Последнее время он, можно сказать, ночевал в цехах: вводили новый технологический цикл, и он, инженер-механик Игорь Марков, славно потрудился. Те, кто знали его ближе, пожимали плечами. Феля, например. Все не мог понять, за что Игорь так дико вкалывает. А Игорь жал на своих ребятишек, и с тех пот катил рекой. Он и сам работал до изнеможения.
Новая технологическая линия? Да, это было любопытно. Но дело не в этом. Просто он, Игорь Марков - человек железной идеи. И если она родилась в голове, он свое получит. Причем, красиво.
После окончания работ главный пригласил всю группу в кабинет. Кому конверт в лапу, кому благодарность с занесением в трудовую книжку. А ему, Игорю, уже под занавес, главный протянул зеленую продолговатую бумажку. Бесплатная путевка в Мацесту! Отпуск вне очереди!
Игорь повертел путевку, встал для торжественности момента и сказал, глядя в глаза главному:
- Спасибо, Андрей Михайлович. От всего сердца. - Голос его дрожал от волнения (вот оно, пригодилось институтское увлечение сценой!). - Но есть мечта. С пеленок хочу на Север! Пройти дорогой капитана Беринга… Знаете, как в известной песне поется: "Над морем сгущался туман, кипела волна штормовая…". Два месяца без сохранения содержания, и я привезу вам привет от лу-ора-ветланов!
Народу в кабинете было порядочно, и главный, любивший Маркова, принял перчатку. В голосе его послышалось благодушие.
- Романтика… Полярное сияние… Торосы… Гагары… - он задумчиво оглядел кабинет. - А тут сидишь…
Игорь понял, что выиграл бой, и дурашливо закричал:
- Кому мокасины, записывайтесь в очередь!
Молоденькие девчонки из соседних отделов в восторге таращили подведенные глаза. "Цирк", - сказал потрясенный Феля.
И вот уже последняя стоянка… За бортом, в зеленой воде, плавно кружатся стеклянные льдинки. Сливается с небом берег вдали, будто художник поленился обозначить горизонт. Чайки беззвучно разводят крылья.
…Спасибо братцам-корешам. Это они помогли устроиться, когда Игорю пришла в голову его "безумная" идея. Хлопот было много - кадры на арктических судах ходили "старослужащие". Хорошо, что Игорь закончил кораблестроительный, хотя сраму же после института стал работать на заводе и корабли помнил очень приблизительно, по студенческой практике. Но перед отъездом он набрал книжек и честно проштудировал их, как-то подготовив себя к работе на судне. Что там говорить, он привык все делать добросовестно.
В море Игорь быстро сошелся с ребятами, те относились к нему хорошо, с работой тоже ладилось, и Игорь уверился, что все будет нормально, и сбудутся их с Иркой мечты.
Мечты…
Он снова посмотрел на каменистый плоский берег, на воду, где покачивалось несколько одиноких, удивительно молчаливых чаек. Шикарный пейзажик. Его бы в рамку… Игорь повернулся и пошел по палубе, по корабельным переходам вниз, в кают-компанию. Каблуки бухали по железным ступенькам, гулко цокали в узких коридорах, вкрадчиво щелкали за спиной дверцы отсеков…
Мечты, дерзания, почины…
Ох, и терминология! Зола все это, слова одни. А словами сыт не будешь. Трезвый реализм, как трудно приходится тебе! Тебя стыдятся, от тебя отрекаются, как от стыдного порока.
Вот он, например, Игорь. Все считают, что он уехал на Север как последний чудак, потянуло и поехал. Чудаком быть, значит, можно. Даже отпуск без содержания дали и - как! Под звон литавр. А скажи, попробуй, что ты не чудак, а просто рациональный человек. Взял карандашик, листок бумаги, прикинул, что за три месяца работы на арктическом судне можно не только оправдать те два месяца, что на заводе - без содержания, но и получить деньги. Большие деньги. Эквивалент мечты. Скажи это, ведь жизни не дадут… Нет, лучше уж быть просто чудаком. Мало ли их, чудаков, на свете!
Игорь вспомнил парнишку, который толкался тогда в отделе кадров управления. Мальчишка просился на любой корабль, который шел на Север, и Игорь, услышав его слова и зная, как трудно попасть на арктическое судно, ухмыльнулся. Он назвал свою фамилию, работник отдела кадров, сухонький, лысый старикашка с огромными, пушистыми, как у сибирского кота, усами, кивнул ему и оформил в команду. Фамилия "Марков" была у него записана на листке настольного календаря.
Игорь ушел, а парнишка так и остался упрашивать усатого старика послать его на Север - хоть кем, хоть за бесплатно.
Нет уж, за бесплатно ну его на фиг, подумал Игорь. За бесплатно и хоть кем пусть идут такие вот парнишки.
…Игорь снял фуражку с крабом, в которой уже успел сфотографироваться не раз, и вошел в кают-компанию.
Капитан кивнул ему и сказал двоим, сидевшим спиной к двери:
- Познакомьтесь. Наш сменный механик.
Игорь пожал руку угрюмому крепышу неопределенных лет. Кустистые брови топорщились на его дубленом лице, прикрывая глаза. А капитан добавил:
- …Ленинградский инженер. Бросил все, и к нам пришел, на Север, за романтикой…
Игорь пожал гостю руку, повернулся ко второму, еще не разглядев его против света, и вдруг по руке понял, что это женщина. Он взглянул на нее внимательнее и ахнул:
- Господи, Валька!
Серые огромные глаза смотрели на него с лица, забрызганного рыженькими веснушками. Ах, эти веснушки! Игорь тотчас представил старую школу в тихом ленинградском переулке, тихую девчонку, с которой он по приказу классной руководительницы целых три года сидел за одной партой и которую за эти самые веснушки дразнил "солнышком".
- Здравствуй, солнышко! - сказал он шепотам, чтобы не слышали капитан и тот, бровастый, с которым приехала Валя.
Два серых озерка с ковыльными берегами стали еще светлее.
- Здравствуй, Игорь.
Игорь увидел на соседнем кресле белую медвежью шубу мехам наружу. Так вот о какой делегации болтали матросы на палубе.
- А вы, я гляжу, знакомы? - спросил мужчина, приехавший с Валей.
Валя молча кивнула, а Игорь весело сказал:
- Судьба играет человекам, а человек играет на трубе…
- Да, - сказал капитан, - каких только встреч не бывает у нас, на Севере. Сколько плаваю, и в каждом рейсе встречаю старых моржей. То в училище вместе были, то воевали…
Они с бровастым заговорили о своем, а Валя с Игорем вышли в коридор, а потом к нему в каюту.
- Ну и ну! - шумел Игорь. - Бывает же! Ну и хохма!
Валя оглядывала каюту, улыбалась, и веснушки разбегались веселыми огоньками по ее щекам.
- Ну как ты, Игорь? - спросила она.
- Да что я! - шумел Игорь, все еще удивленный неожиданной встречей. - Ты-то как тут оказалась?
- А я, Игорь, доктор теперь. Санитарный врач Хатангского района. Пятый год уже здесь. Приехала вот к вам мясо принимать.
- Мясо? - удивился Игорь. - Какое мясо?
- Ну как какое? - ответила Валя. - Вы нам мясо привезли. Мороженое.
- А-а, - протянул весело Марков, - а я и не знал! Ну, да ладно, - захлопотал он, - давай-ка вздрогнем по этому поводу. Грешно не вздрогнуть.
Он достал бутылку спирта, сбегал в соседнюю каюту и принес еще одну кружку, полную воды, потом разлил ее поровну и до краев долил спиртом.
Они чокнулись этими двумя зелеными эмалированными кружками с обшарпанными боками, отпили помалу, и Валя закашлялась от жгучего питья.
- Ну?! - шутя удивился Игорь. - А я думал, северяне спирт стаканами хлещут.
Валя улыбнулась застенчиво и спросила:
- А ты, Игорь, значит, на Север решил?
Игорь опешил. С чего это она взяла? Ах да, совсем забыл, это же капитан, старый хрен, брякнул вдруг ни с того ни с сего.
- Значит, за романтикой? - задумчиво сказала Валя. - А сфинксов у Академии не жалко?
- Какая к черту романтика! - весело сказал Игорь. - У меня от этих словечек зубы мерзнут. И сфинксов, опять же, не могу бросить. Кто за ними, беднягами, без меня присмотрит?
Они посмеялись. В иллюминаторе дневалил светлый вечер, но, чтобы было поярче в каюте, Игорь включил лампу. Стало по-домашнему уютно и тепло после свежего ветра на палубе. Они сидели рядышком на мягком диване, и обоим было хорошо, как в детстве, в том тихом черемуховом переулке, где оба они выросли.
- Какая там к черту романтика! - повторил Игорь. - Суета сует, Валюта. Просто-напросто деньги нужны. Север! - он криво усмехнулся. - Платили бы у нас в Питере, как здесь, сидел бы я себе на печи и жевал калачи.
Он прошелся по узенькой каюте - два шага вперед, два назад, и сказал бодрым тоном бывалого человека:
- Жизнь, Валюша, заставляет! Она, брат, не грецкий орех! Молотком не расколешь…
- Ну да, - повторила Валя, думая о чем-то своем, - не грецкий… А зачем тебе деньги, Игорь?
- Да, понимаешь, квартиру получил. Надо ее обставить. В стиле века.
Они чокнулись, отпили понемногу и начали вспоминать школу, детство, ребят и девчонок, с которыми учились вместе, учителей, которых теперь, быть может, уже нет в живых. Сначала разговор шел какой-то неловкий и осторожный. Так давным-давно знакомые люди, встретившись через много лет, опять знакомятся между собой, узнавая постепенно друг друга. Да так ведь оно и было… Потом они разговорились, вспомнили, как Игорь прозвал Валю "солнышком", как это имя увязалось за ней и как плакала она на выпускном вечере в комнатке у тети Глаши, школьной технички, когда ее, взрослую девушку, кто-то в шутку снова назвал "солнышком". Ее искали тогда по всей школе, а когда нашли, она сидела уже с сухими глазами. Только на клеенчатой скатерти, рядом с розовым медным звонком, которым тетя Глаша оповещала о начале и конце урока, было несколько прозрачных капелек.
Потом Валя заставила Игоря рассказывать про Ленинград, как он изменился и что там нового. Как выглядят новые станции метро и что он смотрел у Товстоногова. Он отвечал спокойно, подробно и, пожалуй, больше всего рассказывал о театре Товстоногова, хотя, признаться, был там всего раза два. Трудно было доставать билеты, хотя достать их можно было, конечно, но все как-то не получалось - то времени не хватало, то не хотелось после работы еще раз трястись в трамвае. Но разговоров про театр ходило много - и на работе, и среди знакомых, и поэтому Игорь рассказывал живо, с подробностями, не вызывая сомнений в своей осведомленности.
Валя слушала внимательно, притихла, взгрустнула.
- Что, Валюха, - спросил Игорь, - тянет, поди-ка, в Ленинград?
- Ой, Игорек, тянет, - задумчиво сказала Валя, - еще как тянет. Вот уж вырвусь в отпуск, - повеселела она, - на полгода сразу, держись, Ленинград! Все театры обегаю! К сфинксам приду растет встречать… Помнишь выпускной?
Она повернулась к Игорю.
Игорь вспомнил день, затерянный в памяти. Будто в старом альбоме нашел пожелтевшую фотографию.
На карточке сфинкс у Невы. А рядом с ним - он, Игорь, и девчонка в белом платье. Выпускница… Платье было смешным, длинным, в те времена шили по другой моде, но девчонка… Нет, это не Валя была, а Тоня, их одноклассница. Его первая любовь… Где она сейчас, Тоня? Она была робкой, неяркой. И не поступила в институт. Ирка была совсем другая. У Ирки в доме висел даже один настоящий Моне.
- У меня второй год в институтской ординатуре документы лежат - уехать не могу, - сказала Валя. - То одно, то другое… В прошлом году затеяли во всех факториях женщин обучать первой помощи. Замоталась. Нынче кое-что еще придумали - тоже не уедешь. А я уж и кандидатские сдала. - Она улыбнулась. - Буду первым кандидатом медицинских наук на Таймыре.
- Как? - удивился Игорь. - Почему на Таймыре. А Ленинград?
- А Ленинград, - вздохнула Валя, - что Ленинград. Вот приеду, поклонюсь сфинксам и - ту-ту! - обратно.
Игорь положил руку на Валино плечо, и она ничего не сказала, лишь посмотрела на него внимательно и спокойно. Он сделал вид, что ничего не произошло, что это вполне допустимая вольность между друзьями детства, а потом "солнышко" всегда хорошо относилась к нему и даже, кажется, была влюблена, постой, постой, да это было в десятом, когда он ходил с Тоней к сфинксам…
Они отхлебнули еще по глотку, Валины щеки раскраснелись, и Игорь сказал, что веснушки ей очень идут.
Он встал, подошел к окну.
- Послушай-ка, - сказал он Вале не оборачиваясь.
В иллюминаторе леденел холодный, светлый вечер.
Осень, осень - вот моя пора!
И под цвет глазам - седое утро.
Мне в кафе, как в облаке, уютно.
Я сижу тут с самого утра.
Валя притихла, Игорь не видел ее лица, но знал, стихи ей нравятся и очень кстати сейчас…
За окошком - суета и спешка,
А в кафе - покой и тишина,
Молчаливо, с грустною усмешкой,
Я смотрю на город из окна.
Читая, Игорь повернулся, близко подошел к Вале. Валя смотрела на него - снизу вверх, грустно и задумчиво. Игорь взял ее руку, потянул к себе. Валя встала и шагнула ему навстречу. Он обнял ее, положил голову ей на плечо.
Где-то кто-то стучал молотком по обшивке - и сюда доносились глухие удары. Игорь поднял лицо. Валины губы вздрагивали рядом.
- Валька! - сказал он и приготовился сказать что угодно…
- Игорь, - перебила она его, - Игорь! А что, у тебя маленькая зарплата?
Игорь опустил руки, отступил. Закурил, чтобы выиграть время и найти что ответить. Но в голову ничего не приходило, упрямо почему-то перед глазами маячили сфинксы - незрячие каменные идолы, покрытые бусинками осевшего тумана, - и ни одной хохмы, которую нужно, очень нужно было бы сказать сейчас, чтобы не выглядеть ослом, последним пошлым ослом.
- Ты приедешь еще на Север? - тихо спросила Валя.
- Ну, нет, с меня хватит, - ответил Игорь. - А зарабатываю я нормально. Я же инженер. Впрочем, - Игорь помолчал, - может и приеду. Если захочу купить "Москвича".
- Не приезжай, - попросила Валя неожиданно. - Не ходи больше сюда, не надо.
Она подошла к Игорю и взяла его за локоть.
- Ну хочешь, я дам тебе денег. Потом отдашь. У меня есть деньги. Зачем тебе мучиться.
Игорь театрально поклонился.
- Спасибо, детка. Я не инвалид первой группы. И терпеть не могу кредиторов.
Он пропел, дурачась:
Вот стоят у постели мои кредиторы,
Молчаливые Вера, Надежда, Любовь…
Валя молча смотрела ему в лицо.
Разговора больше не получалось, и они вышли из каюты, поднялись на палубу. Было по-прежнему светло, хотя часы показывали поздний вечер. Ветер бил и лицо, швырял горсти сухого, крупчатого снега. Подошел дежурный катер, Валя села в него, и ее белая медвежья шуба заплясала подтаявшей льдинкой на серой, пенистой волне.
Игорь видел, как Валя спрыгнула на берег, подошла к оленю, который, как изваяние, стоял на каменистых голышах, и потрепала его по шее.
Три следующих дня судно разгружалось, и у Игоря было много свободного времени. Он смотрел, как Валя, надев поверх шубы желтоватый клеенчатый фартук до колен, какие надевают мясники, принимала вместе с там бровастым мужиком мороженое мясо. Они и на самом деле походили на мясников - щупали руками отдельные туши, принюхивались, иногда препирались, совсем как на базаре. Некоторые партии оказывались испорченными, и тогда Валя требовала представителя капитана, и втроем, по очереди сжимая окостеневшими на ветру пальцами карандаш, они составляли акт.
Игорь смотрел на эту тоскливую, скучную работу, на Валю в клеенчатом фартуке мясника, среди бесчисленных мясных туш, и ему было искренне жаль ее.
На четвертый день последняя баржа с мясом ушла к берегу, на палубе стало людно, все высыпали посмотреть в последний раз на этот самый Костистый мыс, на Хатангский залив. В толчее Игорь пожал руку Вале, обнял ее за плечи, в душе радуясь, что народу вокруг много и им не придется больше ни о чем говорить. Они сказали друг другу какие-то незначащие фразы, и Валя заторопилась на катер.
Громогласно гукнул корабельный гудок. Загремела якорная цепь. Игорь вглядывался в Валино лицо, которое удалялось вместе с катером, и вот уже стало просто белым пятном. А скоро и сама она, неподвижно стоящая на корме, превратилась в потешную, игрушечную фигурку.
Протяжно запел гудок, прощаясь с берегом, и Игорь будто проснулся. Он весело хохотнул, шлепнул кого-то по плечу и представил себе Невский, шумный, праздничный, и сфинксов у Академии. А это все-таки здорово - топать домой!
Он подумал, что Валин отъезд освободил его - будто все эти четыре дня он носил какую-то тяжесть, а сейчас сбросил ее, и вот ему опять легко и свободно.
Игорь глубоко вздохнул и посмотрел на берег, плывущий сбоку узким стальным лезвием, на несколько точек, чернеющих там. Он в последний раз махнул им рукой, и повернулся спиной к скучному берегу.
Ковшик Медведицы
Поздним вечерам, когда Генка забрался на полати, поближе к теплой трубе, и Анна уселась на кухне, чтобы поштопать носки сыну, кто-то постучал в оконный переплет. Анна отложила штопку и, прикрыв ладошкой глаза от яркого света лампочки, глянула в окно.
Там, среди серебряных сугробов, на тропинке, утоптанной непоседливыми Анниными ногами, вырисовывались две бесформенные фигуры в тулупах. "То ль мужики, то ль бабы?" - подумала про себя Анна и тут же услышала голос Ивана Дмитриевича, бригадного конюха:
- Открой-ка, Анна! Гости к тебе!
"Уж не Серега ли?" - подумала она, радуясь, и тут же решила, что нет, не он это, не Серега, тот бы тулуп не надел - в кабине-то тепло, да она бы и услыхала шум его машины, и опять же к чему ему Иван Дмитриевич - сам бы пришел, застучал громко, требовательно, по-хозяйски.
Анна накинула шаль на голову и, как была в дырявых валенках на босу ногу, - выскочила в морозные сенцы отпереть дверь. Не оглядываясь, она вернулась в избу, и следом, впустив седой клуб морозного воздуха, вошел первым Иван Дмитриевич, а за ним тот, второй, которого Анна приняла за Сергея.
Иван Дмитриевич, рыжий пожилой мужик, по-извозчичьи хлопнул овчинными рукавицами и спросил:
- Анна, мужик-то у тебя в отъезде?
- В отъезде, - ответила она, посмотрела на того, второго, и, к удивлению своему, увидела, что это не мужчина, а женщина.
- Не пустишь ли переночевать, Анна? - сказал Иван Дмитриевич. - Вот агрономшу везу. А у тебя - вольно, если мужика нет, не помешает.
"Агрономшу? - со смутной тревогой подумала Анна. - Агрономшу, значит. Ну, что ж, раз агрономшу…".
- Раздевайтесь! - ответила она, обращаясь к женщине. - Места хватит!
Конюх потоптался еще малость и ушел домой, сказав на прощание той, приезжей:
- Завтра по звездам еще поедем. Часиков в пять… Не проспите.
Агрономша скинула тулуп, и под ним оказалось легкое и короткое городское пальтишко.
- Не замерзли? - весело спросила Анна.
- До косточек! - в тон ей ответила приезжая, дуя на озябшие пальцы. - Три часа от станции ехали.
Гостья окинула пальто. "Совсем девчонка", - удивилась Анна. А та шагнула к хозяйке и протянула ладошку:
- Жанна.
Анна улыбнулась этому не деревенскому имени, взяла протянутую руку, задержала ее в своей шершавой, не по-женски большой руке, будто взвешивала, много ли в ней силы.
- Это сколько ж вам лет-то, Жанна?
- Двадцать. А что?