Я сажусь на кровать. В спальне темно. Напротив постели - большой встроенный шкаф с зеркальными дверями. Рядом шведская стенка, а вокруг нее фотографии Ангеты, выделывающей танцевальные па. Над кроватью висит огромное фото с какого-то пляжа - Агнета в объятиях своих детей. Она смеется и смотрит прямо в камеру. Я слышу, как гости дружно подпевают и хлопают в ладоши. Набираю номер и прослушиваю свой автоответчик. "Вас ожидает… ноль сообщений". Встаю и поправляю платье. Пытаюсь разглядеть в темноте свое отражение. Затем открываю дверь и возвращаюсь к гостям. Рейдар стоит на кухне и разговаривает с мужчиной лет сорока. Я его узнаю - актер, много снимался на телевидении. Зовут Микке. У него довольно специфичная внешность - не то чтобы красивый, но в нем чувствуются мужественность и уверенность в себе. Он вдруг замечает меня и смотрит прямо в глаза. Я продолжаю смотреть на него. Он все время поглядывает в мою сторону. Я не знаю, что мне делать. Замечаю на столе свой окорок, к которому так никто и не притронулся. Беру ломтик и кладу в рот. Затем еще один. И еще.
- Приятно видеть женщину, которая нормально питается.
- Да уж, я не из вегетарианцев.
- Сразу видно.
- В смысле?
- Ух ты, это что, пата негра? Вот вкуснотища!
- Тебе нравится? Вообще-то это я принесла.
- Можно попробовать?
- Конечно. По-моему, кроме нас с тобой, здесь мясо вообще никто не ест.
- Умираю от голода! Что бы я без тебя делал. Как тебя зовут?
- Белла.
- А меня Микке. Я возьму еще?
- Да ешь себе на здоровье.
- Могу ли я предложить даме немного красного вина к мясу?
- Не откажусь - люблю красное вино.
- Вот и хорошо. А я люблю окорок. Какое совпадение.
- Два тираннозавра реке на ежегодном слете вегетарианцев.
- Это, должно быть, судьба. Нельзя упускать такую возможность, Белла. Не стоит забывать, что жизнь - не генеральная репетиция. Жизнь - это и есть сам спектакль. А следовательно…
- Тишина! Попрошу тишины, все в гостиную, сейчас Агнета будет произносить речь!
Рейдар заталкивает нас с Микке в гостиную, и без того набитую народом. Я оказываюсь в первых рядах между какими-то двумя парнями. Микке стоит чуть дальше, прислонившись к стене. Агнета забирается на стул, складывает руки рупором и кричит:
- Добро пожаловать ко мне в гости, надеюсь, никто не скучает! А теперь, дорогие друзья, настало время дать зарок на следующий год! Начну с себя: обещаю, что в новом году буду есть только экологически чистые овощи!
Я оборачиваюсь и смотрю на Микке. Он корчит рожу, изображая тираннозавра, царапает когтями воздух и лыбится во весь рот.
Тут какая-то гостья встает на другой стул, сообщает, что ее зовут Анн-Мари, и дает слово, что в следующем году станет смелее и добрее к себе и в доказательство прямо сейчас, прямо на наших глазах устроит стихотворную импровизацию.
Минут через сорок кто-то наконец перебивает Анн-Мари с криком: "Черт, до Нового года всего семь минут!"
Все кидаются за своими бокалами. Агнета открывает огромное окно в потолке. Теперь мы стоим под открытым небом. Кто-то врубает телевизор на полную громкость. Ледяной ветер врывается в гостиную, и я сразу же чувствую, как трезвею. Люди вокруг меня начинают обниматься, и я теряюсь, не зная, куда податься. Все лихорадочно разыскивают своих партнеров или друзей. Я вижу, как Агнета целуется взасос с Рейдаром. К кому бы мне приткнуться?
- "Колокола, звоните небу без просвета! Летящим облакам и ледяному свету; не станет года этого к рассвету", - декламирует Ян Мальмше с экрана телевизора.
Я бегу на кухню за своим шампанским. Нахожу бутылку на столе. Она пуста.
- "Встречайте новое и старое гоните, над снежной гладью весело трезвоньте: уходит год, но вы его не троньте…"
Я мчусь в гостиную. Все обнимаются, устремив взгляды на небо. Там уже вовсю взрываются ракеты.
- "Проститесь с хворью, что терзает тело, да с жаждой золота, что истощает дух…"
Микке нигде не видно. Я мельком заглядываю в спальню.
- "Отпойте сотню войн и тысячу разрух, эпоху мирных лет провозглашайте смело".
Не могу его найти. Ушел он, что ли?
С экрана телевизора доносится бой часов музея Скансен - бом-бом-бом-бом…
- С Новым годом!!! - орут гости.
Я оглядываюсь, ища, кого бы обнять. Бросаюсь к первой попавшейся целующейся парочке. Я с ними не знакома, но все равно их приобнимаю. Они едва обращают на меня внимание.
- С Новым годом! - кричу я сама себе.
Собираясь домой, обнаруживаю, что кто-то залез в шкаф в коридоре и спер мои сапоги. Обшариваю все углы, но они как сквозь землю провалились. Приходится заказывать такси. Я спускаюсь вниз босиком и стою в дверях в ожидании машины. Ноги совершенно окоченели. Такси останавливается у подъезда, я несусь по слякоти в одних нейлоновых колготках и запрыгиваю на заднее сиденье. Боже, до чего же мерзнут ноги! Боже, до чего же мне хочется домой и спать!
Мы проезжаем по Гётгатан. Я смотрю в окно. С неба падают крупные хлопья, люди в теплой обуви ходят среди сугробов, обнявшись. Такое впечатление, что у всех, кроме меня, есть кого обнять. Вокруг светятся окна, и кажется, что внутри так тепло и уютно. Мне хочется просто молча сидеть и смотреть в эти окна, но таксист всю дорогу вяжется ко мне с вопросом, где он мог слышать мой голос.
- Такой знакомый голос. Вы, случайно, не работали диспетчером в такси?
- Нет, не работала.
- Где же я его слышал? Странно, ну до того знакомый голос… Может, я вас уже раньше подвозил?
- Не думаю, я почти не езжу на такси. Вы не включите печку?
- Я просто уверен, что уже слышал ваш голос, интересно где?
- Понятия не имею, - отвечаю я. - Наверное, вам показалось.
Таксист останавливается на красный свет. Я уже совсем не чувствую ног. Музыка по радио умолкает, начинается рекламная пауза. И тут я слышу собственный голос - бодрый, чрезмерно сексуальный, но, как ни странно, внушающий доверие.
10
Этот год должен пройти под знаком любви к ближнему. Сегодня поеду к бабушке в дом престарелых "Гулльвиван", чтобы разыграть для нее детское представление. Я слышала передачу по радио, в которой Янне Шаффер беседовал с каким-то ученым на тему: "Как музыка влияет на наше здоровье. Благотворное воздействие музыки на физическое состояние человека". И вот этот ученый рассказал, что пациенты в состоянии глубокого психического расстройства, признанные совершенно неуправляемыми - из тех, что кусают персонал, когда их пытаются кормить, и все такое, становятся кроткими словно овечки, если им петь детские песенки во время кормления или переодевания. Вроде как детство умирает в человеке последним.
Так что я хочу поступить по-хитрому и убить одним махом трех мух:
- порадовать бабулю, внеся разнообразие в ее скучную однообразную жизнь;
- отрепетировать свои реплики из "Плутовкиного сада", а заодно освоить рэп (фу, терпеть его не могу). Бабушка в последней стадии Альцгеймера - в меру стремная публика для первого раза. М-да;
- загладить свою вину за то, что ей пришлось сидеть в одиночестве на Рождество - хотя не так уж ей было и одиноко, в конце концов, им там устраивали банкет, и, кроме того, она все равно ни черта не соображает - и все же.
Мне разрешили взять шляпу Матушки Театр домой (я сказала, что мне нужно порепетировать в ней, чтобы почувствовать силу звука). Я тщательно завернула ее в фольгу, чтобы она не промокла, если по дороге от автобусной остановки до дома престарелых вдруг пойдет мокрый снег. На это у меня ушел целый рулон фольги. Еще я купила венских плюшек в ближайшем круглосуточном магазине, они вроде мягкие и хорошо жуются.
Когда я вхожу в комнату, бабушка лежит с закрытыми глазами. В комнате душновато. Вдруг она открывает глаза.
- Ой, какой большой сверток! - радостно восклицает бабушка, глядя на шляпу Матушки Театр, завернутую в фольгу. Она садится в постели. - Интересно, что это?
- Привет, бабуль, это я, Белла.
Я присаживаюсь на стул возле ее кровати, держа шляпу на коленях. Бабушкины светло-голубые старческие глаза удивленно смотрят на меня.
- Я и сама вижу, что это ты, - сердито отвечает она. - Давай сюда подарок!
Вцепившись в Матушку Театр, она дергает ее на себя, но я не уступаю.
- Отпусти! - кричит она. - Отпусти мой подарок!
Бабушка тянет шляпу к себе. Сил у нее хоть отбавляй. Мне приходится встать со стула, чтобы спасти Матушку Театр. Бабушка продолжает тянуть, фольга рвется. Ее обрывки летят во все стороны. Она успевает ухватиться за бархатный занавес.
- Ба, прекрати! - кричу я. - Ты ведь сейчас его сломаешь!
Мне же никогда в жизни не починить деревянные балкончики Матушки Театр! Я резко дергаю, надеясь застать бабушку врасплох. Бабушка хватает меня за руку и кусает. Я невольно выпускаю шляпу. Бабушка прячет ее под одеяло, демонстративно сложив поверх него руки. Матушка Театр оказывается зажатой между ее ног. Бабушка окидывает меня ликующим взглядом.
- Бабушка! - взываю я.
Она закрывает глаза. И что мне теперь делать? Как вызволить шляпу? Не могу же я спихнуть бабушку с кровати! Голова идет кругом, мне становится дурно. Тьфу, вот дурацкая затея! Хорошенькое начало нового года - что, ни до чего умнее не додумалась? Ну там, рассортировать камни со дна морского или перемыть всех лосей в лесу? Или постричь? А потом сделать им укладку и раскрасить рога в яркие цвета, разъезжая на них верхом и по ходу дела обучая эстонскому?
Я беру пакет с венскими плюшками. Достаю плюшку и протягиваю бабушке.
- Давай махнемся? Меняю вкусную булочку на то старье, которое ты прячешь под одеялом.
Бабушка открывает глаза. Вид у нее сердитый.
- Мари, что ты здесь делаешь?
- Бабуль, это не Мари, это ее дочь, Изабелла.
Бабушка протирает глаза. Лицо ее грустно.
Она вздыхает.
- Ты не помнишь, я закрыла дверь?
- Бабуль, ты в доме престарелых. В "Гулльвиване". Тебе не нужно запирать дверь, для этого здесь есть специально обученный персонал.
Взгляд ее устремлен прямо перед собой.
- Ба, хочешь булочку?
Ноль реакции. Подбирая с пола обрывки фольги, я вспоминаю передачу с Янне Шаффером. Начинаю напевать на мотив песенки "Ты скажи, барашек наш":
Ты скажи, бабулик наш,
Ты мне шляпу не отдашь?
Лучше булку получи,
Как Ян Шаффер нас учил.
Бабушкино лицо расцветает. Она выпускает шляпу из рук и хватает булку. Я продолжаю, выуживая Матушку Театр из-под одеяла:
Не сердись и не грусти,
И меня скорей прости,
Не ругайся, не кусайся,
Лучше булку укуси.
Бабушка рассеянно откусывает кусок булки. Неужели сработало?!
Ты скажи, бабулик наш,
Сколько шерсти ты нам дашь?
Не стриги меня пока,
Дам я шерсти…
- Белла, все-то ты путаешь, - говорит вдруг бабушка и садится в кровати. - Шерсть - у барашка. У барашка шерсть, у волка шкура. Какая вкусная булочка, где ты ее купила? Случайно, не в той булочной на Риддаргат, ан, там такая сдоба - пальчики оближешь! Правда, в жаркий денек я и обычную булку со сливками съесть не прочь… Надо запереть дверь, ты не помнишь, я заперла дверь?
11
Проснувшись, я какое-то время не понимаю, где я. Словно запуталась головой в пододеяльнике. Сил никаких, как будто мне перекрыли кислород и я всю ночь задыхалась. Не могу найти очки. Вообще ни черта не вижу. По дороге в туалет со всей дури ударяюсь плечом об открытую дверь гардероба. Включаю свет в ванной - перегорает лампочка. Вставить линзы в темноте просто нереально. Беру стул и встаю на него, пытаясь дотянуться до верхней полки в шкафу в коридоре, где лежат запасные лампочки. Достаю упаковку, которая на поверку оказывается старой губкой, вслед за чем опрокидываю коробку с принадлежностями для шитья. Теперь пол в прихожей усыпан булавками, катушками ниток и спицами, и мне срочно нужно каким-то образом вставить линзы, пока я ни на что не наступила или еще чего-нибудь не разбила. Выхожу на лестничную площадку, чтобы воспользоваться зеркалом в лифте. Вставляю линзы. Выхожу из лифта. Дверь в мою квартиру захлопнулась. Я стою на лестничной площадке в мятой футболке и трусах. Нет, не может быть. Дергаю дверь. Она открывается. Фу-у. Вхожу и подбираю с пола всю дребедень. Завариваю себе чашку ананасового чая. (Пробник из журнала.) Вкус у него подозрительный, но от горячего чая становится легче. Отрезаю несколько кусков ветчины и раскладываю их на блюдце. Пытаюсь достойно начать этот день. За окном еще темно. Я усаживаюсь на диван с чашкой чая и пьесой про Плутовку и Луковку. У меня довольно много текста, но большую часть я уже вроде выучила. Послезавтра начинаем.
Начинаем представленье
О любви и вдохновенье.
С нами Матушка Театр!
С нами Матушка Театр!
Мы расскажем вам, ребята,
Все, что вы хотели знать…
Подо мной медленно, но верно начинает разъезжаться диван. Я встаю и сдвигаю подушки.
12
Я смотрю прямо перед собой. Стараюсь не сводить глаз с дороги. Мокрый снег сползает по стеклу огромными кусками. Дворники с жужжанием ходят туда-сюда.
- Может, еще раз пройдемся по тексту?
Не понимаю, почему я так волнуюсь, подумаешь, с десяток детишек и пара милых училок. Наверное, это из-за того, что мне так и не удалось порепетировать в присутствии зрителей. Аня и Бьерн уже сто лет играют эту пьесу, а я только один-единственный раз выступила перед бабушкой - хотя какое там выступление, большую часть времени мы с ней дрались из-за шляпы.
- Конечно, - отвечает Аня, притормаживая и поглядывая по сторонам в поисках указателей.
Сзади раздаются сердитые гудки. По шоссе как-то не принято ездить со скоростью двадцать километров в час. Но Аня ничего не замечает, пытаясь найти нужный указатель. Фагерста, Риддархюттан? Кто-нибудь знает, где нам поворачивать?
- Ты уверена, что мы правильно едем? - спрашивает Бьерн с заднего сиденья.
- Да, они сказали, скоро должен быть указатель. Наверное, это чуть дальше. Проедем еще немного.
Аня жмет на педаль газа. Полный вперед! Она прибавляет ходу, решив обогнать грузовик, но потом передумывает и тормозит. Тормоз! Возвращается в правый ряд и снова едет за грузовиком. Причем так близко, что протяни руку - дотронешься до номеров.
- Ладно, поехали, - командует она. - В большом-пребольшом всемирном царстве, в маленьком-премаленьком шведском государстве, в картофельной стране жил да был маленький мальчик Луковка, который в один прекрасный день дал ростки…
- Я пробудился к жизни. Я лежу в темной влажной почве глубоко под землей, - сипит Бьерн с заднего сиденья.
- Утром шел дождь. Мальчик Луковка жадно пил.
- Я впитываю влагу, ведь она так полезна! - поет Бьерн.
- Весеннее солнце восходит над маленькой картофельной страной, теплеет. Синички порхают с ветки на ветку, жужжат насекомые. Мальчик Луковка вдруг почувствовал, как в его маленьком луковом теле просыпается непреодолимое желание, - с чувством произносит Аня.
- Простите, а можно вопрос? - перебиваю я. - Вы не задумывались, что делает лук в картофельной стране?
- Понятия не имею! Где же ему, по-твоему, быть, в луковой стране? - сипит Бьерн. - Так, продолжаем. Как тепло и приятно! Какое приятное чувство! Я так хотел бы дотянуться до солнца!
- Мальчик Луковка осторожно пустил хрупкий зеленый росток, пробившийся из земли, и подумал… Блин, вот же он! Черт бы побрал этот гребаный указатель, придется теперь разворачиваться!
- Фу, Плутовка, как грубо, что подумают дети!
- Лучше помоги найти, где бы мне развернуться, - интересно, а через разделительную нельзя?
Мне плохо. И не только потому, что у этой развалюхи, судя по всему, барахлит коробка передач - уж не знаю, в чем там дело, но только Аня ведет машину исключительно рывками: газ - тормоз, газ - тормоз, так что к горлу периодически подкатывает тошнота; мне плохо еще и от волнения, я все время убеждаю себя: да Господи, никто тебя не увидит, прекрати дергаться, подумаешь, пара училок и милые детишки, они по-любому будут в восторге, достаточно и того, что в их скучной школе происходит что-то новое и интересное. Что-то такое, что может отвлечь их от привычной зубрежки. Они будут хлопать в свои маленькие ладошки и замирать от восторга при одном появлении Матушки Театр. Сначала мы разыгрываем представление для малышей в десять утра, после чего обедаем с детьми в школьной столовой, а потом устраиваем второй показ после обеда.
- Слушай, Аня, а что случилось с моей предшественницей? Ну, с первой Матушкой Театр?
- Ой, это такая трагедия! Она покончила жизнь самоубийством.
Аня дает по тормозам, и микроавтобус резко останавливается у бетонного здания. Тормоз!
- Что, это здесь? Неужели приехали?! Это точно нужная школа? Да, смотрите, написано "Клокангордскулан", там, на стене, под граффити. Ладно. Хорошо. Нужно найти учительскую. Бьерн, начинай выгружать декорации, а мы с Беллой пойдем разберемся, что к чему.
- Все готовы? Можно включить свет на сцене? - спрашивает Аня.
- Нет, подожди, мне опять нужно в туалет, - говорю я. - А вообще, ладно, давай, скорее начнем - скорее кончим.
Бьерн чуть смущенно хлопает меня по спине:
- Ничего, Белла, главное - положись на текст, у тебя все получится. А если вдруг собьешься, мы с Аней тебе поможем. Все будет хорошо, вот увидишь.
Он пытается меня обнять, но ему мешает огромный резиновый костюм луковицы. Я водружаю на голову театр и задергиваю занавес. Теперь я вообще ничего не вижу. Аня берет меня за руку и выводит на сцену. Пьеса начинается со сцены размножения, разыгрывающейся между Луковкой и Плутовкой. Все это время я просто стою и ничего не делаю. Я слышу нетерпеливый гул зала. А ведь и правда здорово! Я чувствую прилив оптимизма. Да?.. Хм. Не слишком ли хриплый смех у этих детишек? Луковка и Плутовка всерьез задействуют диафрагму. Им вообще приходится как следует напрячься, чтобы перекричать зал.
- И вот пчелка перелетает с цветка на цветок, оплодотворяя целое поле! - кричит Аня.
На этой реплике вступаю я. Я ору:
- А вот и я, Матушка Театр! Только вы, дети, видите меня…
Я раздвигаю занавес перед глазами. Смотрю в зал. Как странно… Не слишком ли взрослые здесь первоклашки? Они как-то больше смахивают на подростков. Которые к тому же являются почетными членами байкерской группировки "Ангелы ада". Ну, может, за исключением вой тех эмигрантов в последнем ряду, сидящих в верхней одежде с каменными лицами.
Зашибись! Представляю, как им понравится мой финальный рифмованный монолог о пути сперматозоида к яйцеклетке.