- Не совсем так, - ответила Света, гремя на кухне посудой. - У меня просто такое правило, пунктик такой - кто бы ко мне ни пришел, я его сначала накормлю, а потом…
- Что потом? - спросил я, стоя в дверях кухни.
- В зависимости от человека, ситуации и моего настроения. Так… - Света на мгновение задумалась. - Ты гречку или рис?
- Без разницы, - ответил я. - Пойду позвоню родичам, чтобы не волновались.
- Это правильно, - одобрила Света. - Родители - это святое, пойди, позвони, конечно. Телефон где-то в районе дивана я в последний раз видела.
Я позвонил родителям, соврал, что заехал к университетским друзьям и не знаю еще, буду сегодня дома или нет. Отец резонно сказал, чтобы я поздно не шастал и, если есть возможность, то остался бы у друзей. Также он прочитал мне дежурную нотацию о вреде чрезмерного употребления спиртных напитков, и на этом мы распрощались.
- Есть иди, - позвала с кухни Света.
- Иду, - отозвался я.
Какое-то время мы ели в полном молчании. Света готовила вкусно. Тем более мясо я люблю в любом количестве, в любое время и практически с любым гарниром.
- Очень вкусно, - честно сказал я, когда моя тарелка опустела. - Спасибо большое.
Я подошел к Свете и поцеловал ее в щеку. Это у меня получилось так просто и естественно, что даже мне самому понравилось. Света удовлетворенно хмыкнула, проворчала что-то насчет отсутствия какой-то нужной для этого блюда приправы. Но сделала она это скорее для того, чтобы скрыть смущение. Ей была лестна моя похвала.
После позднего обеда или раннего ужина мы покурили и пошли в комнату. Света стала расспрашивать о моей жизни, о моих увлечениях, зашел разговор о литературе, и тут, видимо, долго сдерживаемую дамбу прорвало.
Надо мной часто посмеивались в университете, когда я подходил к преподавателям по литературе и весь перерыв задавал им вопросы. Многие думали, что я просто подлизываюсь, чтобы получить хорошую оценку на экзамене. Признаюсь, в этом есть доля правды. Ведь преподавателю приятно, когда студент интересуется его предметом. Предметом, которому он посвятил всю свою жизнь и за копейки каждый день выворачивает наизнанку душу перед зевающими, а нередко и страдающими с утра похмельем студентами.
Но мне было все интересно, все любопытно. Почему было несколько вариаций "Петра и Февронии Муромских", почему Толстой именно так завершил свой жизненный путь? Был ли Шекспир одним человеком или это псевдоним коллектива авторов? Мне было все интересно, все ново, но кроме преподавателей тема литературы в моем ближайшем окружении не интересовала больше никого.
Светлана, похоже, испытывала в университете те же проблемы, но было видно, что в своей нынешней среде она нашла тех, с кем можно было об этом поговорить. И мы говорили, часто смеялись над каким-нибудь удачным сравнением. Потом Светлана показала мне свою библиотеку и я, под честное слово обращаться с книгами аккуратно, взял у нее несколько книг в ущерб обязательной программе. У нее было очень много фантастики. Причем фантастики качественной, интересной, остроумной. И мне было это в новинку, поскольку кроме признанных авторов типа Стругацких, Брэдбери, или, скажем, Толкина, я тогда ничего не читал. Затем, когда тема литературы была на этот раз исчерпана, я решил возобновить тот странный разговор о магии, который мы начали в автобусе.
- Мы не договорили насчет магии, - начал я.
- Ну да… - Светлана пожала плечами. - Если хочешь, давай продолжим, только ты вроде как скептически к этому относишься.
- До той странной встречи на Каширском шоссе я и в существование Высших сил не очень-то верил. Я до сих пор склонен считать, что тот случай - это скорее всего моя защитная реакция на сильный стресс. Игры разума.
- Нет, - покачала головой Света. - В тебе и правда сейчас нет любви, а дальше будет еще хуже, но ты сам это выбрал.
- Что же, по-твоему, я превращусь в злодея, в Кая, которого заколдовала Снежная Королева?
- Нет, ты превратишься в чистого рационалиста, который будет думать о пользе и уместности того или иного поступка, о соразмерности вложенных сил и полученного результата. При этом ты не будешь ненавидеть людей. Ты не такой. Да ты и сейчас их не ненавидишь. Те люди, которые тебе сейчас не нравятся, просто перестают для тебя существовать. Ты общаешься с ними, улыбаешься им, даже делаешь для них что-то хорошее, но этих людей уже нет в твоем сердце и никогда больше не будет. Ты не из тех, кто легко прощает обиды. И это не особенности твоего нынешнего возраста, просто ты такой и все тут.
- Да, - я с удивлением посмотрел на Свету, - похоже, что я для тебя точно открытая книга.
- Именно, что открытая. - Света улыбнулась. - Но ты сам открыл ее для меня.
- Знаешь, - я задумался на секунду, - это очень похоже на "Божественную комедию" Данте.
- Почему? - Света удивленно подняла брови.
- В "Божественной комедии" Данте описывал себя. Он вошел в мир сакральный и, естественно, ему был нужен проводник. Знаешь, это давняя традиция, еще из волшебных сказок. Проводник по потустороннему миру, по царству мертвых. И таким проводником для Данте стал римский поэт Вергилий, пребывающий в лимбе.
- Хочешь сказать, что я для тебя некто вроде Вергилия?
- Видимо, так. Я это чувствую. Смотри, ты лучше меня разбираешься в литературе, наверняка, если мы начнем говорить о музыке, ты тоже покажешь мне тайные тропы, на которых я еще не был. И… - Я замялся.
- Что и? - Светлана хитро прищурилась, хоть я был уверен, что она прекрасно поняла, о чем я стеснялся сказать.
- Ну и магия, конечно же. - Я с облегчением вздохнул.
- Ты думал не о магии. - Светлана села ко мне поближе и взъерошила мне волосы. - Отнюдь не о магии. Хотя о ней тоже не мешало бы подумать. А что касается проводника, может, ты и прав. Тем более Вергилий был язычником, а Данте христианином.
- Хочешь сказать, что ты тоже язычница?
- Пожалуй, что да. Конечно, я не возношу молитвы богам, но мировоззрение у меня как у язычника. Ближнего я любить не собираюсь, око за око, зуб за зуб, как ты мне, так и я тебе. Подставишь щеку - сломают ребро.
- Да я так же, наверное, считаю, - ответил я.
- Пока ты еще не сформировал свою внутреннюю этику, но по всему видно, что христианство тебе ближе. Не зря же Белый Христос к тебе приходил.
- Почему белый?
- Так его скандинавы-язычники называли.
- Значит ты мой Вергилий. Что ж… - Я встал с дивана, принял позу, которая, по моему мнению, годилась для чтения "Божественной комедии", и начал:
- О мой поэт, - ему я речь повел,
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал.
Едва я прочитал наизусть этот отрывок, как тут же встретился с совершенно стеклянным взглядом Светланы. Она неподвижно сидела на диване, и ее глаза застыли, словно были нарисованными. Эти глаза смотрели на меня с таким ужасом и одновременно удивлением, что мне стало страшно. Я подскочил к Свете и стал тормошить ее за плечо.
- Светик, с тобой все хорошо? Я что-то не то сказал?
- Все нормально. - Света очнулась от оцепенения и посмотрел на меня. - Неважно, что ты говорил, важно, как ты это говорил и что в это вкладывал.
- Хочешь сказать, что я настолько выразительно прочитал два стиха "Божественной комедии", что тебя зацепило?
- Ты читал, используя магию, ты маг слова, теперь я знаю точно.
- Что это значит? - озадаченно спросил я, присаживаясь рядом с ней на диван. - Что ты почувствовала?
- Я почувствовала могильный холод. Знаешь, такое чувство бывает, когда входишь через кладбищенские ворота, видишь все эти плиты, кресты. Гадость… - Света поморщилась. - В этом я полностью поддерживаю язычников - тела надо сжигать, а прах развеивать по ветру.
- Не знаю, мне иногда кажется, что хоронить тело, которое уже покинула душа - это то же самое, что хоронить старую куртку, к примеру.
- А еще христианин! Разве ты не веришь в Страшный суд и Воскрешение мертвых?
- Для каждого будет свой суд, персональный. Во всяком случае, мне так кажется.
- Забавно, так обычно все маги и говорят.
- И много ты их знаешь?
- Порядочно, познакомлю тебя. Но магов слова среди них, увы, нет, так что придется тебе самому всему учиться. Не будет у тебя наставника.
- Тем лучше, я люблю до всего доходить сам. И вообще я, кажется, начал кое-что припоминать. Есть ритуальная магия, магия жеста, а это магия слова. То есть, я вкладываю магию в то, что говорю и тем самым воздействую на человека. Вот я захотел, чтобы ты почувствовала себя Вергилием и у меня получилось. А что еще можно делать с помощью магии?
- Да все что хочешь, только чем больше ты у магии берешь, тем больше отдавать приходится.
- А что отдавать?
- Каждому свое. Кто свою молодость, кто красоту, кто любовь, а кто все сразу, а под конец и душу. Почитай средневековых отцов церкви, практически все они говорят, что магия от дьявола, а чудо от Бога.
- А чем магия отличается от чуда?
- Сложный вопрос. Но, по сути, магия - это умение, навык, а чудо - это воплощение твоей веры. Наверное, так, впрочем, не знаю.
- Может, мне тогда этой магией и не пользоваться вовсе?
- Почему ты так решил? Ты сначала попробуй, посмотри, что да как, а потом сам решишь. Я вот пользуюсь и пока не умерла.
- А тебе зачем?
- Да так, по мелочам. - Светлана ухмыльнулась. - Наказать обидчика, удачный заказ на разработку графики получить или, скажем, очень сильно пожелать, чтобы хорошего молодого человека встретила.
- А я, кстати, тоже хотел встретить женщину, подобную тебе.
- Ну вот видишь. Когда оба мага этого хотят, все и выходит. Слушай, есть у меня одна идейка. Погоди… - Света поднялась с дивана и подошла к книжному шкафу.
Покопавшись на полках, она наконец-то удовлетворенно хмыкнула и протянула мне нужную книгу. Это был один из многочисленных сборников западноевропейского сонета. Я сел на диван, пролистал оглавление, найдя множество знакомых мне имен.
- К чему мне этот сборник? - спросил я. - Почти все эти поэты у меня есть отдельно.
- Тут собрана именно любовная лирика.
- Ну и что?
- Ты попробуй прочитать что-нибудь, ну, что тебе нравится, что тебе знакомо. А когда ты будешь читать, то я очень бы хотела, чтобы ты как раз думал о том самом опыте, о котором ты не хотел говорить вслух.
- Ну… - Я несколько смутился. - Ты что, хочешь, чтобы я тебя приворожил с помощью магии и средневековых сонетов?
- Хотя бы попытайся. - Света ободряюще улыбнулась мне.
Я взял книгу и стал рассеянно листать. Это было издание 1988-го года. Тогда были времена, когда не делали абы каких сборников. Мне даже на секунду представилась редколлегия издательства, в которую входили известные переводчики, филологии, специалисты по зарубежной литературе, которые наверняка сидели и до хрипоты спорили, включать ли тот или иной сонет в этот сборник. Впрочем, все могло быть совсем не так.
Я перелистывал пожелтевшие страницы. Мильтон сменял Марвелла, а Петрарка Медичи. Я все листал страницу за страницей, и внезапно мой взгляд наткнулся на строчки, которые показались мне подходящими. Я поднялся с дивана и, держа в руках раскрытую книгу, посмотрел Свете в глаза. Затем мой взгляд опустился чуть ниже, скользнул по ее шее, плечам, груди, ногам. И когда я почувствовал, что хочу эту женщину, действительно очень сильно хочу ее получить прямо здесь и сейчас, я начал читать:
Ты застилаешь очи пеленою
Желанья будишь, зажигаешь кровь,
Ты делаешь настойчивой любовь,
И мукам нашим ты подчас виною.
Я почувствовал, что мой голос изменился. Он стал тверже, в нем появились какие-то странные, до этой минуты неизвестные мне интонации. Слова звучали как единое целое, как заклинание. Я чувствовал, как с каждым произнесенным словом в меня входила сила. Мне тогда казалось, что с помощью этой силы можно двигать горы и разрушать города. Но мне это не было нужно. В тот момент мне хотелось только ее и ничего больше. Я продолжал читать:
Зачем, уже развенчанная мною,
Во мне, надежда, ты родишься вновь?
Приманок новых сердце не готовь:
Я твоего внимания не стою.
Со вторым четверостишием ко мне пришло ясное понимание того, что между мной и Светой сейчас установилась незримая, но при этом очень прочная связь. Сила, вошедшая в меня, начала мягко струиться по моему телу. Я перехватил книгу левой рукой, а правую направил на Светлану. Рука сама собой сложилась в какой-то странный знак, затем кисть руки резко изменила свое положение, затем еще раз. Моя рука сжалась в кулак, будто что-то схватив. А я продолжал читать:
Счастливым счастье новое пророчь,
Что если плачут, то от сладкой боли,
А мне давно ничем нельзя помочь…
Ощущение были таким, будто я оседлал ветер или молнию. Я чувствовал, что полностью подчинил другого человека своей воле. Я смотрел на Светлану и видел, как ее взгляд затуманивается, голова чуть откидывается назад, пухловатые губы приоткрываются. На лице отразилось нетерпение. Мышцы ее ног расслабились. Она откинулась на спинку дивана и издала тоскливый, полной муки и желания звук. Я понял, что у меня все получается и пришел от этого в полнейший восторг. Но при этом я чувствовал, что мне обязательно нужно закончить стихотворение. А дальше…
Я так измучен, что мадонны волей
С последним неудачником не прочь
Я поменяться долей…
Глаза Светы закрылись, она полулегла на диване. И тогда я впервые в жизни отчетливо почувствовал абсолютную власть над женщиной, и это чувство настолько захватило, закружило меня и понесло в необозримую высь, что моя голова пошла кругом. Но, несмотря на то, что меня переполняли желание и влившаяся в меня магия, я совершенно отчетливо помню, что происходило дальше.
Я услышал глухой удар упавшей на пол книги. До дивана меня отделял один шаг, но я разделил его на два полушага. Я смотрел на нее, на ее чуть приоткрытые губы, на ее руки и шею. И мысль о том, что она полностью в моей власти, придало мне уверенности. Я сел рядом и провел ладонью по ее щеке. Щека Светы чуть дрогнула, и ее левая рука обвила мою шею, мы начали целоваться. Мое сердце стало биться сильнее, руки заскользили по ее гибкому, худому телу, освобождая его от одежды. Ее правая рука начала расстегивать мне ремень на джинсах. Я расстегнул ей рубашку, дотронулся до упругой маленькой груди, выпирающей из лифчика.
- Подожди, глупый, - начала шептать она. - Да, ты теперь маг, у тебя все получилось, я твоя, я полностью в твоей власти, по крайней мере, на эту ночь. Но ты ничего не знаешь, я чувствую, что ты ничего не знаешь, не понимаешь, как можно доставить себе и партнерше максимальное блаженство в постели. Давай я тебе покажу, я низвергну тебя в муки ада нетерпения, проводу через чистилище и ты вознесешься в небеса, когда семя выйдет из тебя. Да, я твоя, я полностью твоя, но позволь мне вести тебя. Скажи да, ведь я ничего не могу сделать, пока ты мне не разрешишь. Ты заворожил меня, я теперь в твоей власти… - Говоря это, она гладила мои волосы, целовала лицо и руки, и я понял, что как бы она ни старалась, она не имеет власти надо мной, пока я не дам ей свое согласие.
- Да, - ответил я. - Веди меня по всем кругам, веди. Я доверяю тебе.
И она действительно будто бы взяла меня за руку и повела в какую-то сказочную страну, где я никогда еще не был. То, что случилось со мной в первый раз, в школе, ни в какое сравнение не шло с тем, что происходило потом в квартире Светы. Медленно и методично она доводила меня до полного исступления. Она целовала мою шею, грудь, плечи, живот, медленно спускалась все ниже и ниже, затем ее губы и язык вновь прикасались к моему лицу, а потом она вновь целовала мне грудь и живот, дотрагивалась кончиком языка до сосков и пупка. Мне хотелось кричать от счастья. А когда я почувствовал, как ее губы начали ласкать мой член, я понял, кто на самом деле над кем имеет власть.
Когда я чувствовал, что вот-вот кончу, она меняла ритм. Света то сжимала губами головку так, что я едва не терял сознание от счастья, то чуть заметно прикасалась к ней кончиком языка. А когда у меня уже не осталось сил терпеть и я взмолился о пощаде, она мягким, но в то же время очень сильным движением, заставила меня лечь. Потом она села на меня сверху и начала двигаться в таком бешеном ритме, что у меня перехватило дыхание. Я до сих пор помню ее расслабленное и в то же время напряженное лицо, покачивающиеся в такт ее движениям упругие маленькие груди с большими сосками и то незабываемое ощущение, когда впервые понимаешь, что эта женщина полностью принадлежит тебе, по крайней мере в эту ночь.
Обнявшись, мы полусидели-полулежали на диване и курили. Света выглядела какой-то слишком уж задумчивой, а меня после того, как я наконец-то кончил, как и в прошлый раз охватила полная апатия. Мне ничего не хотелось. Я думал лишь о том, что слишком уж устал сегодня, но спать мне пока не хотелось.
- Ты молодец. - Света провела тыльной стороной ладони по моей щеке. - Запомни, если ты когда-нибудь встретишь женщину, которая будет ругать тебя в постели, самое меньшее, чем ты ей можешь отомстить, так это просто сразу же уйти.
- Почему? - недоуменно спросил я.
- Просто никогда нельзя ругать своего партнера, говорить о том, что он делает что-то не так. Это может привести к трагедии как с мужчиной, так и в случае с женщиной.
- Да почему, черт побери, объясни.
- Потом что это почти то же самое, как учить кого-то правильно читать молитвы. Не знаю, с чем еще сравнить.
- С магией?
- Можно и с магией. Хотя обращение к Высшим силам - это тоже магия, только особая. Священники - это те же маги, только называются по-другому, а остальных магов они не любят, потому что они для них составляют конкуренцию.
- Может, и так, - попытался возразить я. - Только вот от молитв пока никому не стало хуже, а от магии… - Я посмотрел в глаза Светы. - Ну, ты же сама сказала, что за магию надо будет потом очень дорого заплатить.
- Священники тоже платят, ты не беспокойся за них, - усмехнулась Света. - Слышал пословицу: кого люблю, того и наказую. Возьми тоже "Деяние апостолов", многие ли из первых учеников Христа умерли своей смертью!? А христиане при Нероне?! А средневековые еретики: альбигойцы, братья святого духа, богомилы?! Думаешь, они не верили, что именно они служат Господу?! Чем усердней ты служишь Богу, тем более жестоким испытаниям он тебя подвергает. Ты превращаешься в заготовку, которая, прежде чем стать настоящим дамасским клинком, проходит множество этапов.
- Ты богохульствуешь! - Я улыбнулся.