Саша, моя единственная защита от одиночества. Я могу жить один, вот так, здесь. Здесь мне никто не нужен. Не знаю. Всегда был город, мать, сыновья, жена. Подарила мне сына. Будет у меня еще одна жена? Старею, никто не замечает, как я старею. Кроме меня. Пещера касается только тела. Зачем я взял ее в жены? Могу обходиться без нее месяцами. Могу обходиться без нее всегда. Особые линии бедер, груди. Очень женские, без утонченности, без манерности. Простые, функциональные. Ее тело имеет над ним силу. Не сделать мне ее счастливой. Вырастет Саша. Она уже знает, что сын его. Согласилась. Отпустила, как будто уже потеряла. Я ее совсем не знаю. Никого не знаю. Павла? Саша, мое единственное спасение от одиночества.
Матери осталось немного. Уйдет, исчезнет. Уже где-то там, куда мне доступа нет. Не будет у меня ангела-хранителя, оборвутся все связи. Что буду делать? Свои укреплять, поддерживать. Научиться печь пирожки с мясом. Сколько раз просил Тамару. Бесполезно. Как я буду возвращаться домой, если меня не будут ждать пирожки с мясом? Свои связи нужно создавать, свой мир. Саша, мое единственное спасение от одиночества.
Разладился я совсем. Страхи. Не может же быть так, что все это напрасно затеяно? Может. Павла коришь пессимизмом, а сам больнее всех. Он прав, нужно спускаться вниз и строить свою жизнь. Подбираться каждым утром к своей жене, вдыхать ее запах, держать ее за грудь, за бедра. Надоедать своему сыну, ходить на работу.
Это не для меня. Не бойся, ничего не бойся. На свете ничего не надо бояться. В пещере все решится. Там и разберемся, что дальше делать. Сейчас твоя задача – занести наверх Сашу и одного старого козла.
Он неожиданно заметил груду камней на полке справа. Каменная Баба. Уже почти пришел. Почему казалось, что еще несколько веревок? Точно, Каменная Баба. Со стороны маршрута груда напоминает формой обнаженную однорукую женщину. Никому не пришло в голову назвать ее Венерой в этих местах.
Здесь. Дмитрий отстегнулся от веревки и пошел по широкой, усыпанной камнями полке. Обогнув гребешок, он вышел на снежное поле, поднялся по нему к большому скальному выступу и сбросил рюкзак на площадку, которую выступ заботливо защищал от камней и ветра. Лучшего места не найти.
Не нужно делиться чаем, не нужно оставлять большую часть сыну и другу. Можно выпить все до последней капли. Он приготовил только половину котелка, газ нужно беречь. Завтра он отправится вниз рано, без еды и чая. Может, остановится у первой палатки, где баллончиков без счета. Или потерпит до лагеря.
Закончилась связь. Они уже внизу. Дмитрий лежал на животе, высунув наружу голову и плечи, по пояс в теплом спальном мешке, принесенном специально для Саши. Много он притащил сюда барахла. Пригодится, он не мог допустить никакой непредусмотрительности. Нужно быть готовым ко всему.
На далеком-далеком горизонте чернела узкая полоска то ли горной гряды, то ли облаков. Гряда. Он чувствовал близость пещеры. Когда я решу не ходить туда больше? Последний раз? Ну да, а сына кто будет приводить? Сам придет, если захочет. Захочет моей жизни? Какая бессмысленность во всем этом круговороте. Облака сюда, облака туда. Есть начало, должен быть конец. Сколько бы ни длилось, результат один. Слишком много времени провожу среди равнинных людей. Утомительные, банальные мысли. Зачем они тебе? Приходят. Он закрыл глаза. Наверху ждут с ним встречи знакомые места, камни, на которые он ставил ноги, зацепки, за которые он держался. Течение без начала и конца. Нет в нем смысла, нет в нем бессмысленности. Только я есть в нем. Вредны мне равнинные люди.
Похоже на тучи. Шире чуть-чуть стала. Когда-нибудь это безобразие закончится. Когда я буду на середине горы с грузом, который просто не перетащить. Тогда и будем беспокоиться. Глаза закрывались сами собой, он погрузился в легкую дрему, из которой его выведет через двадцать минут приближающаяся холодная тень скального выступа.
* * *
Тамара годилась Марии в дочки. Почти. Но ей такая мысль в голову не приходила. Возможно, потому, что она не приходила и Марии. Непростое замужество взрослит женщину. Они скорее чувствовали себя соперницами, но эта мысль посещала чаще Марию, чем Тамару. У них было гораздо больше общего, чем они признавались себе. К тому же они были замужем за друзьями, такими разными и такими похожими. В первый раз они стали подружками по ожиданию, по тревоге. Они могли бы быть хорошими подружками, если бы не их мужья.
– Я уже почти не пеку.
– Мне приходится. Саша очень любит, особенно эти печенья. Дима тоже, хотя иногда вертит носом. Времени у меня сейчас много. Решила испечь, чтобы не приходить с пустыми руками.
– Замечательные печенья. Их нужно быстро убрать подальше, а то я все съем. Ты очень много принесла.
– А я к ним довольно равнодушна. Мне шоколад нужен.
– Я и шоколад люблю.
Мужья и дети звонили из лагеря часто, у женщин не было важных новостей друг для друга. После стольких лет замужества они по-прежнему смутно представляли, чем занимаются их мужчины в горах. Им нравилось сидеть вместе. Больше было некуда принести свои тревоги. Некому. Ни в горах, ни в городе. Они пили чай с Тамариными печеньями и искренне улыбались друг другу. Они могли бы быть хорошими подружками.
– Как ты решилась отпустить Сашу? – Мария чувствовала себя свободно.
– Не знаю, – вздохнула Тамара.
Она была рада вопросу, но не знала, с чего начать.
– Дима уговорил. Вы знаете про пещеру?
Мария кивнула головой.
– Я ничего не знала раньше.
– Мне до сих пор трудно поверить. Пещера? Все кажется, что должно быть какое-то другое объяснение.
– Чему?
– Диме.
– Да. Я совсем не замечала, пока в один день не поняла, что выгляжу уже старше его.
Мария улыбнулась:
– Ты еще совсем девчонка.
– Мне тридцать два года.
Тридцать два года. Кухня Марии была в обычной чистоте. Может, только пол слишком блестел, протертый прямо перед приходом гостьи. Тамара, конечно, не могла знать, что в кухне отсутствуют обычные запахи. Больше недели в ней почти ничего не готовится.
– Когда они думают дойти до пещеры?
– На следующей неделе. Он никогда мне не говорит заранее. Даже когда один ходит. А что Павел говорит?
– То же самое, в конце недели. По погоде. Павел очень доволен. Веселый, шутит. Я его таким не помню.
– Они там меняются. Мне всегда нравится, когда он звонит оттуда. Я чувствую себя больше женой на расстоянии, чем когда он рядом.
Мария молча кивала головой. Она смутно помнила своего мужа только-только возвратившимся с гор. Хорошее время. У них тогда бывает много желания. Когда они молодые.
– Я очень боюсь за Сашу.
Самая сильная тревога наконец приняла форму слов. Им стало свободней. От стекла незанавешенного окна отражался свет кухонной лампы. За стеклом темнота города, успокаивающая и грустная. Накрывающая пустынные холодные улицы. Женщинам было уютно в чистой, теплой кухне. Отдыхающей в отсутствие хозяина.
– Они надежные мужчины. Этого у них не отнять. Дима не позволит, чтобы с мальчиком что-нибудь случилось.
– А вдруг не получится. С пещерой.
Мария не знала, что ответить. Она была полна сомнений сама. Далекая пещера не нашла еще места в ее картине мира. Несмотря на самое реальное подтверждение. Благо мужа не было рядом, чтобы указать Марии на непоследовательность. Ей ли не верить в целительную силу мест и мыслей? Где она, моя вера, куда спряталась? Мария ответила, как ответил бы ее муж:
– Неделя-другая ничего не изменит. Нужно верить, что еще можно сделать?
– Может, нужно было оперировать. Показать целителям, – Тамара не была готова к вопросу.
– Все будет хорошо. Павел мне сказал, что оперировать было нельзя.
В наступившей паузе Мария подумала, что ей нужно быть осторожной в словах. Она внезапно поняла, зачем Тамара пришла.
– Они надежные мужчины, – добавила она.
– Ведь он действительно не выглядит старше двадцати пяти. Что-то должно быть в этой пещере. Он сказал, что там всегда тепло. Он там жил неделю без еды, только воду пил. Чувствовал себя как дома, так он сказал. На такой высоте.
– Да, мы как-то постепенно привыкли, но теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что он на самом деле настоящее чудо. Все будет хорошо. В следующий раз мы заставим их взять нас с собой. Если Павел вдруг помолодеет на тридцать лет, что я буду с ним делать? Начнет вдруг будить по ночам.
Женщины улыбнулись.
– Иногда я устаю от Димы, но он быстро опять уезжает. А вы за Павла не боитесь?
– Не знаю. Он не будет напрасно рисковать собой. Может, это как раз то, что ему нужно сейчас. Так я себя поддерживаю. Он потерялся как-то в последнее время. Улыбается редко, думает много. Когда они раньше уезжали вдвоем, я за них не боялась. Давно это было.
– Вы не боитесь остаться одной?
– Ты не одна. У тебя есть сын.
– Он уже почти вырос. Мне кажется, что он вернется совсем другим. Он больше его сын, чем мой. Раньше мне это казалось несправедливым. Теперь смирилась. Они мужчины.
– С дочками тоже не легче. И я, когда была моложе, больше боялась одиночества, теперь не так. Не знаю почему. Теперь-то я уже никому не буду нужна.
– Вы очень красивая женщина. Дима мне часто об этом говорит. Я когда-то даже ревновала к вам.
– Спасибо.
На лице Марии появилась улыбка удовольствия. Одновременно она вспомнила о минутах паники, с которых начинается ее каждый день. Когда она в первый раз после пробуждения смотрит на себя в зеркало. Момент, который она оттягивает теперь как может. Момент настоящего пробуждения и настоящего страха. Что уже совсем скоро. Что уже скоро придет то утро, когда ей не справиться, как бы она ни старалась. Когда все ее маленькие и большие хитрости окажутся бессильными, и она никогда уже не будет выглядеть по-другому. Она улыбалась, глядя на лицо молодой женщины, и невольно представляла, что с ним неизбежно сделает время.
Тамара тоже улыбалась женщине с теплыми глазами и приятной улыбкой. Спокойной и уверенной. Она желала такой же улыбки на своем лице, такого же спокойствия, как у этой женщины, взрослой, научившейся справляться с глупыми детскими страхами. Дима часто ставит ее в пример. Между ними, наверно, что-то было. Когда ее светлые волосы были длинные. Как на их старых фотографиях.
– Ты еще такая молодая и красивая. Я дождалась, когда Павел остался со мной. Сам, у него очень тогда болела спина. Дима уехал, а он остался со мной. Без сожалений. Помнил о спине, не хотел больше мучиться. А Диму ничто не останавливает. Мы все повторяем одну и ту же ошибку. Нам нужно строить свою жизнь, я тоже слишком долго ждала, когда будем строить вместе. Мне помогла спина, а тебе ждать не нужно.
– Только бы Саша выздоровел.
– Дай бог. У меня хорошее чувство, что все разрешится хорошо.
– Правда? У меня не очень хорошее. Но странно, я не боюсь. Только тяжесть на сердце.
– Когда они вместе, я за них не боюсь. Они как близнецы – не могут долго друг без друга.
– Да, помню, что как девчонка ревновала к Павлу. Помню его: Паша, Паша.
– И я тоже. Мне казалось, что ему не терпится поскорей уехать со своим другом подальше от меня. Я была беременная, а он все равно уехал. Он спросил, я его отпустила, но мне казалось, что у меня нет все равно выбора. Но они возвращаются. Паша пришел ко мне. Просто у них есть еще что-то. Нам нужно тоже найти свое место. Куда можно уйти. И не вернуться, – Мария улыбнулась. – Даже не знаю, что я говорю. Иногда мне кажется, что я говорю словами Паши. Муж и жена…
– Сколько вы вместе?
– Больше тридцати лет. Тридцать один в этом году.
– Мне Димы не дождаться. Он скоро заберет с собой Сашу.
– Это хорошо для мальчика. Не хочешь, чтобы он ходил в горы?
– Раньше не хотела. Боялась. Теперь не знаю. Не знаю, какой хочу для него жизни. У Димы неплохая жизнь. Теперь уже все само решится, без меня.
– Нам надо с тобой чаще вот так встречаться, вдвоем. Мы вышли замуж за двух похожих мужчин. Мы с тобой похожи, наверно.
– Павел мне кажется более внимательным, обходительным.
Неожиданно громкий смех Марии удивил Тамару.
– Он старше. Ты не знала его молодым. Дима был всегда более обходительный. Они все становятся ласковыми, когда говорят с молоденькими девушками. Ты умная женщина, много понимаешь. В твоем возрасте я была такая дура. Найди себе применение. Кроме материнства. Дима хороший человек. Из него можно сделать хорошего мужа. Ты должна ему помочь. Некоторые мужчины по-настоящему привязываются к женам, только когда начинают сдавать. Когда стареют. Тебе в этом не повезло.
– Иногда мне тоже так кажется. Странно выглядеть старше его, но чувствовать, что он все равно старше по годам.
– Ты еще очень молодая женщина. Не нужно об этом беспокоиться. У них есть чему поучиться, у наших мужчин. Не все женщины могут этим похвастаться. Я многому научилась от Паши. Когда-то я не могла бы так с тобой говорить. Многие мои слова и мысли от него. Я иногда специально выбрасываю на него свои мысли, чтобы он помог мне их рассортировать. Это у него лучше получается. Нам полезно учиться говорить немного на их языке.
– Я даже не знаю, с чего начать.
– Иди работать, займи себя чем-нибудь.
– Не знаю чем, просто так не хочется просиживать на работе.
– Все в твоих руках. Саша уже большой. Только тебе это нужно делать самой, не ждать помощи.
– От кого ждать помощи? Муж все время где-то, только не дома. Ему не понравится, если меня тоже не будет дома. Ему нужна домохозяйка.
– Всем им нужна домохозяйка. Они, конечно, были бы очень довольны, если бы мы хлопотали по дому и выглядели бы красивыми и счастливыми. Таких женщин больше не делают. Им нужны счастливые жены, но заниматься этим они не хотят. Это наши проблемы. Если бы мне было тридцать два года. Жаль, что я раньше так многого не понимала.
– Что бы вы сделали?
– Что бы сделала? Не знаю. Не слушай меня. Я разболталась. Послушал бы меня мой муж.
– Вы хорошо говорите. Спасибо. Они должны уже скоро позвонить. У вас телефон работает?
– Работает. Сейчас проверю. О, это, наверно, они. Алло. Паша? Привет. Как у вас дела? У нас тоже. Мы тут с Тамарой сидим, пьем чай. Да, она у меня. Как у вас погода? Хорошо. Когда вы идете на гору? Послезавтра? Сколько вы будете идти? Да, знаю. Как ты себя чувствуешь? У нас тепло. Да, тихо. Хорошо. Дай трубку Саше поговорить с мамой. Ну хорошо, целую.
Мария протянула трубку Тамаре – Саша.
Тамара разговаривала сначала с сыном, затем с мужем. Тихим, негромким голосом. Слышат ли ее на другом конце? Она говорила так, как будто ее мысли были где-то в другом месте, как будто она говорила совсем не то, что думала, не то, что хотела сказать. Как будто хотела много сказать. Марии стало жалко молодую женщину. Боже, что я ей такое наговорила. Ее сын там, ее маленький сын. Смертельно больной сын. Бледная, ей это идет. Тамара улыбалась словам Саши и словам Дмитрия. Какие они ей говорят слова? Мария хотела знать.
– Молодец! Но ты один не ходил? Правильно. Только с папой и дядей Пашей. Тебе не было холодно? Солнце? Хорошо. Я уже соскучилась по тебе. Приезжайте скорей. Да, знаю. У тебя не болит голова? Хорошо, целую тебя, сынуля.
Тамара сидела в гостях еще долго после телефонного звонка. Она разговорилась. Ей опять стало легко с Марией. Принимающей на веру ее каждое слово, улыбающейся, сочувствующей. Она вспомнила интересную Марии историю – их знакомства с Дмитрием. Это была самая правдивая и откровенная версия из тех, которыми она когда-либо делилась. Ей нравилось, как Мария хихикает совсем по-девичьи и широко раскрывает удивленные глаза. Как любопытная неопытная подружка. Тамара не чувствовала стеснения. У нее никогда не было такой подружки. Сочувствующей и циничной, простодушной и проницательной, равной. Она всегда чувствовала себя взрослее своих ровесниц. Мария – простодушная девушка в теле зрелой женщины.
Они просили за своих мужчин. Сначала молча, затем вслух. Они не были уверены, у кого они просят, но знали, что он или оно всегда здесь, всегда слушает. Они верили в силу своих мыслей и молитв, готовые к тому, что не все из них исполнятся или исполнятся не так, как они просили. Как случалось со многими их мыслями и молитвами.
Когда Тамара ушла, Мария помыла и поставила сушиться посуду, подошла к окну, вгляделась в темноту, постояла так несколько минут и занавесила окно. Пора ложиться спать. Она чувствовала усталость. Тяжелый день?
Из частной переписки
Да будет с тобой Время, Немногословный!
Меня беспокоит твое молчание. Возвращайся, пожалуйста, домой. Комиссия разрешит тебе это сделать. Необходим лишь официальный запрос. Я навел справки, не упоминая твоего имени. Меня заверили, что такие запросы не редкость и принимаются всегда благосклонно. Они очень благодарны добровольцам, как ты, и стараются относиться к вам бережно. Возвращайся, у нас появится возможность обсудить все интересные проблемы в самой подходящей обстановке. Помнишь плодотворные дискуссии за бутылкой хорошей сивы? Когда ум спешит насладиться моментом редкой ясности и свежести.
Мне кажется, что я освободился от своего недуга. Разрешаю тебе ухмылку. Знаю, мне это уже казалось неоднократно. Только одну ухмылку. Я свободный. Не могу утверждать, что счастливый. Свободный и утомленный. И серьезно, серьезно грустный. Я проживу, может, еще несколько сотен тысяч лет, миллион, но никогда со мной больше не случится ничего такого.
Возвращайся. Мне тебя не хватает.
OО.
Да будет с тобой Время, мой хороший друг!
Неожиданно у меня появилось новое развлечение. Упоминал ли я, что место для станции было выбрано не совсем удачно, несмотря на то что она находится на самой высокой точке планеты, где условия совершенно неблагоприятные для аборигенов? Они здесь не живут, но вершина находится в центре какого-то культа или ритуала. С удивляющей настойчивостью и регулярностью небольшие группы аборигенов собираются под ней и лезут на самый верх. Делается это самым примитивным способом, и, судя по всему, непростое предприятие удается далеко не всегда и не всем. Многие из них гибнут в процессе. Согласно Сурику, это относительно новое явление на планете, не существовавшее в то время, когда моя станция была установлена. Я называю ее своей, потому что до меня здесь никто не жил и, вероятней всего, никто не будет жить после меня. Мы (Сурик) оцениваем вероятность случайного контакта как незначительную, и поэтому станция продолжает оставаться на своем месте. Я подозреваю, что Комиссия скорее решит убраться с планеты совсем, чем передвинуть станцию на другое место.