* * *
Я помню!
Три года назад, в самом начале всех этих перемен, я ехал на электричке с каких-то местных соревнований по экстриму в неподготовленных условиях. По-моему это была то ли Лисья, то ли Заячья гора далеко в области, неопробованные ранее склоны. Точно!
Я ещё никак не мог понять тогда, откуда на моих руках взялась кровь и ссадины. На меня ещё косилась старушка-огородница. Оказывается, то были первые весточки того загадочного инцидента. Странно, что я раньше не додумался. Скорее всего, Дурнев провалился в расщелину, а я его достал и спустил вниз на землю, спас, получается, от смерти. Выходит, я герой.
– А ты что помнишь? – я не тороплюсь раскрывать все карты.
– Всё, что осталось в голове, брат, как очнулся в больнице в хирургии, какая-то лажа со спиной. Врачи бегали туда-сюда, потом… Потом я просто встал и ушел.
– И когда понял, что стал особенным, решил грабить ростовщиков?
– Человек должен есть. Я думал, они просто забудут меня и всё.
– Это называется преступление, по сути, ты обычный вор.
– Ну, брат, не тебе говорить – не мне слушать.
– А ты попробуй не слушать, а услышать. Мать дала тебе имя и что ты с ним сделал? У меня нет слов – одни буквы с конца алфавита, и те по три.
– А-а-а, – машет рукой Дурнев, – разговор мимо дела, брат. У нас такие возможности в руках, кто узнает – обзавидуется. Только представь, чего мы можем вместе достичь: мы покончим с мелочевкой и будем брать только крупные банки, будем жить, где захочется, иметь любых баб в любое время, и они даже заяву на тебя не напишут. К нам никакая грязь не прилипнет.
– И это твоя цель? Поэтому ты так жестко с девушкой на вокзале?
– А у вас что, любовь?
– Давай мы о романтике в другой раз поговорим, – я поёживаюсь от ледяного мокрого ветра, – или ты так со всеми девушками себя ведешь, например, с Элиной.
– Элина, да, – смакует Дурнев, – злобная девка, может трипаком прямо по телефону заразить. Так и знал, курва, сдаст меня рано или поздно, неблагодарная с….
– И ты поэтому её насиловал? – я обрываю меткое ругательство.
– Её, других баб, какая разница, живи и дай жить другим, я беру, что могу взять.
– Страшные слова говоришь, Дурнев. Ты подонок, гадишь другим, а потом ныряешь в нору, своё же дерьмо нюхать.
– Тише, брат, не пыли чего не знаешь. Я сделал свой выбор, теперь твоя очередь.
– Я ни за что не пойду с тобой. То что ты делаешь – это подло.
Дурнев как-то наигранно смеется, пытаясь импровизировать перерыв, чтобы взвесить все за и против. Говоря проще, он не знает, как ему поступить.
– А что ты тогда предлагаешь? – он смотрит на меня уже не так доброжелательно, как минуту назад, – разбежимся и всё? Забудем друг друга как и раньше? Бац! И не было этой встречи, да?
– Я не думаю, что после всего, что услышал сейчас, смогу просто так отпустить тебя.
– Ты спятил, пушка у меня, – Дурнев демонстративно трясет передо мной стволом.
– Я боюсь, что мы прошли точку невозврата. И одному из нас придется "уйти", – я чуть наклоняю тело вперед.
– Дурак ты, брат, – Дурнев скалится и оглядывается по сторонам.
– Я не доверяю людям, которых не понимаю и ты не исключение. Твои мозги настолько засраны, бульдозерной фермы не хватит, чтобы всё развести.
– Черт, – ругается Сергей, – ладно.
Дурнев поднимает руку и наводит на меня оружие, взводит курок:
– Будь по твоему, пусть один сегодня уйдет, – медлит Гипнотизер, – учись красиво проигрывать брат!
* * *
Сбоку раздается громкий протяженный гудок.
Сергей поворачивает голову, и я совершаю отчаянную попытку перехватить инициативу.
Я бросаюсь вперед, хватаю двумя руками пистолет, уводя дуло чуть в сторону от моей головы и, ставя упор правой ногой в живот Дурнева, что есть силы отталкиваю его от себя. Брат отлетает назад и валится на гальку. Пистолет остается у меня в руках.
На огромной скорости, не переставая сигналить предупредительными протяжными гудками, слепя сильными передними фарами, на нас летит поезд.
Я успеваю отступить назад, и, разделив наш тандем на две части по разные стороны одного пути, по рельсам долбит длинная, забитая под завязку, электричка.
Пока Дурнев встает на ноги, я осматриваю пистолет – компактный для ношения без кобуры, с удобной рукояткой и крупными насечками, хорватский Springfield XD.
Во время службы в армии я всегда выбивал на стрельбище мишеней на твердую четверку. Я проверяю, дослан ли патрон в патронник, слегка отводя указательным пальцем затвор-кожух. Судя по форме спускового крючка, у него очень короткий ход, что по идее должно способствовать более высокой точности стрельбы.
Но смогу ли выстрелить? Смогу ли убить брата?
Сквозь стыки вагонов, образующих при движении мигающую картинку, я наблюдаю за тем, что происходит по ту сторону проносящегося состава.
Дурнев уже подбежал к периметральному бетонному заграждению и, сняв с себя куртку и перекинув её через цилиндрические витки колючей проволоки, пытается с помощью выступа в основании забора, забраться на него, чтобы перепрыгнуть и скрыться.
Наконец, поезд заканчивается.
– Сергей, не дури! – я прицеливаюсь, но нажать на курок так и не решаюсь.
Дурнев уже закарабкался на самый верх, и почти улизнул.
– Уйдет, – говорю я сам себе и снова неохотно прицеливаюсь.
– Бросай оружие, никому не двигаться! – слышу я голос сзади, оборачиваюсь и вижу за забором на крыше того самого гаража, с которого мы попали сюда, молодого полицейского, держащего меня на мушке.
Тем временем сзади как-то сильно хрустит "колючка", наверно брат продавил очередной виток и почти уже перемахнул.
Выстрел!
Нагибая голову, как в замедленной сцене, я поворачиваюсь – Сергей хватается за плечо, его ведёт в сторону и он, запутавшись в отогнутых прутьях спиралевидной колюще-режущей Егозы, соскальзывает с края, повисая на смертоносных витках в неестественной позе прямо на ограждении.
Я молниеносно выпрямляюсь и посылаю неточную очередь в сторону гаража, поверх головы Полицейского, чтобы согнать того с крыши. Одна из пуль попадает в распределительный щиток напряжения. Яркая вспышка рождает тысячу искр, озаряя на мгновение всё окружающее пространство.
Подбегаю к брыкающемуся брату. Картина жуткая. Из глубоких порезов сквозь ошметки покромсанной одежды ручьями течет кровь. Под тяжестью тела, острые как бритва обжимающие проволоку лезвия, всё сильнее и болезненнее впиваются в плоть, рассекая кровеносные сосуды и сухожилия.
– Не двигайся, делаешь только хуже, – я пытаюсь сообразить, что делать.
– Брат, это конец, да? – Сергей смотрит на меня испуганными детскими глазами, словно дичь угодившая в безвыходную ловушку.
– Это специальная оцинкованная проволока. Из неё нельзя освободиться без помощи трех-четырех человек. Тише, береги силы.
– Я так и не сказал тебе, – Сергей слабеет с каждой секундой.
Он медленно приподнимает залитую кровью правую кисть и чуть подает её вперед. Я подбираю левой рукой его прохладную ладонь и слегка сжимаю её.
Под порывами враждебно-леденящего ветра, держась за руки, мы молча смотрим друг на друга.
– Не суди меня, брат, – Дурнев выдавливает из себя последние слова, и его тело обмякает, теперь уже навечно.
Я не спеша отпускаю липкую безжизненную кисть и отступаю назад. Косой дождь, как художник, размывает на ограде темно-бордовые кровавые узоры. Где-то наверху в порывах ветра ходуном ходит слабый желтый фонарь.
Единственное, что я чувствую – это сожаление. О том, что нельзя вернуться время вспять и уговорить брата выбрать иной путь.
То, как мы живем сегодня – результат всех наших выборов. Кто бы что ни говорил вам, всё всегда выбираем мы сами. Запомните это.
Каждый наш выбор изо дня в день определяет весь ход нашей жизни. Формирует цепочку событий, поступки и их последствия.
За всё это отвечать нам перед нами же самими.
* * *
Я не хочу испытывать судьбу и ждать, когда на крышу вернется осмелевший хранитель порядка с подкреплением. Вытираю рукоятку пистолета о своё мокрое насквозь пальто и бросаю его на почерневшую от мазута траву. Тут же мокнут и портятся разметавшиеся наши с Сергеем старые детские черно-белые фотографии.
Последний раз бросаю взгляд на брата и удаляюсь с освещенного участка в темноту, в сторону вокзала. Я столько раз представлял себе нашу встречу, гадал о вариантах, даже придумывал, что ему скажу. И вот, в лице решенной головоломки и открывшейся мне правды, я ощущаю только преследующую меня недосказанность, и лишь усилившееся чувство одиночества, ненужности и разбитости.
О чем я думаю?
Правда в том, что мир прекрасен и убог одновременно. Чудес не бывает.
Любые выдающиеся способности – это бремя, вынести которое способен далеко не каждый. Сбиться со светлого пути и уйти во мрак – дело плёвое.
Почему мы с братом, почти одинаковые в прошлом, в новом качестве с идентичными способностями вдруг выбрали диаметрально противоположные судьбы. Почему я смог остаться человеком, а Сергей стал преступником, способным отнять жизнь у слабого и невиновного.
Чем больше силы – тем больше ответственность.
Никогда нельзя это забывать.
* * *
290 секунд.
Их достаточно, чтобы молодой стрелок с крыши, не вспомнил обо мне ничего. Просто забыл, что здесь только произошло, а следователи с утра написали рапорт, что именно Дурнев, управляя автомобилем Порше, врезался в остановочный комплекс и, покинув место ДТП, в невменяемом состоянии, нанеся вред сотрудникам предприятия общественного питания, стрелял в Полицеского и погиб на месте при попытке к бегству.
Прихрамывая я иду, постоянно спотыкаясь, о скользкие от мокрой снежной крошки шпалам. В голове также темно, как и на путях.
Глава 15 Палата 212
Я нахожу себя совершенно потерянным, сидящем на табурете в коридоре отделения травматологии Центральной Поликлиники № 15.
Смотрю на заляпанные кровью часы, протираю подушечкой пальца стекло циферблата: 05:15
Вспоминаю, как вернулся на Ленинградский вокзал и всё через тех же таксистов с чаем выяснил, куда отвезли Карину на карете Скорой помощи. Забрал свою, чудом не эвакуированную "шестерку".
Из палаты 212 выходит средних лет дежурный врач. Я встаю и сразу направляюсь к нему:
– Как она?
– Простите, а вы кто ей будете?
– Это моя девушка. Мы вместе учимся в институте.
– Ясно, я ввел ей успокоительное, она сейчас спит, угрозы жизни и здоровью нет.
– Я могу с ней повидаться?
– Утром, молодой человек.
– Если я хоть что-то могу сделать, – я достаю из внутреннего кармана пару купюр – всё, что у меня осталось.
– Это не нужно, – волевым жестом останавливает меня доктор.
– Тогда передайте ей, пожалуйста, вот это, – я протягиваю мобильный телефон, который забрал у Макса.
Несколько минут назад я почистил его память, обнулив все настройки до заводских. Потом записал небольшое видеообращение.
– Это можно, – врач принимает аппарат и уходит.
– Спасибо вам, – говорю я ему в след.
Глава 16 Послесловие
Сегодня я очень рано встал и, впервые за долгие годы, проснулся со спокойной душой и в хорошем настроении. Можно сказать, я практически выскочил из кровати навстречу новому дню.
Карина идет на поправку, и на следующей неделе я заберу её к себе.
В видеоролике, записанном на отобранный у Макса телефон, я постарался как можно радостнее сообщить, что мы знакомы и близки. Что вероятно, она не помнит меня из-за травмы. Наплел что-то про вокзальных пьяных панков, добавив, что обязательно навещу её, как только разрешит лечащий врач.
Рассказывать Карине всю подноготную я не стану – зачем лишний раз её травмировать.
Мне кажется, сейчас мы как никогда нужны друг другу. Тем более я многим ей обязан, и свой долг ей я выплачу по максимуму.
* * *
Вчера я снова убедился, что бы мы ни делали, какие поступки не намеревались совершить, в любых обстоятельствах надо всегда оставаться людьми.
Я понял, что, несмотря на абсолютное одиночество и тот факт, что у меня фактически нет прошлого, в огромном перенаселенном мегаполисе всё же нашёлся один человек, почти чужой и незнакомый, который сделал то, на что не способны миллионы других. Доверился мне и сделал шаг навстречу, с риском для себя, в некотором смысле добровольно помог мне в трудную минуту.
А значит мир не без добрых людей. И Карина, хоть она и захочет поспорить на эту тему, не самый бесполезный человек на Земле.
* * *
В самом конце обычно вспоминают самое начало.
Я продолжаю жить в этом городе, среди миллионов обычных людей, которые даже не запомнят моё имя при встрече, никогда не поздравят с днем рождения, не пригласят на уик-энд.
Но ведь если задуматься, один ли я сталкиваюсь с похожей повседневностью?
Люди одиноки. Ежедневно мимо нас проходят, проезжают, пробегают тысячи попутчиков.
Мы встречаемся и тут же расстаёмся навсегда. Попробуйте вспомнить, например, кассира, который вам пробивал сдачу в супермаркете сегодня утром.
Может быть, не такие уж мы разные.
Мало кто понимает важность отношений, ещё меньше тех, кто ценит и бережёт значение такого понятия, как доверие. Кто умеет сохранять его.
Отчуждение и мнительность, неспособность видеть в окружающих доброжелательность и порядочность, как правило, приводят к трагическим последствиям. Ведь, по сути, кто не умеет или не хочет вызывать к себе расположение – легко может стать очередным Гипнотизером. Шагать по головам, перемалывать других людей ради собственной выгоды.
Я гоню эти мысли прочь и надеюсь только на лучшее.
В новой жизни, где-то там, спрятанный в заковыристом лабиринте многоэтажных коробок и дорожных развязок, завтра будет расти мой сын, вместе со своей мамой, которой я никогда не смогу признаться в своих чувствах, и мужчиной, которого он уже начал называть своим отцом.
Пусть это и сложно, но я всё же попробую искренне порадоваться их счастью дистанционно, не вмешиваясь. Пусть им будет хорошо, ну а с собой уж я справлюсь.
* * *
Я зависаю на высоте не менее 22 метров над землей на отвесной скалистой стене Лисьей горы. Естественный рельеф и неподготовленная трасса вкупе с ледяным ветром словно заговорчески объединились против меня. Задубевшими пальцами изготавливаю для себя промежуточную точку страховки – импровизированную закладку, в которую вщёлкиваю карабин с простёгнутой в него верёвкой. Было бы намного легче производить восхождение с кем-то в паре, но это слишком рискованно.
Впереди вверху, всего в десяти метрах от меня небольшое углубление, типа пещеры.
Я точно помню, что это – то самое место в телефонном видеоролике брата, в котором мы очутились прямо во время инцидента. Мой карманный компас сходит с ума, стрелка будто взбесилась от вихрей возмущенных электромагнитных полей. Я нахожусь рядом с аномальной зоной, и это лишь добавляет уверенности и сил.
Что там в пещере?
Мне немного не по себе, страх передается в руки легким тремором волнения.
Но я пойду до конца. И не буду бояться.
Ведь насколько человек побеждает страх – настолько он человек.
Еще полчаса-час и я узнаю это наверняка.
Продолжение следует…