Назвав себя корейцем, Хван неожиданно для пожилого поставил его в унизительное положение. Тот умолк, явно досадуя на себя за промашку. Растерявшись от неприкрытой враждебности, с какой Хван обвинял собеседника, господин средних лет примиряюще сказал:
- Понятно, что с вашей точки зрения все это не особо приятно. Но стоит ли принимать всерьез пьяные разговоры, а? Сейчас Япония мирная страна, и вы, и мы - все дружно живем вместе.
- Мы не живем дружно вместе. Японцы постоянно относятся к нам, как к чему-то грязному, они презирают и ненавидят корейцев!
- Но ко мне это совершенно не относится, - господин средних лет, словно желая подтвердить свою чистоту и порядочность, приосанился. Это выглядело несколько комично. Студенты, уже давно наблюдавшие перепалку Хвана с соседями, шипели, как разъяренные кобры:
- Ишь, разбежался! А не отвалить ли тебе по-быстрому на свою вонючую родину, да без всяких претензий? Чтоб в чужой стране еще и права качать!..
Высокомерным жестом мальчишка поднес к тонким коварным губам рюмку, пригнул голову и, метнув взгляд в нашу сторону, самодовольно развалился на стуле. Его напарник поддакнул:
- Слышал, что тебе мой приятель сказал? Вот и вали. А если дерьмовые претензии есть, так мы с тобой всегда поговорить готовы.
От их вызывающего тона Хван завелся моментально:
- Забавно! Так что, может, попробуем, а?
Он резко выпрямился во весь рост и, рубанув о край стола стоявшую под рукой пивную бутылку, выставил ее наизготовку. Какая тут поднялась суматоха! От растерянности больше всех перепугались те двое за соседним столиком. Они стремглав бросились на улицу. Снаружи ворвались несколько зазывал. Все перемешалось - мы, студенты-недоумки, пытавшиеся утихомирить нас зазывалы, прочие посетители… Неудержимо хотелось напоследок хоть разок врезать этим соплякам в челюсть. Мы застыли друг перед другом, и тут раздался рев сирены: примчалась патрульная машина. Полицейский в сопровождении тех двоих, что удрали, направился к нам.
- Эти? - спросил он, обернувшись к пожилому.
- Да, эти двое, - мертвенно-бледный от страха господин средних лет ткнул в нашу сторону.
- Так. Следуйте за нами в полицейский участок.
Нам не дали сказать ни слова.
- Подождите-ка, а эти молодчики, что же, с нами не пойдут? - попробовал было я привлечь внимание полицейского к студентам.
Он не ответил, произнес только: "В участке разберемся" и дернул меня за руку. Все взгляды скрестились на нас. В просвете толпы добродетелью светились лица тех двоих, принявших самый благопристойный вид. Что-то давно знакомое мелькнуло в их облике. Еще один образ, явившийся, внезапно разбив скорлупу памяти. В тот последний миг, когда я развернулся на оклик полицейского, тысячи глаз и тысячи рук были готовы разорвать нас в клочья. Это было лицо той толпы, что во время токийского землетрясения вырезала пять с лишним тысяч корейцев.
Первый раз в жизни я удостоился чести ехать в патрульной машине. Когда же мы вошли в участок, нас встретило бесчисленное множество прямо-таки садистских взглядов, будто сдирающих с нас живьем кожу слой за слоем.
Ковыряя во рту зубочисткой, пришел какой-то чин. Пистолет вытащен, сам весь грузный, руки на ремне брюк, подпирающем складки жира.
- В чем дело, что натворили?
Говорит надменно, смотрит сверху вниз, с высоты своего положения - такой тип часто встречается среди начальственной мелочи.
- Драка в пьяном виде, - доложил доставивший меня полицейский.
В комнату, словно мухи, набились свободные от службы патрульные. На их лицах явно угадывалось желание поразвлечься.
- Имя? - Полицейский в приказном тоне приступил к выяснению наших личностей.
- Янг Чжэн Бу.
- Янг Чжэн Бу? А твое? - Полицейский перевел подозрительный взгляд на Хвана. - Твое как?
- …………
Хван уперся взглядом в несуществующую точку, закурил. Полицейский отшвырнул шариковую ручку и принялся пристально разглядывать нас, переводя глаза с одного лица на другое.
- Свидетельства о регистрации иностранцев есть? Показывайте.
Мы с Хваном невольно переглянулись. По чистой оплошности свидетельств у нас с собой не было. Вообще-то такое случалось часто. Порой забываешь о нем, меняя пиджак или брюки.
- Забыли свидетельства о регистрации? Вам крупно не повезло, - недобро произнес старший.
- Где живете?
Я жил в Мисюку, Хван - в Ниппори.
- Противоположные концы. По телефону проверить можно?
И я, и Хван жили одни.
- Значит, засвидетельствовать, кто вы такие, никто не может?
На этот избитый силлогизм можно было ответить лишь кривой усмешкой. Не потому, что у нас не было друзей или знакомых, готовых подтвердить, кто мы такие. Но сама мысль о том, чтобы посреди ночи тащить их в полицейский участок, просить отправиться к нам домой и привезти документы, казалась до неприличия дурацкой. Прежде всего потому, что свидетельство о регистрации было для нас не более чем клочком бумажки, из-за которой, однако, нескончаемой чередой возникали крупные неприятности.
- Вы читали примечание в регистрационных бумагах? Нет? Это ваша оплошность. Но, небось и так знаете, что должны всегда иметь документ при себе. Так почему его нет? Это вам не водительские права забыть. При отсутствии свидетельства вас можно вообще принудительно выслать из страны.
Эта логика запугивания означает, что любая наша пустяковая житейская промашка - забывчивость, небрежность - автоматически рассматривается как преступление. Нам, корейцам, проживающим в Японии, не прощают этого, и любой наш поступок может быть поставлен нам в вину. Хван протестовал все сильнее. Почему забрали только нас, а студентов отпустили? Полиция действует с явным предубеждением. Ведь в любой драке виноваты обе стороны, не так ли? Пока в этом вопросе не будет ясности, мы не можем отвечать на вопросы, говорил он. Старшего полицейского явно выворачивало наизнанку, казалось, содержимое его брюха-барабана, похожего на отстойник, вот-вот вылезет наружу. Прямо на глазах его лицо пошло красными пятнами, с жирных губ брызнула слюна:
- Дело о драке закончено! Потому студентов и отпустили! А вас сейчас допрашивают в связи с нарушением закона о регулировании въезда и выезда из страны. Это что, не ясно?
A-а, именно это и имелось в виду с самого начала, когда нас забирали! Хван продолжал протестовать. Мы всегда оспаривали правомочность этой процедуры регистрации. Японское правительство односторонне, игнорируя наши права человека, навязало нам ее, словно собаке бляху-лицензию. Японские империалисты попирают наше право на самоопределение, швыряют нам ложные обвинения! Преступно само требование предъявить регистрационный документ. А извращать историю - не более ли тяжкое преступление?!
Старший чин открыл было рот, но Хван не дал ему сказать, он продолжал дальше. Что такое "корейцы, проживающие в Японии"? Нас унижают, нас беспричинно допрашивают, нас подвергают дискриминации - почему мы должны так жить в этой Японии? Вы все знаете об этом? А те преступления, что творили японцы против нас, - кто свершит суд за них? Японское правительство ратует за дружбу с соседями. Весь мир до закоулков облазили, всё под себя подгребли! И при этом еще вопят - не смейте, мол, на наши земли ногой ступить! Бесстыжие толсторожие наглецы, возомнили самих себя стражами закона, а другие для них всегда преступники. Под личиной справедливости свою поганую мораль скрывают. Где же он, дух закона? У тех студентов-недоумков? У забитых серостью жизни лицемеров служащих? У этих прикормленных псов, полицейских да судей? Его нет нигде! Полиция и законная власть - барсуки из одного логова, не дают человеку душу излить! А душа наша - кровоточащая рана!.. Хван говорил взахлеб, взметнув над головой кулак, в уголках губ его пузырилась слюна. Как в те давние времена, когда он, активист организации, хлестал толпу яростными выступлениями.
Полицейские ожидали встретить в нас жалких просителей, и речь Хвана неожиданно разрушила все их планы. Наконец чаша терпения у старшего переполнилась, и он загрохотал надтреснутым голосом на всю комнату:
- Заткнись!!! Не для того тебя сюда забрали, чтоб твои рассуждения выслушивать! Закон в рассуждениях не нуждается! Час прошел, а мы даже имени твоего еще не записали, соображаешь? Тут налицо сознательное чинение препятствий должностному лицу при исполнении служебного долга! А коль отказываешься от содействия разбирательству, у нас на этот счет тоже есть свои соображения. Ты полицию-то не обсирай! В случае чего, дело твое можно передать в соответствующие органы Южной Кореи. И нам возни меньше. Посиди-ка денечка три.
Молодой патрульный, еще только входящий в роль полицейской овчарки, встрял откуда-то сбоку, полностью копируя интонации начальства:
- Вы нарушили закон! Пока вы живете в Японии, вы должны соблюдать ее законы, это понятно? А нет - посидите в камере несколько дней, пока не поймете. Сегодня вас отпустить нельзя, так что так и сделаем.
Окружавшие нас его приятели, дружно подыгрывая, глумливо загоготали:
- Дней на пять посадим!
- А может, в тюрьму Омура их отправить?
- Что ж, высший класс! Вот оно, куда налоги-то идут, а? Я и сам налогов чертову пропасть плачу, - отомстил им Хван самым гнусным тоном.
- Господин начальник, пусть ночь посидят, а завтра уж займемся. С этими мерзавцами быстро не разобраться, - сказал тот, что нас привел, покручивая дубинкой.
- Хмм… - Начальник, изображая раздумье, скрестил руки и лениво распорядился: - Что ж, так и сделайте.
Двое полицейских, надежно блокировав меня с обеих сторон, схватили за руки и поволокли. Я вырвался и заорал:
- Это превышение полномочий!
- Где "превышение полномочий"? Закон-то нарушили вы, - парировал полицейский, крепко вцепившись в мою ногу.
Хван, до сего момента забивавший всех своими речами, внезапно умолк и плюхнулся на пол. Полицейский пнул его в спину, он послушно встал. И тут помещение начал заполнять странный мерзкий запах.
- Это еще что? Что за вонь? - Все зашмыгали носами, стараясь определить источник. Приставленный к Хвану полицейский заглянул ему в лицо:
- Ты?..
Тут вдруг Хван с абсолютной серьезностью ответил "Да" и в тот же момент медленно расстегнул ремень на брюках, запустил руку между ног и выудил оттуда здоровый кусок бурого свежего дерьма. На глазах у одуревших, перепуганных полицейских он с дерзкой улыбкой начал разукрашивать им себя.
- Прекратить! Прекратить!!! - бестолково суетились полицейские, а Хван, искоса поглядывая на них, снова залез себе в штаны, извлек оттуда очередной кусок дерьма и принялся мазать им все вокруг - столы, стулья, полки.
Shinjuku nite by Yang Sok II
Copyright © 1981 by Yang Sok II
© Татьяна Розанова, перевод на русский язык, 2001
макото сиина
когда дождь кончится
В то утро он нашел в бухте Летние дни, на южной оконечности острова, маленькую коробку, отделанную красным кантом. Вблизи проходило мощное Живоносное течение, так что и прежде там время от времени подбирали выброшенное на берег тряпье.
"Живоносным" называл морское течение живший с ним обок старик, который любил, не доходя до берега, задумчиво смотреть на море с вершины невысокого, как огневая точка, холма. Название "Летние дни" дал бухте юноша по имени Феникс-3, также живший вместе с ним.
Еще до того, как его вынесло течением на этот берег, старик и юноша успели подобрать там много самой разной одежды, выброшенной морем. Оттуда были серые парусиновые башмаки, которые носил Феникс-3, а большие куски черной резины, притороченные к ногам старика, были найдены внутри прибитой течением железной бочки.
Бухту Летние дни сплошь покрывал белый песок, и достаточно было в безоблачный день пройтись по нему босиком, чтобы сразу получить ожог ступней.
Но он не носил обуви. Не потому, что среди выброшенных на берег вещей не нашлось башмаков, которые были бы ему впору, - просто он отчего-то терпеть не мог обуваться. Из-за этого он обычно выходил на морской берег ранним утром. Поверхность белого песка по утрам была влажно-холодной, и только погружаясь в него при ходьбе, ноги чувствовали мягкое тепло, сохранявшееся в глубине, несмотря на прошедшую ночь.
Он полюбил, ступая по прибрежному песку, обходить бухту прежде, чем там появлялись старик и юноша, и сейчас это уже стало его ежедневной привычкой.
Когда, совершив обход, он возвращался назад, старик заканчивал готовить нехитрый завтрак, а Феникс-3 притаскивал воду из цистерны. Все трое рассматривали найденные им на берегу вещи и немного беседовали. Так были у них распределены утренние обязанности.
На острове обосновались еще и другие мужчины. Как и эти трое, все они были принесены к берегу морским течением. Но и те, что жили сообща по два-три человека, и те, что предпочитали жить в одиночку, не слишком интересовались, как живут остальные.
Он почти не заговаривал со всеми этими людьми. К тому же он даже не мог вспомнить своего имени. Он толком не знал, откуда и каким образом его принесло течением на остров. Лишь ни за что не желал надевать обувь и, бродя по принявшему его берегу, что-то упрямо искал.
В то утро ему удалось найти в бухте Летние дни только коробку, отделанную красным кантом, и запутавшегося в водорослях, лежащего на спине большого краба.
Старик встретил его, задыхаясь и обливаясь слезами от дымящих гнилушек, на которых он кипятил воду. Феникс-3, увидев повисшего в водорослях краба, радостно засмеялся.
После завтрака он открыл коробку с красным кантом. Она была вся покрыта воском, делавшим ее водоупорной, и плотно проклеена изнутри по углам красной лентой.
Он достал из коробки игрушечную козочку, вырезанную из дерева, маленькую призму в форме треугольной пирамиды и тетрадку, разбухшую от пропитавшей ее влаги. Видно, коробку уже довольно давно трепали бурные волны Живоносного течения, во всяком случае ее содержимое изрядно вымокло.
Старик сказал, что, если положить тетрадь сушиться прямо так, на солнце, страницы намертво слипнутся, поэтому лучше не торопясь дать ей подсохнуть в тенистом, хорошо проветриваемом месте.
Феникс-3 взял пирамидальную призму и отошел в сторону. "Если наставить призму на солнце, - радостно сказал он, - солнечный свет раздробится на множество лучей".
Как старик и обещал, бумага в тени постепенно высохла, и уже во второй половине дня тетрадь можно было открыть и читать. Каждое утро над островом простиралось от края и до края головокружительно ясное небо, палящее солнце жгло песок, деревья, море. За полдень, в самую жару, со стороны бухты, как правило, начинал дуть ветер, и люди, обосновавшиеся в роще, бродили по ней, беспокоя шелестом и шумом.
Повернувшись спиной к ветру, он начал читать записи в тетради. Это было что-то вроде детского дневника, написанного карандашом.
31 мая. Мама запретила с сегодняшнего дня выходить из дому. Мне стало скучно, решила почитать в своей комнате на втором этаже. Но в последнее время я только и делаю, что читаю, да к тому же герои книжек вечно ходят по ресторанам где-нибудь в оживленном квартале или отправляются в горы на поиски приключений, так что становится еще тоскливее. Поэтому, как и вчера, после обеда занималась тем, что глазела из окна. По сравнению со вчерашним, дождь стал как будто тише, можно было даже прочесть вывеску магазина "Фудзи", того, что внизу, под горой, в Сакасите. По тому, могу я или нет прочесть вывеску, определяю, сильный ли дождь.
1 июня. Наконец-то прибыл дядя из Кунисиро с большой поклажей. Он обычно навещает нас на Новый год и летом, но сегодня, поднявшись на второй этаж, он не шутил, как раньше. Отобедав, он ушел вместе с папой. Мама сказала, что, возможно, в ближайшие дни дядя привезет к нам в дом всю свою семью. Вероятно, они пробудут у нас какое-то время. Я обрадовалась, потому что тогда смогу играть вместе с Санаэ и Юкихиро.
2 июня. Утром выглянула в окно со второго этажа в сторону торгового квартала Сакаситы и удивилась, как сильно поднялась вода в реке Нотагава. Спросила у мамы, оказалось, поздно вечером река вышла из берегов и хлынула в сторону торгового квартала. Каждый день непрерывно льет дождь, поэтому, думаю, наводнение точно будет, но больше всего меня беспокоит, что в том районе, куда пошла вода, живут господин Камимура и моя подружка Нумада Каори… Не могу не волноваться, поскольку вот уже почти две недели, как в последний раз говорила с Каори по телефону, а с господином Камимурой встречалась, когда относила ему отчет об опытах с растениями. С того дня в школе прервали занятия, первое время я была рада, а сейчас ужасно скучаю по школе. В такое время телефон просто необходим! Спросила у мамы, она сказала, что линия еще не работает, но ремонтника уже послали, поэтому скоро, вероятно, все будет в порядке.
3 июня. У Юдзи подскочила температура и он плачет с самого утра. Температура 38,7, после еды его сразу же вытошнило, поэтому папа, закутав его в плащ, понес в районную поликлинику. Но в поликлинике было так много народа, что не хватило бы и дня, чтобы попасть на прием. Мама с Юдзи на руках поднялась в мою комнату, и мы стали вместе решать головоломки, напечатанные в журнале. Думаю, папа в это время смотрел новости по телевизору. Передают только дневные, вечерние семичасовые и ночные выпуски новостей, ужасно жалко, что не могу смотреть "Мари, дитя со звезды" и "Бравого Дайномана", а ведь раньше смотрела, не пропуская ни одной серии!
4 июня. Сегодня вновь во второй половине дня дождь немного затих. Когда дождь становится тише, из окна моей комнаты открывается широкий вид, сразу на душе становится веселей. В солнечные дни я люблю смотреть на пейзаж за окном через призму в форме пирамиды, которую папа еще давным-давно привез из Мексики. Когда смотришь через основание призмы, кажется, что небо и земля, перевернувшись, поменялись местами. И потом очень забавно вертеть призму. Сегодня таким образом смотрела сквозь моросящий дождь на торговый квартал Сакаситы. На общем фоне отчетливее всего кувыркалось трехэтажное здание Кредитного банка Дзёхоку.
5 июня. Сегодня после долгого перерыва восстановилась телефонная связь. Но пришедшая к нам тетя Кавамото сказала, что ремонтника унесла река Нотагава и его не смогли найти. Тетя Кавамото живет по соседству, она очень религиозная, в последнее время зачастила к нам и заводит с мамой долгие разговоры. Папа сказал, что он не переносит тетю Кавамото. У Юдзи все еще держится температура, у него понос. Так как телефон починили, хотела позвонить своей подружке Нумаде Каори, но не смогла, потому что телефон весь день занимал папа.