3. ВЧИТЕЛКА НАТАЛКА
Документы оказались не такими уж интересными, и все-таки я извлек их из конверта с волнением. Некоторые, написанные от руки на плохой серой бумаге времен гражданской войны, буквально рассыпались от одного прикосновения, и стоило большого труда расшифровать и переписать их, прежде чем они превратились в труху.
"М. Н. О.
Iнспектор перекопiвськой
вищоï початковоï школi
Травня 20 дня 1919 р.
№ 65
Дал це Наталицi Сергiевне Маркевич в тiм, що вона дiйсно е вчителка в моей школе.
Iнспектор Олексiй Божко"
Ниже - подпись и печать: аббревиатура Украинской Народной Республики и герб ее - трезубец.
И еще одна - такая же ветхая, разваливающаяся бумажка с совершенно выцветшими чернилами:
"Роменскiй Вiддiл
Народноï освiтi
№ 2471
28 червня 1918 р.
До вчителки перекопiвськой
вищоï початковоï школi
Наталки Маркевич
Вiддiл Народноï освiтi повидомляе, що Ви призначенi на посаду вчителки французськоï и нiмецскоï мови в перекопiвську вищу початкову школу з 19 листопаду 1918 року.
Зав. шкiльным подвиддiлом Твардовский
Дiловод Терещенко"
Посылая мне эти уже ненужные ей старые документы, Наталия Сергеевна писала:
"При оформлении на пенсию в районном отделе социального обеспечения инспектор ни за что не хотел засчитать мне эти годы, так как бумажка, видите ли, оформлена не так, как полагается:
- Кто вас знает, работали вы или нет, - были его слова.
Вместо ответа я посоветовала ему перечитать в Кратком курсе главу о военном коммунизме. Все-таки мне пришлось доказывать свою правоту через Министерство соц. обеспечения РСФСР".
Читая эти строки, я слегка даже содрогнулся и подумал, что уважаемая читательница моя - человек весьма энергичный, волевой, настырный, из тех, кому пальца в рот не клади…
И все-таки мне было не только интересно, но и как-то душевно необходимо читать ее письма. Маша переписка затянулась на целых пять лет. За эти годы у меня скопилось около трехсот писем Наталии Сергеевны. К сожалению, моих писем к ней, которых было, вероятно, ненамного меньше, вернулось ко мне - совсем недавно - всего шестьдесят семь. Из них лишь десять-двенадцать представляют какой-то интерес. Несколько писем, напечатанных на машинке, сохранилось у меня в копии. Самые же интересные письма кому-то понадобилось изъять или уничтожить. Кому и почему - это читатель поймет из дальнейшего.
4. В АЛЕКСАНДРОВСКОМ ДВОРЦЕ
(Глава из ненаписанного романа. На первый взгляд, как будто ни к селу ни к городу)
В солнечный январский день тысяча девятьсот семнадцатого года по шоссейной дороге Петроград - Царское Село мчался на полной скорости большой темно-зеленый, пушечного цвета, автомобиль марки "Испано-Сюиза" - "Альфонс XIII", выпуска последнего предвоенного года. Мягко подпрыгивая на ухабах и густо погукивая, мотор обогнул заснеженные Египетские ворота, свернул на широкую Кузьминскую улицу, миновал кирпичные казармы Собственного Его Величества сводного пехотного полка и Собственные Его Императорского Величества гаражи, оставил слева ампирные колонны католической церкви и слегка затормозил у ворот Александровского дворца.
Часовой-конвоец в косматой маньчжурской папахе, сделав шаг вперед, взял на караул. Машина въехала в очищенный от снега дворцовый двор и плавно подкатила к боковому, непарадному крыльцу. С подъезда, приложив руку к козырьку, сбежал молоденький дежурный офицер, без шинели, с болтающимися на груди адъютантскими аксельбантами. Шофер - весь в кожаном, в больших круглых авиаторских очках - уже открывал дверцу мотора. Офицер помог - скорее символически, кончиками пальцев слегка коснувшись локтей, - выйти из машины еще не старому генералу с седеющей профессорской бородкой.
- Благодарю, - сказал генерал, незаметно разминаясь и принимая нужную осанку.
- Ее величество изволит ждать вас в маленькой гостиной…
- Государыня? - слегка удивился генерал.
- Да, ваше превосходительство… Ее величество просили вас проследовать к ней.
В сенях генералу помогли раздеться. Перед большим в золоченой раме зеркалом он нацепил на нос пенсне, поправил черепаховым гребешком бородку, зачесал назад серебрящийся ежик, Рука его слегка подрагивала.
Дверь перед ним распахнул высокий, худой, с рыжеватыми бакенбардами скороход в малиновом камзоле, в белых чулках и в огромной треуголке.
- Прошу следовать, ваше превосходительство, - сказал он, умеренно наклонив голову. И, вытянув длинную руку, пошел своими скорохожьими шагами, умудряясь идти и впереди генерала, и словно бы не опережая его, распахивая перед ним одну за другой высокие белые с золотом двери, пропуская генерала, закрывая за ним двери и снова оказываясь на какое-то незаметное время впереди…
Государыня сидела в своей небольшой "интимной" гостиной, обставленной отчасти в стиле модерн, отчасти сохранившей убранство былых, классических времен. Императрица что-то шила или подрубала, что-то большое, белое, может быть простыню или пододеяльник.
Генерал, сдержанно звякая шпорами, сделал два быстрых шага вперед и склонился в церемонном поклоне. Императрица слегка сгребла, смяла на коленях свое рукоделие, делая вид, что собирается сбросить его с колен и подняться.
- Простите мне, генерал, - сказала она, изображая на лице улыбку. - Я вас принимаю слишком по-домашнему…
Он устремился вперед.
- Ваше величество… наоборот… я тронут… я глубоко польщен…
Он низко склонился и поцеловал ее руку, от которой пахнуло тоже чем-то домашним: скорее мылом, чем духами.
Она указала на кресло:
- Прошу вас, генерал.
Он сел.
- И позвольте мне, - сказала она, перекусывая крепкими зубами белую нитку, - позвольте, я буду продолжать заниматься своим делом.
Он ответил поклоном.
- Здорова ли ваша супруга? - выговорила она с чуть заметным акцентом.
Генеральские щеки слегка порозовели. Вторая - молодая - жена его была притчей во языцех.
- Благодарю, ваше величество. Жена здорова.
- А дочь?
Он поблагодарил поклоном.
- Я хорошо помню ее печальную историю. Надеюсь, она уже оправилась?
- Да, ваше величество. Она - человек мужественный. Ведь в наших жилах, и во мне, и в ней, течет казачья кровь.
- У нее, кажется, сын, мальчик?
- Сын и дочь, ваше величество. Девочка. Совсем малютка.
- Как ее назвали?
- Ирина.
- Модное имя.
- Да. Совершенно верно, ваше величество. Ирин стало последнее время многовато.
- Также и Ксений.
Повернувшись к окну, Александра Федоровна вставляла в иголку нитку.
- Какие новости в городе?
- Новости… в городе? Вчера в Рождественской части было два больших пожара. Выезжали все части.
- Были жертвы?
- Нет, слава Богу, обошлось без человеческих жертв.
- А дела с продовольствием?
- Не могу, ваше величество, сказать, чтобы с продовольствием было совсем ладно. Последнее время подвоза муки почти не было. Снежные заносы в южных губерниях во второй половине января нарушили движение на железных дорогах. Сыграл пагубную роль также и осенний призыв в армию. И - самое главное, ваше величество, - нет в этом деле хозяина…
- Да, да, - кивнула она. - А как там Дума?
- Готовятся. Четырнадцатого февраля хотят открываться.
- Все-таки откроются?
Генерал, не вставая, сделал стойку, как по команде "смирно".
- Простите, ваше величество, я солдат, а не политик, и думаю, что судьбу Думы, как и каждого из нас, решают Господь Бог и Государь Император…
- Вы хорошо сказали, генерал… И что касается хозяина и сильной власти, вы тоже абсолютно правы. России, особенно в этот момент, требуются хорошие, крепкие вожжи. Приблизительно так же говорил и Александр Дмитриевич. Он был у нас вчера…
Генерал поднял брови.
- Протопопов, - пояснила императрица. - Он очень хорошо, я бы сказала - с воодушевлением отзывался о вас…
Генерал опять слегка покраснел.
- Что же он… мог?..
Положив обе руки на белый ворох своего рукоделия, Александра Федоровна пристально и без улыбки смотрела на своего гостя. Без улыбки же она сказала:
- Мы вас очень-очень любим и очень ценим, генерал… и государь, и я… Кстати, вот и он… Как говорится, легкий на поминки…
Генерал быстро поднялся.
От дверей мягко и четко шел невысокий военный с полковничьими погонами на ладных плечах офицера-строевика. Лицо такое милое и такое близкое сердцу. Не один раз видел его генерал, и всегда поражало его это сходство императора с его изображениями - с теми, что на газетных фотографиях, на серебряных рублях, на десятикопеечных разменных марках… Только там, на рублях и на марках, не разглядеть было морщинок у глаз и не видна была ясная, какая-то не мужская, голубизна этих царевых глаз.
Генерал шагнул вперед, приветствуя императора.
- Здравствуйте, Сергей Семенович, - сказал тот, улыбаясь и протягивая рук?. - Рад видеть вас.
Он слегка обнял генерала за плечи и повернулся к жене.
- Простите, я хочу похитить вашего гостя. У нас разговор.
- Ну, что ж, - сказала она кротко и со вздохом. - Разумеется. Я понимаю. Там, где серьезный мужской разговор, нам, женщинам, делать нечего.
5. ДОМ НА ЛИТЕЙНОМ
(Еще одна глава из того же ненаписанного романа)
- Видели, ваше превосходительство?
- Да, да, Яков. Видел. Имел счастье.
Старый лакей осторожно принял мышиного цвета генеральскую шинель, гладкую мерлушковую папаху.
- Устали, Сергей Семенович. Притомились. Тяжело дышите.
- Да. Ты прав. Немножко устал. Вера Павловна дома?
- Ее превосходительство у себя.
- Попроси ее зайти ко мне в кабинет.
- Слушаю-с, ваше превосходительство. Завтракать подождать?
- Да. Я немножко… этого… отдохну. Растрясло в моторе.
В кабинете кавказского стиля, с коврами, кинжалами, кривыми шашками и старинными пистолетами на стенах, генерал скинул мундир, бросил его на круглую турецкую тумбочку и, закинув за голову руки, с негромким стоном повалился спиной на тахту. Почти тотчас послышались легкие женские шаги. Генерал крякнул, сделал движение сесть, но только приподнял голову.
- Прости меня, Верунчик.
Она быстро подошла, села рядом.
- Лежи, лежи, Сергуня.
И прежде чем он взял ее руку и прижал к губам, она поцеловала его в лоб и в серебрящийся ежик.
- Устал… Бедненький. Ну, что, как? Рассказывай.
- Был… разговор.
- С государем?
- С государем и государыней.
- Что-нибудь серьезное?
- Боюсь, что твоего Сергуню посадили на бочку с порохом.
- Что это значит? - встревожилась она. - Новое назначение?
- Нет. Я остаюсь командующим округом, но Петроградский округ выделяется из Северного фронта в особую единицу, а мне при этом даются очень широкие полномочия… Пожалуй, даже слишком широкие.
- Что ты хочешь сказать?
- А то, что я отвечаю теперь за все. За продовольствие. За работу заводов и фабрик. За спокойствие в городе и окрестностях…
Вера Павловна вздохнула - скорее с облегчением.
- А я боялась…
- Чего ты боялась, мышка?
- Твое недвусмысленное отношение к покойному "старцу"… Ведь об этом не могли не знать.
- Разумеется. Ты права. Не могли. Даже, вероятнее всего, знали. Но, представь, у меня оказалась "рука" - и, пожалуй, не менее могущественная, чем рука Распутина.
- Кто это? О ком ты говоришь?
- Александр Дмитриевич Протопопов.
- Вот уж не ожидала!
- Чего ты не ожидала? Такой подлости?
Он лежал, полузакрыв глаза, поглаживая ее руку.
- А ты что делала, губернаторша?
- Ничего. Ждала тебя. Говорила по телефону с портнихой.
- Тата не звонила?
- Нет, - коротко ответила Вера Павловна. И, проведя еще раз рукой по колючим волосам мужа, сказала:
- Все-таки, и думаю, тебя можно поздравить.
- Ох, милая, сказал он, - давай подождем. Честно говоря, лучше бы мне дали командование фронтом.
- Ты думаешь, лучше? Легче?
- В тысячу раз. Там враг - впереди. За спиной - тыл. А тут опасность - и спереди, и сзади, и под тобой, и над тобой…
Она молчала, думала.
Он еще раз приложился губами к ее руке и с подчеркнутой легкостью стареющего военного вскочил, сделал два выброса рук в стороны и потянулся к мундиру.
- Ну, что ж, ваше превосходительство, - сказал он, застегивая на животе пуговицу, - взялся за гуж - надо работать.
6. ПИСЬМА И ДОКУМЕНТЫ
"Приказ
Рабочие Петрограда! На некоторых заводах столицы рабочие призываются к забастовке в день открытия Государственной Думы с тем, чтобы скопом пойти к Таврическому дворцу для предъявления политических требований. Истинный сын Родины на это не пойдет… Тот, кто бастует теперь, изменяет своему Отечеству, предает своих братьев, находящихся в окопах… Тем же, кто останется глух к моему обращению, я напоминаю, что Петроград находится на военном положении и что всякая попытка насилия и сопротивления законной власти будет немедленно прекращена силой оружия.
Командующий войсками Петроградского военного округа
Генерал-лейтенант С. Хабалов
Петроград, 9 февраля 1917 г."
Из старых писем
Сестрорецкий Разлив.
23. VI. 1957 г.
Простите, тов. Маркевич, что с таким чудовищным опозданием отвечаю на Ваше письмо. Так сложились обстоятельства - не мог.
Благодарю Вас и за подробный рассказ о себе, и за обещание прислать новые документы 1918–21 гг. Если они Вам и в самом деле не нужны - пришлите, пожалуйста. Мы, пишущая братия, собираем все, что подвернется под руку, памятуя о том, что и веревочка в нашем деле может пригодиться.
"Республика Шкид" (вышедшая, кстати, впервые не в начале 20-х годов, а в 1927 году) включена в издательский план 1958 года. Таким образом появилась маленькая надежда, что после тридцатилетнего перерыва книга вернется к читателю.
Простите, что обращаюсь к Вам не по имени, - под рукой нет Вашего первого письма, а во втором Вы имени и отчества своего не указали.
Желаю Вам хорошего!
Л. Пантелеев
"Перекоповский Волисполком
Роменского у. Полтавской губ.
26. IX.1921 г.
№ 1710
Удостоверение
Предъявитель сего есть гражданка, проживающая в селе Перекоповка Роменского уезда Полтавской губернии, Наталья Сергеевна Маркевич, 30 лет, грамотная, при которой находятся дети, сын 9 лет и дочь 7 лет, что и удостоверяется.
Предисполкома Ковальчук
Секретарь Беляев"
"Перекоповский Волостной Ревком
Февраля 10 дня 1920
№ 341
Новопетровскому сельскому
Революционному комитету
Проживающая в х. Новопетровке Наталья Сергеевна Маркевич обратилась с просьбой в комитет оказать ей помощь как в продовольствии, так равно и в топливе, почему волостной комитет, входя в положение ея, предлагает в свою очередь Вам оказать этой просительнице помощь, как в хлебе, так равно и в топливе, если только возможно, так как она жительница х. Новопетровка, а потому и должно быть от Вас удовлетворение.
Председатель рев. комитета Суханов"
И - крупная, когда-то черная, а сейчас рябая серая печать с серпом и молотом.
Посылая эту бумажку и объясняя ее происхождение, Наталия Сергеевна рассказала, в каких условиях жило и работало в те годы сельское учительство:
"Зарплату мы получали то "керенками", то "карбованцами" и "шагами" (копейки), но во всех случаях эта зарплата была мизерна. Большинство педколлектива было из духовенства, местные, следовательно, экономически обеспеченные. А мне, как пролетарке, не имевшей никакой собственности, комбед выдавал паек: зерно или муку, ячмень или что-нибудь другое… Я состояла в комитете бедноты, и так как село по многу раз переходило из рук в руки, часто приходилось где-нибудь пережидать…"
"Благодарю Вас за сердечное обращение, за внимание - в старости это особенно ценишь.
Приятно было узнать, что есть надежда вновь перечитать "Республику Шкид",
Пригодились ли Вам моя "веревочка", которую я Вам послала?
Мне пришлось в 1955 году побывать в глубинном районе Вологодской области, и меня удивила разница в отношении колхозников к своему труду. Там смотрят на работу в колхозе как на принудиловку, а больше тянутся к своему приусадебному участку, а здесь сокращены участки до 0,20 га и даже пенсионеры усердно ходят на работу.
В этом году большой урожай вишен и яблок.
С тов. приветом И. Маркевич"
P. S. За это время я прочитала сочинение Виноградова "Три цвета времени" о Стендале-Бейле и книгу Н. Чуковского "Балтийское небо". Эта, последняя, захватила меня, в некоторых местах невольно навертывались слезы, хотя я и не из плаксивых. Я свои слезы давно выплакала (когда-нибудь расскажу)…
7. ОБЪЯСНЕНИЕ С ЧИТАТЕЛЕМ. ПРИЗНАНИЕ
Но, позвольте, скажет читатель. Доколе же можно?! Начали рассказывать о генерале Хабалове, а говорите уже полчаса о какой-то пенсионерке-учительнице из Россоши! Где тут связь?
Хорошо. Не буду больше морочить читателю голову. Открою карты, скажу прямо - связь есть: Наталия Сергеевна Маркевич - родная дочь генерал-лейтенанта Сергея Семеновича Хабалова.
Узнал я об этом тоже не сразу, не в первый даже год нашей переписки, и помогла тут, как я теперь понимаю, та фраза о давно выплаканных слезах, которая вырвалась из души Наталии Сергеевны в одном из ее первых писем.
Очень скоро я понял, что жизнь Наталии Сергеевны вообще далеко не так безмятежна и благополучна, как это могло показаться по ее первому письму, что у нее очень дурные отношения с сыном, а с дочерью и вовсе никаких. О дочери она даже не упомянула в том первом письме на радио.