Действие романа "Пещера и тени" развертывается на фоне политического кризиса в стране, приведшего в начале 70-х гг. к введению на Филиппинах чрезвычайного положения.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - АВГУСТ В МАНИЛЕ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - ПЕЩЕРА 9
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - СЕМЕЙСТВО МАНСАНО 11
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ - ЭРМАНА 22
ЧАСТЬ ПЯТАЯ - ПРУТЬЯ ИССОХШИЕ И КАМНИ 25
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ - БОГИНЯ 37
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ - СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ 39
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ - АРХИЕПИСКОП 47
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ - АВГУСТОВСКАЯ ТЬМА 49
Примечания 58
Ник Хоакин
ПЕЩЕРА И ТЕНИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
АВГУСТ В МАНИЛЕ
Видение - краб на ниточке, которого прогуливала обнаженная девушка, - возникло в довольно густом полумраке коридора гостиницы, да и к тому же когда он, Джек Энсон, был в полуобморочном состоянии.
Это случилось после завтрака.
Приехав в город по малоприятному делу, он как-то скоротал бессонную ночь и встал чуть свет совершенно разбитый. Уже много лет ему не приходилось сражаться с незнакомой постелью. Наспех побрившись и умывшись, зевая в предвкушении кофе, он спустился в холл - и напрасно. Обслуживание только с семи часов. Тогда Джек Энсон вышел на улицу, и сразу же дыхание манильского августа обрушилось на него как удар.
Удар пришелся не сверху - небо еще не просветлело, - а снизу: земля и тротуары источали жар, словно под ними бурлил ад. Едва покинув кондиционированное помещение, Джек Энсон мгновенно размяк и почувствовал, как тело его начало покрываться испариной. Влажное тепло под одеждой тут же осело на коже росой и, когда он двинулся в путь, потекло бульоном в паху и под мышками. Интересно, подумал он, заметны ли уже потеки и действительно ли так пылает лицо, как ему казалось.
Август с детства наводил на него ужас. Это был месяц, красный от пожаров, красный от крови, месяц амока, когда люди взрываются гневом, сходят с ума. В первый день августа ему обычно не позволяли ходить в школу, особенно если тот выпадал на пятницу и потому был зловещим вдвойне. Впрочем, в августе следовало остерегаться любого дня. Еще ребенком он догадывался, что этот предрассудок как-то связан с погодой: августовский зной был пронизан духом насилия. Пусть улыбнутся иностранцы, услышав, что в круглогодичной жаре филиппинцы ухитряются выделить пору, называемую летом; но все же с марта по июнь что-то и вправду есть похожее на старое доброе лето. Температура может подскакивать до высочайшей отметки, но это довольно сухая жара, она порождает всеобщее чувство веселья и расслабленности. Время фиест, время каникул.
С приходом дождей меняется настроение, меняется и характер зноя. Март человека жарит, август - варит. В этом кипящем месяце нет умиротворенности и благодушия тихого лета. Волны влажной жары набегают одна за другой, не давая вздохнуть. А если воздух непрозрачен и как бы затянут дымкой - жди беды. Он сгущается, темнеет, а потом, не выдержав перегрева, взрывается грозой, смерчем, тайфуном. Но буря не очищает и не охлаждает воздух. Влажная духота после нее становится совсем невыносимой. Земля источает миазмы. "Сингау нанг лупа", говорят тагалы. "Дыхание земли". Бурные августовские наводнения делают его совсем удушливым. Чередование волн духоты и ураганов породило миф об августе как месяце насилия, и сейчас, в августе 1972 года, Джек Энсон вспомнил это, когда, шагая куда глаза глядят, вышел на авеню Рисаля.
Его отель находился в центре Манилы, в переулке, выходящем на улицу Карриедо, и через несколько шагов он оказался на перекрестке, где, несмотря на такую рань, уже стоял рев. Двойной ряд джипни , огибая угол площади Гойти, заполнял авеню насколько хватал глаз, от старого кинотеатра "Идеал" до "Одеона" на пересечении с улицей Аскаррага. Крыши бесчисленных джипни сливались в сплошную ленту, тянувшуюся к свету, словно настилали дорогу для солнца, уже пламеневшего над городом.
Волны зноя, бившие теперь сверху, согнали Джека Энсона с открытого тротуара под аркаду. Но и тень раскалилась, и каждый шаг в ней был шагом в духовке, к тому же, несмотря на ранний час, уличные продавцы, выкликавшие свой товар, уже захватили половину тротуара, и прохожие должны были обходить их, сбиваясь в кучу и теснясь. И на каждом лице - все равно, веселом или мрачном, сонном или возбужденном - застыло такое выражение, словно у человека перехватило дыхание и он вот-вот задохнется.
Март человека жарит, август - варит. Ну за какие грехи наших предков, причитал мысленно Джек Энсон, мы в наказание обрели этот ад на земле?
Увлекаемый толпой, он не чувствовал ностальгии, которую должен бы был испытывать маниленьо по рождению и воспитанию, впервые почти за двадцать лет шагая по земле родного города (теперь ему было сорок два). Он смотрел по сторонам, стараясь хоть что-то припомнить, но кроме кинотеатров, все еще стоявших на своих местах, узнавал только громады отелей "Грейт истерн" и "Авеню". Интересно, сохранился ли театр "Палас" за углом на улице Ронкильо, напротив старого ресторанчика, того самого, куда забегал он после водевилей в "Паласе" отведать китайской лапши? Он уехал отсюда в свадебное путешествие (и уж больше не возвращался) в начале пятидесятых годов, в разгар эры кумбанчеро. Потом пришли рок, твист и дискотеки, а он все пекся под солнцем на своем островке недалеко от Давао , где добывал каучук и выращивал искусственный жемчуг… Энсон остановился было около кофейни, привлеченный запахом кофе, но тут же зашагал прочь, не выдержав завываний музыкального автомата, игравшего что-то в стиле а-го-го.
Он купил газету и вернулся в гостиницу. У стойки по-прежнему было пусто, но уже можно было заказать кофе. Его встретил длинноволосый молодой официант в расклешенных брюках колоколом. Он вспомнил трофейное хаки, солдатское обмундирование и спецодежду, в которых щеголял в конце сороковых годов: мы, мальчишки, тоже были тогда вроде из военных запасов, как джипни. То был тускло-оливковый мир армейских излишков, расцвеченный всеми цветами радуги.
Вернувшись в номер после завтрака, он переоделся, но тут же помчался в ванную. То ли с завтраком что-то неладно, то ли утренняя прогулка доконала его. Он был близок к обмороку, голова у него кружилась, словно в лихорадке. Попытался стоять прямо, чтобы посмотреть, не шатает ли его, и не сразу понял, что звонит телефон.
- Привет, Джек. Это Почоло. Я тебя разбудил? Мы внизу, в вестибюле. Со мной врач и полицейский, как ты просил. Ты спустишься, или нам подняться к тебе?
- Я спущусь, - сказал он.
Он снова прошел в ванную, плеснул воды в лицо. Потом вышел в коридор и уже собирался закрыть дверь, но машинально обернулся - тут-то и возникло видение.
Коридор кончался холлом, который пересекал его, и в самом пересечении этой буквы Т, в тусклом свете, он увидел большого черного краба, который быстро бежал по полу, натягивая нитку - ее, как оказалось, держала шедшая за ним девушка. На ней были только высокие розовые сапоги танцовщицы а-го-го, розовая шляпа - и ничего больше. Они с крабом вышли из-за угла, со стороны пожарной лестницы, пересекли коридор и скрылись за углом, где были лифты.
Не будь Джек Энсон в таком состоянии, он побежал бы за обнаженной девицей и, вероятно, получил бы вполне естественное объяснение этому действу с крабом. Может быть, то был обряд посвящения, может - проигранное пари. Но здравый смысл не подсказал ему ничего путного - он боялся, что не видел того, что видел. Страх сковал мысли, он просто стоял и смотрел, а рука его так и застыла на ручке двери.
Наконец он снова вошел в номер, сел на кровать и попытался осмыслить происшедшее.
Вслух, и довольно громко, он напомнил сам себе, что накануне прилетел на самолете из Давао, приземлился в Маниле в девять часов вечера, прибыл в отель в десять и, не распаковывая вещи, сделал нужные телефонные звонки. Потом принял ванну и сразу же лег в постель, поскольку не имел привычки ужинать. Ночью он спал скверно и встал с тяжелой головой. Видимо, на его самочувствии сказалась и ранняя прогулка, вдобавок что-то было неладно с завтраком. Он подозревал, что виновата вода. Желудок, наверное, принимал теперь только ключевую воду его далекого южного острова.
Разговор с самим собой привел его в чувство. Он уверил себя, что все это ему не померещилось. Ну что особенного? Да ровным счетом ничего - просто голая девица, прогуливающая на ниточке краба. Глупо приходить от этого в ужас. Слишком долго ты жил в глуши - пора заново осваивать умение горожан ничему не удивляться. В сорок два года нельзя быть таким наивным и дергаться по пустякам.
И тем не менее он испуганно вскочил, когда снова зазвонил телефон, но, овладев собой, сумел ответить спокойно, как подобает умудренному жизнью человеку:
- Почоло? Да, я знаю. Прошу извинить. Сейчас буду внизу.
2
Дело, которое привело его в Манилу, касалось также и примыкающего к столице города, и три человека, ждавшие его в вестибюле, были оттуда. Официальные лица: майор Торрес - начальник городской полиции, доктор Гуарин - глава медицинской службы, а "Почоло" Альфонсо Гатмэйтан - мэр. Только он один знал Джека Энсона - они вместе учились в Атенео.
Три визитера перекидывались шуточками с девушкой у газетного киоска, когда Джек появился в вестибюле. В белых брюках и кремовой спортивной рубашке (обошел все магазины Давао, чтобы приодеться для Манилы), он остановился, глядя на трех мужчин, повернувшихся к нему.
- Почоло?
- Джек!
Он оказался в объятиях мэра Гатмэйтана, а двое других с улыбкой поприветствовали его и подумали каждый о своем.
"Итак, - размышлял доктор, - это и есть тот самый человек, которого жена бросила чуть ли не во время медового месяца, сбежав с монахом…"
"Зачем только ему понадобилось приезжать сюда и поднимать шум?" - ворчал про себя полицейский.
А Почоло Гатмэйтан, не выпуская Джека из объятий, воскликнул:
- Старина, да ты черный, как головешка!
- Прошу прощения, джентльмены, что заставил вас ждать, - сказал Джек, - но когда я шел к лифту, случилась странная вещь.
Они сели в уголке холла, и он, волнуясь, начал рассказывать о том, что видел в коридоре. Его слушатели, которым принесли кофе и фруктовый сок, вежливо улыбались, но кое-какие сомнения одолевали их.
"Парень пьян", - фыркнул про себя полицейский.
"А не болен ли?" - размышлял доктор.
"Не то говорит. Еще решат, чего доброго, что он их дурачит", - подумал Почоло. Он перестал улыбаться и сказал:
- Но послушай, Джек, это серьезное дело. Может, позовем управляющего?
Вмиг остыв, Джек простонал:
- Да куда к черту! Ни за что! Они скажут, что я псих.
- А ты правда не сочиняешь?
- Я действительно видел, Почоло! Клянусь!
- И что это за девица?
- Ей нет и двадцати. Светлая кожа. Тип метиски.
- И на ней ничего не было, кроме сапог?
- Только шляпа.
- Какая шляпа?
- Кажется, бумажная, с широкими полями - девушки надевают такие на Новый год, а старые женщины - во время процессий с танцами.
- Боже мой! - воскликнул доктор. - Да ведь и вправду была такая процессия. И старухи действительно плясали в бумажных шляпах.
- Это где? - спросил Джек.
- У пещеры, - отозвался полицейский. - У той самой пещеры, где нашли тело вашей падчерицы.
- Ненита Куген, - сказал Джек, - не была моей падчерицей.
- Майор Торрес употребил это слово в широком смысле, - сказал Почоло. - В конце концов ты же был женат на ее матери.
Джек глубоко вздохнул, затем произнес бесцветным голосом:
- Мать девушки оставила меня ради американского иезуита. Они сбежали в Америку, где она оформила развод и снова вышла замуж. Двадцать лет назад. У них родилась дочь Элен, которую называли также Ненита. Она приехала сюда учиться.
- Я-то знаю, почему она приехала сюда, - рассмеялся Почоло. - Иначе бы ее вымазали дегтем и вываляли в перьях. Поэтому ее спровадили пожить с родителями матери. Это случилось два года назад, ей тогда было пятнадцать. Ну а здесь она связалась с молодыми экстремистами и с какой-то группой сумасшедших вероцелителей. И дело не в том, что она погибла в пещере, а в этих группах - они давно враждуют из-за пещеры.
- Я узнал об этом только на прошлой неделе, - сказал Джек, - когда Альфреда… Альфреда - это ее мать, моя бывшая жена, Почоло и я знаем ее со школьной скамьи, - пояснил он доктору и полицейскому. - Так вот, на прошлой неделе я получил от нее письмо, в котором она жаловалась на тебя, Почоло, и, как я тебе уже сообщил вчера по телефону, умоляла приехать и потолковать с тобой. Она пишет, что приехала бы сама, да только ее мужа хватил удар. По ее словам, за три месяца, что прошли с тех пор, как дочь умерла в пещере, вы ничего не сделали, чтобы раскрыть эту тайну. Но она не согласна закрывать дело и требует детального расследования.
Подавшись всем телом вперед, майор Торрес поставил чашку с кофе и произнес:
- Дело вовсе не закрыто, мистер Энсон. Мы готовы возобновить расследование, как только получим свежую информацию, на которую можно опереться. А вся тайна лишь в том, каким образом девушка попала в пещеру. В самой же ее смерти нет ничего таинственного, что вам и подтвердит сейчас доктор Гуарин.
- Ну не то чтобы совсем ничего таинственного, - отозвался доктор. - Точнее сказать: никаких признаков того, что дело нечисто. Девушка умерла естественной смертью - остановилось сердце. Ее не стукнули, не задушили и не отравили - следов насилия вообще никаких. Но в том-то и загадка - почему вдруг отказало сердце у здоровой девушки? Говорят, накануне она участвовала в оргии наркоманов, однако в ее организме я не обнаружил никаких следов наркотиков, ничего такого, что бы могло смертельно ослабить сердечную мышцу. Как филиппинец, я бы заподозрил здесь бангунгот, "кошмар-убийцу", но это означало бы попытку объяснить одну тайну с помощью другой. Кроме того, судя по выражению ее лица, умерла она от чего угодно, только не от страха. Может быть, господин мэр, следует послать матери более подробное заключение о результатах вскрытия?
- Беда в том, - сказал Почоло, - что у Альфреды колониальное мышление. Она просто не может поверить, что мы не так уж сильно уступаем американской полиции. Сколько ни шли ей меморандумов, она все равно будет твердить о нашей нерасторопности и бестолковости. Ее удовлетворит только расследование, проведенное ФБР.
- А если девушка там задохнулась? - спросил Джек.
- Нет, пещера хорошо вентилируется, - улыбнулся доктор. - Воздух в ней, можно сказать, кондиционированный. В тот день, в мае, когда я осматривал тело, утром стояла страшная жара. Но когда я вошел в пещеру, там было прохладно и свежо. Движение воздуха чувствовалось на лице.
- А как выглядело тело? - спросил Джек.
- Верите ли, мистер Энсон, она будто спала! Я-то видел ее даже не в сумраке, хотя тело лежало во внутренней пещере. Понимаете, пещера там двойная. Внешняя выходит к реке и обращена к востоку. А из нее через сводчатый проход попадаешь во внутреннюю, удивительно похожую на готическую часовню. В конце ее каменный выступ - плита футов восемь в длину и четыре в высоту, очень напоминающая алтарь. За ней углубление вроде ниши. Представляете? Ну так вот, на этой каменной плите лежало тело, абсолютно обнаженное. И я видел его как раз тогда, когда солнечные лучи попадают в глубь пещеры, - около восьми утра. Солнце в этот час еще не высоко, поэтому свет заливает внешнюю пещеру и проникает во внутреннюю.
- И тело лежало, как в гробу?
- Нет, мистер Энсон. Как в постели, во сне. Когда я вошел, я увидел девушку в профиль: лицо, туловище, колени. Руки вытянуты вдоль, ступни вместе. Полная расслабленность, никакого напряжения. Тело было мягким, еще даже чуть теплым. Ее нашли через час или два после смерти.
- Кто ее нашел? - спросил Джек.
- Я, - ответил майор. - Около семи утра, в тот майский день. Это было воскресенье.
Полицейский объяснил, что, поскольку пещера причиняла много беспокойства, ее с начала года закрыли. Навесили дверь с замком и поставили охранника, чтобы отгонять любопытных.
- Но в то утро я пришел с ключами - надо было открыть пещеру, потому что кто-то из "Тайм мэгэзин" собирался ее фотографировать с разрешения мэра Гатмэйтана. Видите ли, из-за всех этих демонстраций пещера стала газетной сенсацией. Когда я прибыл, ночной охранник еще не сменился; во время его дежурства никаких происшествий не было. Я отпер дверь и оставил ее широко открытой, чтобы рассмотреть все при солнечном свете. И тогда увидел во внутренней пещере девушку. Я позвал охранника, и мы вошли вместе. Для него это было полной неожиданностью, он никак не мог понять, каким образом девушка попала туда. Мы дотронулись до тела, только чтобы убедиться, что она мертва.
- Скажите и о запахе, - попросил доктор Гуарин.
- А, да. Когда я вошел, я хотел лишь осмотреть внешнюю пещеру, но вдруг почувствовал приятный запах. Он вроде бы шел из внутреннего помещения. Это заставило меня заглянуть туда, и там я обнаружил девушку. Когда мы с охранником подошли к ней, то поняли, что именно тело источало этот приятный запах. Да, запах исходил от нее, не очень сильный, но вполне ощутимый.
- Когда я прибыл полчаса спустя, - сказал доктор Гуарин, - слабый аромат все еще чувствовался в воздухе во внутренней пещере. И запах несомненно - да-да, несомненно исходил от тела. Очень странно, потому что, могу вас заверить, девушка не пользовалась духами.
- И она никак не могла попасть в пещеру незаметно?
- Никоим образом, - сказал Почоло. - Поскольку нам хотелось избежать беспорядков, мы с майором Торресом позаботились о том, чтобы охранники не спали на посту. То он, то я вечером заходили туда их проверить и при этом всякий раз заставляли охранника делать обход вдоль берега реки на случай, если молодежь вздумает собраться в темноте на демонстрацию или что-нибудь в этом роде.
- Накануне я был там в десять вечера, - сказал полицейский чин, - и охранник доложил мне, что поблизости никого нет.
- Может быть, - предположил Джек, - он сам впустил девушку.
- Каким образом? - откликнулся Почоло. - Дверь в пещеру заперта, а ключей у него не было. Ключи всегда в полицейском участке.
- А не мог он подобрать отмычку?