Перестройка ситуации не изменила, зато приоткрылся "железный занавес" и советские немцы стали потихоньку собираться на землю своих далёких предков, в фатерлянд. Одна, вторая семья уехали... Когда Союз рухнул, жить и работать в колхозе стало совсем не в моготу, а уходить в фермеры... в Сибири, тем более для немцев это оказалось очень сложно. Засобирались в Германию и Швайгерты. Но, пока суть да дело подошла пора служить в Армии сыну Эдуарда Виктору. Пришлось ждать, когда он отслужит. А служил он на Дальнем Востоке, в погранвойсках...
4
Ефрейтор Виктор Швайгерт вместе с начальником заставы совершали контрольный обход расположенных на границе "секретов". Начальник - молодой старший лейтенант... Да, да на майорскую должность, на заставу, на такой сложной границе как китайская, назначили старлея...
Назначили не потому, что был он какой-то особенный или блатной... Просто ставить больше оказалось некого. После развала Союза с офицерами в погранвойсках, особенно на заставах стало туго. Ведь мест, где "погранцам" служить было престижно, относительно спокойно и тепло: границы с Польшей, Чехословакией, Венгрией, Румынией... Этих границ не стало. Единственной "человеческой" границей остались рубежи с Финляндией и Норвегией... но там приходилось, что называется "сопли морозить". Тем более никто не хотел "гнить" на вновьобразованных южных границах с бывшими "братьями", и традиционно "тяжких" границах с Монголией и Китаем. К тому же социальный и материальный статус офицера в девяностые годы настолько упал, что в военные училища при конкурсе полчеловека на место приходилось уже не отбирать, а брать под ряд... и пытаться сделать из них офицеров. Но из плохого полена и Буратино не получится.
Во время обхода старлей с ефрейтором спугнули двух нарушителей с китайской стороны. Они перешли пограничную речку, чтобы ловить лягушек, являющихся в Китае дорогим ресторанным деликатесом. Своих они почти всех уже переловили и съели... Нарушители побежали в разные стороны. Начальник заставы приказал ефрейтору преследовать одного, а сам устремился за вторым...
Ефрейтор Швайгерт догнал своего нарушителя у самого брода. Действуя строго по уставу, он сделал предупредительный выстрел в верх, заставив китайца остановиться... Когда тот повернулся и что-то бормоча стал приближаться, держа одну руку за спиной, ефрейтор не стал играться в героизм, а дал короткую очередь по ногам нарушителя. Тот взвыл, упал и выронил нож. Швайгерт связал ему руки и только после этого перевязал...
Начальника заставы нашли на следующий день... Он был обезоружен и убит... убит из своего же пистолета...
Старший сержант Андрей Швайгерт уволился в 1998 году, а в 2000-м вся семья преодолев массу препонов в основном из-за того, что Виктор как бывший солдат Российской Армии, будто бы мог являться носителем каких-то страшных государственных тайн... Но времена были уже не советские, с Германией отношения хорошие и Швайгертов в конце-концов выпустили...
5
- ...Значит уезжаете?- Шутов вытирал слезившиеся не то от воспоминаний, не то от болезни глаза.
- Да... вот так. Брат уже пять лет как под Ганновером живёт, нас ждёт,- Эдуард такой же мосластый, как и в молодости, указал на расположившихся в зале ожидания своё семейство, жену по-сельски крепко сколоченную немку и трёх детей, сына, копия отец, и двух дочерей, значительно более хрупких и миловидных чем мать.
- А вы кого-то встречаете... или провожаете?
- Да... дочь вот проводил... Она со своей семьёй за границу поехали, в отпуск
- Сколько лет прошло... я вашу дочь ещё девочкой помню. Я же на школьной машине часто с ней ездил, она в школу, а нас на рыбзавод работать возили...- Эдуард с удовольствием вспоминал эпизоды своей службы... - А как супруга ваша?
- Да болеет... вот даже дочь не смогла проводить, мне одному пришлось. Мы то уж старики... А почему уезжаете-то... что плохо стало на Родине?- осторожно осведомился Шутов.
- Не хотели мы ехать... а надо,- Эдуард смущённо замолчал, улыбка сползла с его лица.
- Понимаю,- тяжело вздохнул Шутов.- Не хочешь, чтобы твои дети также как и ты вторым сортом себя чувствовали? Но ведь не все же так к вам относятся, ты же знаешь?...
- Не все, но таких как вы, по пальцам перечесть,- опустив глаза, тихо ответил Эдуард.
- Ну что ж тут поделать... ты не думай, я всё понимаю. Это всё пропаганда проклятая, как завели шарманку после войны, после сорок пятого, так до сих пор остановить не могут.. Раз немец так сволочь, фашист... Народ у нас больно уж на пропаганду падок... – Шутов словно оправдывался перед Эдуардом.- Моя бы воля, я бы всё сделал, все условия вам... Извини, такая уж у нас страна, труд здесь никогда в почёте не был, а вот бандиты... про них всегда песни слагали. Эх моя бы воля,- Шутов ссутулился и сразу из молодцеватого отставника превратился в немощного старика...
В глазах старого служаки стояли слёзы, сквозь них он наблюдал, как его солдат и другие немцы уезжали из Шереметьева. А через Внуково, Домодедово, аэропорты многих российских городов, железнодорожные вокзалы, по автодорогам в Россию с юга им на смену валом валили другие нерусские люди. Только вот в отличие от русских немцев честно работать здесь, любить и защищать эту страну… В общем, это были совсем другие люди.
ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ЛИТЕРНЫЙ
Московские электрички достигали эту станцию уже на излёте. Преодолев полторы сотни вёрст, они выплёскивали здесь своих последних пассажиров, и устало плелись на запасной путь, в отстой, чтобы, переждав часа два-три пуститься в обратный путь...
Среди немногочисленных пассажиров на платформу неуверенно ступил представительный грузный старик с внушительной колодкой орденских планок на пиджаке. В глаза, прежде всего, бросалась эта колодка, ведь в 2001 году в живых оставалось совсем немного истинных участников второй мировой войны, а столько наград можно заслужить только на ней. "Параметры" колодки были следующие: четыре на шесть, то есть соответствовали двадцати четырём наградам. Причём те, кто понимали толк в этих разноцветных полосках, без труда определили бы, что три первых места занимали планки цветов ордена Славы... То есть, старик являлся полным кавалером этого солдатского ордена, что приравнивалось к званию Героя Советского Союза.
Опираясь на палку, старик сошёл с платформы, предварительно пропустив спешащих, суетящихся более молодых пассажиров. По всему чувствовалось, что сюда он попал впервые. Сначала старик направился в двухэтажное здание, где размещалась диспетчерская и станционная администрация. Оттуда вышел довольно быстро, чем-то явно недовольный и пошёл в посёлок, раскинувшийся сразу за станцией.
В конце лета, после необычной для центра России почти двухмесячной жары установились прохладные пасмурные дни. Посёлок под стать погоде смотрелся серым, хмурым. Его жители вступили в двадцать первый век не зная, что такое горячая вода в кране, тёплый туалет, здесь жили даже в построенных полвека назад сталинских бараках, некое подобие асфальта имелось только на центральной улице, вблизи здания поселковой администрации.
Старик останавливал встречных, о чём-то спрашивал... Видимо, никто не мог ответить на его вопросы, все, к кому он обращался, глядели на него недоумённо, отрицательно качали головами. Наконец, примерно после десятка неудач, он адресовал свой вопрос женщине лет пятидесяти. Та, подумав, куда-то повела его. Они свернула в проулок с разбитой колёсным трактором грунтовкой, и женщина указала на небольшой дом с палисадником, огороженный некогда ажурным, под "волну", а теперь накренившимся забором из высокого штакетника. Дом оказался под стать забору – он осел на один бок, но, тем не менее, смотрелся ещё достаточно крепким.
- Вот, заходите... Хозяина зовут Захар Фёдорович. Он здесь самый старый и всю жизнь на железной дороге проработал, старше его не найдёте,- сказала женщина.
- Спасибо вам... А собаки нет?- боязливо осведомился орденоносец.
- Да что вы... Заходите не бойтесь,- женщина скосила глаза на "колодку" ветерана. Она, по всему, удивлялась, как может человек, удостоенный стольких наград бояться какой-то собаки.
Старик осторожно вошёл. Во дворе чисто, от калитки к дому вела выложенная плитками дорожка. Он долго напрягая слабые глаза искал кнопку звонка на двери, но так и не нашёл. Постучал... потом сильнее. В доме возникло какое-то движение.
- Кто там,- послышался старческий женский голос.
- Эээ... кхе-кхе,- прокашлялся старик.- Извините... Я это... Я бы хотел с Захаром Фёдоровичем поговорить.
Дверь не отворилась, но занавеска на террасе откинулась, и кто-то оттуда на него смотрел. Рассматривание затянулось, и старик почувствовал себя неловко.
- Я его надолго не задержу... мне хотелось бы...
- Он в огороде... на задах, у бани. Дом обойдёте, и прямо по дорожке идите до бани,- послышался голос из-за так и не открывшейся двери.
- Чёрти что,- негромко чертыхнулся старик, и пошёл мимо дома в огород, разделённый на аккуратные грядки с уже начавшей желтеть разнообразной растительностью.
Старика, с рождения городского жителя, огородная флора не занимала. Хозяина он действительно нашёл в дальнем углу огорода у старой, но крепкой, как и дом, баньки. Тот выходил из её распахнутой двери, держа в руках блюдо с древесной золой, сделанное из большой консервной банки. По всему, он чистил печку.
- Здравствуйте! Вы Захар Фёдорович!?
Хозяин приблизительно того же возраста что и гость, но в отличие от городского старика, малоподвижного, чрезмерно располневшего, он был сухой, жилистый, устойчиво стоящий на своих кривоватых ногах без помощи палки.
- Ну, я,- хозяин, отложив своё самодельное блюдо, с критическим прищуром рассматривал гостя, в первую очередь его увесистую "колодку".
- Я пришёл к вам... в общем, я ищу... мне надо поговорить с человеком, который работал на этой железной дороге ещё в войну. Я с Москвы, проехал уже несколько таких вот посёлков, где живут железнодорожники, но нигде не нашёл...- гость сбивался, чего-то явно смущался, почему-то вдруг вспотел, хотя погода стояла довольно прохладная. Он вытащил платок, снял серую кепку и отёр лысину, окаймлённую редкой, совершенно седой порослью.- Вот только здесь... на вас указали.
- Кто указал?- подозрительно спросил хозяин, продолжая мерить глазами гостя.
- Не знаю...- совсем растерялся приезжий.- Женщина какая-то... Говорит, что вы самый старый из бывших железнодорожников, ещё в войну работать начинали...
- Иш ты... сказала. Ноги бы ей... и язык,- зло оскалил свои вставные челюсти местный старик.- Ну, работал, ну и что? Что за нужда-то у тебя?... Ладно, пойдём в беседку... вона, еле стоишь. Лет-то тебе сколь?- хозяин пошёл вперёд, гость следом... в такую же, как и все прочие постройки, словно вросшую в землю этаким боровичком, коренастую беседку.
Здесь, видимо, хозяин отдыхал в жаркую погоду, или тёплыми летними вечерами, на это указывало наличие койки, небольшого самодельного стола, тумбочки и табуретки.
- Садись,- хозяин кивнул на табурет, а сам опустился на скрипнувшую панцирной сеткой кровать. Так с какого года будешь-то?
- С двадцать третьего.
- С двадцать третьегооо!- удивлённо протянул хозяин.- А чего ж в таких годах и шляишси... дома чтоль не сидитси? Ишь с Москвы сюды приволокси... небось, квартера есть, и льгот по ноздри,- хозяин недоброжелательно кивнул на "колодку" гостя.- Я вот с двадцать шестого, а уж который год от дома дальше магазина не хожу... Сливу будешь? Ноне хорошая уродилась, аж ветки гнутся. Сейчас я свою старуху кликну...
- Нет, Захар Фёдорович, спасибо... у меня желудок слабый... Я ведь ненадолго, мне всего лишь узнать надо... если вы конечно в курсе.
- Что узнать-то, если я тебя первый раз вижу, о чём я могу быть в курсе-то?- хозяин, вновь скрипнув кроватными пружинами, подложил себе за спину подушку без наволочки.
- Вы... вы работали именно на этой железной дороге в конце сорок первого года... в ноябре-декабре?- гость смотрел на хозяина настороженно, с какой-то надеждой.
- Ну, допустим... работал. Лет-то уж сколь прошло. Тебе надо-то чего? Ты часом не писатель, может тебе чего надо о героическом труде в тылу во время войны? Так счас это уж не интересно никому, да и не помню я уж. Мне ж тогда всего пятнадцать годов было-то. Не успел в ремеслуху поступить, а мужиков с дороги почти всех мобилизовали, а нас сопляков и на путя, и на сцепку, потом и составы проверять приноровились. А куда деватьси, раз некому. Сутками, напролёт вкалывали. А кто вспомнит, спасибо скажет... а?- хозяин в сердцах махнул рукой.- Ты-то, вона, чай на фронте орденов-то нахватал? А нас тута не награждали, только вот здоровья смолоду не меньше высосали... Потом ещё и попрекали, почему-де не воевал... чуть ли не дезертиром... вроде как за бронь эту спрятался. А то, что на нас пацанов всю мужицкую работу навалили, это уже не в счёт... ещё и на фронт попасть успеть должон был...
Гость терпеливо выслушивал прорвавшуюся застарелую обиду, изредка поглядывая на часы, наконец, он вежливо перебил:
- Извините... я бы хотел успеть на ближайшую обратную электричку... Мне бы узнать... Помните ли вы чего-нибудь об одном эшелоне, который, возможно, прошёл через вашу станцию двадцать восьмого ноября сорок первого года?
- Ты что... ха-ха... думаешь я все поезда, что здесь проходили помню? Ну, ты даёшь... чудак-человек... Знаешь, сколько эшелонов я здесь осмотрел да обстучал?
- Понимаете... это был, по-видимому, не совсем обычный эшелон. Он именовался двадцать восьмой литерный. Может вы что-то о нём...- гость, не спускавший глаз с собеседника осёкся. Ироническая улыбка сползла с худого лица старого железнодорожника, едва он услышал номер.
- Двадцать восьмой?- он нахмурился.- А тебе это зачем?
- Да так... надо,- вновь почему-то смутился гость.- Я видите ли... Мне необходимо знать, что это был за эшелон, куда следовал, что вёз... Я понимаю, вы удивлены, но думаю, сейчас это уже не представляет никакой тайны. Я, к сожалению, не могу сказать, зачем мне это, но поверьте мне это необходимо знать... если вы конечно помните. А если нет... Может, вы посоветуете к кому обратиться? Вы ведь наверняка знаете кого-то ещё из старых ...
- Зачем тебе,- угрюмо перебил хозяин,- и откуда ты знаешь про этот поезд?
Гость, поняв, что хозяин несомненно что-то знает, на глазах воспрянул духом:
- Понимаете, это долго рассказывать... да и если по правде, я не хочу говорить о том, что связывает меня с этим эшелоном, но я вас прошу...
Хозяин неожиданно не по старчески резко поднялся и, отвернувшись от гостя, стал смотреть на свой огород через застеклённые как на веранде стены беседки. Помолчав, он твёрдо произнёс?
- Вот что орденоносец, не знаю, чего ты хочешь, но пока ты мне всю правду не выложишь... ту про которую долго рассказывать, я тебе про тот эшелон ни слова не скажу... и никто не скажет. Не найдёшь больше... кто ещё помнит. От той жизни, что нам досталась, мало кто до старости дожил... Может, из тех, кто тогда здесь работал и в самом деле один я и остался. А в министерстве, в архиве ничего не узнаешь, только даром нервы издёргаешь. Здесь он прошёл тот литерный, через нашу станцию проследовал, да недалёко ушёл...
2
Зима в сорок первом случилась ранняя. Снег выпал в начале ноября, а в середине ударили по настоящему зимние холода. Природа пришла на помощь России, нещадно морозя рвущихся к Москве немцев. А вот южнее блокированного Ленинграда положение стабилизировалось. По обе стороны линии фронта войска собирались зимовать. Рыли и благоустраивали укрытия, землянки, блиндажи, запасались всевозможным топливом, в первую очередь дровами, ибо зима, судя по "прелюдии" предстояла жестокая и огонь в "тесной печурке" предстояло поддерживать постоянно.
В одну из студёных ноябрьских ночей полковой разведчик Володя Сытинов пошёл в обычный рейд на ту сторону к "фрицам", в надежде разжиться, если повезёт, "языком"... По-видимому, с той же целью на нашу сторону полз немецкий разведчик по имени Курт. Они столкнулись лоб в лоб на нейтральной полосе... Трудно предположить кто бы первым успел выстрелить, скорее всего одновременно... Они с минуту, показавшейся вечностью, смотрели в глаза друг друга, держа пальцы на спусковых крючках... молодые, сильные, ловкие... ведь в разведку, кого попадя не берут. Осветительная ракета озарила заснеженное поле и два белых бугорка на нём, двух солдат вражеских армий в зимних маскхалатах... Минута напряжённости прошла, Курт улыбнулся, отложил свой "шмайссер" и полез за пазуху... Немец достал пачку сигарет и протянул Володе...
Они стали встречаться регулярно, сигналя друг-дружке ночью фонариками и ползком добираясь до условленного места в воронке от авиабомбы. Между ними установились деловые, бартерные отношения. У немцев большим спросом пользовалась советская тушёнка и шерстяные вязаные вещи. Ну, а Володя получал от Курта зажигалки, губные гармошки, шоколад, шнапс... Потом Володя выгодно обменивал свои "трофеи" у полковых старшин, начальников вещевой и продовольственных служб. О его "торговле" прознал командир полка. Он вызвал разведчика и потребовал прекратить сношения с противником. Он был хороший мужик тот подполковник, и "закладывать" своего разведчика не хотел – просто за себя боялся.
Володя в очередной раз встретился с Куртом и как обычно на полурусском-полунемецком языке, с помощью жестикуляции объяснил ситуацию. Явно расстроенный Курт, поразмыслив, предложил "задобрить" володиного командира. Для этого он "организовал" Володе "языка", оберлейтенанта, который в свою очередь "не давал жизни" самому Курту. Он провёл Володю прямо к отхожему месту своих офицеров и подал знак когда "обер" пошёл облегчиться...
За "языка"-офицера Володя получил свою первую "Отвагу", но командир не "подобрел". Тогда Володя рассказал ему всё как есть про "языка". Командир схватился за голову, не зная как поступить – не дай бог всё вскроется. Это грозило трибуналом не только разведчику, но и ему лично... Впрочем, вскоре и самому командиру понадобились услуги Курта...
В полк с проверкой приезжал командующий армией и командир, зная генеральские слабости, захотел перед ним предстать в выгодном свете. Володя срочно "вызвал" Курта и заказал ему ящик коньяка. За него немец запросил полушубок с валенками – крепнущие день ото дня морозы определяли спрос... Командующему так понравился французский коньяк, что он недопитую половину ящика забрал с собой, пообещав "толкнуть" понравившегося ему командира полка на бригаду. Ну, а командир на радостях представил так услужившего ему Володю аж к "Красной звезде"...
Тем не менее, всё это могло очень плохо кончиться, потому что полковой особист через своих осведомителей дознался таки про нежелательные контакты разведчика Сытинова, и неблаговидную роль во всём этом командира полка. И не миновать бы Володе штрафной роты, а командиру ещё похуже, если бы... не двадцать восьмой литерный.
Когда командир вызвал Володю в свой штабной блиндаж, разведчик подумал, что подполковник заведёт свою старую "песню" про "монастырь" под который они оба будут подведены в случае... Но командир был не один, а с каким-то нездешним офицером. Незнакомец держался уверенно, по-хозяйски, а командир напротив заметно волновался.