– Ну вот. Сможешь. Через пару дней сможешь. Забудешь не только об этом. Мать родную забудешь.
– Надеюсь. Поэтому мы здесь. Может, это наша религия. Нам с тобой повезло. Но не всем так везет.
– Опять за свое. Какое тебе дело до остальных? Спать давай. Завтра рабочий день. Горы не любят много разговоров.
– Ты знаешь, что нас выручает? Что ходить в горы считается достойным занятием. Сумасшедшим, но вызывающим уважение. Но это только из-за гор. Потому что они вызывают почтение и восхищение. Мы совсем ни при чем. Мы рыбы-прилипалы. Пристали к заднице, большой, белой и холодной.
Дмитрий рассмеялся. Его радовал веселый и расслабленный тон друга. Как нам жить свои жизни? Завтра спуск, через несколько дней опять подъем. У него есть задача, очень трудная задача. Ничего важней ее нет. Он раскрыл рот и хотел сказать что-то умное, когда услышал мерное сопение Павла. Молодец.
Через несколько минут в палатке засопело двое. День был тяжелый.
* * *
Начинающийся день не торопил. Он, наверно, совсем забыл про нее. Ничего не нужно делать срочного сегодня. Так же, как вчера. Можно пролежать в постели до самого вечера. А к свекрови сходить завтра или послезавтра. Какой сегодня день? Четверг.
Занавески светились от яркого света за окном. Она хотела встать и впустить свет в спальню. Мешал прохладный воздух. Тамара прятала под одеялом все, кроме головы. В гостиной громко стучали настенные часы. Она все не могла собраться, чтобы повернуть голову и посмотреть на часы на ночной тумбочке. Около девяти, наверно, может, больше.
Ей приснился сон. Сны. В них был мужчина, мужчины, неясные, но настойчивые тени. Она узнавала и не узнавала в них своего мужа. Не узнавала вызывающие усиленное сердцебиение глаза и жесты. Она пыталась вытащить из памяти все детали, прислушивалась с открытыми глазами к быстро бьющемуся сердцу в наполненном томлением теле и желала, чтобы Дмитрий был рядом. Она ощущала себя ненасытной покорительницей. Ее муж еще не знает ее такой. Несмотря на все ее старания. Нет, она не могла обвинить себя в чрезмерной старательности. Она часто корила себя за отсутствие старательности, оглядываясь то на мужа, то на себя. В чем причина, чья вина? Она не знала. Ничья. Вот если бы он был сейчас рядом, она нащупала бы его рукой и обрушила на него всю силу своего желания. Жаркого, не сомневающегося в себе желания, перед которым не устоять ни одному мужчине в этом мире. Такого, которое поставит ее выше их. Она раздумывала, что ей делать с этим желанием. Отпустить нерастраченным? Жаль, такое нечасто посещает ее.
Тамара улыбалась в белый потолок. Вот оно, берите, пока есть. Аууу. Совсем некому предложить. Прошло пятнадцать лет. Целых пятнадцать. Она вспоминала мальчиков и мужчин своей жизни. Всего-то. Тогда ей казалось, что их много, что все вокруг до единого ее. Только позови. Где они сейчас? Она захотела увидеть свое тело. Бедра, ноги, грудь, глаза. Но подняться и снять с себя ночную рубашку перед зеркалом было невозможно. Она закрыла глаза и попыталась взглянуть на себя без одежды. Бесполезно, она знала, что у нее ничего не получится.
Почему сегодня? Пятый день без Димы? Он пропадает месяцами. Саши нет дома? Он только вот был у родителей половину лета. Откуда это? Свобода, одиночество?
Они звонят каждый день. Голос Саши необычный. Ему не нужна мама. Он среди мужчин. Они ругаются вслух и писают вместе на холодные камни. Утром они просыпаются с твердыми пенисам и думают о женщинах. Что у моего сына на уме? О чем он мечтает?
Почему она не боится за них? Она должна бояться. Они ушли от нее очень далеко. Там у нее нет над ними никакой власти. Она ничем не может им помочь. Она не знает тех правил. Ее сын под опекой и защитой ее мужа. Ему можно доверять. Им можно. Нет более надежных рук для ее сына. Все будет в порядке.
Они ушли в другой мир. Без сожалений, без сомнений, гордые своей особенностью. Не задумываясь оставили ее одну. Освободили. Она чувствовала свободу. Наполненная желанием, которому предстояло раствориться без следа в холодном воздухе осеннего утра. Жаль, что нет Димы. Что никого нет рядом. Она пыталась представить себя с другим мужчиной. С каким мужчиной? С Павлом? Спокойные, проницательные глаза. В комнату пробрался первый луч солнца. Ого, сколько уже времени?
Что мне делать с моей свободой? Скоро у меня ее будет много. Родила ему сына. Только для этого я ему нужна. Моя молодость. У него своя, неисчерпаемая. Оставил меня позади, всех оставил позади. Только Сашу. Неужели есть пещера? Господи, сделай так, чтобы она была, чтобы вылечила моего мальчика. Пусть он будет его теперь. Меня не взял. Где искать нелюбимой женщине счастья? Неужели правда нелюбимой? Не знаю. Не знаю, что такое быть нелюбимой. Может, я любимая. Может, я просто не знаю. Спросить у Марии? А что, если она тоже не знает? Будет очень грустно. Что будет теперь с ней? Павел захотел стать молодым. Господи, пусть они все вернутся живые и здоровые. Пора вставать.
Кроме Марии никто не знал о настоящих причинах отъезда ее мужчин. Для всех остальных Дмитрий повез Сашу в экспедицию, такую необычную и редкую, что они решили позволить сыну пропустить школу. Она оказалась в неожиданном отпуске. На зависть подружкам. Она решила ничего не говорить своим родителям. Нужно было только обманывать свекровь. Она была у нее два дня назад, чтобы сообщить об отъезде Дмитрия, Саши и Андрея.
– Куда они все уехали?
– Дима захотел сводить их на очень красивую гору.
– А школа как же?
– Это будет всего неделька, может, чуть больше. Дима сказал, что такая возможность представляется нечасто. Саша очень просил.
– Не нравится мне, что он мальчика взял. Самому пора остепениться, а он сыновей втягивает. Почему ты ему это разрешаешь?
Тамара привыкла к таким словам. Она хорошо знала, что свекровь не одобряет занятие Дмитрия и против участия в нем внуков. Но также знала, что она не только никогда не пыталась остановить сына, но даже по-своему благословляет его, гордится его успехами. Пятнадцать лет назад, когда они впервые встретились, свекровь, еще крепкая, в полном рассудке женщина, поразила Тамару безоговорочной верой в то, что с ее сыном ничего не может случиться, пока она жива, думает о нем и просит за него. Умудренная женщина мирилась с горами, инстинктивно чувствуя, что они приносят ее сыну счастье и полноту жизни, хоть и совершенно ей непонятные. Но она для этого его родила, для того, чтобы он был счастливым. Они так непохожи друг на друга и так неразрушимо связаны, мать и сын. Тамара никогда не уважала эту связь, но быстро научилась с ней мириться, беря пример со своей свекрови. Она многому бы могла у нее научиться, если бы свекровь позволяла.
В общем, они жили довольно дружно. Пока были силы, свекровь охотно помогала, а Тамара принимала помощь с благодарностью, понимая, что ее заслуги в этом нет. В последние годы у нее появилось дочернее чувство к угасающей женщине, усиливаемое признаками детской беспомощности.
– Пускай побудут вместе. Мальчику хорошо быть с отцом. Диме по-другому не выбрать времени.
– Дай бог.
Тамара незаметно осмотрела квартиру. Старушка поддерживала ее в хорошем состоянии.
– Я зайду к вам в субботу.
– Не надо. Чего зря ходить? Придешь вместе с мужчинами. Когда они приедут?
– Через недельку, может, больше, – Тамара боялась выдать себя голосом. Тревога овладевала ей в теплой полутемной квартире с сильным запахом увядающей жизни. Верит, никогда не сомневается. Тамара чувствовала, как ее собственная вера ослабевает в присутствии нерушимой, первобытной, неразумной. Они сейчас там, среди пугающих, суровых и мрачных гор. В первый раз за пятнадцать лет она ощущала реальность гор. Фотографии, рассказы Дмитрия и его друзей сложились в живую картину, неприветливую, чужеродную. Ей никогда не хотелось в горы. Это было одно из условий их супружества. Невысказанное, но очевидное. Одна из причин того, что Дмитрий обратил на нее внимание. У нее никогда не возникало такое желание. Только сейчас, когда горы заманили к себе ее сына, они приобрели для нее реальность. О, она знала, что она на неправильном пути. Сесть рядом со старушкой, смотреть в окно и унестись далеко-далеко.
Она обняла и поцеловала свекровь в щеку на прощание. Они делали это очень редко, но за неловкостью движений обе почувствовали теплоту. Одна – с детской улыбкой на лице, другая – с материнской нежностью в сердце. Тамара вышла на улицу. Солнце скрывалось где-то за домами. Прогретый осенний воздух затих в ожидании. В глубоких тенях он накапливал холод наступающей зимы. Вот бы такую погоду до самой весны. Тамара собралась навестить вечером Марию.
С приятным ощущением на щеке, старая женщина осторожно села на свой стул у окна. Она уже забыла, что вызвало его, но это ее не беспокоило, она предавалась ощущению с радостной непосредственностью. Глаза устремились вдаль, мимо удаляющейся фигуры Тамары. Опять в горах. Она вдруг вспомнила, что мальчики с ним, и стала бороться с нарастающим беспокойством. Это было беспокойство, с которым она не могла ничего сделать. Она гнала его прочь от себя. Она стала думать о том, есть ли у нее все для пирожков. Нужно будет сделать много для троих. Они все любят ее пирожки, но их нужно есть свежими, прямо из духовки. Она была уверена, что не забудет купить мясо. Это будет самым важным делом следующей недели. Как раз к их приезду.
Муж любил ее пирожки. Она помнила это хорошо, но забыла, как он выглядел. Молодым. Ее научила печь бабушка, всегда в сером от пятен переднике и с тонкими быстрыми руками. Первые для мужа пирожки она делала под ее надзором. Она помнила, как ей хотелось погладить его кудри.
Пора ему уже остепениться, а не сыновей тянуть за собой. Почему она это разрешает? Сидеть дома, с женой. Как Павел. Но у него больше сил, он очень настойчивый и самолюбивый. Ее грудь помнила его жадные неутомимые губы. Они приводили ее в невыразимое, невыносимое состояние, в котором она не признавалась никому. Она не позволяла никому смотреть, когда кормила.
Он очень самолюбивый. Она никогда не обладала властью над его желаниями и устремлениями. Никогда не желала. Он для нее такая же непонятная, закрытая душа, как все остальные вокруг. Она не стремилась проникнуть внутрь его души, но вся ее энергия, все силы всегда были на его стороне. Его горы всегда представлялись ей труднодоступными прекрасными местами, где вознаграждаются настойчивость, упорство и благоразумие. Это представление подкреплялось бесчисленными привезенными оттуда фотографиями похудевших мужчин с простыми, веселыми, заросшими щетиной, обветренными лицами. Когда она узнавала о гибели одного из них, она думала о том, что ему не хватило настойчивости, упорства и благоразумия. Которые в избытке у ее сына.
Ее несколько раз даже останавливали на улице незнакомые люди, поздравляли с достижениями сына. В такие моменты она не испытывала большой гордости, только обновленное ощущение полноты и значимости жизни.
Мальчиком он был молчаливый и застенчивый. Как Саша. Андрей совсем не в него. Муж огорчался по этому поводу. Он любил часто огорчаться. Это он настоял на том, чтобы Дима пошел в горный поход в школе. Дима сопротивлялся. С этого все и началось. Оттуда он привез свой первый снимок со своей первой вершины. Он был очень горд, что из двадцати ребят наверх поднялись только трое. Муж тоже гордился.
Она видела вокруг себя много мужчин за долгую жизнь. Ни один из них не казался ей таким же счастливым и довольным жизнью, как ее сын. Она уважала горы за это. Все они не могут туда ходить, пусть хоть ее Диме такое везение. Павел уже давно не ходит. Поседел, постарел. Его глаза не блестят так, как когда он появился в их доме первый раз. Молодой, самоуверенный. Заставлял ее критически оглядывать себя в зеркале. Что он думал, когда смотрел на ее лицо, ее грудь? Они все замечают, эти мальчики.
Не нужно было забирать мальчика из школы. Еще успеет, нужна ли ему дорога отца? Она тревожилась за Сашу больше всего на свете. Он будет совсем один, без ее поддержки. Ее силы уже не те. Старость не радость.
Она не заметила, как на улице стало темно. Зажглись фонари, мелькали тени возвращающихся с работы людей. Шесть часов. Он встала согреть воды для чая.
На часах было около девяти, когда она легла в постель. Вокруг было совершенно тихо, редкие, негромкие звуки, проникающие сквозь плотную занавеску окна спальни, не достигали ее сознания. Она закрыла глаза, и, до тех пор пока не заснула несколько минут спустя, она просила. У того, кто распоряжается всем в мире. У справедливого и мудрого, хотя порой слепого и капризного. Просила за своего сына, за своих внуков, невестку и всех хороших людей.
Ей снилось, что она бежит по вытоптанной в траве дорожке – быстрей, быстрей домой, где ее ждут мама и папа.
* * *
Саша огорчился, когда отец и дядя Павел ушли наверх. Они унесли с собой нечто волнующее и притягивающее. Лагерь поскучнел, и не только потому, что в нем осталось только два человека. Саше редко было скучно с братом, но с уходом старших он почувствовал, как горы вдруг отдалились. Его притягивало к ним. Каждый день он упрашивал Андрея отправиться куда-нибудь наверх. Брат не соглашался, ссылаясь на то, что им не разрешено ходить далеко вдвоем и что нужно поддерживать связь. Андрей относился к связи очень серьезно. Саше тоже нравилось слушать непривычно звучащие голоса отца и дяди Павла. Но сидеть для этого в лагере целый день!
Братья все же взошли, с благословления отца и к восторгу Саши, на верх дежурной горушки, а после этого исследовали два самых доступных ущелья. Подъем на горушку дался обоим нелегко, но Саша изо всех сил делал вид, что ему это нипочем, и не позволил Андрею повернуть назад, не дойдя до верха. Он был убежден, что они взошли быстро и легко. А как же иначе? Им предстояло подняться на самую большую гору. Эта горушка для них нипочем.
Наверху он осмотрелся по сторонам и обратил взгляд на самую большую достопримечательность в округе. Отсюда гора выглядела совсем незнакомой. Открылись огромные, посыпанные льдом скальные просторы, от самого низа до вершины. Он видел себя на макушке, там, на черной точке, выше которой уже ничего нет. Он забыл объяснения отца, что снизу вершина не видна. Ему казалось, что они уже на половине высоты. Отсюда еще совсем немного, еще пять часов, которые, как сказал Андрей, они затратили на подъем. Он удивлялся, что отец с дядей Павлом провели там уже три дня.
Еще больше он удивился, когда на следующий день взрослые вернулись очень усталые. Особенно дядя Павел. Саша непрерывно спрашивал, что они там делали. Ему охотно объясняли и показывали участки, места ночевок и другие примечательные места. На лицах взрослых присутствовала при этом непонятная мальчику улыбка. Он удивлялся тому, что так много есть всего на этой горе. Раз за разом он проходил по ней взглядом и не понимал, где это все могло разместиться.
Вечером, когда приходило время звонить домой, он с удивлением слышал голос мамы и вспоминал о доме, о школе. Он внимательно слушал ее вопросы и старался изо всех сил отвечать так, чтобы маме понравилось. Он уже имел хорошее представление о том, что нужно говорить, чтобы ни в коем случае не поставить под угрозу свое пребывание здесь. В голосе мамы помимо озабоченности он чувствовал незнакомую ему беспомощность. Он вне ее власти, она не может забрать его отсюда. Но он все равно терпеливо отвечал на все вопросы о голове, мокрых ногах и горле.
Он не представлял себе, что может вернуться домой без того, чтобы взойти на вершину, и думал о том, как будет показывать свою фотографию в школе. Он будет на ней во всей одежде, шлеме, очках. Как отец на фотографиях.
Он радовался, что никто в лагере не говорил о возможности неудачи. Он знал, что это возможно, что это случалось с отцом не раз. Отец любил повторять, что самое главное в горах – это знать, когда нужно повернуть назад.
Когда отец с дядей Павлом вернулись и сообщили, что через два дня они пойдут наверх все вместе для знакомства с горой, Саша обрадовался и испугался. Отец заметил и спросил, нахмурившись:
– Ты что, боишься?
– Нет, не боюсь, – Саша отрицательно закачал головой.
– Отстань от пацана. Ничего он не боится. Помнишь, как лез с нами.
– Мы с Андреем зашли на дежурную. Я не боюсь, я пойду с вами.
Отец удивлял его своими озабоченными взглядами и вопросами о голове. Это напоминало ему о маме, но Саша, как и все остальные, слушался отца безоговорочно. Он терпеливо примерил еще раз восходительскую одежду и снаряжение под тщательным присмотром отца. Больше всего ему не понравилось, когда отец посадил его себе на спину и стал ходить вокруг лагеря. Саша держался руками за металл станка и хотел скорее на землю.
Вечером перед выходом они сидели все вместе в большой палатке и слушали, как дядя Павел поет под гитару. Эти песни всегда вызывали у Саши смесь неспокойных чувств. Он не любил слушать их дома, но в теплом воздухе палатки, окруженной горами, среди больших камней морены, они нашли путь к его сердцу. Ему велели идти спать. Завтра предстоял ранний подъем.