В Алма-Ату прилетел рано утром. Солнце едва-едва оторвалось от белой вершины Алатау. И поэтому аэропорт встретил их гулкой тишиной и прохладой. В Советском Союзе все аэропорты были построены по одному типовому проекту, разработанному еще в шестидесятые годы. И куда бы вы ни прилетели – будь то горячий Юг или ледяной Север – везде вы видели одинаковые стеклянно-бетонные коробки. Так, конечно, было дешевле строить. Сделал один проект, привяжи его к местности и шлепай. Впрочем, так же поступали и в домостроении. В каждом городе были кварталы-близнецы. Об этом даже комедийные фильмы снимали: приходит человек спьяну к себе домой, а там…
"Одинаковые аэропорты, одинаковые микрорайоны, одинаковые памятники Ленину в центрах городов, названия улиц тоже одинаковые. В принципе, одинаковая оплата труда, одинаковые проблемы, мысли, чувства, судьбы. Что ж это за жизнь у нас такая?" – Анатолий, потрясенный неожиданными мыслями, ехал в точно таком же, как и в Москве, автобусе. И, глядя по сторонам, пытался понять, отчего мы так живем, как так получилось, что земля разная, природа тоже, а люди и их жизнь похожи до мелочей?
Впрочем, когда автобус выехал к центру города, эти мысли мигом улетучились. Сады сменились парками. Вместо унылых однообразных микрорайонов одно за другим вырисовывались прекрасные, уникальные по архитектуре здания. Дворец бракосочетания походит на кольцо, цирк в виде юрты, Дворец имени Ленина с золотой крышей и море алых роз на разделительной полосе проспекта Абая.
Впрочем, памятник Ленину был, как и везде, на месте. Черный идол с поднятой правой рукою стоял среди зелени парка спиною к бело-синим горам и лицом к высоченным колоннам квадратного серого Дома правительства.
Но это была скорее дань традициям. А город, прекрасный, солнечный, южный город, отстраивался по уникальному плану. И правда состояла только в том, что первый секретарь ЦК компартии Казахстана Динмухамед Ахмедович Кунаев был близким другом первого секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и очень хотел увековечить память о своем правлении великими строительными проектами. И как всякий восточный владыка, сам лично следил за проектированием и строительством общественных зданий.
Ну а Москва… А что Москва? Она не вмешивалась. Так что за десятилетия так называемого застоя в столице Казахстана появились и уникальный оздоровительный комплекс "Арасан", в просторечии Баня, и высокогорный каток "Медео", и лучшая в Азии библиотека имени А.С. Пушкина.
Сейчас Кунаев был занят строительством нового здания ЦК компартии Казахстана и комплекса вокруг него. Розовый с белым прямоугольный куб дворца возводился поближе к горам, где чистый воздух и прекрасный пейзаж.
Для этого, правда, пришлось снести несколько кварталов жилых домов частного сектора, но то были издержки, а прекрасная площадь уже спускалась коричневатыми мраморными ступенями от дворца к проспекту Аль-Фараби. Уже зазеленели лужайки вокруг. Забили сотни искристых фонтанов, подчеркивая и смягчая строгую красоту розовомраморного музея истории Казахстана и новой аппаратной республиканского телевидения, что расположилась рядом – по бокам от главного административного корпуса.
"Почему-то и эти здания, хоть и величественны, и прекрасны, но похожи на гигантские юрты! Неужели нельзя было как-то разнообразить? Впрочем, это, наверное, так задумано. Такой стиль. Казахский", – наглядевшись вдоволь, решил для себя Казаков.
Было еще раннее утро, когда Анатолий, поеживаясь от прохлады, сошел с автобуса-экспресса на остановке "Детский мир". Сориентировался. И пошел по направлению к ЦК комсомола.
Стеклянный шестиэтажный аквариум, в котором выращивались будущие руководители республики, был еще пуст. Анатолий постучал в стеклянную дверь. Откуда-то из глубины здания вышел заспанный молодой сторож-казах в растянутом спортивном трико и войлочных тапочках. И объяснил ему на пальцах, что рабочий день начнется только в девять часов, а сейчас его никто не примет, никого нет. Анатолий перекинул свою сумку через плечо и решил прогуляться.
"А ведь здесь живут и Шурка Дубравин, и Аманчик. Эх, дурень я, дурень! Почти год прошел. А я даже их адресов не знаю. Глупо все получилось. Тогда на выпускном. Чего мы обиделись? Ну, ушли они с Галинкой и ушли. А мы: бойкот, объявляем Дубравину бойкот! Год прошел. И не вернешь теперь этот год! Глупее не придумаешь. Попал в город, где живут твои друзья. Близкие люди. И не знаешь их адреса. Как искать? Хотя попробовать можно. Амантай ведь учится на юридическом. Закончу с делами, попробую его найти".
Он пересек по диагонали сквер. Прошел мимо гигантского черного памятника Ленину и неожиданно оказался перед водоемом, обложенным серыми гранитными плитками. В центре этого импровизированного бассейна островок, где на лужайке под зелеными кронами деревьев среди цветов расположилось маленькое кафе. К островку вели деревянные мостки.
"Акку – Лебедь", – прочитал Анатолий название на ажурных воротцах. Он прошел несколько шагов по мосткам, остановился посередине и неожиданно увидел на зеленоватой прозрачной воде двух лебедей. Черного и белого. Они тихонько проплывали внизу. Потрясенный тишиной, покоем и какой-то разлитой в чистейшем воздухе гармонией, Анатолий ощутил неожиданную беспричинную радость бытия. После шумной, огромной Москвы с ее тысячными толпами он особенно остро почувствовал уют этого города, несомненно, созданного не для работы, а именно для жизни. И ему вдруг страшно захотелось остаться здесь навсегда!
"Бывает же такое", – подумал он. Присел на пластмассовый стульчик в кафе. И сидел долго-долго. Пока не появилась уборщица и не начала растаскивать стулья.
В ЦК ВЛКСМ Казахстана он явился вовремя. Очкастый хлыщ в костюмчике-тройке стального цвета – главный в бюро "Спутник" – без долгих разговоров (ему позвонили) сплавил его в отдел, где юркий и пронырливый "комсюк" принялся долго и нудно, то и дело отвлекаясь, оформлять его документы. Анатолий молча сидел на стульчике, разглядывал обстановку и безупречно круглую, масляную, как блин, рожу "комсюка". Когда в отдел кто-нибудь заглядывал, тот обязательно сладко расплывался в улыбке, плутоватые глазки становились узенькими, а на щеках образовывались хомячки.
"И вот такие через десяток лет будут управлять нами, – думал Анатолий. – Как он сюда попал? По какому блату? За какие заслуги? И самое главное – он уже номенклатура. А значит, худо-бедно жизнь его налажена, поставлена на рельсы".
– Ну вот, товарищ Казаков, – закончил писание бумаг "комсюк". – Вот ваша путевка!
И протянул ему плотный, почти картонный красочный буклет с милым улыбающимся олимпийским медвежонком в разноцветном поясе из пяти колец в обнимку с эмблемой "Спутника" – человечком с головой – земным шаром. И завистливо добавил:
– Теперь вы по нашей квоте включены в состав делегации, едущей на Олимпиаду от Усть-Каменогорской области, как активист и общественник. А кто, интересно, вас рекомендовал?
Казаков многозначительно поднял палец вверх и посмотрел в потолок.
– А-а-а! – почтительно закивал инструктор. – Понятно…
Он долго плутал по извилистым коридорам старого, построенного в тридцатых годах в стиле конструктивизма здания Казахского государственного университета имени Сергея Мироновича Кирова. Почему Кирова, а не какого-нибудь Бабая? Дело в том, что цивилизованная история казахского народа, в общем-то, началась с Октябрьской революции. Тысячи лет казахи были кочевниками. Бродили по бескрайним степям. Вели натуральное хозяйство. Ели бешбармак и казы. И может быть, так и остались бы в истории народом трех жузов, никогда не имевшим собственного государства и застрявшим на стадии родоплеменных отношений, если бы не Ленин и его интернационализм. Они дали возможность казахам сделать грандиозный скачок из исторического небытия в двадцатый век. Разоряя своей национальной политикой центральную Россию, обрекая ее народ на вымирание, коммунисты поднимали окраины великой империи. Миллионы русских и нерусских интеллигентов были отправлены сюда на ликвидацию повальной неграмотности, нищеты, бескультурья. Композитор Брусиловский собрал народные казахские мотивы и создал из ничего музыку. Русские архитекторы построили прекрасные города. Инженеры и рабочие возвели заводы. Так что Казгу не зря носил имя большевика из Ленинграда. Правда, сейчас выравнивание жизни окраин с центром не было столь явным, и молодые казахи уже старались не вспоминать о цивилизаторской миссии России.
Анатолий сделал еще пару поворотов по коридору. И, наконец, наткнулся на дверь аудитории с табличкой "122". За дверью царила тишина. Поэтому Казаков слегка приоткрыл ее и осторожно заглянул. Аудитория была полна. На него сразу уставилась целая сотня любопытных черных глаз. Шли занятия, народ записывал вопросы к экзамену по римскому праву.
Смутившись, Казаков прикрыл дверь и принялся ждать. Минут через десять резко распахнулись обе половинки двери. И хлынула черноголовая, раскосая толпа студентов, в которой редко-редко вдруг появится славянское лицо или обесцвеченная перекисью водорода искусственная светлая шевелюра. Анатолий внимательно вглядывался в каждого выходящего, чтобы не пропустить Амантая. И вот наконец кто-то похожий показался в дверях.
Это был он. Все такой же слегка сутулый, тощий, плечи, как вешалка, черная челка над раскосыми черными глазами. Но одет, как на картинке. Костюмчик не хуже, чем на том очкастом хлыще из "Спутника". Дипломат в руках. Одним словом, "элегантный, как рояль". И было еще что-то новое, появившееся в его облике, чего Анатолий, тоже вращавшийся среди студентов, никак не мог определить.
– Аманчик! – позвал он его. До сей секунды он даже не представлял себе, как на самом деле скучал по друзьям. А тут вдруг его неожиданно залила какая-то невесть откуда взявшаяся бешеная радость от этой встречи. Сердце застучало в груди. Кровь хлынула в лицо.
Амантай недоуменно оглянулся на голос. Несколько секунд разглядывал новое обличье Казакова, его бакенбарды, усы, пышную шевелюру. Удивленно спросил:
– Казак! Ты, что ли?
– Да, я, я! – крикнул Толька и двинулся к нему, широко расставив руки для объятий.
– Ты? Откуда? – Амантай обрадованно улыбнулся, не показывая зубов. И как был с коричневым дипломатом в руках, обнял его.
Странное дело. Жили они врозь уже год. Не общались. Писем не писали. Так, только вполуха слушали, что с кем происходит. А стоило встретиться – и нахлынуло прежнее. Сразу вспомнился их рай. Жемчужное. Детство.
– Как ты сюда попал? Почему? Мог бы хоть написать, что приедешь! – закидал его вопросами Амантай.
– Да я…
Анатолий уже хотел по старой привычке всем делиться с друзьями рассказать о том, что он по заданию едет на Олимпиаду, но вовремя вспомнил, что время не разлей воды кончилось. А теперь у каждого из них своя, взрослая, жизнь, у которой свои правила. Как отнесется к этой его миссии Амантай – тоже неясно. А в сомнении лучше воздержаться. Поэтому он уклончиво ответил:
– Да я по делам. В ЦК комсомола приехал.
– О-о-о!
Турекулов оценил его приезд, судя по возгласу, высоко. Кто-кто, а Амантай, упорно карабкающийся по комсомольской карьерной лестнице, понимал значимость такой командировки.
– А что за дело у тебя там? Может, я чем помочь могу?
– Да так, пустяки, – поскромничал Анатолий, – для поездки на Олимпиаду документы оформляю…
– Ну, ты даешь, старичок! – Амантай еще раз с завистью глянул на друга. – Я секретарь комитета комсомола факультета, а и то не смог пробиться… Молодец…
– Ты как вообще поживаешь? Видишь кого-нибудь здесь из наших? Шурка тут где-то должен быть… Чего не пишешь?
– А ты-то сам пишешь? Тоже мне…
Им обоим не терпелось узнать все новое друг о друге.
– Давай, дружище, где-нибудь пойдем посидим, – предложил Казаков.
– Давай! – живо отозвался Амантай. – Только я не особо разбираюсь, куда можно сходить…
– Жарко у вас. Хоть пивка попьем. У меня тут рыбка сушеная. Привез друг из Астрахани.
– В пивную?! Вроде не очень удобно! – заметил Турекулов. – Я все-таки комсомольский работник.
– Да брось ты! Друг приехал. Один раз в год и тебе можно.
– Ну, может, тогда к "мертвяку"? – с сомнением в голосе произнес Турекулов.
– Ку-у-у-да?
– Да это здесь, рядом с факультетом, больница есть, в ней морг, а за забором больницы пивная. Вот наши студенты ее и прозвали "У мертвяка"!
– Ха-ха-ха-ха! – Анатолий звонко рассмеялся, показывая белые крепкие зубы и закидывая голову. – Ну, к "мертвяку", так к "мертвяку". Главное, чтоб недалеко было. Уж больно жарко…
В пивнушке к крану тянулась длинная очередь. И как всегда, не было свободных кружек. Но Анатолий в отличие от Амантая быстро освоился в обстановке. Через пару минут он уже поставил Турекулова рядом с одним из студентов в очередь и позаимствовал у тех, кто заканчивал процесс потребления, пару тяжелых ребристых стеклянных кружек.
Через пять минут они уже сидели на скамеечке, разложив жирную астраханскую рыбку на газету, и увлеченно рассказывали друг другу о житье-бытье.
Анатолий только сейчас, увидев, как Амантай, прежде чем сесть на скамейку, расстелил платочек, определил то новое, что появилось в друге: лощеность! Такое ощущение вызывают все, кто занимается комсомольской работой. Чем-то неуловимым они отличаются от нормальных людей. Вот и он тоже обрел этот налет.
Впрочем, эти мысли не мешали ему радоваться встрече с другом.
Сначала Турекулову было как-то не по себе здесь. Тем более что за соседним столиком он заметил пару знакомых студентов. Но, отхлебнув пивка, Амантай помягчел. Перестал топорщиться. И уже спокойнее относился к Толькиным усам и бакенбардам.
– Жаль, Шурки нету. Хорошо бы сейчас нам всем встретиться! Посмотреть друг на друга. Ведь только сейчас начинаем понимать, как здорово мы жили тогда в Жемчужном, – не переставая чистить рыбку и отхлебывать из щербатой кружки, говорил Казаков.
– Да, сейчас вспоминаешь, – кивал головой Амантай, – и думаешь: глупые мы были. Чего-то обижались. Особенно я. Бойкот ему объявляли. Посмотреть бы на него. Как он? Чем дышит? Чего добился?
– А ты сам как? Что думаешь делать-то?
– Я хочу по партийной линии идти. Мне агай Марат посоветовал юрфак закончить и сразу попытаться попасть в райком или горком комсомола. А если повезет, дядя может помочь и в ЦК устроиться.
– Ну, у тебя и планы, Аман! Прямо наполеоновские. Чтобы в ЦК попасть, надо башкой работать.
– А чо, я тупой, по-твоему, что ли? Не могу в ЦК работать? – обиделся Амантай, совсем как в Жемчужном.
– Разве я что-нибудь сказал обидного, Аманчик?! Давай лучше выпьем за наших друзей. За Шурку, за Андрея Франка. За девчонок наших. Галку, Людку, Валюшку! – обтирая жирные от рыбы пальцы и поднимая кружку, сказал Казаков.
– Давай!
Они чокнулись кружками так, что желтый пенный напиток чуть не пролился на газету.
– У тебя девчонка-то есть, Амантай? Как у тебя с этим делом?
– Да ну их… Есть тут одна…
Расставались они уже вечером. На вокзале. Долго обнимались. Клялись в вечной дружбе.
Крепко выпивший Казаков восторженно говорил Амантаю:
– Алма-Ата – такой город! Такой город! Я только с трапа сошел и сразу полюбил его. Все здесь чудно. Только одно меня напрягает – микрорайоны везде одинаковые. Вот скажи мне, Аман. Почему так? Поч-ч-ч-ему у нас в стране в-в-все одинаковое? Вот вокзал. Точно такой я видел где-то. А где – не помню…
– У нас не одинаковое, – политически подкованно отвечал Турекулов, поддерживая друга, – а единое. В единстве наша сила. Понял?
– По-ня-л! – пьяно кивал кудрями Анатолий. – От того, что мы одинаковые, мы сила. Страна сильная. Какие разные, они слабые. Кто в лес. Кто по дрова. А у нас все как один… Ух!
Он сжал кулак и поднял его вверх:
– Но по шарам…
– Давай билет! Где он у тебя? Садись в вагон. Я тебе помогу. Девушка, это какой вагон? А, десятый!
В купе Амантай обещал, что найдет Дубравина. И они все вместе, как в старые добрые времена, сходят в горы. Культурно отдохнут…
Они словно и не хотели замечать, как жизнь потихонечку, полегонечку растаскивает их по новым колеям. Мечты, мечты… Где ваша радость?
Уйдут мечты, а что останется?
XX
В газету он тогда написал. В ту самую многотиражку "Домостроитель", где еще осенью напечатал свои стихи о стройке: "Стройка с тройками нас принимает, жить же учит на пять…" и так далее.
Неожиданно его заметка вышла в свет. Она называлась "Очередь на конвейере". Правда, в ней ни слова не было о том, что бригада Мукашева имеет преимущества, что ее тянут в передовые. Просто в двух абзацах рассказывалось: "…из-за неполадок в формовочном цехе Алма-Атинского домостроительного комбината замедлилась сборка экспериментальных домов новой серии".
Когда очередную кипу газет, привезенных в вагончик, бригада разобрала на самокрутки, к нему подошел сварной Мишка Зарубин и ткнул грязным пальцем в заголовок на первой полосе.
– Гля, Дубравин, – он впервые назвал его по фамилии. – Это ты, что ли, написал?
– Чего написал-то? – удивился не на шутку тот.
– Ну, что мы стоим из-за панелей. Не ожидал я. Молоток!
Сашка выхватил у него номер, жадно уставился в подпись. Внизу и правда стояло жирно: "А. Дубравин, монтажник СМУ-2". Он несколько раз подряд прочитал написанное. Набранный шрифтом текст был каким-то чужим, официальным. Кроме того, в редакции от себя добавили несколько высокопарных предложений типа "Идя навстречу…", "Бригада взяла повышенные социалистические обязательства…", "Партия учит нас…".
Конечно, ничего подобного сочинить он никак не мог. Но подпись стояла. И Сашка был явно польщен тем, что его талант заметили. Даже бригадир, дядя Вася, как-то по-новому взглянул на него, когда однажды на стройке появилась корреспондентка "Домостроителя" и спросила его:
– А где наш внештатник?
Дубравину корреспондентка не особо понравилась. Такая толстенькая кудрявая девушка в синем беретике, беленьком плаще и каких-то высоких шнурованных ботиночках. Он представлял себе корреспондентов несколько по-иному. Как в фильме "Журналист". Молодые, красивые, умные мужики из другой, недосягаемой жизни. А эта девчушка такая же, как и он сам, простоватая.
Но то, что она предложила ему сходить в редакционную кассу за гонораром, его чрезвычайно обрадовало. Пятнадцать рублей – неплохие деньги. Тем более за два абзаца в тридцать строчек.
Жизнь продолжалась. Впереди диплом об окончании ПТУ. А с ним профессия. Уже в восемнадцать лет что-то есть в руках.
А летом поступит в университет. На исторический факультет. Он, правда, хотел себя попробовать в другом. В психологии. И даже сходил после провала в военкомате медкомиссии в приемную пединститута. Но разговор там получился какой-то странный.
– Вы набираете группы по специальности "Психология"? – спросил он женщину в приемной декана факультета.
– Да, у нас набирают. Но мы принимаем на этот курс только коренных жителей республики! – приветливо ответила она. – И направляем их для дальнейшего обучения в Москву, другие крупные города. А вы же не казах?
– Как видите!
– Ну, тогда вам к нам дорога заказана.
– Так что, я человек второго сорта, получается? – начал возмущаться он.