Передай привет Мише и своему мужу Марку".
За что? Почему? Неизвестно.
Я сказала Марку, что отказываюсь от алиментов, и написала Мирославу письмо с несколькими заявлениями:
"Дорогой Мирослав!
Я сделаю, как ты хочешь. Завожу книжку до Мишенькиного совершеннолетия. Отчет дам тебе в любую секунду.
С благодарностью за хорошие совместные годы. Майя. От Миши привет не передаю, так как сейчас экзамены в школе и нельзя его тревожить переживаниями о прошлом.
Высылаю фотографию, где мы всей семьей: я, Марик, Эллочка и Мишенька. Деньги высылай по адресу: Москва, Главпочтамт, до востребования, Файман Майя Абрамовна".
И на конверте в разных местах разборчиво написала: "Осторожно, фото!" Потом, когда заклеила конверт, подумала, что надо было на обороте снимка поставить дату и написать что-нибудь, как положено, на память. Но не расклеивать же.
Да. Он - так. А я - так.
Каждое лето Миша просился к бабушке в Остер. Мы с Марком и Эллочкой обязательно ездили на море хоть бы на месяц. Хотели, конечно, брать с собой и Мишу. Но он ни в какую. Только к бабушке. Ну ладно.
Что меня действительно удивляло, так это характер Мишеньки. Во Дворец пионеров и школьников он походил совсем недолго, с полгода. Бросил без объяснений. Мне звонили оттуда с просьбой повлиять на сына, ввиду его отличных способностей и потому что жалко зарывать талант в землю, он мог бы вскоре стать кандидатом в мастера и так далее, ездить по всему миру на соревнования.
Я совместно с Мариком устроила с Мишенькой беседу на эту тему. Он слушал, хорошо, вдумчиво.
В объяснение своего поступка Мишенька заявил:
- Мне не интересно.
И, как мы ни старались, Мишенька больше не пошел на занятия.
Мишенька был то спокойный, то дерганый за все веревочки в теле. И особенно были дерганые глаза. На меня он старался не смотреть.
Марик возится с часами с утра до ночи. Я с Эллочкой. Миша на кухне обложится учебниками - для вида, а сам читает посторонние книжки. Или играет между собой в шашки.
Марик зайдет на кухню вне очереди - чая попить - спросит:
- Ну, кто выигрывает?
Миша серьезно отвечает:
- Сегодня я с таким-то (называет фамилию одноклассника или еще кого) играю. Он и выигрывает. Ничего не могу поделать.
Марик ему:
- Почему так? Он ведь в твоей власти. Как ты сам за него сходишь, так и будет.
Миша снисходительно и даже обидно говорит:
- Я над ним власти не имею. Он - это он. У него своя манера и свой ум. Я его мозги исправлять не могу.
Марик опять:
- Как это, если ты от его имени играешь?
Миша:
- Ну, могу, но не хочу. Мне не интересно. А игра есть игра.
На полной серьезности.
Марик пьет чай. Смотрит на доску (у Мишеньки тогда уже появилась дорогая, деревянная, подарок Марика, а не картонка, как в детстве), ничего не понимает. Качает головой.
Миша делает ходы. Закончил партию, сгреб шашки в кучу, сверху положил руку, пальцы растопырил, как будто хочет все шашки собрать в кулак и кинуть, как гранату.
- Завтра я вас, Марик, наметил, чтобы с вами играть.
Было тогда Мишеньке тринадцать лет.
Марик мне рассказал и поинтересовался, что я про это думаю. Я объяснила, что у мальчика переходный возраст. И что он для собственного развлечения представляет, что играет с кем-то конкретным, а не сам с собой. А у каждого человека свой характер, вот каждый и держит линию по своему характеру. Мишенька как умный ребенок строго придерживается этой чужой линии характера. И двигает шашки в соответствии. Ничего сложного, если задуматься. Подобное поведение свидетельствует о незаурядном развитии мальчика.
Назавтра Марик посмотрел на доску и спросил:
- Со мной играешь?
- Да. Вы стараетесь. Но ничего не получается. Я вас обставил. Причем интересно, что вы сделали одну ошибку, какую всегда делаете. Посмотрите…
И начал объяснять Марику, как якобы Марик сразу неправильно пошел и привел себя к поражению.
У Миши глаза горят, уши красные. Тычет пальцем в доску:
- Ну посмотрите, посмотрите, сразу, на первом ходу. Когда вы думать начнете?
Марик его слегка осадил, по-отечески:
- Миша, не ломай комедию. Ты играешь сам с собой. Ты сам у себя выиграл. Я тут ни при чем.
И развернулся, чтобы уйти из кухни.
Миша ему в спину бросил доску - прямо с шашками. Не долетела.
Марик не обиделся. Говорит:
- У меня тоже был случай. Я одному заказчику, который учил меня, как обращаться с его часами и куда какое колесико пристраивать, швырнул в лицо часовой корпус вместе с детальками. А там много чего острого и колючего. Ничего. Бывает. Хороший парень. Взрывной.
В шестнадцать лет Мишенька получил паспорт. Национальность - украинец. По отцу. Со мной он не обсуждал. И что обсуждать. Мишенька показал мне документ, когда я попросила. Я уважительно перелистала все странички.
- Поздравляю, Мишенька. Ты теперь взрослый.
Он кивнул и четко сказал:
- Ты не думай, я записался украинцем, чтобы с дураками не связываться. Не обижайся, мама, я не тебя имею в виду.
Я и не думала. А Мишенька, оказывается, очень даже размышлял.
В остальном: "Да, мама", "Нет, мама". И больше ни слова. Обязанности по дому Мишенька выполнял образцово. И мусор вынесет, и в магазин сходит.
До садикового возраста Эллочка была дома. А в четыре годика отдали ее в садик. Мишенька как раз учился в восьмом классе.
С мамой мы изредка обменивались письмами.
Но вот в 67-м, как раз перед Новым, 68-м годом, пришла ужасная весть. Тяжело заболел Гиля.
Все время я посылала деньги в виде материальной помощи, но на сей раз мама просила о другом. Было бы хорошо, если бы приехал Миша, хоть на пару дней. Гиля бредит внуком и молит, чтобы Мишенька появился перед ним хоть на секундочку.
Врачи поставили непоправимый диагноз. Впереди Гилю ждали мучения и медленное угасание. Руки его уже совершенно не слушались, ходит еле-еле и даже не добирается до туалета во двор. В основном под себя. Мама терпела-терпела, но в данный момент поняла, что ждать нечего. Пока он в относительном сознании, надо с ним прощаться.
Меня мама не приглашала. Звала Мишу. Но я как мать не имела права отпустить юношу одного. Свидание с тяжелобольным человеком - слишком серьезное испытание.
Мы поехали с Мишей вместе. Выбрались в пятницу вечерним поездом, чтобы вернуться во вторник. Я не раскрыла ему всей удручающей ситуации, а намекнула, что дело безнадежное.
На поезде мы доехали до Киева. Потом взяли такси до Остра.
Явились поздно вечером.
Мама встретила нас со слезами.
Обстановка следующая: Гиля совсем плохой. Фима чувствует себя без изменений в голове, но в остальном практически здоров. Мама ходит за ним и за Гилей. Блюма нашла хорошую работу - уборщицей в столовой - и среди дня может прибегать и помогать.
Беседовали в большой комнате, где, как и когда-то, стояли два спальных места. Одно - мамы и Гили - большая кровать с шишками на спинках, и Мишенькин топчанчик. Теперь на топчанчике кое-как спала мама. На кровати - Гиля один.
Мама говорила при нем, не стесняясь. Это показало мне всю глубину ее горестного отчаяния.
Я подумала, как же Мишенька размещается во время своих летних приездов на топчане? Наверное, подставляет табуретку.
Стояла морозная зима. В доме было тепло. Печку топила Блюма - суетилась тут же, но молча, как домработница. Причем я сразу заподозрила в ее поведении какую-то нарочность. Дверь в их с Фимой каморку была открыта, чтобы циркулировало тепло, и оттуда слышался храп Фимы. Блюма несколько раз ходила переворачивать его на бок, чтобы не храпел, но безуспешно.
На стуле возле Гили лежали лекарства, порошки в белых пергаментных фантиках, микстуры и прочее, что положено в подобных случаях.
Мама махнула рукой:
- Вот. Столько грошей тратим. Без толка. Да что гроши. Вэйзмир. Отпустили бы его на тот свет. Он сам просит. Просит и просит. Просит и просит. Вэйзмир.
Мама плакала и не смотрела в Гилину сторону. Он иногда открывал глаза, вглядывался, вглядывался. И в какую-то минуту, кажется, узнал Мишу и замычал.
Мама пожаловалась, что Гиля сильно ждал Мишеньку и просил, что если потеряет дар речи к его приезду, передать Мише одно напутственное слово, Миша поймет.
Я спросила, что за слово. Мама сказала: лехаим. Хоть Гиля просил передать не при свидетелях, а лично с глазу на глаз. Значит, вроде пароля. Я тогда подумала, что Гилечка никак не желал расставаться со славным партизанским прошлым.
Миша низко опустил голову, и слезы полились из его глаз.
Потом подошел близко к Гиле.
Гиля закивал головой, как мог, еле-еле.
Миша сжал его руку и тут же отошел обратно.
Мама бросилась к кровати, стала успокаивать Гилю, чтобы он не расстраивался, что надо менять простыню. Они с Блюмой поменяли простыню, обмыли Гилю. Он вроде заснул.
Мы с Мишей легли на полу.
Рано утром с мамой пошли на базар, чтобы сделать значительный продуктовый запас. Я привезла деньги и хотела сама выбрать качественное питание для больного и всех с ним. Взяли санки, старые-старые, еще довоенные, Гилиных детей.
Миша и Фима спали. Блюма вместе с нами вышла из дома на работу.
Мы отсутствовали с мамой - дорога плюс базар - часа два. А снег падал и падал.
Когда мы пришли домой, Гиля был уже мертвый. На лице его играла застывшая улыбка.
Я сразу заметила, что подушки под его головой лежат иначе, чем раньше. Совсем иначе. И сам он лежит вроде с сильно повернутой в сторону шеей, как будто ее повернули силой. А одна подушечка, думка, вообще под кроватью. Скинута. А ведь Гиля уже много дней не шевелился, лежал колодой.
Мы переглянулись с мамой без лишних слов.
Сразу за нами пришла Блюма. Фима еще спал под действием своих успокоительных лекарств.
Миша был совсем одетый-умытый, бледнее Гили. Глаза его запали, в черных кругах. Мишенька сидел за столом и играл в дорожные шашки на маленькой намагниченной доске. Каждая шашечка отрывалась с трудом, но легко прикипала к новому месту.
Мы все молчали и переводили взгляд с Гили на Мишу.
Миша первый нарушил тишину:
- Гиля Мельник умер.
Только потом начался женский плач. Фима понял что-то страшное и тоже заплакал со сна. Я зарыдала от жалости, растерянности и неизвестности, которая накрыла меня с ног до головы.
Миша довел партию до конца, аккуратно собрал шашки и захлопнул коробочку.
Послали телеграмму Лазарю. Он приехал вместе с Хасей за час до похорон. Со мной они демонстративно не разговаривали, но Хася сделала исключение на минуту и вывалила на меня наболевшее за десять лет.
Из встречи с ними я вынесла главную мысль обвинения: я довела Фиму, бросила сына на произвол с третьим мужем, сама нигде не работаю и люблю только себя, свою фигуру и свое лицо.
Но сейчас не об этом.
Миша вел себя мужественно. Утешал Фаню и Блюму. Опекал Фиму.
Похоронили Гилю на старом еврейском кладбище. Неожиданно для меня молитву прочитал Миша. Мама, Блюма и Фима повторяли за ним. Миша торжественно раскачивался взад-вперед, как будто читал кадиш всю жизнь без перерыва. И никто не удивился. Кроме меня.
В поезде мы молчали. Миша смотрел в окно. Он только сказал:
- Летом поеду в Киев. К отцу. Потом к бабушке.
Я не перечила, хоть лето предназначалось для подготовки к экзаменам в институт. Как я думала и считала.
Причем надо отметить, что Миша не спросил у меня, по какому адресу надо ехать к Мирославу в Киев. Я поняла, что он знал без меня. И, может быть, бывал летом без моего ведома. Теперь из Остра ходит автобус, и попуток хоть отбавляй. Не говоря про речной транспорт.
Больше мы к вопросу не возвращались.
Дома я закрутилась. Эллочка в садике часто болела и больше сидела со мной дома. Моя мечта пойти работать по специальности снова не могла осуществиться.
Я выписывала "Учительскую газету", "Литературную газету", журнал "Советский экран", другие важные на тот момент издания. Находилась в курсе проблем страны и мира. Ни на минуту внутренне не замыкалась в тесном семейном кругу. Марику это нравилось. Он и сам любил читать литературу, смотреть телевизор. Особенно КВН. Несмотря на то что плохо чувствовал юмор.
По возможности мы ходили гулять не слишком далеко - чтобы пешком - в Нескучный сад, с Мариком и с Эллочкой. Гуляли на воздухе, сидели на скамейке возле самой воды Москвы-реки.
Мишенька после возвращения из Остра живо заинтересовался занятиями Марика. Марик был счастлив таким поворотом. Объяснял, показывал, доверял некоторые операции с первой минуты Мишенькиного интереса. Говорил, что Миша очень способный в часовом направлении.
Мишенька просиживал над интересными случаями ночи напролет. У Марика в его комнате образовалась с самого первого нашего дня проживания мастерская, он всегда закрывал дверь, чтобы Эллочка туда не проникла и не схватила что-нибудь опасное. И не произошло ни одного несчастного случая, что вообще-то редкость, когда в доме маленький ребенок.
Миша же тащил часы на кухню и там занимался починкой. Эллочка в возрасте даже шести лет проявляла ужасающее легкомыслие. Это, конечно, понятно. Она у меня не сходила с рук, я сдувала с нее каждую пылинку и буквально следила за каждым ее шажком. Взросление проходило медленно, и понятие опасности застилалось уверенностью, что мама оградит во что бы то ни стало.
В общем, Миша, когда ушел в школу, не убрал детальки в специальную коробку. Эллочка за чем-то зашла одна на кухню. По причине детского любопытства схватила колесико с зазубринками и стала с ним играть. Оно было блестящее и красивое, поэтому привлекло внимание девочки, и от восторга она уже не знала, что с ним делать. Эллочка сунула колесико в рот, как леденец.
Я заметила неладное, когда Эллочка стала задыхаться. Понятно, что горло поцарапалось острыми краями колесика и начало кровить наружу. Не знаю, каким образом, но материнский инстинкт помог мне сохранить жизнь моей доченьки. Я извлекла колесико и потом так крепко сжала его в кулаке, что и себе глубоко поранила ладонь.
Пришел из школы Миша, быстро поел. Потом он уселся за часы.
Я вошла к нему на кухню, положила колесико перед его глазами.
Нарочно не вытерла его от крови: и моей, и Эллочкиной.
- Вот. Полюбуйся. Твоя сестра чуть не погибла.
Миша взял колесико, повертел на все стороны, осмотрел зазубринки на свет. Может, проверял, не искривлено ли что. И не отреагировал. Даже не стер при мне кровь.
Я рассказала Марику случившееся в лицах. Он расстроился поведением Миши, но делать разбирательство отказался.
- Всякое бывает. Думаю, после такого Миша будет убирать. Еще лучше - попрошу его заниматься с часами только в моей комнате. Строго попрошу. Главное - он не специально.
Да. Марик тоже правильно выделил основное: "не специально".
Учебный год приближался к концу. Разговоры о поступлении в вуз со стороны Миши не велись. Он и раньше говорил о своих планах с большой темнотой, но теперь совсем замкнулся и просиживал с часами вместо учебы. Часто пропускал школу, ссылался на плохое самочувствие, потерял аппетит.
Я решила, что ему пришла пора испытать первое светлое чувство влюбленности. Ждала, что это как-то проявится в домашнем быту. Но нет. На свидания Мишенька явно не ходил, по телефону девочкам не звонил, одевался неаккуратно. По учебе Мишенька съехал на сплошные тройки, что меня особенно трогало в отрицательном смысле.
Будущее Мишеньки оставалось для меня тайной. Такими темпами впереди была только армия. Сомневаться, что его не возьмут, не приходилось, так как здоровье и внешний вид не давали к тому надежды.
Как-то я намекнула Мише насчет усиленной подготовки к вузу. Может, его бы взял на буксир хороший репетитор или несколько. Миша ответил, чтобы я не тратила сил на свои нервы. Высшее образование - не главное, он убежден. Специальность он выбрал буквально благодаря Марику. Часы - вот его интерес и склонность. А тут его главный репетитор - Марик.
Я смирилась. Если бы Мишенька хоть к чему-то в своей прежней жизни проявлял длительный интерес, тягу к знаниям, усидчивость. Но нет, такого не было. Повзрослеет и изберет себе специальность по душе. Таково было мое святое убеждение, основанное на наблюдениях за характером сына.
После нашего разговора у меня с души упал камень. Я сделала все, что могла. Предупредила, объяснила значение образования. Миша - взрослый человек, и если чего-то не осознает, то впоследствии осознает. Это закон. Принуждение никогда ни к чему положительному не приводит.
Выпускные экзамены он сдал на четверки и тройки. Помог природный ум. Назавтра после получения аттестата зрелости уехал. Как сказал: сначала в Киев, потом в Остер на все лето.
Восемнадцати Мише еще на тот момент не исполнилось, но я выдала ему на руки сберкнижку с алиментами Мирослава.
Сказала:
- Покажи отцу, он с меня обещал стребовать четкие объяснения, куда и как я тратила все годы его деньги. Пусть видит, что ничего отсюда не взято с условленного срока. И сам ознакомься. Если хочешь, сейчас же снимем всю сумму, и ты распорядишься. Как знаешь. Не думаю, что надо быть в этом вопросе формалистами.
Миша секундочку подумал и попросил снять все деньги, чтобы он их взял с собой. Да. За шесть лет накопилось немало.
Вместе с тем я вручила Мише некоторую немалую сумму от имени Марика для материальной помощи маме.
Эллочке подходило время идти в первый класс. Она умела читать и немножко считать. Я занималась с ней в качестве домашней учительницы.
В то лето я, Эллочка и Марик отправились на море, в Феодосию. Уже много лет мы снимали там одно и то же место у некоей старушки. Без удобств, зато из окна был вид на прекрасный куст розы, которая горела алым цветом и приветствовала нас каждое ясное крымское утро. До пляжа - пять минут, до базара - десять.
Обычно мы проводили на море один месяц. Но в том году в виде исключения Марик настоял, чтобы мы с Эллочкой задержались до середины августа. Девочке нужно было оздоровиться перед школой насколько можно.
Марик побыл с нами двадцать дней и уехал в Москву. Мы остались женской компанией.
Не секрет, отдых молодит. Мне тогда исполнилось тридцать семь лет. Кто из женщин пережил такой возраст, помнит, что это женский расцвет. Я без устали бегала по горам на экскурсиях, и спутники принимали нас с Эллочкой за сестер. Случились и невинные ухаживания, на которые я, конечно, отвечала лишь легкой улыбкой.
И вдруг однажды на пляже, когда я наблюдала с берега, как Эллочка бултыхается в лягушатнике, как взбивается бурной пеной неглубокая вода под детскими ручками и ножками, мне показалось, что у меня только один ребенок - Эллочка, а Мишеньки нет и не было. Что не было всей моей предыдущей жизни, которая была полной испытаний и невзгод. А раз так, я должна во что бы то ни стало обеспечить именно Эллочке счастливую жизнь. Быть рядом с ней везде и всюду.