- Я хотел бы и дальше поддерживать вашу борьбу, - заметил Мараван.
Тамильцы снова переглянулись.
- И как его зовут? - спросил Ратинам.
Мараван назвал имя. Ратинам что-то записал в своём блокноте.
- Спасибо, - сказал Мараван.
- Я всего лишь записал имя вашего племянника, - ответил Ратинам.
После этой встречи Мараван позвонил Андреа.
Он не был уверен, что Теварам и Ратинам могут повлиять на судьбу Улагу, но знал, что у ТОТИ длинные руки. Ходили слухи о работающих в Швейцарии тамильцах, "щедрость" которых по отношению к "тиграм" поддерживалась неприкрытыми угрозами в адрес их оставшихся на родине семей. Логично предположить, что ТОТИ имела возможность не только расправляться с людьми, но и спасать их на таком расстоянии.
Так или иначе, другого выхода Мараван не видел. Каким бы ничтожным ни казался ему шанс спасти Улагу, он должен был за него ухватиться, а это стоило денег. Больших, чем те, которые он зарабатывал сейчас.
В гостиной пахло мазутом. Маравану давно было пора зажечь масляную печь.
Сейчас он, босиком и в одном саронге, стоял на коленях возле своего домашнего алтаря и совершал пуджу. Несмотря на холод, сегодня он молился дольше обычного. Мараван просил богиню помочь Улагу и натолкнуть его самого на правильное решение.
Закончив, он обнаружил, что крышка бака в печи отошла и пол топливной камеры залит маслом. Преодолев отвращение, Мараван промокнул жидкость туалетной бумагой. По квартире пошёл нефтяной запах. Мараван зажёг печь, потом открыл окно и пошёл в ванную. После длительного душа тамилец тепло оделся, заварил чай и закрыл окна.
Мараван пододвинул стул к печи, сел, прижимая к своей кожаной куртке горячую чашку и не спуская глаз со всё ещё горящего фитиля дипама, и задумался.
Разумеется, то, что он хотел сделать, противоречило его культуре, религии, воспитанию и убеждениям. Но он находился не на Шри-Ланке, а в чужой стране. Здесь нельзя было жить как дома.
Сколько женщин его диаспоры устраивалось на службу, хотя долг предписывал им вести домашнее хозяйство и воспитывать детей, передавая им традиции и религиозные обычаи? Жизнь заставляла тамилок добывать деньги.
А сколько иммигрантов и беженцев выполняли здесь работы, унизительные для своей касты: посудомоек, горничных и сиделок? В большинстве случаев они просто не имели другой возможности прокормиться.
Для скольких индусов выходным днём стало воскресенье вместо пятницы, как положено? И всё по той же причине.
Так почему же Мараван не может пойти против традиции, если жизнь в изгнании его к тому вынуждает?
Он подошёл к телефону и набрал номер Андреа.
- Как дела? - первым делом спросил тамилец, когда она взяла трубку.
- Честно говоря, не очень, - отвечала девушка спустя некоторое время. - До сих пор всё те же три заказа.
Мараван замолчал.
- Я думаю, что сейчас согласился бы, - сказал он наконец.
- На что?
- На "нечто непристойное".
Андреа сразу поняла его, но на всякий случай решила уточнить.
- Что ты имеешь в виду?
Мараван опять задумался.
- Если снова позвонит тот тип, насчёт "эротического ужина", - ответил он, выдержав паузу, - можешь на меня рассчитывать.
- Хорошо, я учту, - сказала Андреа. - Что-нибудь ещё?
- Нет, это всё.
Как только Мараван положил трубку, Андреа принялась искать номер того самого мужчины. На всякий случай она его сохранила.
Декабрь 2008
27
Апартаменты в Соколином переулке располагались на третьем этаже прекрасно отреставрированного особняка семнадцатого века, если верить прибитой на двери табличке. Андреа поднялась туда на новом, беззвучном лифте. Гостиная и кухня занимали целый этаж. Мансарда выходила на террасу, с которой открывался вид на черепичные крыши и шпили Старого города.
В стене, прилегающей к соседнему дому, была дверь. За ней находились две спальни, каждая со своим мебельным гарнитуром, и роскошная ванная. Всё это блистало дороговизной и новизной, однако выглядело безвкусно. Слишком много мрамора и позолоты, ковров с длинным ворсом и сомнительного антиквариата, хромированной стали и чаш с высушенными парфюмированными цветами.
Вся эта квартира напоминала Андреа номер в роскошной гостинице. Трудно было представить себе, что кто-то называет её своим домом.
Она позвонила человеку, который хотел "эротический ужин", и тот подтвердил свой заказ коротко и определённо: "Да".
Его звали Рорер, и он не стал откладывать дела в долгий ящик. "Они", - он не стал уточнять, с кем именно Андреа имеет дело, - занимаются организацией досуга для людей, которые предпочитают держать свои имена в тайне. Если Андреа считает, что их фирме действительно есть что предложить, Рорер рекомендует им провести "пробный сеанс". Дальнейшее сотрудничество зависит от его результатов.
Уже на следующий день Андреа встретилась с Рорером, чтобы осмотреть место проведения ужина.
Коротко стриженный мужчина около сорока лет смерил её профессиональным взглядом. Он был на голову ниже Андреа. В тесном лифте она дышала запахом его пота и туалетной воды "Пако Рабанн".
Андреа нашла квартиру подходящей, а срок через четыре дня - тут она сверилась со своим ежедневником - вполне приемлемым.
Ужин они решили накрыть в спальне. Для этого из комнаты убрали мебель, и Андреа соорудила обычный для "эротических ужинов" столик с покрывалом и подушками для сидения. Рядом поставила медный таз для омовения рук, потому что есть снова решили пальцами.
Мараван впервые работал в высоком поварском колпаке. На этом настояла Андреа, и у него не возникло желания ей перечить.
Ужин предназначался для мужчины и женщины. Когда пара встретилась, Рорер удалился. Однако Андреа и Мараван должны были ждать до самого конца, пока их не позовут.
Меню оставили без изменений.
Мараван готовил с прежним вниманием к каждой мелочи, однако Андреа заметила, что на этот раз без особого энтузиазма.
Мужчине - начальнику Рорера - перевалило за пятьдесят. Он выглядел, пожалуй, слишком ухоженным. Был одет в блейзер с золотыми пуговицами, серые габардиновые брюки и рубашку в сине-белую полоску, высокий воротник которой скрепляла золотая булавка, сверкающая из-под жёлтого галстука. Зелёные глаза гармонировали с зачёсанными назад рыжеватыми волосами. Андреа обратила внимание на его тщательно отполированные ногти.
Мужчина осмотрел кухню и поздоровался с Андреа и Мараваном, представившись как Кули. Рено Кули.
Его спутницу Андреа увидела впервые, только когда подавала шампанское. Та сидела за трюмо, повернувшись к двери узкой спиной. Её волосы, длинной не более миллиметра, образовывали на затылке клин. Кожа цвета чёрного дерева матово блестела при свечах в глубоком вырезе платья.
Когда она повернулась, Андреа увидела округлый лоб, характерный для женщин из Эфиопии и Судана.
Она улыбалась, с интересом глядя на Андреа. На её полных губах лежала красная помада.
Андреа тоже улыбнулась в ответ. Она давно не видела такой красивой женщины. Негритянку звали Македа, и она наслаждалась едой с такой радостью и самозабвением, что Андреа усомнилась в её профессионализме.
Кули, напротив, сохранял самообладание и даже не расстегнул воротник, грозивший, как казалось Андреа, его задушить.
После конфет, когда храмовый колокольчик смолк окончательно, Андреа с беспокойством стала прислушиваться к доносившимся из спальни звукам.
Наконец на кухню вышел Кули.
- Разумеется, вы знаете, как вызвать этот эффект, - начал он. - Всё это "эротическое меню", и свечи, и колокольчики, и то, что мы едим руками… Но нет ли здесь чего-нибудь другого, кроме этого?
Щёки его раскраснелись, воротник по-прежнему оставался застёгнут.
- Ничего, - ответил Мараван, - всё, что вы сейчас перечислили, и есть причина эффекта.
- Но как такое получается?
- В этом, господин Кули, и состоит наша профессиональная тайна, - вмешалась Андреа.
Кули кивнул:
- Надеюсь, другие тайны вы храните так же хорошо.
28
С тех пор "Пища любви" регулярно готовила для Кули. Местом проведения встреч по-прежнему были апартаменты в Соколином переулке. Только гости менялись. Главным образом мужчины.
Рене Кули обеспечивал эскорт-сервис для особо требовательных и высокопоставленных клиентов: крупных финансистов, лидеров Международной футбольной ассоциации или просто тех, кто решил устроить себе маленькую промежуточную передышку между работой и отдыхом с семьёй в горах. Все они настаивали на сохранении визита в глубокой тайне. Зачастую их сопровождали внушительного вида мужчины, которые перекусывали в гостиной принесёнными с собой бутербродами.
Кули не торгуясь платил установленную Андреа цену: две тысячи франков плюс напитки.
Андреа, никогда не имевшая дела с людьми этого круга, была очарована. Она быстро сошлась с женщинами, которые часто приезжали раньше своих клиентов и дожидались их в зале с бокалом вина и сигаретами. Они отличались красотой, одевались по высокой моде, носили дорогие ювелирные украшения и обращались с Андреа как с равной. Обладая чувством юмора, они умели дистанцироваться от своей работы и рассказывали о ней с иронией, чем часто смешили Андреа.
Женщинам нравилась еда. Потому что, как выразилась одна бразильянка, после неё и всё остальное становилось немного приятнее.
С мужчинами Андреа почти не общалась. Как правило, они приходили в сопровождении Рорера, который был у Кули чем-то вроде управляющего. Он провожал их в уже подготовленную комнату и снова исчезал. А когда Андреа подавала блюда, её внимание направлялось в основном на их спутниц.
Один раз Андреа на время ужина выслали на кухню, к Маравану. Ещё до прибытия клиента в доме царил переполох. Охранники один за другим обследовали квартиру. Внушительного вида мужчина занял позицию на кухне, пока таинственный гость проходил в комнату.
Потом появился ещё один телохранитель и объяснил, что обслуживание клиента он берёт на себя, а Андреа должна лишь рассказать ему о меню. И каждый раз после подачи очередного блюда Андреа вплоть до звонка просвещала охранника насчёт следующего.
- Хотела бы я знать, кто это был, - сказала она Маравану уже в лифте.
- А я нет, - отозвался тот.
Подобное отношение к ним вовсе не являлось следствием плохой репутации или скандальных слухов. Оно лишь составляло часть той роли, которую они были вынуждены играть. Во время сотрудничества с Эстер клиенты видели в Мараване доктора, помогающего людям в решении их проблем. Когда он готовил обычную пищу, его превозносили как выдающегося мастера своего дела. Теперь же Маравана не уважали. Какой бы высоты поварской колпак он ни надел, его бы не замечали. Он почти не встречался со своими гостями, и Андреа, приносившая на кухню грязную посуду, больше не передавала ему их комплиментов.
Мараван мирился с подобным положением, когда выполнял подсобную работу на кухне. Но сейчас ситуация носила иной характер. Ведь эти люди приходили сюда ради его творений. И всем, что они здесь получали, они были обязаны его искусству. Другими словами, именно художник в Мараване чувствовал себя сейчас оскорблённым. И, что ещё тяжелее, человек.
Его дружба с Андреа развивалась тоже не так, как он того хотел. Мараван надеялся, что почти ежедневные встречи, тесный контакт и даже сама нелегальность "Пищи любви" сблизят их. Так оно, по-видимому, и произошло, однако их отношения крепли как товарищеские. Вероятно, не менее доверительные, чем между братом и сестрой, они не имели ни малейшей примеси эротики, с которой был связан бизнес Маравана и Андреа.
И в то время как чувства девушки к тамильцу оставались всего лишь приятельскими, к женщинам, работающим с Кули, она испытывала совсем другое. Она обращалась к ним на "ты" и кидалась в объятия уже при второй встрече, как старая подруга. Они болтали, курили и смеялись на белом диване в зале в ожидании партнёров - слово, которое Мараван перенял у Андреа и теперь не без умысла употреблял по отношению к своим гостям. С особым подозрением он относился к высокой эфиопке по имени Македа. По правде говоря, Мараван просто ревновал к ней Андреа.
В возрасте двенадцати лет Македа вместе с матерью и старшей сестрой бежала в Англию. Они принадлежали к народу оромо, и отец Македы примкнул к Фронту освобождения оромо - организации, борющейся за права этого национального меньшинства. После свержения диктатуры организации "Дёрг" его избрали в парламент, созданный на время переходного периода. Однако после выборов его партия вышла из правительства и стала оппозиционной.
А потом на пороге родительского дома Македы появились солдаты. Они перевернули всё вверх дном и увели отца. Больше Македа его не видела. Мать настойчиво пыталась узнать о местонахождении мужа. Наконец благодаря старым связям ей это удалось. Она сумела даже добиться свидания в тюрьме, откуда вернулась с красными глазами, однако дочери так ничего и не рассказала. А два дня спустя Македа с сестрой и матерью уже пересекали кенийскую границу на дребезжащем "Лендровере". И это последнее, что удалось извлечь матери из её старых связей. Они прилетели в Лондон и попросили политического убежища. Об отце Македа больше так ничего и не узнала.
Когда девушке исполнилось шестнадцать, её увидел сотрудник одного модельного агентства. "Новая Наоми Кэмпбелл" - так назвал он её. И Македа участвовала в кастингах, несмотря на возражения матери, потом мелькнула на подиуме в нескольких показах мод и снималась для журналов. Однако этим всё и кончилось.
Во время недели высокой моды в Милане Македа впервые переступила невидимую границу между моделью и девушкой по вызову. Однажды ей было одиноко, и она оставила у себя в комнате на ночь закупщика из сети модных бутиков. Он ушёл рано утром, пока она ещё спала, оставив на столике купюру в пятьсот евро.
- И тогда я поняла, что уже первый мужчина стал для меня первым клиентом, - с грустной улыбкой рассказывала Македа Андреа.
Когда она поняла, что карьера модели не состоялась, попробовала вернуться в семью и снова учиться в школе. Однако к тому времени Македа уже привыкла к свободе и роскоши. Дом стал ей тесен, а взгляды матери на жизнь казались слишком ограниченными. Скоро начались скандалы, и Македа снова ушла. На этот раз навсегда.
Потом она познакомилась с вербовщиком из эскорт-сервиса и преуспела в этом бизнесе больше, чем на подиуме. Чуть меньше года назад Македу увидел Кули, и она уехала с ним в Швейцарию. Так она и живёт здесь до сих пор и чувствует себя одинокой.
Обо всём этом эфиопка рассказывала Андреа в полумраке её спальни. Очередной гость ожидался завтра, а сегодня они договорились встретиться. Прогулялись, несмотря на холод, к озеру, а потом, как бы следуя естественному ходу вещей, вместе грелись в постели Андреа.
Получалось, что Мараван ревновал не напрасно. Андреа влюбилась.
Скоро в дверь Маравана снова позвонили Теварам и Ратинам с новостями об Улагу. Мальчик, как они утверждали, захотел стать "чёрным тигром", то есть вступить в элитное подразделение террористов-смертников ТОТИ. Однако отбор туда отличался особой жёсткостью, и вероятность того, что Улагу не примут, оставалась высокой. Если Мараван не против, Теварам с Ратинамом могли бы контролировать ситуацию по своим каналам.
Мараван пообещал им очередное "пожертвование" в размере двух тысяч франков.
После визита земляков он отправился в Баттикалоа-Базар и передал для сестры письмо, в котором сообщал, что занимается поисками её сына.
В декабре дела у Хувилера шли по-прежнему. Каждый вечер ни в одном из двух залов не оставалось ни одного свободного места.
Но потом от них отвернулось несколько фирм, руководство которых прежде ежегодно отмечало здесь Рождество. "Просто неприлично пировать в "Хувилере" во время всеобщего кризиса", - примерно так они объяснили причину отказа. Однако хозяин ресторана полагал, что они использовали кризис как предлог либо просто помянули его ради красного словца.
Так или иначе, но на популярности заведения это сказалось немедленно. В январе количество посетителей было заметно ниже, чем обычно в это время.
Не в последнюю очередь и по этой причине Хувилер уделял сейчас столу Штаффеля особое внимание. Его накрыли на двенадцать персон: высшее руководство фирмы, причём - что редкость в наше время - с жёнами.
Штаффелю было что отмечать. Финансовая пресса единодушно признала его "руководителем года" в номинации "Новые технологии". А возглавляемая им фирма "Кугаг" так хорошо завершила год, что позволила себе маленький праздник.
Уже в выборе блюд Штаффель продемонстрировал определённый масштаб личности. Хувилер предложил ему дегустационное меню, но он остановился на обыкновенном обеде из шести перемен. В выборе вин Штаффель тоже был скромен.
Он всё-таки руководитель года, а не какой-нибудь обыватель, чтобы пускать пыль в глаза!
И ещё один гость беспокоил Хувилера - Дальманн. Он снова появился в ресторане, посвежевший после санатория, спустя всего лишь месяц с того самого вечера, как с ним случился инфаркт. Хувилер разволновался не на шутку. И дело даже не в том, что у этого типа хватило наглости снова прийти сюда после того, что он натворил. Хувилер боялся, что всё это может повториться. Ведь Дальманн ел и пил, как раньше, не отказался даже от коньяка и сигар.
Тем не менее Хувилера радовало его появление. Дальманн оставался для него чем-то вроде символа стабильности и нормальной жизни.
В этот вечер он пожаловал опять. На этот раз в сопровождении доктора Неллера, бизнес-адвоката, и, как повторяли они оба, чем дальше, тем чаще, друга юности и однокашника. Оба заказали меню "Сюрприз".
Дальманн достал из вазы еловую веточку с тёмно-синим шаром и поднёс её к свече. Он любил запах опалённой хвои: этот аромат настраивал его на сентиментальный лад. Особенно под Рождество, в такой вечер, как сегодня, да ещё после ужина со старым другом. Людей в ресторане не много и не мало, в самый раз. Вдобавок ко всему - освежающий запах бразильского чая, "Арманьяк" и душевный разговор.
- Ты снова собираешься воспользоваться услугами Кули? - поинтересовался Неллер.
- Ты знаешь, я должен думать о своём сердце, - улыбнулся Дальманн.
- Ясно. Я об этом забываю, когда вижу тебя.
- Но почему ты спрашиваешь, разве я обязан?
- Не хочу искушать тебя, однако на случай, если всё-таки захочешь, сейчас он предлагает нечто новое, с ужином.
- Есть я предпочитаю здесь, - заметил Дальманн.
- Но это специфический ужин, эротический…
Дальманн вопросительно посмотрел на приятеля и затянулся сигарой.
- Он нанял какого-то индуса, или что-то вроде того, который готовит, и симпатичную киску, которая подаёт. Знаешь, она даже одно время работала здесь. Высокая шатенка, волосы на одну сторону.
- И сейчас она у Кули?
- Она только подаёт ужин.
- И по части эротики?
- Нет, это только еда, - ответил Неллер. - Я тоже поначалу не верил, но она делает тебя другим.
- Как это?
Неллер задумался.
- Возбуждаешься не только там, - тут он показал вниз, - но и тут, - он постучал пальцем по блестящему от пота лбу.
- Ты хочешь сказать, эрекция в голове?
Дальманн рассмеялся, однако Неллер оставался серьёзным.