Сеймур крепко ухватил его под руку и подвел его к Марион.
– Доктор, – представил он. Это были первые слова, которые Сеймур сказал Клоду. Со времени приземления вертолета прошло девятнадцать минут.
Доктор внимательно послушал сердце Марион. Она открыла глаза и удивленно смотрела на незнакомого человека в белом халате.
– Все в порядке, – успокоил ее доктор. – Мы сейчас вас перенесем.
Сеймур перевел ей слова доктора.
– Сейка, – Марион улыбнулась слабой улыбкой. Дыхание у нее было прерывистое, ей было больно, и говорила она с трудом. – Вот мы и увиделись.
Марион ответила на все вопросы врача. Аслан удовлетворенно кивнул и попросил Сеймура доставить из совхозного медпункта носилки.
– Вставать ей нельзя. Перенесем на носилках.
Сеймур немедленно послал водителя в совхозный медпункт за носилками. И тут вмешался Назимов. Ни к кому конкретно не обращаясь, он, раздельно произнося каждое слово, объяснил, что носилки не понадобятся, потому что он получил указание незамедлительно отправить иностранную делегацию на вертолете в Баку, где в лучшей городской клинике мадам Вернье будет оказана квалифицированная помощь.
Назимова перебил доктор Аслан.
– У больной предынфарктное состояние. Перепад давления в вертолете может ее убить. И по трапу ее поднять невозможно, – объяснил Назимову Аслан. – Необходимо, чтобы она осталась здесь.
– Вы не поняли, – сказал Назимов с металлом в голосе. – Вертолет с делегацией отправится в город. Сейчас же! А вам я запрещаю вмешиваться!
На доктора Аслана слова Назимова произвели совсем не то впечатление, на какое рассчитывал капитан.
– Иди! Слушай, иди лови своих шпионов! – сказал внезапно рассвирепевший доктор. – А в лечение больных не вмешивайся, не твоего ума это дело!
Осторожный Назимов не счел для себя возможным на глазах иностранцев препираться с взбунтовавшимся сельским лекарем. Он что-то пробормотал себе под нос и отошел в сторону.
– Что они говорят? – нетерпеливо спросил Клод.
– Они говорят, что Марион нельзя лететь и она останется здесь, пока состояние ее не улучшится.
В обстановке всеобщей растерянности руководство взял на себя Аслан, который объявил, что больную незамедлительно следует перенести на носилках в теплое помещение, но ему неизвестно, есть ли поблизости такое помещение. Он обратился к Назимову:
– Вы можете что-нибудь предложить?
В ответ Назимов молча кивнул и указательным пальцем правой руки поманил к себе Самандара.
– Ты слышал, что сказал доктор?
– Нет.
– Очень хорошо. Подбери несколько человек, пусть они отнесут носилки с мадам иностранкой на ближайшую благоустроенную дачу. То есть на дачу родителей Сеймура.
От неожиданности у Самандара вытянулось лицо:
– Почему туда?
– Ты понял, что я сказал? Быстро!
Марион перенесли на носилках на дачу Все полчаса, пока ее несли, зонтик над ней поочередно держали две дамы из Красного Креста. Эта дача до войны считалась лучшей в Амбуране. К удивлению Сеймура, и дом, и сад выглядели ухоженными. Со второго этажа спустили двуспальную кровать и поставили ее у окна с видом на море. Еще через пятнадцать минут из города примчались с включенной сиреной две машины "скорой помощи", вызванные товарищем Назимовым. На одной приехала бригада медиков, на второй привезли оборудование, которое немедленно перенесли в дом.
Приехавший профессор Таривердиев, маститый кардиолог, высокий человек с жизнеутверждающим выражением тщательно выбритого лица, осмотрел Марион. Узнав, что прежде сердечных приступов у нее не было, профессор улыбнулся и бодрым голосом сказал, что волноваться ей не стоит, а следует спокойно лежать и думать о приятных вещах, все остальное дело медицины. Он приказал медсестре сделать больной две инъекции и поставить капельницу. В открытую дверь Сеймур видел, как Назимов, который все время стоял за спиной врача, вынул из коробки с ампулами вкладыши и украдкой сунул их себе в нагрудный карман.
С Марион осталась медсестра, а все прочие вышли в соседнюю комнату, где состоялся консилиум с участием профессора Таривердиева, доктора Аслана и товарища Назимова. Известный кардиолог к доктору Аслану относился уважительно, называл его коллегой.
Состояние уснувшей Марион признали удовлетворительным. Профессор рекомендовал во избежание неожиданностей и с учетом перемены климата оставить больную в селении еще на сутки, и куратор с ним спорить не стал.
Решили программу пребывания делегации не отменять. Клод остался с Марион, а все остальные иностранные гости в сопровождении Назимова и Фаталиева отправились на экскурсию в шафранный совхоз. После шафранного совхоза делегации предстояло посещение Сумгаита, а затем прием во Дворце профсоюзов. Уехали и городские врачи. В гостиной при больной остались дежурить доктор Аслан с медсестрой.
И Клод, и Сеймур, по мнению их знакомых, считались людьми немногословными, но сегодня оба они не могли наговориться. У них было общее бесценное достояние – воспоминания. И они вспоминали.
Клод в нерешительности потер лоб.
– Виктор умер… Ты знал? – спросил он Сеймура, но ответа не дождался. – Он умер ночью во сне, смертью праведника. Похоронили его с воинскими почестями. – Клод заставил себя улыбнуться. – Почти никого не осталось. Надо держаться друг друга.
Сеймур молча кивнул. Он ощутил пронзительную печаль, когда вдруг вспомнил слова Виктора "я везде чужой" и представил его улыбку.
В комнату заглянул Аслан.
– Буду краток, – сказал он Сеймуру. – Жена твоего друга чувствует себя нормально, и, проснувшись, она может встать и вести привычный образ жизни. Второе, в той комнате слышно, как от беспрерывных разговоров у вас пересохло в горле. Спроси у своего друга, может быть, ему хочется выпить чаю или чего-нибудь другого?
– Чего-нибудь другого. Он пьет сухое вино, – сказал Сеймур.
– Пойду скажу.
То, что рассказал Клод после ухода Аслана, казалось Сеймуру невероятным, хотя он и был уверен, что все сказанное – чистой воды правда.
Недавно генерал де Голль встречался с господином Хрущевым. Встретились для того, чтобы разрешить проблемы, накопившиеся за время войны. Проблем много, но одной из главных можно назвать положение военнопленных, бывших участников Сопротивления, вернувшихся в СССР. Услышав от де Голля о том, как с ними поступили на родине, Хрущев был потрясен. Он дал слово восстановить справедливость и свое обещание выполнил. На сегодняшний день все они освобождены и восстановлены в гражданских правах.
Клод замолчал, когда в открытой двери появился Аслан.
– Вы можете разговаривать и при мне, ты же знаешь, по-французски я не понимаю. А вино и еду сейчас принесут. – При желании можно было заметить, что Аслан чем-то смущен. По его словам, первый, кого он увидел, выйдя из ворот, был Самандар, непринужденно прогуливающийся в сопровождении племянника.
– "Непринужденно прогуливающийся Самандар" – это ты хорошо придумал, – одобрил Сеймур.
– Он сказал, что гуляет здесь, главным образом, по своей инициативе, но с одобрения куратора. Горит желанием выполнять указания членов делегации и сопровождающих лиц, для чего государство в лице руководителя района выдало ему безразмерную скатерть-самобранку. Вот и всё.
Я вежливо попросил его сходить в ресторан и принести нам вина и еды.
– И он пошел?
– Побежал. После того, как мы с ним подробно обсудили меню. По-моему, таким поведением он пытается загладить впечатление от утреннего жертвоприношения… Ладно, вы беседуйте, а я в ожидании обеда тоже пойду непринужденно прогуляюсь в саду.
– Я тебя прошу, посиди с нами, Клод рассказывает поразительные вещи, послушай.
Клод, не скрывая удовольствия, рассказал, что Первый секретарь Центрального комитета Хрущев благосклонно воспринял письмо Генерального секретаря компартии Франции Мориса Тореза, в котором тот просит восстановить справедливость и способствовать беспрепятственному выезду гражданина Французской республики Сеймура Рафибейли за пределы СССР.
– Вопрос. Каким образом Морису Торезу пришло в голову ходатайствовать за незнакомого человека, о котором прежде он ничего не слышал? – Сеймур испытующе посмотрел на Клода. – Да?
– Да, – подтвердил Клод, – попросил его я. И еще за тебя поручились все оставшиеся в живых коммунисты нашего с тобой бывшего отряда. Письмо Торезу подписали сто четырнадцать человек. Что ты можешь на это сказать?
– Говорю, – Сеймур был взволнован, – сказка! Прекрасная сказка, в которую хочется поверить.
Произведенным эффектом Клод остался доволен.
– Тогда послушай продолжение сказки. Завтра ты вылетаешь вместе с нами в Москву, а оттуда через день – в Париж. Согласие властей получено. – Клод положил на стол паспорт. – Это твой французский паспорт с визой.
Аслан был потрясен:
– Первый раз в жизни вижу человека, который уезжает за границу, – благоговейно прошептал он, листая французский паспорт Сеймура. – И ты теперь будешь там жить? Молчи, молчи. Пусть ответит товарищ иностранец. Переведи.
Клод подтвердил, что Сеймур будет жить во Франции, где у него есть друзья, домик в городе Альби и счет в банке.
– Счастливец! Чувствую, как от зависти у меня начинается диабет!
Диабетом Аслан заболеть не успел, потому что как раз в это время раздался стук и в комнату просунулась голова Газанфара:
– Нести?
– Быстро! – приказал Аслан. – Наверно, все уже остыло.
Появившийся вслед за Газанфаром официант с тележкой принялся проворно накрывать стол.
– Вижу по твоей физиономии, что в ресторане ты хорошо поел. Никуда не отлучайся, иди в сторожку и сыграй с охранником в нарды. Может быть, позже придется еще раз съездить за вином. Все понял?
Газанфар послушно кивнул.
– А Самандару что сказать? Он там. Стоит в коридоре.
Получить приглашение к столу Самандару в этот день было не суждено.
– Откуда я знаю? Скажи ему, что хочешь, я в ваши дела не вмешиваюсь, – мастерски изобразив приступ мимолетного скудоумия, пожал плечами Аслан.
Под аплодисменты участников застолья в комнату в сопровождении медсестры вошла Марион. Она выглядела здоровой и подтвердила это интересным комментарием к сегодняшнему происшествию, после того как Клод усадил ее рядом с собой. Медсестра села возле нее.
Веселье за столом достигло высшей точки, когда приехал товарищ Назимов. За стол он сел, но пить наотрез отказался. Он ел осетрину на вертеле и запивал ее минеральной водой.
– Я приехал, чтобы узнать ваше мнение, – обратился Назимов к Клоду. – Завтра с утра мы прямо отсюда поедем на нефтеперегонный завод, затем на прием в Министерство культуры, а оттуда – прямо в аэропорт.
Прежде чем ответить, Клод посмотрел на Аслана.
– Это невозможно, – сказал Аслан, выслушав перевод. – Госпоже Вернье следует подготовиться. Самолет до Москвы летит шесть часов с двумя посадками – это серьезная нагрузка на организм, и рисковать я ей не советую. Лучше всего, если в аэропорт она поедет отсюда.
– Прежде всего безопасность мадам Вернье, – от себя добавил Сеймур.
Слова Сеймура Назимов пропустил мимо ушей.
– Имей в виду, – криво усмехнувшись, сказал он Аслану, кивнув на Сеймура, – этот уедет с ними, а ты-то останешься здесь.
– Договорились, с этой минуты мы с тобой на ты. Только ты тоже имей в виду, они уедут, а ты-то останешься здесь, хе-хе! – шутливым тоном, в котором явственно сквозил вызов, произнес Аслан.
– Ты что хочешь этим сказать? – с потемневшим лицом спросил Назимов. Чувствовалось, что куратор теряет самообладание.
– Хочу сказать, что и вы, и я, и наши дети и внуки будут до конца жизни жить здесь и за границу не переедут, – доброжелательно объяснил Аслан. – Потому что ни вас, товарищ Назимов, ни меня переехать во Францию никто не пригласит.
– Что-нибудь случилось? – заинтересовалась Марион, поняв, что речь идет о ней.
– Товарищ куратор спрашивает, хотите ли вы завтра утром поехать на нефтеперегонный завод и посмотреть там на самую мощную в Европе крекинг-установку, перерабатывающую сырую нефть в бензин, дизельное топливо и мазут? – через переводчика объяснил ей доктор.
– Нет, – решительно отказалась Марион, – мне не хочется ехать смотреть на нефть и бензин. Я не люблю запах бензина.
Товарищ Назимов посмотрел на бокал с вином в руке пациентки доктора Аслана и рассмеялся.
– Все сошли с ума, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Невозможно работать.
Разговор о здоровье Марион продолжился. Она рассказала внимательно слушающему доктору, что в первый раз в обморок упала в 1944 году в городе Альби. Она увидела, как на улице трое мужчин, один из них полицейский, садовыми ножницами насильно стригут наголо молодую женщину. Женщина билась всем телом, истошно кричала, но бесполезно, стрижка продолжалась. Марион попыталась помочь несчастной, но полицейский приказал ей не вмешиваться, и она потеряла сознание.
Аслан не мог понять, как это могло произойти, что во Франции среди бела дня какие-то люди насильно стригли женщину. Вмешался Клод. Он рассказал, что в 1944 году во Франции не осталось ни одного немецкого оккупанта. И тогда французы воспряли и начали очищать страну от предателей коллаборационистов. Сотрудничавших с немцами мужчин сажали в тюрьму, а женщин, повинных в "горизонтальном коллаборационизме", то есть оказывающих оккупантам интимные услуги, публично стригли наголо. Насильственно остригли двадцать тысяч женщин. Это продолжалось год, а затем вмешался де Голль, и все, и мужчины, и женщины, были прощены и уравнены в правах с остальными французскими гражданами.
Узнав о том, что у Марион случались обмороки и раньше, Назимов почему-то воодушевился:
– Очень хорошо. Вот видите! Выясняется, что госпожа Вернье падала в обморок и до Амбурана. Это обязательно надо отметить в отчете, – удовлетворенно сказал он и, подняв бокал, до которого прежде не дотрагивался, предложил выпить за здоровье госпожи Вернье, которая мужественно перенесла выпавшие на ее долю неприятности средней тяжести.
Вспоминали Виктора. Клод рассказал, что после отъезда Сеймура Витек получил лицензию и открыл на главной улице города кафе под непонятным для горожан названием "Анна унд Марта баден".
– Очень популярное кафе с баром, – заметила Марион. – Управляет им Мишель Астахов. В каждый приезд в Альби мы с Клодом туда заходим. Между прочим, над стойкой бара висит большая фотография. Ты на ней в смокинге, весь в орденах и улыбаешься.
Назимову, судя по всему, застолье понравилось. Во всяком случае, он произнес несколько прочувствованных тостов. А когда говорил о вечной неувядаемой дружбе народов Советского Союза, Азербайджана и Франции, у него даже дрогнул голос.
– Я бы на твоем месте плясал от радости, а по тебе не поймешь, рад ты или нет, – сказал Аслан, когда, попрощавшись, они вдвоем шли по направлению к совхозу.
– Рад? Когда Клод выложил на стол мой паспорт с визой, я понял, как выглядит счастье.
– Это и есть счастье! Но все равно, такое у меня ощущение, что ты непрерывно что-то обдумываешь.
– Так и есть, нормальный человек перед долгой поездкой должен все обдумать.
– У тебя вид как на похоронах доктора Аслана. Перед отъездом и поговорить бы не помешало. И долго еще ты собираешься думать?
– Боюсь, до самого утра, – усмехнулся Сеймур.
– Тогда до завтра, прощаться приеду в аэропорт.
Они расстались на остановке, когда подошел последний автобус.
Наутро вещи были собраны, Марион и Клод ждали машину. Сеймур смотрел на улыбающегося друга и никак не мог заставить себя сказать ему о своем решении.
– Я решил остаться, – наконец произнес Сеймур. – Спасибо тебе за все, но я остаюсь. – Клод молча смотрел на него. – Ты должен понять меня. У меня было время над всем подумать, и я понял, что не смогу жить на чужбине.
Марион и Клод растерянно переглянулись.
Клод покачал головой.
– Черт тебя побери, Сейка! Приятные вещи я от тебя слышу. На чужбине! Ты забыл, что ты гражданин Франции.
– Никогда не забываю. Если у меня будут дети, я уверен, они тоже будут гордиться этим.
Пораженный Клод посмотрел на жену, но та лишь в недоумении покачала головой.
– Ты шутишь?
– Нет.
– Ты уже забыл о том, что они с тобой здесь сделали?
– Все помню и никогда не забуду.
– Объясни, что случилось? Я ничего не понимаю, во Франции у тебя есть всё – друзья, солидное положение, почет. А здесь? Кто ты здесь? Я-то хорошо знаю, что здесь происходит. Если тебя до сих пор не уничтожили, то по чистой случайности. Я не прав?
Сеймур молча кивнул.
– Тогда в чем дело? Извини, но кто ты здесь? Изгой. Причем нищий и бесправный изгой.
– Да. И единственный способ исправить это – уехать на все готовое во Францию? Когда я там жил, то всегда ощущал, какая это прекрасная страна. Клод, ты хоть раз задумался, кто Францию сделал такой, какая она сегодня? Я тебе напомню. Это сделали многие поколения французов – великие короли, рыцари, королевские мушкетеры, бесстрашные мореплаватели, писатели, ученые…
– И еще менестрели, шуаны, Гильотен и Гобелен, – насмешливо добавил Клод. – Ты о них забыл.
– Они тоже, – согласился Сеймур. – Но не я. Я не сумею забыть, если перееду во Францию, что я всего лишь чужестранец, к которому хорошо относятся друзья и знакомые. Во Франции я буду каждый день вспоминать свою больную и несчастную страну, из которой я, как расчетливая крыса, сбежал туда, где всем так хорошо живется. Марион, скажи, разве я похож на крысу? – спросил он, и ему самому стало смешно.
– Ты как две капли воды похож на стреноженного агнца, – грустно произнесла Марион. – Бедный мой Сейка!..
Клод с изумлением смотрел на Сеймура так, как будто увидел его впервые.
– У меня не получится это забыть, – сказал Сеймур. – Там эта мысль будет со мной каждую минуту, а потом я сойду с ума… Прости меня, Клод. Франция прекрасна, но это не моя страна. Все могилы здесь.
– Рассуждения сумасшедшего человека, – сердито отмахнулся Клод. – Ты лучше вспомни, что происходит здесь, в стране, которую ты считаешь своей.
– Все помню, например, и то, что ты не сбежал из Франции, когда ее оккупировали немцы… Здесь все гораздо сложнее и хуже, чем ты себе можешь представить. Тебе воображения не хватит понять, что здесь происходит на самом деле. Я не спорю. Ты абсолютно прав. Жить здесь невозможно! Можно только существовать, да и то если позволят. Но что-то же надо с этим делать?
– У тебя есть план?
– Только намерения, – усмехнулся Сеймур. – Я не заблуждаюсь на свой счет, я здесь ноль, зеро… Но в будущем… Надо же хоть когда-нибудь попытаться. Я очень хочу, чтобы Марион и ты знали, что я буду любить вас до конца своей жизни. Клод, ты меня слышишь?
В дверь постучали, это был водитель Назимова. Приоткрыв дверь, он тактично, лишь наполовину просунув голову внутрь, попросил поторопиться.
Они обнялись.
– Ты сумасшедший, Сейка, – повторил Клод.
И тут Сеймур увидел, что по лицу несгибаемого командора Клода Вернье текут слезы. От внезапно нахлынувшей острой тоски защемило сердце, когда Сеймур вдруг отчетливо осознал, что они видятся в последний раз.
Он проводил Марион и Клода до калитки. На улице их ждали Назимов, Фаталиев и другие официальные лица. На трех машинах они поехали в аэропорт.