Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь 2 стр.


- Я слушаю великого Гленна Гульда… Это так прекрасно, Гортензия, просто прекрасно! Нотки у него перекатываются, словно живые жемчужины, и…

- Но ты здесь не на концерте! Ты на вечеринке!

- Терпеть не могу вечеринки.

- Так это ты меня сюда позвал…

- Я думал, ты не придешь…

- А перед тобой кто, по-твоему? Моя тень?

- Я искал тебя, а тебя нигде не было…

- А вот я тебя видела, причем вместе с мисс Той-Кого-Нельзя-Называть. Вцепился в нее, облапил… Этакий защитник и покровитель. Кошмар!

- Она перепила, и я помогал ей держаться на ногах…

- И давно ты вкалываешь на Красный Крест?

- Думай что хочешь, но я поддерживал ее под руку, а в это время искал глазами тебя…

- Что-то я не замечала, чтобы у тебя было плохо со зрением!

- А ты беседовала с какими-то двумя кретинами… Ну, я не стал навязываться. Ты же у нас любишь кретинов!

Он вновь сунул в уши наушники и натянул на себя кучу пальто, отгородившись от мира этой плотной завесой.

- Гэри! - приказала Гортензия. - Послушай меня!

Он схватил ее за руку и притянул к себе. Она нырнула в мягкую массу, вдохнула запахи духов, узнала "Гермес", "Армани" и "Шанель", все смешалось, вокруг были шелковые подкладки и жесткие манжеты, она попыталась отбиться, вырваться, но он затянул ее под груду одежды и крепко прижал к себе.

- Тс-с! Нас не должны видеть!

Она лежала, уткнувшись носом в его шею. Потом почувствовала, как он вдел ей в ухо наушник, и услышала музыку.

- Послушай, как красиво! Это "Хорошо темперированный клавир". - Он слегка отодвинулся и посмотрел на нее улыбаясь: - Можешь назвать что-нибудь прекраснее?

- Гэри! Почему ты здесь?..

- Тсс! Слушай. Гленн Гульд не бьет по клавишам. Он их трогает, воображает, воссоздает, лепит, изобретает вновь, и пианино у него обретает исключительное, необычное звучание. Ему даже играть не надо, чтобы творить музыку! Это одновременно что-то очень земное, плотское и при этом неземное, волшебное…

- Гэри!

- Чувственное, сдержанное, воздушное… такое… Прямо слов не нахожу.

- Когда ты позвал меня сюда…

- Давай лучше еще послушаем…

- Я хочу знать…

- Ты не могла бы хоть немного помолчать?

Дверь комнаты внезапно раскрылась, и она услышали женский голос. Хриплый, тягучий, противный голос перепившей женщины. Она, качаясь, налетела на камин, чертыхнулась.

- Я не стала класть его на кровать, а положила на камин. Баленсиага как-никак…

Она явно к кому-то обращалась.

- Вы уверены? - спросил мужской голос.

- Уверена ли я? Баленсиага! Вы, надеюсь, знаете, что это такое?

- Это Шарлотта, - прошептал Гэри. - Я узнал ее голос. Что это с ней?! Она вообще не пьет!

Шарлотта тем временем поинтересовалась:

- Вы не видели Гэри Уорда? Он должен был увезти меня отсюда. И вдруг исчез. Испарился. Рассеялся как дым. I’m so fucked up. Can’t even walk!

Она повалилась на кровать, и Гэри поспешно убрал ноги, сплетя их с ногами Гортензии. Он знаком велел ей не двигаться и молчать. Она слышала, как глухо стучит его сердце. И ее сердце тоже. Ей захотелось, чтобы они стучали в унисон, и она улыбнулась.

Гэри догадался, что она улыбается, и прошептал:

- Что ты смеешься?

- Я не смеюсь, я улыбаюсь…

Он прижал ее к себе, она не отстранилась.

- Ты моя узница, ты не можешь пошевелиться…

- Я твоя узница, потому что не могу пошевелиться, но погоди немного…

Он закрыл ей рот рукой, и она вновь улыбнулась, в его ладонь.

- Ну, вы уже закончили любоваться в зеркало? - немузыкально взвизгнула Шарлотта Брэдсберри. - По-моему, тут на кровати кто-то есть… Оно шевелится…

- Я думаю, вы просто выпили лишнего… Идите-ка лучше спать… Вы неважно выглядите, - мягко посоветовал мужчина, словно уговаривая больного ребенка.

- Нет! Уверяю вас, тут кто-то есть!

- Все так говорят, когда перепьют… Идите домой!

- А как я пойду?! - простонала Шарлотта Брэдсберри. - Боже мой, я в жизни не бывала в таком состоянии… Что произошло? Вы не знаете? И вообще, хватит смотреться в зеркало! Вы меня утомили!

- Я не смотрюсь в зеркало, я вспоминаю, мне кажется, у меня чего-то не хватает… Чего-то, что было, когда я пришел сюда…

- Не мучайтесь! Того, чего у вас не хватает, у вас никогда и не было!

- Вот как?

- Что еще она выкинет? - вздохнула Гортензия. - Лучше бы ей свалить отсюда, чтобы мы могли вылезти…

- А мне и здесь хорошо, - заметил Гэри, - это стоит того, чтобы повторить… - Он пальцем погладил ее губы. - Мне очень хочется тебя поцеловать… И кстати, думаю, я сейчас поцелую тебя, Гортензия Кортес.

Гортензия почувствовала на губах его дыхание и ответила, легко касаясь губами его губ:

- Это слишком легко, Гэри Уорд, чересчур легко, раз - и ты в раю.

Он провел чутким пальцем по ее губам:

- А мы потом придумаем что-нибудь посложнее, у меня куча мыслей на этот счет…

Тем временем разговор между Шарлоттой Брэдсберри и ее спутником продолжался.

- Я не спрашиваю, что вы имеете в виду, так как опасаюсь, что ответ будет не слишком любезным.

- Ухожу. Завтра рано вставать…

- О! Точно! У меня был красный шарф!

- Какая безвкусица!

- Весьма польщен…

- Ну и дурища! - фыркнула Гортензия. - Ему расхочется ее провожать!

- Тсс! - приказал Гэри, пальцами продолжая обрисовывать контур ее губ. - А ты знаешь, что у тебя верхняя губа с одной стороны полнее, чем с другой?

Гортензия слегка отпрянула.

- Ты хочешь сказать, что я ненормальная?

- Нет, наоборот. Ты до скучного обыкновенна, у всех людей рот асимметричный…

- Только не у меня. Я совершенство.

- Я могу отвезти вас, если хотите. Вы где живете? - спросил владелец потерянного шарфа.

- О! Первая интересная фраза, которую я от вас услышала…

Шарлотта Брэдсберри попробовала подняться, но у нее ничего не вышло. При каждой попытке она тяжело падала на кровать, пока наконец не рухнула окончательно.

- Говорю вам, там кто-то есть… Я слышу голоса…

- Давайте-ка мне скорее руку, я уведу вас отсюда и доставлю домой!

Шарлотта Брэдсберри нечленораздельно что-то пробормотала - ни Гэри, не Гортензия не разобрали, что именно, - и удалилась, чертыхаясь и явно налетая на мебель.

Гэри склонился к Гортензии и долго смотрел на нее, не говоря ни слова. В его карих глазах появился дикарский отблеск, словно в нем проснулся первобытный инстинкт. "Так приятно было бы жить под сенью пальто, в надежном укрытии, жевали бы печенье и тянули кофе через соломинку, не пришлось бы больше вставать и мчаться куда-то, как Белый Кролик из "Алисы в Стране чудес". Никогда я не мог его понять, этого Кролика с красными глазками и при часах, который вечно куда-то опаздывал. Я хотел бы провести свою жизнь, слушая Гленна Гульда и целуя Гортензию Кортес, гладя волосы Гортензии Кортес, вдыхая чудный запах кожи Гортензии Кортес, придумывая для нее аккорды, ми-фа-соль-ля-си-до, и напевая их в завиток ее уха.

Я хотел бы… Я хотел бы…"

Он закрыл глаза и поцеловал Гортензию Кортес.

Так вот что такое поцелуй, удивилась Гортензия Кортес. Сладостный ожог, который вызывает желание броситься на человека, вдыхать его, лизать, вжиматься в него, вертеть так и сяк, вообще раствориться в нем…

Раствориться в глубоком омуте, погрузиться в него ртом, губами, волосами, затылком…

Потерять память.

Стать карамельным леденцом, который можно смаковать кончиком языка.

И самой дегустировать, как хорошее вино, находя ноты соли и перца, амбры и кумина, кожи и сандала.

Вот, значит, что это…

До настоящего момента она целовалась только с парнями, которые были ей безразличны. Она целовалась для пользы дела, целовалась светски, целовалась, откидывая шелковистую прядь с лица и глядя поверх плеча партнера. Она целовалась с ясным рассудком, ее раздражали острые зубы, жадный язык, клейкие слюни. Иногда целовалась со скуки, чтобы поиграть, целовалась, потому что на улице шел дождь или потому что никак не удавалось сосчитать стеклянные квадратики на окне. Или - воспоминание, по правде говоря, довольно постыдное, - чтобы получить сумку "Прада" или топик "Хлоэ". Гортензия постаралась забыть эту историю. Она была тогда ребенком, а звали его Шаваль. До чего же грубый, жестокий человек!

Она вновь приникла к губам Гэри и вздохнула.

Выходит, поцелуй может быть источником наслаждения.

Наслаждения, которое распространяется по телу тысячью маленьких огоньков, вызывает чудесную дрожь в тех местах, которые прежде казались ей совершенно нечувствительными.

Даже в деснах под зубами…

Наслаждение! Какое чудо!

И тут же она мысленно отметила, что доверяться наслаждению не стоит.

Они долго шли в темноте.

По белым улочкам богатых кварталов, ведущих к Гайд-парку. Улочкам с чистенькими беленькими парадными.

К квартире Гэри.

Они шли в тишине, держась за руки. Вернее, их руки и ноги двигались в едином порыве, в едином ритме - ее левая нога одновременно с его левой ногой, ее правая нога одновременно с его правой ногой. С серьезностью и сосредоточенностью конной стражи в меховых шапках, сопровождающей Ее Королевское Величество. Гортензия помнила эту игру - идти в ногу, не сбиваться с ритма. Ей было пять лет, и она за руку с мамой возвращалась из школы имени Дени Папена. Они жили в Курбевуа; ей не нравились фонари на проспекте. И дом ей не нравился. И его обитатели. Она просто ненавидела Курбевуа. Мысленно отбросив это воспоминание, она вернулась в настоящее.

Сжала руку Гэри, чтобы как следует укорениться в настоящем, которое, как она надеялась, станет будущим. Не выпускать больше эту руку. Человек с черными кудрями и глазами, которые меняют цвет от зеленого к карему, от карего к зеленому, с зубами элегантного хищника, с губами, зажигающими огоньки по всему телу.

Так вот что такое поцелуй…

- Так вот что такое поцелуй, - сказала она почти шепотом.

Слова растаяли в ночной темноте.

Он легко и нежно пожал ей руку в ответ. И прочел стихотворение, которое наполнило все происходящее торжественной красотой:

Away with your fictions of flimsy romance,
Those tissues of falsehood which Folly has wove;
Give me the mild beam of the soul-breathing glance
Or the rapture which dwells on the first kiss of love.

- Лорд Байрон. "Первый поцелуй любви".

Слово "любовь" упало в ночь прямо им под ноги. Гортензии захотелось нагнуться, подобрать его и положить себе в карман. Что с ней творится? Она становится невыносимо сентиментальной.

- Но ты ведь не смог бы спрятаться под всеми этими пальто, если бы на улице был июль месяц… - пробурчала она, чтобы выбраться из всего этого липкого конфетно-розового мира, в который постепенно погружалась.

- В июле я никогда никуда не хожу. В июле я стараюсь свалить…

- Как Золушка в полночь? Не слишком мужественная позиция.

Он прислонил ее к дереву, прижал ее бедра своими и вновь принялся целовать ее, не оставляя ей времени опомниться. Она раскрыла губы, чтобы поцелуй разворачивался неспешно и неотвратимо, провела рукой по его затылку, погладила нежную кожу за ухом, на мгновение задержала пальцы и почувствовала, как множество маленьких пожаров зажигаются в ней под горячим дыханием Гэри…

- Помни, Гортензия, не нужно меня провоцировать, - тихо сказал он, вшептывая каждое слово в нежные сильные губы Гортензии. - Я могу потерять терпение и самообладание!

- Что для английского джентльмена…

- …было бы весьма огорчительно.

Она умирала от любопытства, так хотелось спросить, чем закончилась его идиллия с Шарлоттой Брэдсберри. Если она действительно закончилась. Все, конец, разошлись, как в море корабли? Или конец, но с надеждой на возвращение, примирение, поцелуи, рвущие душу? Но лорд Байрон и английский джентльмен призвали ее к порядку, одев броней высокомерного презрения к сопернице. Держись молодцом, девочка моя, не обращай внимания на эту потаскуху. Это все в прошлом. Он здесь, рядом с тобой, и вы вдвоем идете сквозь лондонскую ночь. К чему разрушать эту чудную, неповторимую нежность?

- Мне вот интересно, что делают белки по ночам? - вздохнул Гэри. - Они спят сидя, лежа или свернувшись клубочком в гнезде?

- Ответ номер три. Белки спят в гнезде, прикрыв голову хвостом, как веером. Гнездо они делают из веток, сучков, листьев и мха. Оно спрятано в глубине дерева, на высоте не больше девяти метров, чтобы не унес ветер.

- Ты сочиняешь?

- Нет… Я прочитала в "Спиру". И подумала о тебе…

- Ах-ах! Ты иногда думаешь обо мне! - воскликнул он, воздев руку с видом победителя.

- Такое со мной бывает.

- А сама делала вид, что я тебе безразличен. Изображала холодную неприступную красавицу.

- Strategy of love, my dear!

- В стратегии и тактике тебе нет равных, Гортензия Кортес, верно я говорю?

- Я всего лишь ясно и четко мыслю.

- Жаль мне тебя, сама навязываешь себе какие-то границы, связываешь себя, сковываешь… Отказываешься от риска. А ведь только риск вызывает мурашки по коже…

- Я стараюсь себя обезопасить, вот и все. Я не из тех, кто считает, что страдание - первая ступенька к счастью.

Левая нога шагнула по инерции, а правая затормозила в нерешительности, застыла в воздухе, неуклюже опустилась. Ладонь Гортензии выскользнула из руки Гэри. Гортензия остановилась и подняла голову, задрав гордый подбородок маленького солдатика, собравшегося на войну, вид у нее был серьезный, важный, как у человека, который принял ответственное решение и хочет, чтобы его услышали.

- Никто не заставит меня страдать. Никогда ни один мужчина не увидит моих слез. Я отказываюсь от горя, боли, сомнений и ревности, от томительного ожидания, заплаканных глаз, от желтой бледности щек страдалицы, терзаемой подозрениями, от забвения…

- Отказываешься?

- Не хочу - и все! Мне и так хорошо.

- Ты уверена?

- Разве я не выгляжу абсолютно счастливой?

- Особенно сегодня вечером…

Он попытался засмеяться, протянул руку, чтобы взъерошить ей волосы - хотел как-то разрядить обстановку. Она оттолкнула его, чтобы, прежде чем новый поцелуй унесет ее далеко-далеко, прежде чем она не потеряет на несколько секунд сознание, они могли подписать хартию о взаимном уважении и добропорядочном поведении.

Сейчас не до шуток.

- Я заявляю раз и навсегда, что я редкостная, уникальная, чудесная, дивно прекрасная, хитроумная, образованная, оригинальная, талантливая, сверходаренная… что там еще?

- Думаю, ты ничего не забыла.

- Пришли мне напоминание, если я забыла еще какое-нибудь качество.

- Не премину…

Они двинулись вперед сквозь ночь, но правая и левая ноги уже не шагали в унисон, и руки уже едва касались друг друга - единство было разрушено. Гортензия заметила вдали решетки парка и большие деревья, сгибавшиеся от ветра. Она хотела бы так клониться под властью поцелуя, но не собиралась подвергать себя опасности. Нужно, чтобы Гэри это знал. В конце концов, будет честно его предупредить.

- Не хочу страдать, не хочу страдать, - вновь повторила она, заклиная верхушки далеких деревьев сохранить ее от любовных мук.

- Скажи мне вот что, Гортензия Кортес, сердце-то у тебя во всем этом участвует? Знаешь, такой орган, который трепещет, призывает к войне и насилию…

Она остановилась и торжествующим перстом указала себе на голову:

- Оно у меня сидит вот здесь, в единственном месте, где ему положено быть, то есть в моем мозгу… Так я могу сохранять над ним полный контроль… Неглупо, а?

- Удивительно… Мне такое в голову не приходило… - сказал Гэри. И как-то вдруг словно ссутулился.

Они теперь шли на некотором расстоянии друг от друга.

- Единственное, о чем я хотел бы попросить… перед лицом такого самообладания, которое не может не восхищать… Как бы сказать…

Взгляд Гортензии Кортес, устремленный было на вершины деревьев, вновь остановился на лице Гэри Уорда.

- Смогу ли я быть на высоте столь безупречного совершенства?

Гортензия снисходительно улыбнулась:

- Это вопрос тренировки, я просто рано начала.

- Но поскольку я в том пока не уверен, поскольку мне еще нужно отточить кое-какие детали, которые могли бы запятнать меня и уронить в твоих глазах, думаю, домой тебе придется идти в одиночестве, моя прекрасная Гортензия. И вновь вернуться в мой дом только тогда, когда я поднаторею в искусстве войны!

Она остановилась, положила руку ему на локоть, слегка улыбнулась, как бы спрашивая: "Ты шутишь, да? Ты же это не серьезно?.." Сжала локоть чуть сильнее… И вдруг почувствовала, как внутри нее разверзается бездна, которая зияет все глубже, все страшнее, зияет на том месте, где был чудный жар и маленькие огоньки, где бегали мурашки и разливалось веселье с каждым шагом: правая с его правой, левая с его левой, - радостно, легко, вперед, в ночь…

Она опомнилась: под ногами серый асфальт, ледяной холод сковал горло…

Он молча толкнул дверь подъезда.

Потом обернулся и поинтересовался, есть ли у нее деньги на такси или, может, поймать ей машину.

- Как джентльмен я не забываю о таких вещах!

- Я… я… справлюсь без твоей помощи и без твоей…

И, не находя более достаточно злых, унизительных и убийственных слов, она сжата кулаки, наполнила холодной яростью легкие, взметнула бурю из самых глубин своего существа и заорала, заорала в черноту лондонской ночи:

- Будь ты проклят, Гэри Уорд, гореть тебе в аду, не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Потому что…

Только это она и могла сказать. Все, что в рот попало. Все, что могла выговорить, когда ей задавали вопросы, которых она не понимала.

- Ну так как, мадам Кортес, вы не собираетесь переехать "после того, что случилось"? Вы так дорожите этим местом? Сможете жить в этой квартире?

Голос понижается на тон, все облекается в кавычки, движения становятся вкрадчивыми, вид - приторно-заговорщицким, словно говорится о чем-то запретном: "О, это странно, не совсем здорово, что ли… Почему вам нужно тут остаться? Почему бы не переехать и не забыть обо всем этом? Ну скажите, мадам Кортес?"

Назад Дальше