видел, как сюда приходили мужчины.
- Алберт, ты ни хрена не понял. Я не торгую своим телом.
- Не торгуешь?
- Да нет же! Я продаю наркотики.
- О господи. - Это все, что я мог сказать.
- Черт возьми, да вся улица об этом знает. Ко мне все приходят за товаром. Я продаю даже тем, кто живет в большом доме на углу, за высоким железным забором.
Я закрыл лицо руками.
- Господи. Извини.
- Ничего, - улыбнулась она. - Ты просто не так понял.
- О господи, - повторил я.
- Не переживай. Теперь ты все знаешь, Алберт. Итак, тебе чего-нибудь нужно? У меня есть снотворное, болеутоляющее, успокоительное и таблетки, чтобы поднять настроение. Их привозят из Мексики. В аптеке дороже выйдет.
- Не надо мне ничего. Я выпил воды, все в порядке.
- У меня еще слабая травка есть. Улучшает аппетит. Если хочешь задержаться в этом мире, тебе стоит набрать вес. Наш город не для худышек. Здесь выживают крупные ребята.
Я задумался над ее словами.
- Ты говоришь о марихуане?
- Ага.
- Ну, тогда я вот что тебе скажу. Я куплю у тебя марихуану.
- Косяк?
- Конечно, - кивнул я. - Косяк. Почему бы и нет.
- Да ладно тебе, Алберт. Что такое один жалкий косяк? Мне ведь счета надо оплачивать.
- У меня всего двадцатка. На это можно купить косяк?
Я вытащил банкноту из кармана.
- Что-нибудь придумаем, - сказала Кэрол, забирая у меня деньги.
Потом она сунула руку под матрас, достала пластиковый контейнер, полный пакетиков марихуаны, и отсыпала немного из одного пакетика. Села на стул рядом с кроватью и, так как бумаги для самокруток у нее не было, высыпала содержимое обычной сигареты и принялась набивать травку в опустевшую трубочку.
- Можно тебя кое о чем спросить? - обратился я к ней.
- Все зависит от того, о чем ты хочешь спросить.
- Что случилось с твоим глазом?
- Я им плохо вижу. Различаю свет, тень и больше ничего.
- Понятно, но что с ним все-таки случилось?
Она притихла.
- Травма головы, - ответила Кэрол погодя. - Отслоение сетчатки.
- И отчего же она отслоилась?
- Если честно, от пули, - вздохнула Кэрол. - Двадцать второго калибра. Муж выстрелил в меня. Во всяком случае, мне так сказали.
Она протянула мне косяк. Плотно набитый косяк за двадцать долларов.
- После тебя, Кэрол.
Она пожала плечами.
- Только слегка затянусь.
Она прикурила от спички и хорошенько затянулась.
- Что значит - "так сказали"? Ты не думаешь, что он в тебя выстрелил?
- Если честно, с таким же успехом я сама могла выстрелить. Помню, что в какой-то момент я точно держала в руке пистолет.
- Для человека, подучившего пулю в голову, ты выглядишь замечательно.
- Когда это только произошло, я выглядела совсем не замечательно. Глаз раздулся, как баскетбольный мяч. Знаешь, что творилось в больнице? Я сидела вот так, кровь текла здесь и здесь, и получался идеальный крест. Все медсестры и санитары прибежали посмотреть на него, словно это было какое-то божественное чудо. Но тогда в больнице я о Боге не думала и сейчас не думаю.
Она передала мне косяк. Я затянулся.
- О чем ты думала в тот момент? - спросил я, когда откашлялся.
- Я была немного не в себе и очень хотела узнать, каково это - получить пулю в голову. Что ты чувствуешь, когда к твоему лицу на большой скорости прикасается такая маленькая штучка. Если бы она летела медленно, ничего бы не случилось. Все дело в скорости.
В комнате стало очень тихо.
- Знаешь, а ведь это забавно, что ты получила пулю в голову.
Кэрол прищурилась.
- Да, это охренеть как весело.
- Да нет, я хочу сказать: забавно - мы с тобой вроде как друзья по несчастью, Кэрол. В меня тоже стреляли.
- Не врешь?
- Не вру. В Германии. Во время войны. Вот, посмотри.
Я оттянул воротник, чтобы Кэрол посмотрела на след от моей раны. Это ее явно заинтересовало. Она наклонилась и пару раз нежно провела пальцами по шраму. Потом вернула воротник на место и расправила его.
- В тебя стреляли немцы?
- Нет, - я покачал головой. - Это был мой сержант. В самом конце войны. У нас почти ничего не осталось - ни артиллерии, ни тяжелого вооружения, но он почему-то гнал нас через Эльбу, где в то время шли основные бои. Я сказал, что мы будем полными идиотами, если сунемся туда без поддержки артиллерии, и я подчиняться его приказу не собираюсь. И тут он в меня стреляет. Я говорю: "Господи, я еще жив?" Когда вышел из госпиталя, Трумэн уже успел сбросить бомбы на японцев.
Кэрол улыбнулась. Оказалось, что у нее очень белые и ровные зубы.
- Ты человек верующий, Алберт?
Я попытался подумать над ее словами, но мысли упорно разбегались. Травка успела изрядно поработать над моей головой. Я пожал плечами. Прикосновение рубашки к коже ощущалось совершенно по-новому, так что я пожал плечами еще раз, чтобы проверить.
- Конечно, - наконец ответил я на вопрос Кэрол. - Бог - отличный парень. Он мне нравится.
И я снова услышал прекрасный смех Кэрол.
- Ты была права насчет этой травки, - сказал я спустя пару минут. - От нее действительно ужасно хочется есть.
- Ты голоден?
- О да, - ответил я.
- На меня не смотри, - сказала Кэрол. - Некогда мне сейчас готовить. У меня сегодня рабочий день.
- А как насчет него?
- Насчет чего?
- Насчет помидора. Мы могли бы его съесть. На вид спелый.
- Ты хочешь съесть мой помидор?
- Да.
Она подошла к окну, сорвала помидор с куста и протянула мне.
- А ты не будешь?
- Нет. Потом где-нибудь в городе перекушу.
Я впился зубами в помидор. Изумительный вкус, с сильным ароматом зелени. В нем было столько сока, что Кэрол остановила меня и пошла за полотенцем. Сок тек по подбородку. Я чувствовал, как намокает и тяжелеет борода, но мне было все равно.
Я почти доел помидор, когда Кэрол позвала меня к открытому окну. Шарлотта только что вернулась домой. Она стояла на крыльце рядом с моим пустым креслом, держа в руках бумажный пакет, и высматривала меня на улице.
- Это твоя дочь?
- Да, это она, - ответил я.
Шарлотта начала звать меня, причем так громко, словно у нее был невидимый мегафон.
Кэрол будто не слышала ее. Она держала в руках то, что осталось от нашего косяка.
- Еще хочешь? - спросила она.
- Нет, спасибо.
Она облизнула пальцы, покрутила косяк в пальцах, потом сунула его в рот и проглотила.
Шарлотта снова принялась звать меня.
- Не собираешься сообщить ей, где ты? - поинтересовалась Кэрол.
Я положил руки на подоконник и подставил голову полуденному солнцу. Ветер обдувал мокрые губы и подбородок.
- Эй! - крикнул я дочери. - Эй, Шарлотта, посмотри сюда!
Дикая Америка
Перевод К. Артамоновой
Позвякивание колокольчика на ошейнике кота разбудило Джейси. Кот что-то принес ей: это был птенец голубя, которого он выкрал из гнезда, изрядно потрепал и уложил на ее наволочку. Птенец был розовый, полупрозрачный, с малиновыми щеками и бледно-лиловыми овалами вокруг глаз. Он был похож на обваренный ластик, который мечтает однажды превратиться в проститутку. Джейси вскрикнула, подскочила и выбежала в ванную, захлопнув за собой дверь, чтобы кот не вышел из комнаты. Она надеялась, что он съест птицу раньше, чем придется снова на нее посмотреть.
Полдвенадцатого. Мать будет пересчитывать таблетки в своей аптеке до восьми вечера. А значит, Джейси придется провести день с двоюродной сестрой Майей, которая жила у них эту неделю. Четыре дня назад Майя приехала в Шарлотт из своего горного поселка, чтобы повидаться с родственниками перед отбытием в бесплатную государственную школу для лучших молодых танцоров штата.
Джейси казалось, что Майя здесь уже слишком долго. В детстве они с радостью проводили вместе почти каждое лето. Вдвоем стойко переносили все напасти детского летнего лагеря, вылавливали тритонов из горных озер и воровали шоколад и губную помаду из магазинов по всему Шарлотту, а чуть позже - вино и обезболивающие из запасов несчастной матери Майи. Они отрабатывали друг на дружке первые поцелуи, просто чтобы попрактиковаться, а одним летом - тогда Джейси было десять - они съели засохшие корки с коленей друг друга, чтобы скрепить уговор когда-нибудь поселиться со своими семьями в одном доме на побережье Южной Каролины.
Но союз, заключенный на "корковом" обеде, потерял силу, когда половое созревание провело разграничительную черту в судьбах девочек. За три недели до шестнадцатилетия Майя выглядела как длинноногий высоченный богомол и была подающей надежды балериной с королевской осанкой, а Джейси все еще ходила с прыщавым лбом и подбородком, и ее фигура смахивала на банку с солеными огурцами. Майя вздыхала по Рудольфу Нуриеву и часто жаловалась, как трудно любить умершего человека. О будущей профессии она говорила языком нью-йоркской критики: "Так сложно установить равновесие между точностью и выразительностью", - для Джейси подобные разговоры были столь же непостижимы, как брачные песни китов. Майя берегла бесценные суставы в коленях и щиколотках, повторяя: "Я никогда не прощу себя, если придется вернуться в модельный бизнес", - к тому времени она снялась для рекламных проспектов местной сети универмагов.
Правда, Джейси тоже не была обделена талантами. Она пела сильным уверенным контральто, никогда не фальшивя. Как-то на шкальном концерте она исполнила гимн "Земляничное вино" с такой тоской и страстью, что учительница физкультуры, седовласая горгулья, которую волновало только то, что "мышцы работают путем сокращений", утирала слезы. Ну и что? При этом Джейси не кричала на каждом углу, что скоро весь Манхэттен или Нашвилл будет мечтать только о том, чтобы послушать ее. Нет, она собиралась спокойно работать в фармацевтике или физиотерапии и петь только иногда дома - если вдруг будущий муж будет неплохо играть на гитаре. И если Майе суждено было воспарить над колючими зарослями жизни, то Джейси не стыдилась стать честным маленьким валуном, катящимся прямо по колючкам.
Возможно, это были последние летние каникулы, которые кузины проводили вместе, но, несмотря на это, Майя до обидного мало общалась с Джейси. Майя уже отвергла такие общие занятия, как: покататься на коньках в торговом центре, посмотреть кино, сходить на тайную пивную вечеринку у соседей через два дома, пробежаться по магазинам и поглядеть, как волонтерская пожарная команда подожгла заброшенный дом и потом залила его из шланга.
Казалось, Майя считает все развлечения Шарлотта невыносимой провинциальной скукотищей - а ведь в ее родном городке, еще меньшем, чем Шарлотт, не было вообще ничего, кроме железной дороги, пары десятков деревенских жителей, рабочих и нескольких собак. Ну что поделаешь с таким человеком? С ней и поговорить-то не о чем, пусть уж скорее наступит понедельник, и она уедет в свою танцевальную школу - так решила Джейси, спускаясь на первый этаж.
На нагретой солнцем душной веранде Джейси улеглась на кушетку. Ей нравился затхлый запах теплого покрывала.
Джейси решила пролежать на нем до тех пор, пока не приедет отец и не повезет ее ужинать. Раз в две недели он приезжал навестить ее из города Саутерн-Пайнс, где жил с женой. Джейси еще не до конца оправилась от пяти лет бурной ненависти, которую испытывала к отцу после развода родителей. В самый сложный период их отношений, два года назад, Джейси даже пыталась заколоть тихого отца пилкой для ногтей. История получила огласку, и по сей день дальние родственники считали Джейси обузой семьи, девочкой с нездоровой психикой, которой суждено прожить несчастную жизнь в бедности, - хотя Джейси хорошо училась и два года подряд попадала в престижный список школьных отличников. И на отца она больше не нападала. Когда ненависть перестает быть развлечением, она начинает утомлять - и теперь у Джейси не было на нее сил. Да и на самом деле отец не сделал ничего плохого, разве что женился на рослой хриплоголосой женщине, которая постоянно ходила в рейтузах, очень подходящих ее армейской манере держаться.
Джейси ждала сегодняшней встречи с отцом. Она надеялась уговорить его поехать в ресторан "Кроудэдди", тогда можно было бы заказать любимого цыпленка под соусом каюн.
Джейси включила телевизор. Показывали гольф, опять гольф, сериал "Мамина семья" и программу "Дикая Америка". Ведущий Марти Стауффер в своей обычной манере трогал голыми руками какие-то отвратительные и вместе с тем любопытные "дары природы" - на этот раз перед ним была горка из свежесодранной бархатистой кожи с рогов лося. В ней виднелись сосуды. Все вместе было похоже на клочки ковра, на котором недавно кого-то зарезали.
- Хорошо же ты устроилась, уютно так, - сказала Майя, выйдя на веранду в четверть двенадцатого. Она была одета в новом стиле: вся закутанная в полупрозрачные шарфики и шали, как певица Стиви Никс. В одной руке у нее был носовой платок, в другой пачка сигарет "Vantage". Майя курила не таясь. И никто не делал ей замечаний, потому что в ее профессии сигарету считали чем-то вроде витаминки. Майя зевнула и стала зачесывать волосы в пучок. Волосы были густые и спускались ниже талии - она часто жаловалась, как с ними тяжело, и тут же заявляла, что собирается пожертвовать их фирме, которая делает парики для раковых больных. На самом деле то, что волосы Майи до сих пор ни разу не загорелись, было чудом - если учесть, как небрежно она их закалывала, оставляя свободные прядки, которые постоянно находились в опасной близости к тлеющему концу ее сигареты.
- У меня в постели мертвая птица, - сказала Джейси, не отрывая взгляда от экрана.
Майя вопросительно посмотрела на нее:
- Такого выражения я раньше не слышала - это что-то новое? И что оно значит?
- Что у меня в постели мертвая птица.
- Правда? Прямо сейчас?
- Да.
- Какая птица?
- Грязная, - ответила Джейси. - Гадкий мокрый птенец.
- Можно посмотреть?
- Нет, - сказала Джейси.
- Почему нет?
- Потому что Пушок заперт там в комнате. Я не выпущу его, пока он не съест птенца.
- Ах ты умничка.
- Иногда бываю, - сказала Джейси.
Майя смутилась. Она усмехнулась каким-то сдавленным неловким смешком. Джейси с удовольствием отметила, что Майя почувствовала укол ее безразличия.
Словно от внезапного приступа простуды, Майя разразилась духовой сюитой чихов.
- Прошу прощения, - сказала она. - Отчего-то у меня здесь появляется насморк.
Джейси прощелкала все каналы и вернулась к Стауфферу, все еще ощупывающему кошмарный бархат.
- Попробуй не дышать, - сказала она.
- М-м-м, хорошо, - ответила Майя. - Так ты просто оставила ее там? Птицу?
- Да.
- Могу выбросить ее, если хочешь. Я не боюсь мертвых животных.
- Пусть Пушок с ней разбирается, - сказала Джейси.
Внезапная мягкость Майи заставила Джейси почувствовать себя глупой малолеткой.
- Есть будешь?
Майя ответила, что она не против перекусить, и Джейси отправилась на кухню изобретать сытный гурманский завтрак на двоих. Она взбила вилкой яйца с чеддером и отковыряла масляным ножом заиндевелый брусок стейка, вмерзший в лед на дне морозилки. С грохотом бросив его на сковородку, Джейси стала обжаривать его на сильном огне, пока мясо не начало сворачиваться и дымиться. Тогда она щедро залила его красным вином из открытой бутылки.
- О боже, - застонала Майя, нагнувшись над своей тарелкой, хотя кусочек говядины, который она отправила в рот, был не больше фишки домино. - Джейс, я никогда ничего вкуснее не ела.
- Еще много осталось, - сказала Джейси, смакуя пробный кусок.
- Ой, лучше я не буду больше, - сказала Майя, чем могла бы обидеть Джейси, если бы не призналась смущенно, что, хотя она очень любит говядину, ей после такого пиршества не слезть с "фаянсового друга".
Джейси с аппетитом доела стейк, а Майя позавтракала в итоге овсяными хлебцами, слегка смазанными маслом из кешью, - эту еду она специально привезла с собой из дома.
Следующие сорок пять минут девочки пролежали на кушетке, обсуждая, как лучшие подружки, поведение своих одиноких матерей и недостатки своих отцов и их жен. Они говорили о рок-н-ролле, шампуне и новой безобразной модели ведерок для охлаждения вина, которые продавались в крупнейших магазинах города. Потом Майя взглянула на медные карманные часы, которые в то время ей очень нравились.
Она сказала:
- О, черт. Джейс, как думаешь, тетя Джун не будет против, если я позвоню в Чарльстон? Мне надо. Я могу оставить ей несколько баксов.
- А кто у тебя в Чарльстоне?
- Да парень один, Дуг, - Майя объяснила, что он тоже модель, прошлой весной они вместе снимались на морском побережье для рекламы спортивного магазина в Миртл-Бич.
Майя сунула руку в гватемальскую сумку, с которой не расставалась, и вынула фотографию загорелого молодого человека с ожерельем из ракушек каури на шее, стоящего на пляже. Белые, словно ненатуральные, зубы, большие водянистые глаза, как у мула, выглядывающие из-под темных, взъерошенных, жестких от морской соли волос. Он был так красив, что Джейси перевернула фотографию - хотела убедиться, что она не вырезана из журнала.
- Это твой бойфренд? - спросила Джейси.
- Ну, он именно так считает, - сказала Майя. - Он несколько раз приезжал повидаться со мной. В августе хочет взять меня с собой на фестиваль "Горящий человек". Он постоянно рассказывает мне, что в Неваде можно жениться в шестнадцать лет. Не знаю, сколько раз я говорила ему "нет" - он будто не понимает. Привязался - не отделаешься.
Джейси все еще сжимала фото в руках:
- Блин, Майя… Некоторые ноги бы себе поотрубали, если бы им за это такого красавчика дали.
- Он хорошенький, но туповатый, - вздохнула Майя. - Я как-то сказала ему, что хотела бы попасть в отряд миротворцев в Суринаме, а он спросил, остались ли еще тигры в Африке.