Одна веселая ворона подлетела к Василию близко-близко, и, ничего не боясь, смешно покачала клювом из стороны в сторону. Крылатая путешественница была совсем не похожа на обычную серую несуразность, которую принято называть вороной. Она опустилась на ветку рядом с хорьком и зевнула. Василий почувствовал, что его случайная знакомая в меру хмельная, но удивительно милая и приятная.
Пушистость выглядела смешной и не совсем подходящей как для обычной серой лесной вороны, так и для сказочной ослепительно-белой птицы. Но у сна свои законы, не подчиняющиеся скучным законам земной логики. Было в этой птице что-то нездешнее, привлекающее и манящее, почти волшебное. Пушистая ворона летала вверх и вниз, совершала кульбиты в воздухе, причем над самой головой обалдевшего от всех чудес хорька Василия, зачарованно смотревшего на нее. Затем белая и пушистая ворона зависла в воздухе и, покачивалась над мордочкой Василия, растягивая звуки, произнесла:
- Ни-и-зя-я… ни-и-зя-я… Василий, во-от ведь че-его удума-ал… не-е-е уле-та-а-ай… не-е-е улета-а-ай… ни-и-зя-я… не уле-е-та-ай…
Лесное Эхо было тут как тут и все повторяло: "Тай, тай, тай…"
- Ты что такое вообще и с чем тебя едят, маленькая и пушистая несуразность с крыльями вороны? - иронично спросил Василий, поднимая мордочку и постепенно приходя в привычное философское настроение.
- Глупый какой-то хорек мне попался, просто беда с тобой, и все… Я ведь природный феномен, и самая-самая что ни на есть на свете несказанная и живая суразность, а также и приятная белоснежность, - смеясь, прошептала птица, с широко раскрытыми, совсем не вороньими глазами, тоненьким голоском прямо ему в левое ухо.
Лесное Эхо едва слышно повторило за ней фрагмент ее последнего слова, которое ему понравилось: "Нежность, нежность, нежность…"
- И ни с чем меня не едят, вот ведь что удумал опять - экую несусветность! На меня смотрят, любуются и восхищаются моим несказанным и неописуемым изяществом. Вот. Ты разве не знал, что белые вороны всегда прилетают поутру или к ночи, но к добру. Несомненно, исключительно к добру.
- Это как же понимать? Как настоящее добро увидят, значит, так быстренько-быстренько прямо к нему и прилетают, все такие белые-белые и пушистые-пушистые. Правда? Или за ним, за добром этим несутся?
- Вот уж нет. Мы приумножаем красоту земную и несем исключительно добро. Только совсем не то добро и сокровища, что в котомках твоего колючего и стремящегося летать друга-ежика таятся в странном состоянии первозданного природного коварного ехидства. Совсем не то. А то добро, что в душе у нас до срока назначенного припрятано, - неожиданно серьезно и печально проговорила белоснежная ворона. - Мало его не земле, истинного добра. На всех не хватает. А ведь оно подороже серебра, золота и всех драгоценных каменьев будет. Вот так-то. Поэтому и принято у белых пушистых ворон такое простое правило: мы всегда относимся к окружающим нас намного лучше, чем они того заслуживают. Не слышал ты, наверное, о таком простом и доступном всем живущим в разных землях таинстве. Это и есть настоящее волшебство безусловного добра. Попробуй жить именно так, и тебе понравится. Я именно так живу и, знаешь, пока не жалуюсь.
- Ага, ага… Это как же, - удивленно проговорил Василий, - относиться лучше, чем они того заслуживают? Вон ты как завернула. Ты, наверное, с людьми еще не встречалась. Попробуй им принести свое безусловное добро. Они тебя так обрадуют несказанной радостью бытия и хорошим отношением!
- Я встречалась с разными зверями. А по поводу людей даже и не знаю, что тебе сказать, - странные они, хотя тоже разные бывают. Мне эти самые люди показались весьма глупыми приземленными существами. Живут только какое-то мгновение, и магии у них никакой совсем нет, а верят, что жить вечно будут. Сами создают себе трудности, а потом страдают от них. Друг с другом борются да сокровища копят. Наверное, надеются жить вечно. Глупые какие! А через какое-то мгновение просто перестают дышать, и все их сокровища остаются другим. Странные существа. Очень странные, нелепые и в чем-то даже милые. Есть у них большие красивые города - там и птицам хорошо, и ползающим по суетным делам бескрылым пешеходам совсем неплохо. Есть такой удивительный город вечной сказки Париж - вот там раздолье на бульварах. Мы, всей своей стаей белых ворон, любим путешествовать по свету. А ранней осенью, когда спадает летняя жара, обязательно залетаем в Париж. Ты просто не представляешь удивительное счастье пролететь вдоль бульваров, расцвеченных огненными красками художником с неистощимой фантазией по имени осень. Выставка этого живописца открывается каждый сезон невдалеке от набережной Сены, украшенной несмолкающей симфонией разноцветных листьев, собирающихся в осенний полет. И ветры из знаменитого беспокойного семейства Голдстрим меняют сезонные декорации, кружа оторвавшиеся от обнажающихся веток листья в стремительном танце. Калейдоскоп цвета на засыпанных листьями бульварах напоминает о проходящем удовольствии мимолетных радостей. Я не знаю, почему и кем так заведено, но белых и пушистых ворон способны увидеть только чистые сердцем люди. Но все равно ты попробуй так жить. Я уверена, что тебе это очень понравится. Да и чего тебе опасаться в затерянном в сказочных просторах Дальнем Лесу? Не на Диком же Западе или не менее диком Востоке ты живешь. В твоих волшебных местах надо просто жить и радоваться суразности природы. А несуразности, нелепости и прочие природные неопрятности и издержки глобального мироздания просто не замечай. Не в них же суть жизни…
Хорек Василий соображал, как это он должен радоваться суразности своей сказочной природы, если он слабо представляет, что это такое и как эту непонятную суразность ему реально пощупать и оценить. А еще он подумал, что видит вокруг как будто специально попадающие на глаза одни только несуразности и природные диссонансы. Вот беда какая, ну просто чистая напасть! А ворона, меж тем, покружив над заснеженными кустами, перелетела на соседний пенек и поправила свои белоснежные перышки.
Мелкие изящные снежинки, нежно опустившиеся на них, заиграли переливами всех цветов радуги, ослепляя хорька Василия яркими бликами. Он с удовольствием наблюдал эту невероятную и прекрасную симфонию света, где ярко-синий отблеск сменял желтый и красный в нескончаемом калейдоскопе простого природного волшебства.
Хорек думал о простоте настоящей магии и реального чудодейства, а ворона все сидела на пеньке и глядела куда-то далеко-далеко взором, полным мечты и искреннего удивления. Казалось, что она увидела где-то там вдали то, что недоступно всем остальным обитателям Архипелага Сказок. А может быть, она просто вспомнила что-то из своей волшебной жизни или мечтала о будущем. Василий этого так и не узнал. Да и не надо это было ему знать, должны же остаться настоящее таинство и особая загадочность диковинного сна…
А снежинки, медленно кружа по замысловатым траекториям, тихо падали и падали вниз. Они то вдруг начинали кружиться, образуя странные хороводы, то просто устремлялись опускающимся занавесом в каком-то небывалом спектакле. Но одно было удивительно и необъяснимо - шел снег, а хорьку совсем не было холодно. И вообще зима в волшебном сне мало походила на обычную. Было удивительно спокойно на душе, и казалось, что это может продолжаться бесконечно.
Но тут мимо Василия пролетело нечто очень похожее на неуклюжую и крупную блестящесть, за пируэтами которой он едва успевал следить. Диковинное нечто крутилось с такой скоростью, что Василий даже и не понял, что это за чудище, залетевшее в его сегодняшний сон.
Когда существо немного притормозило, стало ясно, что это все та же ведьма с лихо развевающимися серебряными волосами. Ее облик не вызывал никаких аллегорий и мечтательного настроения. Была в ней природная весьма приличная пузатость, но двигалась ведьма удивительно свободно. Ее вращающиеся глаза остановились и уставились на оказавшуюся рядом белую хмельную ворону.
- Вот уж грусть-то и тоску навела всем своим безусловным добром и несказанно скучной моралью, - пробурчала неизвестно как вдруг оказавшаяся перед ними ведьма, уже успевшая сделать пару кувырков в воздухе. - И нужно Василию твое душевное добро с заунывной философией именно сейчас? Подумай сама… Ему бы, говоря между нами честно и откровенно, ума добавить практического. А у меня не то что добра, просто элементарной не припудренной вредности на всех вас, мечтателей, не хватает, вот что я скажу. Вот ведь какие дела, прилетают хмельные вороны цвета первого снега в Вестбинских горах да норовят еще и добра немерено с собой принести. И куда мне от вас всех, самозваных философов, поэтов и пушистых добролюбов-доброхотов-доброносов, деться!
Вдруг ведьма и ворона весело переглянулись, дважды моргнули одновременно и, дружно рассмеявшись, неожиданно полетели куда-то высоко вверх. Ведьма пропала, растворилась в небе, как будто ее и не было совсем. А белая и пушистая ворона быстро вернулась и, сделав небольшой круг над мордочкой Василия, закружила все его чувства в один хмельной круговорот. Потом она поправила перышки, хотела было что-то еще сказать про несомненное добро, но вдруг увидела рядом с Василием полузасыпанный снегом небольшой цветок с белыми лепестками. Он ей так понравился, что она решила его взять себе. Белая ворона подлетела к ромашке и недолго думая взяла ее в свой клюв. А затем стала мерно покачиваться из стороны в сторону в такт какой-то одной ей известной чужеземной манящей мелодии, напоминающей многоголосые тирольские песни сонных гор и цветущих долин, Пора ей было улетать из сна хорька Василия в свой собственный, тоже зимний и не менее красивый. Не могла же она долго гостить у Василия, надо было возвращаться домой. Ведь на самом деле она была забавным карапузом-зайцем весьма нежного в масштабах заячьего века возраста, с печальными глазами и огромными ушами, зайцем, который по какой-то доброй природной несуразности или другому капризу волшебного мира весь год оставался белоснежным и пушистым.
- Мне пора, - проговорила белая ворона. - Хорошо было в этом твоем чудесном зимнем сне, да знаешь, я не навсегда прощаюсь с тобой, смешной хорек со странным именем Василий. Думаю, мы еще увидимся. Нескоро только это случится, но непременно свидимся. Так мне хочется, значит, так и будет. Попробуй всем-всем нести добро.
- Так уж и всем-всем? И микробам тоже, инфузориям там всяким микроскопического размера и огромной вредности, и гадам ползающим. Это же будет калейдоскоп несуразности.
- Поверь мне: не будет ни несуразности, ни калейдоскопа. И есть на свете весьма приличные и воспитанные амебы. Да и микробы тоже - знаешь, иногда кажущееся на первый взгляд зло несет несомненное добро. Так часто бывает.
- Ты мне чем-то понравилась, белая смешная ворона-путешественница, несущая добро, - тихо сказал хорек Василий. - Передавай привет всем своим пушистым собратьям. Вот только я никогда не думал, что белые вороны летают стаей. Наверное, это справедливо и где-то, по самому большому счету, даже и правильно. Одной белой вороне везде сложно жить. Я тебе хочу подарить несколько строчек собственного сочинения, которые только что пришли мне в голову. Знаешь, есть у меня такая несусветная слабость - я иногда пишу стихи. Они приходят сами по себе, и настойчиво просятся наружу - ты не поверишь, но так у меня бывает. В этом стихе немного про тебя, твоих пушистых подруг, немного про диковинный и далекий город Париж. Есть такой в далекой от нас Европе. Знаешь, он мне снился много раз, хотя я и не был там никогда. Вот бы и мне туда попасть когда-нибудь! Ну да ладно, дело будущего. Это меня занесло по волнам нечаянных мечтаний, но вот только если тебе мое стихотворение понравится, можешь взять эти строчки с собой, мне совсем не жалко, послушай.
Василий задумался на минуту-другую, как бы подчеркивая необычную важность момента. Ему показалось, что установилась редкая тишина и он даже слышит, как снежинки, замысловато кружась и танцуя вокруг него и белоснежной вороны, медленно ложатся на землю и засыпают. Снежинки падали и падали, напоминая собою убегающие минуты, медленно, но неизбежно превращающиеся в прошлое…
А может быть, хорек Василий просто долго собирался с рифмами и мыслями. У поэтов так бывает.
Но вот он наконец выпрямился и, словно задумавшись о чем-то необычайно важном, таинственном и нездешнем, медленно и величественно прочитал несколько незамысловатых строчек из своего очередного вирша:
Говорят, весной в Париже
На бульварах опьяняет аромат.
Отряхнувшись от зимы, сняв лыжи,
Всякий пень весне французской рад.
Окунаясь в впечатлений море,
Стаи белых северных ворон
Ходят-бродят и, возможно, вскоре
Приземлятся в чей-то странный сон.
Постоят. Попьют вина из рога.
И умчатся хладный край стеречь.
Нелегка их дальняя дорога…
Не прощаемся, лишь говорю: до встреч!
- Хорошие строчки, даже и не ожидала совсем такого чуда. Не писали мне еще стихов. Беру их с собой в дорогу, - проговорила белая ворона и помахала Василию крылом. - Не грусти, Василий…
- Послушай, белая ворона повышенной пушистости. А что тебе, между нами откровенно говоря, на одном месте совсем не сидится? Не живешь спокойно в своей собственной сказке, а все летаешь по разным городам и странам, даже в сны диковинные залетаешь.
- Не знаю. Наверное, такая судьба - странствовать по свету и дарить добро.
- А на одном месте дарить добро не получается?
- На одном месте… Вот ведь ты смешной какой! Мир велик, а жизнь всегда конечна, даже в сказочных местах. Хочется увидеть побольше интересного. А ты, Василий, тоже ищи себя, не сиди в мечтаниях своих на одном месте. Это непросто - найти себя в вечно изменяющемся мире. Вот только кажется, что нашел свое, - ан нет, это становится миражем…
Василий не знал, что ей ответить, он же был совсем другой. В силу своей неимоверной природной лени и общей философской мечтательности, любил хорек спокойствие медленнотекущей и в меру сказочной лесной жизни. Не гонялся он за быстрокрылыми сумрачными миражами. Не любил он летать по разным странам, а нравился ему Дальний Лес и его уютная норка. И совсем был не прочь он посидеть на одном месте, если это место теплое и удобное.
Ворона сделала большой круг над головой Василия, и полетела вдаль. Хорек зачарованно смотрел за ее полетом, а белая ворона поднималась все выше и выше и скоро совсем скрылась за горизонтом.
Ведьма, меж тем, была тут как тут. Она любила залетать в чужие сны и переворачивать там все вверх дном. Ей было хорошо с Василием, и она никуда улетать не собиралась. Расчесав серебряные волосы, она продолжала радовать бессчетный легион снеговиков и стаю ворон своим сказочным полетом и выкрутасами высшего пилотажа, назло законам земного притяжения. Было в этом полете что-то завораживающее и абсолютно нереальное. Но вот, сделав очередной затяжной кульбит, она не рассчитала траектории, и, зацепившись юбкой за сучок дерева, на мгновение повисла в воздухе рядом с Василием. Он снова увидел вблизи ее вращающиеся в разные стороны глаза, в которых разглядел изрядное природное лукавство. Вместе с тем, глаза, оказавшиеся точно напротив пуговки его носа, показались ему в этот момент немного испуганными. Но через мгновение все объяснилось весьма прозаично: ведьма грохнулась в снег рядом с удивленным хорьком Василием.
Тяжело поднимаясь и повторяя какие-то словеса на незнакомом диалекте, ведьма подошла к немало удивленному всем этим магическим безобразием Василию и так спокойно и буднично, совсем даже не по-сонному и не по-сказочному невозмутимо произнесла тихим зловещим голосом:
- Все-таки, как не кинь и как не прикинь, а мы с тобою, Василий, пешеходы по природе своей изначальной. И это очень правильно. В чем-то, даже, и мудро. Но не об этом я хотела тебе сказать. Ох, беда мне с вами, поэтами и философами, и этой вашей вредной въедливой и бесконечной ученостью. О чем это я. Ага, вот. Просто запомни главное: все будет необычайно хорошо. Замечательно и чудесно. Просто сказочно. Но не сразу. Совсем-совсем не сразу. Знай: пройдет время, пройдут неспешной вереницей сезоны извечного природного цикла мироздания - и у тебя все получится. Но до этого пройдут дожди и снега…
Ведьма внезапно замолчала, чихнула пару раз и мгновенно растворилась в воздухе, словно ее и не было никогда здесь. Вместе с ней пропали все марширующие снеговики, исчез снег и куда-то улетели все птицы. Просто время для доброй сказки прошло. Имеет время такое противное свойство - покидать нас навсегда. Ведьме хотелось остаться в этом сне с хорьком, но было пора в другие сны, миры и измерения. Работа у нее такая - везде успеть.
А хорек Василий вновь оказался в осеннем лесу, так и не зная, что же еще должно пройти по магическому плану исчезнувшей волшебницы, кроме дождей и снегов, до того замечательного момента, когда все будет хорошо.
Шесть танцующих солнц сменились одной неподвижной луной в холодной небесной дали, и почти всю оставшуюся ночь Василий бродил по чащобе и что-то мучительно искал, но так ничего не находил. Лес был загадочен и абсолютно пуст. Никого, ни одной живой души в этой части сна хорька Василия не было. Вдруг появился густой туман, и хорек Василий абсолютно не понимал, где он находится. Он все бродил по незнакомым закоулкам и не мог найти дорогу домой.
Извилистые тропинки то поднимались вверх по высоким холмам, то падали, уводя к низинам. Дорожки то расширялись, то сужались до абсолютного безобразия, постоянно переходили одна в другую и вели по каким-то странным и одиноким полянам. Лишь где-то недостижимо далеко, едва слышно и печально, завывал незнакомый ветер-пришелец из далеких и совсем не сказочных мест. Но это был уже другой сон.
А Василий продолжал носиться по лесным дорожкам, которые вели его то вверх, то вниз. Но хорек особо не замечал все повороты дороги: в голове у него звучал голос ведьмы: все будет хорошо… но не сразу… совсем, совсем не сразу…
А потом и этот сон пропал почти перед самым пробуждением. И вместо цветной зимней сказки была только одна черная бездна, в которую Василий падал и все не мог достичь дна. Уши закладывало от скорости падения, но абсолютно ничего не было видно. Ему казалось, что ничего уже и не будет после этого - навсегда останется пустота и бесконечное падение…