В самом начале девяностых, лихости которых я по легкомыслию как-то не заметил, мечталось мне стать образцовым, идеальным отцом для моей новорожденной дочери. Среди неосуществившихся педагогических затей значилось и создание домашнего кукольного театра и написание для оного пьес, в подражание отцу маленького Честертона. Первым делом я решил инсценировать в стихах свою любимую "Снежную королеву", предав ей значение универсального мифа, вернее прояснив и подчеркнув это значение. К счастью, я довольно скоро осознал, что детские книги – увы – могу только читать, с благодарностью и завистью, а написать что-нибудь действительно детски ясное, красивое и мудрое не способен. Тем не менее, хор полярных волков, запугивающих Герду в этой ненаписанной мною мистерии, будет здесь, как мне кажется, уместен:
Пусть сильнее взвоет вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не уйти тебе, подруга,
От Врага!
Запуржила сила вражья
Все пути!
Ну куда ж тебе, дурашечка,
Уйти!
Не спасет тебя, свинюшка,
Тихий дом!
Дунем-плюнем, на клочочки
Разнесем!
Не аукай, не надейся,
Ни гу-гу,
Ни просвета в зачарованном
Снегу!
Перепутал лево, право,
Верх и низ
Волчий пастырь, бесноватый
Дионис [5] .
Эвое! – мы воем, воем,
Бредим, врем,
Кружим, кружим заколдованным
Кольцом!
Нет, не взвидеть света белого
Уже
Твоей маленькой, удаленькой
Душе!
Спета песенка дурацкая
Твоя!
Слушай, слушай же напев
Небытия!
Бесконечный, безобразный
Волчий вой!
Легион за легионом,
Тьма за тьмой!
Песню древнюю поет
Ночной мороз
Про родимый вольный хаос,
Про хаос.
Исчезает в круговерти
Божья твердь!
Свищет ветер, воют черти,
Пляшет Смерть!
Свищет ветер, воют бездны,
Стонет ад,
Духи злобы поднебесной
Голосят!
Никого уже, девчонка,
Не спасешь!
Смерть и Время воцарились,
Мрак и ложь!
Не упрямься же, не рыпайся,
Уймись,
Королеве нашей
В ножки поклонись!
Покоряйся, отдавайся же
Врагу!
Хорошо ли тебе, девица,
В снегу?
Во сугробах-гробах, детонька,
Нишкни,
Белой гибели на верность
Присягни!
Понятно, что ни моя малолетняя дочка, ни обитатели Колдунов не смогли бы угадать в этой песне всех предполагаемых автором метафизических и историософских глубин и отсылок к классическим текстам, разве что намек на трех поросят, но общий смысл того, о чем пела вьюга и выли волки, был всем предельно ясен и четко сформулирован Жорой: кердык!
17. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ВОИТЕЛЬНИЦЫ ЛУКОМОРЬЯ
Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.
Федор Иванович Тютчев
"Ну, уж делай свои дела поскорей да пойдем домой", – убеждала собаку Александра Егоровна, еле различимая в темноте и метели не только нам с вами, но и самой Ладе, никак не желающей справлять нужду. Наконец, вынюхав нужное место, Лада покакала, обозначила задними ногами желание засыпать снегом оставленную кучку и потянула хозяйку домой – ей и самой было не по себе. Они уже были у самой калитки, когда услышали жуткий, совсем не похожий на собачий, лай и, обернувшись в ужасе, увидели сквозь буран приближающиеся стремительно, как в кошмарном сне, темные фигуры врагов. Не помня себя, Лада одним прыжком перемахнула через штакетник и была уже на крыльце, и, визжа, скреблась в дверь, когда Егоровну сбили с ног.
Ну конечно, Лада бросилась на помощь своей хозяйке, куда б она делась, совершенная любовь ведь побеждает страх, но – что греха таить – не сразу.
Прежде чем очертя голову ринуться в стан погибающих за великое дело любви, Лада за несколько страшных секунд успела исполнить жалобную и воинственную песнь, которая состояла из короткого испуганного визга, перешедшего в истошный лай и закончилась довольно жалкой имитацией свирепого рыка. В общем, воспроизвела практически все типы звуков, которые в своей знаменитой работе 1976 года классик биоакустики Г. Темброк выделяет в речи домашних собак – кроме сопения-храпа, ворчания и чихания. В переводе же на человеческий, русский язык это звучит намного дольше и, надеюсь, понятнее:
Вот и пробил час и на наших часах.
Вот и Смерть у наших дверей.
Пасть ощерил из мрака извечный враг
Он пришел за душой моей!
Хвост поджав и трясясь за шкуру свою,
Как же я воспою
упоенье в бою,
Если горло сжимает страх?
Пробил час на наших часах!
Пробил час, ну а я-то что сделать могу,
Если даже ты не смогла?
Как отдать свое теплое тельце врагу?!
И за что же, за что подыхать на снегу?!
Спрячусь где-нибудь, как-нибудь я убегу
От клыков предвечного зла.
Я тебе все равно уже не помогу,
Враг огромен, а я мала.
И за что же, за что… Да понятно за что!
Бой за душу мою идет!
И откуда-то сверху незнамо кто
Подает мне команду: "Вперед!"
И откуда-то снизу другой шипит:
"Брысь отсюда, сучка! Тикай!
И давай-ка душонку свою спасай!
Ни за что, ни за что ее не отдавай!"
В задних лапках душа пищит.
Я ее отдаю
За Хозяйку мою!
Я у бездны пою на краю!
Ты спасала и сохраняла меня,
Хлеб насущный давала мне,
Если веником ты и лупила меня,
То всегда по моей вине!
Ты судила не по проделкам моим,
А по ласковости своей!
Ты прощала грехи,
Оставляла долги
Бестолковых своих зверей!
И не знаю, как Барсик – да черт бы с ним! -
Я останусь рабой твоей!
Никогда еще не кусалась я,
Да и нынче вряд ли кусну.
Из натопленного житья-бытья
Я сейчас на холод скакну!
Жалким лаем сама себя напугав,
Ну какой из меня, Госпожа, волкодав?!
Смерть поправ, я скакну сейчас!
Потому что мой пробил час!
Так веди меня в бой, моя Госпожа,
Хоть и нет упоения в нем!
Дай мне силы покрепче челюсти сжать
На загривке проклятом том!
Прокусить хоть разочек вражию шерсть,
Отстоять собачкину честь!
Так веди меня в бой, Хозяйка моя!
Укрепи дрожащую тварь!
Смерть, где жало твое? Вот душа моя!
Победить мы не в силах, но будет ничья,
И враги не пройдут – как встарь!
И вот, обреченно, как раненный Айвенго на наглого тамплиера, или Андрей Шенье на "убийцу с палачами", или оболганный и преданный генерал Корнилов, или полковник Штауффенберг, да господи, как Осип Эмильевич на Блюмкина и Алексея Толстого, бросилась Ладка на выручку Егоровне!
И тут же, пронзенная клыками, завизжала предсмертным визгом, забилась под темной грудой копошащихся вражеских тел, во мраке торжествующей злорадной метели. Маленькая Егоровна, не вставая со снега, поползла на четвереньках в сторону этого откатившегося к дороге страшного клубка.
Но – чу! Близятся крики! Мчатся на выручку Чебурек с рогатиной и Жора почему-то с гитарой! Держись, держись, Лада! Еще чуть-чуть, и подмога придет, еще совсем чуть-чуть, и мы победим! Ну же, ну! Гляди, как трусливо бегут враги, как простывает след посланцев внешнего мрака!
И вот уже маленькое бездыханное тело поднято с оскверненного снега добрыми Чебуречьими руками, и внесено в избу, и бережно положено на кровать, и истекает невыносимо яркой на светлой шерстке и белом пододеяльнике кровью, и над ним истекает слезами и тихим, отчаянным криком ее хозяйка, и стоит в изголовье скорбный и безмолвный Чебурек, и даже прибежавшая Сапрыкина помалкивает, а Жора – не поверите – шмыгает носом и утирает бессмысленные свои буркалы.
Так закончился первый и последний бой верной Лады, отдавшей, как заповедано всем нам, душу свою за други своя.
18. РЕТАРДАЦИЯ
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Александр Сергеевич Пушкин
– А и правда, Тимур Юрьич, к чему вы, собственно, клоните? Только, ради бога, не обзывайтесь тупой чернью, и не дразните, пожалуйста, тем, что на нас якобы белила густо и в усах капуста! Или что нам, профанам, "недоступно все это".
– Да господь с вами! У меня и в мыслях не было таких странных дерзостей и неучтивостей. По поводу же цели бренчания позвольте привести две чудесные байки, на мой взгляд, почти что притчи.
Однажды, очень много лет назад я, отрабатывая оклад жалованья, присутствовал на научно-практической конференции по каким-то актуальным проблемам социологии культуры. Один из докладчиков был очень сановитый и очень толстый провинциал, который нес, видимо, страшную ахинею, за что на него сладострастно накинулась свора очкастых и бородатых столичных мэнээсов. Один из этих ехидных молодых людей заявил, что вообще не понимает, какую цель преследует докладчик. На что затравленный докладчик, побагровев, с достоинством ответил: "Я не преследую никакие цели! Я заведую кафедрой!"
И вот еще – в годы хрущевской оттепели после одного из вернисажей неофициальных или не совсем официальных живописцев состоялась, как водилось тогда, жаркая дискуссия. Один из прогрессивных комсомольских кураторов, озадаченный неким едва ли не абстракционистским портретом фиолетового кота, раздраженно вопросил: "Что же хотел сказать художник этой кошкой?", на что какая-то остроумная стиляжка произнесла на весь захохотавший зал: "Мяу!".
Но я – увы – никакой кафедрой не заведую, важничать не привык и отвечать гавканьем на, как мне кажется, вполне резонный вопрос не намерен. Я ведь, в отличие от Левы Рубинштейна, не считаю, что "искусство ничему не учит и никуда не ведет". Да еще как учит, не меньше, чем семья и школа, только, к сожалению, все больше гадостям и пошлостям и ведет все чаще в такие места, куда ходить нам не велено и не нужно.
Поэтому я охотно и смиренно отвечаю: цель моя вполне традиционна и достохвальна – пробудить лирой добрые чувства, в частности вызвать или хотя бы выразить жалость, ту самую Pity, которую Джон Шэйд в разговоре с приставучим Кинботом назвал password’oM и почему-то, насколько я помню, противопоставил христианским добродетелям.
Вот эту нестерпимую жалость ко всяким обреченным старушкам и собачкам, к беззащитным лесам, небесам и загаженным тихоструйным водам, к ошалевшим от пьянства и бессмыслицы балбесам и к ветхим книжкам из малой и большой серии "Библиотеки поэта", которые по привычке все еще почитаются бессмертными, но дальнейшее существование коих тоже ничем, ничем не гарантировано! Да господи, даже ко всем этим, до сих пор многочисленным, русским и русскоязычным тимурюрьичам, хотя уж это смехотворное племя, казалось бы, никакой жалости не заслужило своими бесстыжими кривляниями последние полтора века. Выразить к ним (к нам) ко всем жалость и подавить хоть на время панический ужас и бессильную, постыдную злобу.
Ну и, натурально, объявить благодарность! С занесением в сокровищницу русской культуры.
– "Всей мировой немоте назло"?
– Иронизируете? Да, именно – "Всей мировой немоте назло"!
– Гм-гм…
19. ВСЕ ЕЩЕ РЕТАРДАЦИЯ
Но ты останься тверд; спокоен и угрюм.
Александр Сергеевич Пушкин
А в т о р (все еще растроганный собственным лирическим порывом, но уже начиная раздражаться). Что "Гм-гм"?
Ч и т а т е л ь. Да нет, трогательно… и действительно достопохвально… Я вот только предлагаю предпослать вашему сочинению эпиграф, вы же к ним питаете прямо-таки болезненную страсть:
Товарищ! Певец наступлений и пушек,
Ваятель красных человеческих статуй,
Простите меня, – я жалею старушек.
Но это – единственный мой недостаток!
А в т о р. Ну уж единственный! У этого поэта были недостатки и посерьезнее. Например, изысканное сравнение травы с малахитом. А красные кавалеристы, держащие в зубах "Яблочко-песню" и играющие эту же волшебную мелодию "смычками страданий на скрипках времен"? А ведь пронял даже Цветаеву этой революционно-конфетной романтикой…
Ч и т а т е л ь (с вежливой, но обидной улыбкой). Да бог с ним со Светловым. Я к тому, что конфетная сентиментальность тоже, уж извините, кажется несколько архаичной и приторной. Описывать все сплошь одних старух…
А в т о р (горячась все более). "И скучно и не в моде"? И пишу я, соответственно, "в захудалом роде"? Не пойму – вы мне польстить пытаетесь таким уподоблением или же подчеркнуть мою литературную мизерность?
Ч и т а т е л ь (снисходительно). Да нет же. Ни то ни другое. Как бы вам это поделикатней объяснить. Ну вот как вы относитесь к такому утверждению: "Художник, как и ученый, в ходе эволюции искусства или науки все время раздвигает горизонт, углубляя открытия своего предшественника, проникая в суть явлений все более острым и блистательным взглядом".
А в т о р (теряя терпение). А можно все-таки без пошлостей?
Ч и т а т е л ь (с хорошо скрытым злорадством) . Ну если это и пошлость, то никак не моя, а вашего разлюбезного Набокова.
А в т о р (смутившись и мучительно покраснев). Ну Набокова… Из лекций небось… Мало ли он там глупостей наговорил… Про Достоевского и вообще… Про Элиота даже… Хотя вообще-то, что ж… В принципе, может быть и верно… Вот только жаль, что все эти раздвижения горизонта и углубления открытий чаще всего понимаются и сводятся к тому, что если предшественник описал любовные страдания педофила, то последователь обязан описать приключения как минимум скотоложца или еще что-нибудь позабористей. И выходит никакое не проникновение в суть явлений и никакая не эволюция, а ровно наоборот – стремительная и непоправимая деградация и дегенерация… А вообще-то в этой фразе сквозит такая наивная и мелкобуржуазная вера в благодетельный прогресс и в неуклонное поступательное движение вперед и выше, что в пору даже усомниться в том, что это Набоков… Да нет, нет, я вам верю… Но уж очень смешная выходит картинка – как на плакате в кабинете биологии, где слева направо представлено происхождение человека. Только тут в виде косматой и длиннорукой ископаемой обезьяны окажется "друг веков Омир", австралопитеками и питекантропами предстанут Дант, Тасс и Шекспир, угрюмыми неандертальцами Флобер и Толстой, а впереди всех, конечно же, в виде полноценного человека прямоходящего сам Владимир Владимирович в пенсне и с рампеткой. Подозреваю, что в худые минуты он и вправду мог так думать. И между прочим, когда читаешь (и пока читаешь) "Дар" или "Приглашение на казнь" или "Pale fire", ты и сам готов в это поверить – в смысле, что лучше уже и быть ничего не может, и последующим поколениям писателей остается только, как сказал бы Жора, "курить в сторонке". Хотя сейчас мы, безо всякого сомнения, именно этим и занимаемся… но вообще-то… (Не знает, что сказать.) Короче, все гораздо сложнее и ни в какие схемы не укладывается… А что это вы такую нарочито скучающую физиономию скорчили?
Ч и т а т е л ь. Да ну что вы, Тимур Юрьич. Как можно? Просто, возвращаясь к вашему творению, хотелось бы адресовать вам античный (в переводе Фета) вопрос: "Кто же это станет читать?"
А в т о р (окончательно выходя из себя). Кому надо, тот и станет… Я, между прочим, никому не навязываюсь. А не нравится – вон, читайте какой-нибудь свой нацбест, а еще лучше "Морпехов в Куршавеле".
Ч и т а т е л ь.???
А в т о р. Такой роман – в самом, я думаю, незахудалом роде.
Ч и т а т е л ь. Сами придумали?
А в т о р. Да вот зуб даю! Ленка видела в аэропорту. Жалко не купила.
Ч и т а т е л ь. Забавно… Но вот что, по-моему, еще забавнее – так это ваша многолетняя уверенность, что у меня (читателя) нет никакого другого выбора – или ваши высокоморальные и высокохудожественные тексты, или эти вот ублюдочные морпехи. Будто уж ничего иного в современной российской словесности и нет. Помните, Гриша Дашевский еще десять лет назад иронизировал над этой вашей трогательной убежденностью, что вы один-единственный стоите за Истину, Добро и Красоту, а все остальные литераторы поголовно состоят на службе у злобной и уродливой лжи и – как вы бы добавили – ее Отца.
А в т о р (озлобленно). Ну, все не все… Примеров, как говорил Горбачев, немало!.. Да речь же не о разделении на божьих агнцев и козлищ. Настоящих буйных среди литераторов не так уж и много, а агнцев вообще никогда не водилось! Как справедливо отмечал Джон Шэйд, "without Pride, Lust and Sloth poetry might never have been born" [6] . Речь только о принципиальных установках, между прочим не столько религиозных и нравственных, сколько эстетических. Оставим вообще "в столь часто рушимом покое" христианство. Давайте лучше пользоваться киплинговской схемой. Есть the Gods of the Market-Place и the Gods of the Copybook Headings [7] . И я предпочитаю служить вторым, хотя бы потому что служение Божествам базара оборачивается таким позорным и жалким заискиванием перед всякой идиотской модой и такой несвободой, пошлостью и кривляньем… Не в смысле алкания денежной корысти, конечно, а в смысле рабствования перед разбалованной и обнаглевшей чернью, площадной новизны и броскости, прикольности и эпатажности во что бы то ни стало. Прописные же истины…
Ч и т а т е л ь (тоже горячась). Ну, с прописными истинами у вас все в полном порядке. Буквально ничего кроме! "Кароши люблю, плохой – нет!"
А в т о р (почти уже орет). Да что ж плохого в любви к хорошему? Да разуйте же глаза! Пока ваши цветы зла были оранжерейными диковинами, что называется, на зажравшегося любителя – так и хрен бы с ними. Но сейчас-то эти цветочки принесли такие ягодки, разрослись таким пышным и наглым цветом, что заглушили уже все другие растения, так долго и с таким трудом культивируемые! В любом сериале для домохозяек и триллере для тинейджеров так лихо и с такой дикарской убежденностью отрицаются разом все десять заповедей, как и не снилось демоническим декадентам и революционным авангардистам!
Ч и т а т е л ь. Ну, вам дай волю, вы б, наверно, цензуру бы ввели!
А в т о р (теряя – увы – человеческий облик). Да пошли вы в жопу с вашей цензурой!
Ч и т а т е л ь. Ну вот это уже аргумент!
А в т о р. Ну простите… Но не согласен я подражать всем этим дурачествам и единственную жизнь тратить на такую х…ню!