– Вотъ вышелъ бы скандалъ, если бы мы не замѣтили ея!.. Что сказали бы дамы! Мой другъ Орланди подумалъ бы, навѣрно, что ты сдѣлалъ зто намѣренно… онъ считаетъ тебя немного вольнодумцемъ. Ну-ка, голубчикъ, поищемъ, чѣмъ-бы закрыть эту даму.
Порывшись хорошенько въ безпорядкѣ мастерскихъ, они нашли индійскую ситцевую тряпку съ изображеніями слоновъ и цвѣтовъ лотоса и накинули на голову богинѣ, покрывъ ее до самыхъ ногъ. И въ такомъ загадочномъ видѣ осталась Венера стоять, точно сюрпризъ для приглашенныхъ.
Гости начали съѣзжаться. За рѣшеткою передъ особнякомъ слышалось ржанье лошадей и стукъ захлопываемыхъ дверецъ. Издали подкатывали все новые и новые экипажи. Въ вестибюлѣ шуршали шелковыя платья, и лакеи разрывались на всѣ стороны, принимая верхнее платье, выдавая на него номерки, какъ въ театрѣ, и вѣшая его въ комнатѣ, обращенной въ раздѣвальню. Котонеръ командовалъ лакеями въ потертыхъ фракахъ, съ бакенбардами и бритыми усами. Реновалесъ же улыбался, изящно раскланиваясь на всѣ стороны, привѣтствуя дамъ, пріѣзжавшихъ въ бѣлыхъ или черныхъ мантильяхъ, и пожимая руки мужчинъ, изъ которыхъ многіе были въ блестящей формѣ.
Художникъ чувствовалъ себя растроганнымъ передъ этимъ наплывомъ важныхъ гостей, проходившихъ нѣсколько чопорно по его гостинымъ и мастерскимъ. Шуршанье юбокъ, шелестъ вѣеровъ, привѣтствія гостей, похвалы его художественному вкусу сливались въ его ушахъ воедино, точно пріятная музыка. Всѣ являлись, сіяя отъ удовольствія быть на виду, какъ на парадныхъ представленіяхъ въ театрѣ. Хорошая музыка, присутствіе нунція, приготовленія къ роскошному завтраку и увѣренность въ томъ, что имена, а можетъ-быть и портреты ихъ появятся на слѣдующій день въ какой-нибудь аристократической газетѣ, доставляли всѣмъ гостямъ много удовольствія. Свадьба Эмиліи Реновалесъ была крупнымъ событіемъ.
Среди элегантной, непрерывно колеблющейся и запрудившей весь особнякъ толпы виднѣлось нѣсколько человѣкъ молодожи, высоко поднимавшихъ фотографическіе аппараты для моментальныхъ снимковъ. Всѣ тѣ, которые относились къ художнику не очень дружелюбно изъ-за высокихъ цѣнъ, содранныхъ имъ за портреты, великодушно прощали ему теперь эту алчность. Этотъ артистъ жилъ, какъ важный баринъ… А Реновалесъ ходилъ взадъ и впередъ, пожимая гостямъ руки, говоря любезности, разговаривая безсвязно и не зная, за что приняться. Попавъ на минутку въ вестибюль, онъ увидѣлъ уголокъ сада, залитаго солнцемъ и засаженнаго цвѣтами, а по другую сторону рѣшетки черную массу – веселую и восторженную толпу. Онъ вдохнулъ запахъ розъ и дамскихъ духовъ, и грудь его расширилась отъ пріятнаго наплыва оптимизма. Жизнь – великое дѣло! Бѣдная толпа за рѣшеткою напомнила ему о скромномъ происхожденіи. Боже мой! Какъ высоко онъ поднялся! Онъ чувствовалъ благодарность къ этимъ богатымъ бездѣльникамъ, поддерживавшимъ его благосостояніе, заботился о томъ, чтобы ни въ чемъ не было недостатка и постоянно приставалъ изъ-за этого къ Котонеру. Но тотъ отвѣчалъ ему дерзкимъ тономъ власть имущаго. Мѣсто Реновалеса тамъ, у приглашенныхъ. Нечего приставать къ нему, онъ и самъ знаетъ свое дѣло. И повертываясь спиною къ Маріано, онъ отдавалъ приказанія прислугѣ и указывалъ дорогу пріѣзжающимъ, распознавая гостей съ перваго взгляда. "Пожалуйте, господа".
Пріѣхала группа музыкантовъ. Котонеръ направилъ ихъ по заднему корридору, чтобы они добрались до своихъ пюпитровъ, не толкаясь среди публики. Затѣмъ онъ выругалъ нѣсколькихъ поварятъ, привезшихъ послѣднія блюда къ завтраку слишкомъ поздно и проходившихъ среди нарядной толпы, высоко поднявъ надъ головами дамъ большія тростниковыя корзины.
Котонеръ покинулъ свой постъ только, когда на лѣстницѣ показалась шляпа съ золотыми кистями надъ блѣднымъ лицомъ, и затѣмъ шелковая ряса съ лиловыми пуговицамм и поясомъ и по обѣимъ сторонамъ рясы – двѣ другія, черныя и скромныя.
– О, монсиньоръ! Монсиньоръ Орланди! Здоровы-ли вы?
Котонеръ низко склонился и поцѣловалъ у него руку. Затѣмъ, съ тревогою справившись о его здоровьѣ несмотря на то, что они видѣлись наканунѣ, Котонеръ открылъ шествіе, прокладывая дорогу въ переполненныхъ гостями залахъ.
– Нунцій! Нунцій Его Святѣйшества!
Мужчины, какъ приличные люди, умѣющіе уважать высшую власть, перестали смѣяться и болтать съ дамами и склонились съ серьезнымъ видомъ, подхватывая блѣдную и красивую, точно у древней красавицы, руку нунція и прикладываясь губами къ огромному камню кольца. Дамы глядѣли влажными глазами на монсеньора Орланди, важнаго прелата, дипломата церкви, вышедшаго изъ старинной римской аристократіи, высокаго, худого брюнета съ мертвенно-блѣднымъ лицомъ и властными глазами, сверкавшими яркимъ блескомъ.
Въ движеніяхъ его была дерзкая, вызывающая гибкость, свойственная тореросамъ. Женскія губы съ жадностью прижимались къ его рукѣ, а онъ оглядывалъ загадочнымъ взоромъ ряды прелестныхъ затылковъ, склонившихся на его пути. Котонеръ шелъ впереди, прокладывая дорогу, гордясь своею ролью и уваженіемъ, внушаемымъ публикѣ его знаменитымъ пріятелемъ. Какое великое дѣло религія!..
Художникъ провелъ нунція облачаться въ уборную, гдѣ одѣвались и раздѣвались модели, а самъ остался ждать снаружи, изъ чувства деликатности. Но къ нему ежеминутно подбѣгали живые, женственно-вертлявые молодые люди изъ свиты монсеньора, которые относились къ нему съ нѣкоторымъ уваженіемъ, воображая, что онъ важное лицо. Они звали сеньора Котонера, прося помочь имъ отыскать разныя вещи, присланныя монсеньоромъ наканунѣ, пока художнику не надоѣли ихъ приставанія, и онъ не вошелъ тоже въ уборную, чтобы помочь своему знаменитому другу при облаченіи.
Толпа въ гостиныхъ заволновалась. Разговоры умолкли, и публика бросилась было къ двери, но разступилась сейчасъ же.
Невѣста шла подъ руку съ посаженнымъ отцомъ, господиномъ съ представительною наружностью. Она была вся въ бѣломъ: платье – цвѣта слоновой кости, вуаль – бѣлоснѣжная, цвѣты, точно изъ перламутра. Только здоровый румянецъ и розовыя губы нарушали общее впечатлѣніе бѣлизны. Она улыбапась на всѣ стороны безъ малѣйшей робости и смущенія, довольная торжествомъ и своею видною ролью. За ними шелъ женихъ, ведя подъ руку свою новую мамашу, супругу художника; Хосефина выглядѣпа совсѣмъ маленькою и тщедушною, съежившись въ своемъ парадномъ платьѣ, которое было ей слишкомъ велико, и растерявшись отъ шума и суеты, нарушившихъ ея однообразное существованіе.
А гдѣ былъ отецъ? Реновалесъ пропустилъ торжественное появленіе невѣсты въ залѣ; онъ былъ занятъ гостями. Въ углу комнаты его задержалъ чей-то веселый смѣхъ изъ-за вѣера. Кто-то дотронулся сзади до его плеча и, обернувшись, онъ увидѣлъ графа де-Альберка, ведшаго подъ руку жену. Графъ высказалъ ему свой восторгъ передъ художественнымъ убранствомъ мастерскихъ. Графиня тоже поздравила его насмѣшливымъ тономъ съ важнымъ переворотомъ въ его жизни. Пришла для него пора распрощаться съ молодостью.
– Вамъ отставка, дорогой маэстро. Скоро вы будете дѣдушкой.
Конча довольно засмѣялась, видя, какъ смутился и покраснѣлъ художникъ отъ ея сострательныхъ словъ. Но не успѣлъ Маріано отвѣтить графинѣ, какъ Котонеръ отозвалъ его. Что онъ тутъ дѣлаетъ? Женихъ съ невѣстою стоятъ у алтаря, монсеньоръ приступилъ къ вѣнчанію, а мѣсто отца все еще пусто. И Реновалесъ покорно проскучалъ полчаса, разсѣянно слѣдя за церковной церемоніей. Вдали въ задней мастерской громко заигралъ оркестръ изъ струнныхъ инструментовъ, и по комнатамъ разлилась звучными волнами среди благоуханія поблекшихъ розъ красивая, свѣтски-мистическая мелодія.
Одинъ нѣжный голосъ въ хорѣ другихъ, болѣе низкихъ и хриплыхъ, запѣлъ, держась пріятнаго ритма итальянскихъ серенадъ. Минутная растроганность овладѣла гостями. Котонеръ, державшійся у самаго алтаря, чтобы монсеньоръ не почувствовалъ въ чемъ-нибудь недостатка, былъ растроганъ музыкою, видомъ изящной толпы и театральною важностью, съ которою римскій аристократъ умѣлъ проводить религіозныя церемоніи. Глядя на красавицу Милиту, стоявшую на колѣняхъ, съ опущеннымъ подъ бѣлоснѣжною вуалью взоромъ, бѣдный неудачникъ усиленно мигалъ, чтобы скрыть слезы. Онъ чувствовалъ себя такъ глубоко растроганнымъ, какъ-будто выдавалъ замужъ родную дочь; это онъ-то, никогда не имѣвшій семьи!
Реновалесъ поднималъ голову, отыскивая взглядомъ графиню среди дамскихъ головъ въ бѣлыхъ и черныхъ кружевныхъ мантильяхъ. Иной разъ глаза графини встрѣчались съ его взглядомъ и загорались насмѣшкою, иной разъ они искали въ толпѣ доктора Монтеверде.
Художникъ сосредоточилъ ненадолго вниманіе на церемоніи. Какъ она затягивалась!.. Музыка умолкла. Монсеньоръ повернулся спиною къ алтарю и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ молодымъ, протянувъ руки, точно онъ собирался говорить. Въ комнатѣ воцарилась глубокая тишина, и голосъ итальянца зазвучалъ въ этомъ безмолвіи со слащавою пѣвучестью, ища слова и замѣняя нѣкоторыя итальянскими выраженіями. Монсеньоръ объяснялъ молодымъ супругамъ ихъ обязанности и остановился, блистая ораторскимъ искусствомъ, на похвалахъ ихъ происхожденію. О мужѣ онъ сказалъ немного; тотъ принадлежалъ къ высшимъ классамъ, изъ которыхъ выходятъ вожаки людей, и долженъ былъ самъ знать свои обязанности. Она же была дочерью великаго художника съ міровою славою.
И заговоривъ объ искусствѣ, римскій прелатъ оживился, словно расхваливалъ свое собственное происхожденіе; въ словахъ его чувствовался глубокій и искренній восторгъ человѣка, проведшаго всю жизнь среди роскошныхъ, полуязыческихъ декорацій Ватикана. "Послѣ Бога, ничто на свѣтѣ не можетъ сравниться съ искусствомъ"… И послѣ этого утвержденія, создававшаго для невѣсты благородство происхожденія, значительно превышавшее весь аристократизмъ окружающей публики, монсеньоръ сталъ превозносить заслуги отца. Въ высокопарныхъ выраженіяхъ высказалъ онъ свой восторгъ передъ чистою любовью и христіанскою супружескою вѣрностью, соединявшими Реновалеса и его жену, которые почти достигли уже старости и несомнѣнно собирались прожить такъ же до самой смерти. Маріано склонилъ голову, боясь встрѣтить насмѣшливый взглядъ Кончи. Въ тишинѣ залы послышались сдавленныя рыданія Хосефины, спрятавшей лицо въ кружевной мантильѣ. Котонеръ счелъ необходимымъ одобрительно покачать головою для подкрѣпленія похвалъ прелата.
Затѣмъ оркестръ громко заигралъ Свадебный Маршъ Мендельсона. Стулья шумно раздвинулись, дамы обступили невѣсту, и поздравленія посыпались на нее среди общей давки, гдѣ каждый старался подойти первымъ. Шумъ и гамъ заглушили звуки оркестра. Монсеньоръ, утратившій всю свою важность съ окончаніемъ церемоніи, направился со своей свитой въ уборную, неэамѣченный публикою. Невѣста покорно улыбалась въ дамскихъ объятіяхъ, предоставляя подругамъ и знакомымъ звонко цѣловать себя. Она была поражена несложностью событія. И это все? Она уже повѣнчана?
Котонеръ замѣтилъ, что Хосефина пробирается въ толпѣ и возбужденно ищетъ кого-то взглядомъ, съ покраснѣвшимъ отъ волненія лицомъ. Инстинктъ предупредилъ его о надвигающейся опасности.
– Возьмите меня подъ руку, Хосефина. Пойдемте подышать воздухомъ. Здѣсь можно задохнуться.
Она взяла его подъ руку, но не вышла изъ комнаты, а увлекла его къ гостямъ, окружавшимъ Милиту, и остановилась, увидя наконецъ графиню де-Альберка. Осторожный художникъ вздрогнулъ. Это было именно то, чего онъ ожидалъ и боялся. Хосефина искала свою соперницу.
– Хосефина! Хосефина! Дождались мы съ тобою свадьбы Милиты!
Но осторожность его оказалась излишнею. Увидя подругу, Конча подбѣжала къ ней. "Дорогая моя! Какъ давно мы не видались! Поцѣлуемся… Ну, еще разокъ!" И она звонко поцѣловала ее, шумно и экспансивно обнимая подругу. Маленькая фигурка почти не сопротивлялась и покорно и безстрастно отдалась ласкамъ графини, печально улыбаясь и не смѣя протестовать по привычкѣ и строгому восиитанію. Она холодно вернула поцѣлуи, съ полнымъ равнодушіемъ. Она не чувствовала ненависти къ Кончѣ. Если не она, такъ другая; страшный, истинный врагъ находился въ самой душѣ ея мужа.
Уставъ отъ непрерывныхъ поздравленій, молодые весело прошли подъ руку среди гостей и исчезли подъ звуки свадебнаго марша.
Музыка умолкла, и гости набросились на столы, уставленные бутылками, закусками и сластями; лакеи суетились, не зная, какъ разорваться среди черныхъ рукавовъ и бѣлыхъ дамскихъ ручекъ, хватавшихся за тарелки съ золотымъ бордюромъ и перламутровые ножички сложенные у блюдъ. Это было цѣлое возстаніе; несмотря на свою благовоспитанность и веселое настроеніе, публика наступала другъ другу на шлейфы и работала локтями, какъ будто умирала отъ голода по окончаніи церемоніи.
Пыхтя и отдуваясь послѣ осады столовъ, гости разсыпались съ тарелками въ рукахъ по мастерскимъ, закусывая даже на алтарѣ. Прислуга не поспѣвала исполнять всѣ приказанія; молодежь хватала бутылки съ шампанскимъ и бѣгала взадъ и впередъ, поднося дамамъ бокалы. Столы подвергались грабежу. Лакеи поспѣшно уставляли ихъ новыми блюдами, но пирамиды бутербродовъ, фруктовъ и сластей живо расхватывались гостями, а бутылки исчезали. По двѣ-три пробки сразу непрерывно взлетали въ потолокъ.
Реновалесъ бѣгалъ, какъ лакей, съ тарелками и стаканами въ рукахъ, переходя отъ столиковъ, окруженныхъ людьми, въ углы, гдѣ сидѣло нѣсколько пожилыхъ дамъ. Графиня де-Альберка разыгрывала повелительницу и заставляла его бѣгать взадъ и впередъ по всевозможнымъ пустякамъ.
Реновалесъ замѣтилъ среди публики Сольдевилью, своего любимаго ученика. Онъ давно уже не видалъ его. Молодой человѣкъ выглядѣлъ печальнымъ, но утѣшадся, любуясь своимъ жилетомъ; этотъ модный жилетъ съ золотыми пуговицами изъ чернаго бархата съ цвѣтами произвелъ фуроръ среди молодежи.
Маэстро рѣшилъ нужнымъ сказать ему нѣсколько утѣшительныхъ сдовъ. Бѣдный мальчикъ! Въ первый разъ въ жизни художникъ далъ ему понять, что "посвященъ въ его тайну".
– Я желалъ своей дочери иного мужа, но эго не могло состояться. Работай, Сольдевильита! He пааай духомъ. Мы, художники, должны знать только одну любовь – къ живописи.
И довольный этими добродушными словами утѣшенія, Реновалесъ вернулся къ графинѣ.
Торжество кончилось въ полдень. Лопесъ де-Соса съ молодой женой появились одѣтыми въ дорогу: онъ – въ пальто изъ лисьяго мѣха, несмотря на жару, въ кожаной шапкѣ и высокихъ гетрахъ, Милита – въ длинномъ непромокаемомъ ватерпруфѣ, съ густою вуалью на головѣ, точно бѣглая одалиска.
У подъѣзда ихъ ждало послѣднее пріобрѣтеиіе жениха – моторъ въ восемьдесятъ лошадиныхъ силъ, купленный имъ спеціально для свадебнаго путешествія. Молодые должны были провести ночь аъ нѣсколькихъ стахъ километрахъ отъ Мадрида, въ Старой Кастиліи, гдѣ у Лопеса де-Соса было унаслѣдованное отъ родителей имѣніе, въ которомъ онъ ни разу еще не былъ.
Это былъ современный бракъ, какъ говорилъ Котонеръ; молодые должны были впервые очутиться наединѣ на большой дорогѣ, если не считать, конечно, спины скромнаго и молчаливаго шоффера. На слѣдующій же день они собирались выѣхать въ Европу и добраться до Берлина, а можетъ-быть и дальше.
Лопесъ де-Соса крѣпко пожималъ руки направо и налѣво съ гордымъ видомъ отважнаго иутешественника. Передъ отъѣздомъ онъ внимательно осмотрѣлъ авіомобиль.
Милита подставляла лицо для поцѣлуевъ, и унесла на вуали слезы матери.
– Прощай! Прощай, дочь моя!
И свадьба была кончена.
Реновалесъ остался вдвоемъ съ женою. Отсутствіе дочери усилило въ нихъ чувство отчужденности, расширивъ пропасть между ними. Они глядѣли другъ на друга угрюмо и печально, и ни чей голосъ не нарушалъ безмолвія въ домѣ и не служилъ имъ предлогомъ, чтобы переброситься нѣсколькими словами. Жизнь ихъ стала похожею на существованіе двухъ преступниковъ, которые ненавидятъ другъ друга, но скованы одною цѣпью и обречены на тягостную совмѣстную жизнь и даже на совмѣстное удовлетвореніе самыхъ низменныхъ физическихъ потребностей.
Въ надеждѣ избавиться отъ этого ужаснаго одиночества, обоимъ пришла въ голову мысль, поселить съ собою молодыхъ. Особнякъ былъ великъ, и мѣста хватило бы всѣмъ. Но Милита воспротивилась этому плану, деликатно, но упорно, и мужъ поддержалъ ее. Онъ не могъ жить вдали отъ своихъ конюшень и гаража. Кромѣ того онъ не могъ, не приведя тестя въ ужасъ, перевезти въ особнякъ свою драгоцѣнную коллекцію, свой большой музей изъ головъ убитыхъ быковъ и окровавленныхъ плащей знаменитыхъ матадоровъ; всѣ эти вещи вызывали восторгъ его друзей и чрезвычайно интересовали пріѣзжихъ иностранцевъ.
Когда художникъ съ женою остались вдвоемъ, имъ показалось, что они состарились въ одинъ мѣсяцъ на нѣсколько лѣтъ. Особнякъ казался имъ теперь еще болѣе пустымъ и громаднымъ; въ немъ царила гробовая тишина, точно въ старинныхъ заброшенныхъ зданіяхъ. Реновалесъ предложилъ Котонеру переѣхать къ нимъ жить, но неудачникъ отказался, струсивъ слегка. Онъ согласился обѣдать въ особнякѣ и проводить тамъ большую часть дня, но желалъ сохранить свободу и не могъ порвать со своими многочисленными знакомыми.
Въ разгарѣ лѣта Реновалесъ уговорилъ жену поѣхать, какъ всегда, на морскія купанья. Это была маленькая, мало извѣстная, рыбацкая деревенька въ Андалузіи, гдѣ художникъ написалъ немало картинъ. Ему было скучно въ Мадридѣ. Графиня де-Альберка уѣхала съ мужемъ въ Біаррицъ, а докторъ Монтеверде укатилъ за нею.
Супруги уѣхали, но пробыли на берегу моря не дольше мѣсяца. Маэстро успѣлъ написать не больше двухъ картинъ. Хосефина стала чувствовать себя хуже. По пріѣздѣ на море, въ здоровьѣ ея произошла сильная перемѣна къ лучшему. Она повеселѣла, стала просиживать цѣлыми часами на берегу, жарясь на солнцѣ съ безстрастною неподвижностью больной, жаждущей тепла, и безсмысленно любуясь чуднымъ моремъ, въ то время, какъ мужъ писалъ передъ нѣсколькими бѣдными рыбаками, обступившими его полукругомъ. Хосефина пѣла и улыбалась иногда маэстро, словно прощая ему все и желая забыть прошлое. Но вскорѣ она опять загрустила и почувствовала большую слабость во всемъ тѣлѣ. Веселый берегъ и пріятная жизнь на открытомъ воздухѣ стали вызывать въ ней отвращеніе, какъ свѣтъ и шумъ у нѣкоторыхъ больныхъ, ищущихъ утѣшенія въ глубинѣ алькова. Она соскучилась по своемъ печальномъ домѣ въ Мадридѣ. Тамъ ей было лучше; она чувствовала себя сильнѣе среди пріятныхъ воспоминаній и безопаснѣе отъ черной меланхоліи, грозившей постоянно овладѣть ею вновь. Кромѣ того она жаждала увидѣть дочь. Реновалесъ телеграфировалъ зятю по просьбѣ жены. Довольно имъ носиться по Европѣ, пусть вернутся домой. Мать соскучилась по Милитѣ.
Супруги вернулись въ Мадридъ въ концѣ сентября, а вскорѣ послѣдовали ихъ примѣру и молодые, довольные своимъ путешествіемъ, но еще болѣе довольные возвращеніемъ на родину. Самолюбіе Лопеса де-Соса страдало за границей при знакомствѣ съ болѣе важными людьми, чѣмъ онъ, подавлявшими его роскошью своихъ моторовъ, а женѣ его хотѣлось жить среди знакомыхъ, чтобы блистать своимъ богатствомъ. Она жаловалась на нелюбознательность людей заграницей, гдѣ никто не интересовался ею.