– Хорошо, поехали, – устало ответила она. – И с кем я связалась? Тебе бы во дворе в футбол играть, а не ухаживать за взрослой девушкой…
– Эй, взрослая девушка, нам обоим по восемнадцать лет! – рассмеялся я. – Ну ладно, ты на месяц-два старше – подумаешь, большая разница!
– Да, к сожалению, это большая разница. Скоро ты это поймешь…
На улице нас догнал Рафа.
– Здравствуй, Мари!.. Друг, мы опаздываем на тренировку, ты начал их пропускать.
– Нет, Рафа, сегодня не могу. Я должен проводить Мари.
– Ух ты! Мари, он что, в женихи к тебе записался?
– Давид, Рафа прав. Иди на тренировку. А на твой вопрос, Рафа, отвечу: вам, ребята, еще нужно повзрослеть. То, что вы накачали большие мускулы и научились драться, не значит, что вы выросли.
Мари отвернулась и быстро пошла к остановке.
– Рафа, – я бросился за ней. – Иди по своим делам, я не приду…
Когда я догнал Мари, троллейбус уже подошел. Мы поднялись в салон, обмениваясь ничего не значащими фразами.
– Мари, почему ты всегда опаздываешь по утрам на занятия?
– Пропускаю переполненные троллейбусы. Неприятно толкаться, стоять всю дорогу вплотную к другим пассажирам. Да и от мужчин иногда дурно пахнет. Добираюсь, как получается: то на маршрутном такси, то на обычном. Почти всю свою стипендию трачу на транспорт…
Выйдя из троллейбуса, метрах в десяти от остановки мы заметили Черныша с кровоподтеками и синяками под глазами. Он оживленно что-то рассказывал двум другим парням.
– Привет, Черныш!
– Привет, брат… Давид. Я Герман, ну, Гера.
– Надо же, ты и имя мое знаешь… Гера.
– Вы же звали там друг друга… Я запомнил тебя, Рафу, еще кое-кого.
– Лучше забудь, Гера. Здоровее будешь. А вот если увидишь, что кто-то на улице обижает Мари, шкуру с него спусти, а не то я огорчусь… Ты же здесь авторитет. Идет?
– Не беспокойся, брат, – заулыбался Черныш. – Мари никто и пальцем не тронет, уши отрежу!
– Как быстро ты нашел с ними общий язык, вот уж не думала… – задумчиво произнесла Мари. – А может, ты как-нибудь и пива с ними у магазина попьешь?
– Почему бы и нет? Нельзя отрываться от народа. Но ты же знаешь – я пью только молоко!
Моя шутка была вполне правдивой. Я и в самом деле еще ни разу в жизни не пробовал хмельных напитков, даже пива, и дома никогда не видел, чтобы папа пил. Одну и ту же бутылку коньяка мама могла выставлять на стол перед гостями несколько месяцев подряд. Как ни удивительно, Гавар, холодная высокогорная область, откуда был родом мой папа, славился именно своими пьющими жителями. Все анекдоты о пьянстве в Армении – о гаварцах. Но папа, а вслед за ним и мы с братом вообще не употребляли алкоголь. Лишь спустя несколько лет, уже в России, я постепенно привык к умеренному употреблению спиртного.
– Постой, Мари, а как же я в первый раз с пустыми руками к вам домой приду? Смотри, у магазина на улице продают арбузы, дыни – может, купить?
– Давид, никто тебя официально не приглашал.
– Ну вот. Неужели все французы такие негостеприимные? Но ты же наполовину армянка, так что должна быть гостеприимной хотя бы на пятьдесят процентов. А вдруг твоя мама встретит нас у калитки и пригласит?
– Не встретит. Или ты хочешь, чтобы мои родители встречали тебя с аплодисментами и хлебом-солью, рассыпаясь в благодарностях за то, что ты спас их несчастную дочурку, беззащитную репатриантку, от страшных мафиози?
Но я уже покупал большой, килограммов на десять, арбуз и дыню.
– Слушай, друг, – обратился к продавцу, – у тебя есть здесь помощник? Пусть мой арбуз и дыню принесут…
– Я знаю, где живет мсье Азат [8] , – улыбнулся продавец. – Сейчас доставим.
– Спасибо, друг! Я не знал, что отца Мари зовут Азат. Вот, возьми рубль [9] !
– Да-да, Азат. Оставь, парень, не надо денег.
Мари, успевшая уйти вперед на десять – пятнадцать шагов, остановилась.
– Ты что, Давид, хочешь, чтобы вся улица тебя знала? Если завтра меня будет провожать другой человек, это станет интересной новостью для всех. Люди спросят: а где же тот юный герой с рюкзаком?
– Другой – ты имеешь в виду аспиранта? Кстати, он дает тебе знать о своем существовании?
– А тебе не кажется, что это не твое дело?
– Нет, Мари, не кажется. Приедет он или не приедет, еще неизвестно, а я здесь. Кстати, какие у него были отношения с Жоко? Может, они дружили?
– Дальше остановки он меня не провожал. По моей просьбе.
– И такой парень смог тебе понравиться?
– Почему бы нет? Он очень интеллигентный и разумный.
– Ну-ну. Настолько интеллигентный, что не поинтересовался, почему нельзя проводить тебя до дома, не спросил, не обижает ли тебя уличная шпана? Нетрудно же догадаться, что такая девушка, как ты, не может не привлечь внимание этих "рыцарей"!
Щеки Мари вспыхнули, но девушка ничего не ответила. До ее дома мы дошли в молчании. Я был прав: калитку открыла мадам Сильвия с сигаретой в руке.
– О, Давид! Рада снова видеть тебя. Зайди, сегодня без угощения не отпущу!
– Мадам Сильвия, а согласие Мари обязательно?
Она засмеялась:
– Нет, конечно, но я знаю, она тоже рада, что ты здесь!
– Как-то очень глубоко она прячет свою радость… – вздохнул я.
В это время помощник торговца фруктами принес арбуз и дыню.
– Спасибо, сынок, за помощь. Это когда Азат успел заказать? – поинтересовалась мадам Сильвия.
– Мама, это не папа, это Давид купил.
Мари произнесла это небрежным тоном, но в ее голосе я почувствовал некоторую гордость за меня.
– Спасибо, Давид! Заходи, у нас как раз гости: Аида, кузина Азата, и ее дочка Кристина. И Тереза дома.
Я поблагодарил мадам Сильвию и вошел. Гости сидели за большим столом под виноградными лозами и оживленно что-то обсуждали. С моим приходом они замолкли. По-видимому, Тереза успела что-то шепнуть женщинам, пока мы разговаривали у калитки.
– Давид, ты можешь зайти в дом, вымыть руки, – предложила мадам Сильвия. – Мари тебя проводит.
– Пусть Мари переоденется, а я покажу, где ванная, – вступила в разговор Тереза.
С первой же минуты я почувствовал, что в лице Терезы у меня появилась союзница в этом доме. Оставив рюкзак на крыльце, я пошел за девушкой.
Туалетная комната была просторной и чистой. Сверкающий унитаз, рядом – биде (большая редкость для тех лет), чугунная ванна, много полотенец, в верхней части окна – фрамуга, открывающаяся во двор. Я уже знал, что уборку в доме Мари делает домработница (тогда это тоже не часто встречалось), скромная женщина средних лет.
Вымыв руки, вышел в залитый солнцем двор. Стояли последние дни октября, летняя жара миновала, было тепло и приятно. Над моей головой висели сотни кистей желтого, черного и белого винограда в маленьких марлевых мешках. Чуть дальше раскинул ветви огромный грецкий орех с уже созревшими плодами.
– Давид, это Кристина, дочь кузины Аиды. Она готовится стать артисткой, учится на первом курсе театрального училища. Кстати, Аида и ее муж Варужан, он инженер-химик, тоже приехали из Франции, только из города Лиона, – представила нас друг другу мадам Сильвия.
Подошла Мари в бело-красной спортивной форме, которая очень шла ей. Я с трудом оторвал от нее взгляд, почувствовав, что присутствующие за нами наблюдают.
– Мари, Давид, – продолжала мадам Сильвия, – мы только что поели летнюю долму [10] . Очень вкусно! Ну, что, будете?
– Да, будем, – решила за меня Мари.
– Вы где учитесь, Давид? – поинтересовалась смазливая подвижная Кристина.
– В университете, на юридическом.
– И на каком курсе?
– На втором, – с неохотой ответил я.
– А я подумала, что вы на четвертом или пятом.
– К сожалению, нет. Большинство друзей Мари – аспиранты… но иногда она опускает планку.
– Мари, а кто у тебя друг-аспирант? – спросила Кристина.
– Дети, долма готова! Тебе, Давид, сколько штук? – прервала наш разговор хозяйка дома.
– Спасибо, мадам Сильвия, по одной каждого вида.
– Так мало? Давай положу чуть побольше…
Тереза принесла сыр, лаваш, зелень, кувшин окрошки и, наконец, лимонад "тархун" и бутылку белого вина.
– Ой, что вы делаете! – с театральным ужасом воскликнула Мари. – Наш гость, будущий юрист, спортсмен-перворазрядник – учтите, борец! – пьет только молоко. Не смейте портить невинного юношу!
Присутствующие дружно захохотали. Я проглотил обиду и широко улыбнулся:
– Кристина, видите, какие таланты открывает наш студенческий театр? Может, одну высокую блондинку возьмете в ваше училище?
– Дети, дети, хватит подтрунивать друг над другом, тоже мне, нашли интересное занятие, – вмешалась мама Мари.
Я чувствовал себя неловко в центре внимания стольких женщин, поэтому замолчал и принялся за долму. Уловив мое смущение, мадам Сильвия обратилась ко мне:
– Давид, ты не представляешь, как красив Париж в конце осени, особенно набережная Сены! Тысячи людей катаются по реке на лодках, пароходах. Всюду музыка, бесчисленные маленькие кафе и рестораны, полно морепродуктов – лобстеры, устрицы, крабы… И люди такие вежливые, любезные! Когда вспоминаю все это и думаю, что больше не увижу, мне становится очень грустно…
– Ну, мама, ты опять об одном и том же… – всплеснула руками Мари. – Наш гость не знает, что такое устрицы, и тем более лобстеры.
– Я читал в книгах, но сам ни разу не пробовал, – честно признался я. – А вот ты, Мари, когда-нибудь пробовала лягушатину? Вот этого у нас в ущельях полно! Я лягушками брезгую, но ради тебя могу поймать и принести. Вот будет картина, когда ты их станешь есть!
– Давид, лягушки, которых едят французы, другие, здесь таких нет.
В дверь позвонили.
– Это папа, – воскликнула Тереза и помчалась открывать. Вошел высокий светловолосый мужчина лет пятидесяти, худощавый, с артистической внешностью, а с ним среднего роста полный брюнет в очках.
– Вот и Азат с Варужаном! – обрадовалась мадам Сильвия.
Как я понял, человек в очках был мужем Аиды.
– Здравствуйте, молодежь, – поздоровался папа Мари. – По-видимому, молодой человек – это Давид…
– Здравствуйте, мсье Азат, здравствуйте, Варужан, – я пожал руки вошедшим мужчинам.
– Хотел купить арбуз, но Геворг, продавец, сказал, что молодой человек, который приехал вместе с Мари, уже купил арбуз и дыню. Ну что ж, Давид, сейчас будем есть ваш арбуз и дыню, но сперва – что-нибудь более существенное. Что ты нам предложишь, Сильвия?
– Летняя долма очень вкусная получилась, как и все, что ты видишь на столе. Могу принести красного вина. Мы все уже поели.
Часы показывали полседьмого вечера.
– Спасибо за угощение, – поднялся я. – Я уже больше часа здесь, пойду домой.
– Что вы, Давид! – запротестовал мсье Азат (в отличие от женщин, он произносил мое имя правильно, без замены буквы "а" на "ё"). – Садитесь, мы еще должны съесть ваш арбуз! Сильвия угостит вас кофе и сладостями. Задержитесь еще минут на сорок, максимум на час, не больше.
В глубине души я не хотел уходить. Эти люди были мне приятны, и, конечно, хотелось подольше оставаться с Мари, которая притихла и задумалась о чем-то своем. Но несколько раз я поймал на себе ее быстрый взгляд и догадался, что она изучает меня – ей явно было интересно мое поведение в кругу ее семьи.
Варужан от ужина отказался и обратился ко мне:
– Как я понимаю, Давид, вы учитесь с Мари. В каком языке специализируетесь? Тоже французский?
– Нет, я изучаю юриспруденцию.
– Юриспруденция – хорошая и прибыльная специальность за рубежом. А здесь какая юриспруденция? Наказание уже назначено в парторганах, прокурору и судье фактически остается лишь зачитать приговор. А адвокат… его роль в суде и вовсе смешная: кто его слушает? Впрочем, вам виднее… У вас в семье есть юристы?
– Да, папа по специальности юрист, но по профессии ни дня не работал. Он журналист, главный редактор журнала.
– Ага, – воскликнул Азат, – он большой человек! И, видимо, очень умный, раз ему доверена такая должность, – вежливо добавил он.
– Давид, – обратилась ко мне мадам Сильвия, – Мари не знала, кто ваши родители. Чем занимается ваша мама, есть ли у вас брат или сестра, в каком районе вы живете?
– Мы живем рядом с площадью Ленина. Мама сначала тоже училась на юридическом факультете, но потом перешла на педагогический – ее дядя был там ректором. Сейчас она руководит объединением из нескольких детских садов. У меня есть брат, ему пятнадцать лет, но он уже стал чемпионом страны среди юниоров во втором среднем весе.
Краем глаза я заметил, что Мари внимательно слушает мой рассказ.
– Кстати, Давид, а вы в курсе, в каком состоянии молодой человек, которого вы и ваши друзья так сильно наказали вчера? – спросил мсье Азат. – Между прочим, я только теперь узнал от Мари, что он уже долгое время преследовал ее и не давал нормально жить. Как-то дочка об этом особо не рассказывала. Мы думали: обычное дело, парень просто неинтеллигентный, потому так назойливо и даже, возможно, грубо выражает свои чувства.
– В Мари невозможно не влюбиться, – вмешалась Аида. – Она такая красивая, что ни один мужчина не устоит. Но она очень гордая и хорошо знает себе цену.
– И все-таки, Давид, – продолжал мсье Азат, – если с этим парнем, как его…
– Жоко, – подсказал я.
– Да… если с ним случится беда и он, не дай Бог, умрет, вас же накажут. Вы думали об этом?
– Разумеется, думал. Но он мерзавец. Мари, должно быть, не рассказала, как он терроризировал ее, угрожая пистолетом и ножом.
– Что ты говоришь?! Вот подонок! – возмущались Аида и Варужан.
– Вот это новости, – удивился мсье Азат. – Дочь, почему ты об этом не говорила?
– Папа, он угрожал, что убьет тебя, если ты вмешаешься, и я решила как-нибудь самостоятельно уладить ситуацию…
– Но это же опасно! А если он выйдет из больницы и совершит что-то непоправимое? Тем более у него пистолет.
– Во-первых, – пояснил я, – он раньше чем через полгода из больницы не выйдет, во-вторых, собака боится бьющей руки, и, наконец, пистолет – у меня.
– Как это у вас, Давид? – подняла брови мадам Сильвия. – Пистолет сейчас у вас? А почему?
– Ну, разумеется, чтобы защитить Мари, потому что такую девушку в нашем городе без пистолета защитить невозможно.
– Это он дурачится, – покраснела Мари.
– А если всерьез, – продолжал я, – то пистолет в штабе, мы составили протокол о его изъятии. Если с этой мразью что-нибудь случится и встанет вопрос о нашей ответственности, мы предъявим пистолет как вещественное доказательство и отметим, что по-другому было невозможно изъять его из рук бандита. Если же он выйдет из больницы и будет вести себя тише воды ниже травы, мы пистолет сдадим в милицию, как будто нашли его на улице. Думаю, что этот жестокий урок пойдет Жоко на пользу и он больше не осмелится так обращаться с людьми – не только с Мари, но и с другими. Честно говоря, мне кажется, что так наказать да еще и посадить – было бы чересчур. Ему еще долго придется лечиться, не исключаю, что он останется инвалидом на всю жизнь.
– В самом деле, Давид, – задумчиво произнес Азат, – у вас большие задатки для того, чтобы стать хорошим прокурором или гэбэшником. Но какая жестокость сидит в советском человеке по отношению к другому! Видите ли, – продолжал он, – я – модельер, портной, приехал на родину, чтобы открыть свое дело, поставить его на рельсы и вернуться обратно. Но попал в западню. Какие тяжелые дни мы видели! Слава Богу, выжили, обустроились, посмотрим, что будет дальше. Но ваша психология – а вы юноша из интеллигентной семьи! – мне непонятна. Фактически то, что вы делали, это самосуд, суд Линча. А где же милиция, прокуратура, КГБ? Ведь полстраны их сотрудников! Неужели нельзя было все это решить законным путем? А если кто-то более сильный поступит так по отношению к вам или вашим близким?
– Мсье Азат, теоретически вы правы, но реально этот механизм – милиция, прокуратура – занят другими делами. Поэтому и созданы дружины для борьбы с уличным хулиганством. Когда они перестанут быть необходимы, то сами собой исчезнут.
– Таким образом, – вступил в разговор Варужан, – государство, имеющее такое огромное количество карательных органов, не в состоянии защитить своих граждан от насилия и перекладывает их защиту на плечи другой части общества. Это же гражданская война в миниатюре! Узаконенное насилие одних граждан над другими!
– Я с вами не согласна, – звенящим голосом возразила Мари. – Вам бы надо хоть раз оказаться на месте жертвы, когда бандит крутит ножом возле вашего лица и с ухмылкой глумится: "А если носик отрежу? А если сиськи? А ну-ка, сучка, не двигайся, а то глаз выколю", – и так час, а то и два. И ты стоишь и дрожишь, гадая, что будет дальше… Люди проходят мимо, делают вид, что не замечают происходящего, а ты понимаешь, что совсем одна и неоткуда ждать помощи. Каждый мой выход из дома был мукой: поймает меня Жоко или нет? Удастся незаметно проскользнуть до троллейбусной остановки или нет? Папу подвергнуть опасности? Да шпана избила бы его до смерти! Тысячу раз правы Давид и его друзья, что не оставили меня одну в беде! И ведь я их не просила, они буквально навязали мне помощь. Я очень благодарна ему за доброту! Наедине мне трудно было это сказать… Давид настоящий мужчина, и теперь я чувствую себя в безопасности. Спасибо, Давид. Моя жизнь стала другой, я снова стала замечать красоту осени…
Я смущенно молчал, молчали и все сидящие за столом. Мадам Сильвия тихо плакала. Арбуз и дыня остались нетронутыми.
Вдруг тишину на улице нарушили громкий треск мотоциклетного мотора и мужские голоса: "Этот дом, не ошибаешься? – Да, звони". Все насторожились.
– Эй, Дав, ты здесь? – я узнал голос Рафы. – Отвечай!
Тереза открыла дверь. За ней стоял Рафаэль и еще двое парней из нашего отряда.
– Здравствуйте, Давид здесь? Ага, вот он. Меня зовут Рафа, я его друг. Извините, что побеспокоил, но в девять часов позвонила его мама и поинтересовалась, не с нами ли Давид, так как обычно он звонит домой, когда задерживается. Ребята сказали, что он пошел провожать Мари. Мать беспокоится, а он сидит, арбуз кушает. Друг мой, ты на часы смотрел? Знаешь, который час? Половина одиннадцатого! Давай отваливай!
Я встал из-за стола и попрощался со всеми. Мадам Сильвия поцеловала меня, еще больше смутив, и, невзирая на мое сопротивление, отдала мне всю большую тарелку с гато.
– Ты уже который раз не притрагиваешься к моему печенью! Давай, угости своих друзей. Мари, иди проводи Давида.
Мари вышла со мной на улицу, я раздал ребятам печенье, тарелку вернул Мари. Она протянула руку, не глядя на меня. Я пожал ее кисть и почувствовал, как дрожь от ее пальцев передалась моим.
– Спасибо за поддержку, Мари.
– Будь осторожен, Давид, я беспокоюсь о тебе.
– Ребята, – тихонько сказал Рафа, – этого парня за несколько дней охомутали! Мне кажется или он и вправду похож на жениха?
Дружинники расхохотались. Я и Мари сделали вид, что не расслышали слов Рафы.
Наконец я вернулся домой.
– Давид, зайди ко мне, – раздался голос отца. Он поджидал меня в своем кабинете, сидя за столом. Рядом с ним в кресле сидела мама. Стало ясно, что миновать серьезного разговора не удастся.