Мистер Сэдлер, надеюсь, Вас не обидит, если я скажу, что в настоящее время по личным причинам не могу приехать в Лондон. Я хотела бы с Вами встретиться, но поймете ли Вы, если я скажу, что хочу увидеть Вас тут, среди родных мне улиц, в городе, где росли мы с Уиллом? Вы очень великодушно предложили сами приехать сюда - подходит ли Вам вторник, 16 числа сего месяца? Или Вы работаете? Работаете, должно быть. Теперь всем приходится работать, это что-то невероятное.
Послушайте, может быть, Вы снова напишете и дадите мне знать?
Искренне Ваша
Мэриан Бэнкрофт
Я надеялся, что в пансионе мне никто не помешает, но наткнулся на Дэвида Кантуэлла - он ставил свежие цветы в вазы на боковых столиках и при виде меня чуть покраснел и заметно смутился.
- Мать вышла, - объяснил он. - Так что приходится мне. Это ведь женская работа, верно? Цветы. Как будто я сам голубенький цветочек.
Он улыбнулся мне, словно предлагая посмеяться вместе, но я, проигнорировав его слова, сообщил о своих намерениях.
- Я только ненадолго зайду к себе в комнату. Вы предпочитаете, чтобы я оставил свой саквояж там, или лучше занести его к вам в контору?
- Наверное, лучше в контору, сэр, - ответил он, уже с некоторой холодностью - возможно, разочарованный тем, что я не желаю быть запанибрата. - Ваша комната зарезервирована для другого гостя, он прибудет около двух часов дня. Во сколько вы собираетесь вернуться за вещами?
- Как раз в это время или чуть позже, - сказал я, сам не зная почему. Может быть, моя встреча не продлится и десяти минут. - Я зайду сразу перед поездом.
- Очень хорошо, сэр, - ответил он и снова занялся цветами.
Он был куда менее разговорчив, чем прошлой ночью, да и я не горел желанием с ним общаться, но все же задумался о причинах такой перемены. Быть может, мать объяснила ему, что разговоры о тамошних событиях с теми, кто пережил их, могут быть жестокостью. Впрочем, есть, конечно, ветераны, живущие фронтовыми историями - словно им на войне было хорошо. Но есть и другие, и я отношусь к числу последних.
Я пошел наверх, почистил зубы и умылся, причесался перед зеркалом и решил, что, несмотря на бледность, выгляжу приемлемо. Если я сейчас не готов к встрече, то не буду к ней готов никогда.
Не прошло и двадцати минут, как я уже сидел в уютном кафе рядом с Кэттл-Маркет-стрит, поглядывая то на часы - они тикали, и короткая стрелка неумолимо двигалась к единице, - то на других посетителей. Я подумал, что это кафе существует давно - возможно, переходит из поколения в поколение в одной и той же семье. За прилавком хозяйничали мужчина лет пятидесяти и девушка, моя ровесница, - я решил, что это его дочь: они были похожи друг на друга. Посетителей в кафе было мало, от силы человек шесть, и это меня устраивало, потому что мне трудно было бы говорить в переполненном, шумном зале, но так же трудно - в пустом, где нас легко могли бы подслушать.
Дорогая мисс Бэнкрофт!
Благодарю за Ваш ответ и добрые слова. Не нужно извиняться за задержку с ответом. Я был счастлив получить Ваше письмо, и все тут.
16-е число меня устраивает. Да, я работаю, но мне положен отпуск, и я его использую. С нетерпением жду встречи с Вами. Не откажите в любезности написать, когда и где Вам удобно будет со мной увидеться.
Искренне Ваш
Тристан Сэдлер
Дверь открылась, и я вскинул взгляд, удивившись тому, как испугал меня этот звук. Желудок сжался, и я вдруг понял, что страшно боюсь предстоящей встречи. Но вошел мужчина. Он огляделся, рыская глазами по сторонам, почти как дикий зверь, а потом сел в дальнем углу, спрятавшись за колонной. Мне показалось, что он посмотрел на меня подозрительно, прежде чем скрыться из виду, и я бы задумался над этим, не будь мои мысли заняты другим.
Дорогой м-р Сэдлер!
Давайте встретимся в час дня, если Вас это устраивает. Рядом с Кэттл-Маркет-стрит есть приятное кафе, оно называется "Кафе Уинчелла". Вам всякий покажет.
Мэриан Б.
Я взял со стола подставку для салфеток, чтобы занять руки. Правая рука тут же дернулась в спазме, и подставка выпала, рассыпая салфетки по скатерти и по полу. Я тихо выругался и нагнулся, чтобы их подобрать, а потому не заметил, как дверь снова открылась, вошла женщина и направилась прямо к моему столу.
- Мистер Сэдлер? - запыхавшись, спросила она.
Я поднял голову, раскрасневшись от усилий, и вскочил, теряя все слова, теряя слова.
Мы с тобой не такие
Олдершот, апрель - июнь 1916 года
Я разговорился с Уиллом Бэнкрофтом на второй день по прибытии в Олдершотские казармы.
Нас привозят ближе к вечеру, в последний день апреля, - группу всклокоченных мальчиков, человек сорок, громогласных и вульгарных; от нас разит потом и фальшивым героизмом. Те, что успели познакомиться, сидят вместе в поезде и непрерывно болтают, боясь тишины, - каждый старается заглушить голос соседа. Те, кто никого не знает, ссутулились на сиденьях у окон, прижимаясь лбом к стеклу и притворяясь спящими или глядя на проносящийся мимо пейзаж. Кое-кто осторожно говорит об оставленном позади - о семьях, о девушках, по которым они будут скучать, но о войне не упоминает никто. Можно подумать, мы - школьники на экскурсии.
Мы выходим из поезда и сбиваемся в кучки на платформе, и я оказываюсь рядом с юношей лет девятнадцати, который беспокойно озирается, окидывает меня взглядом и явно сбрасывает со счетов как не стоящего внимания. На лице у него - тщательно выстроенное выражение, смесь покорности судьбе и злости; щеки пухлые и словно ободранные, как будто он брился тупой бритвой в холодной воде, но стоит он прямо, оглядываясь вокруг с таким видом, словно не верит в приподнятый настрой других мальчиков.
- Только посмотреть на них, - холодно замечает он. - Вот же идиоты, все до единого.
Я поворачиваюсь, чтобы разглядеть его получше. Он выше меня, с аккуратной стрижкой, похож на прилежного ученика. Близко посаженные глаза прячутся за стеклами очков в роговой оправе, придающих ему сходство с совой, - время от времени он их снимает и массирует заметную красную вмятинку на переносице. Он напоминает мне одного из моих школьных учителей, только он помоложе и, видимо, менее склонен к вспышкам беспричинной злобы.
- Это все бессмысленно, верно ведь? - продолжает он, глубоко затягиваясь сигаретой, будто желая за один раз вдохнуть весь никотин.
- Что "это"? - спрашиваю я.
- Это, - кивает он на других новобранцев, которые болтают и хохочут, словно мы приехали развлекаться. - Все это. Эти кретины. Эти казармы. Нам тут не место, никому из нас.
- Я хотел сюда попасть с самого первого дня, как все началось.
Он взглядывает на меня, решает, что получил обо мне достаточное представление, презрительно фыркает и отворачивается. Давит окурок ногой, открывает серебряный портсигар и вздыхает: тот оказывается пустым.
- Тристан Сэдлер, - говорю я, на этот раз протягивая руку, - мне не хочется начинать свое пребывание в армии с раздоров. Он смотрит на мою руку секунд пять, а может, и больше, и я уже начинаю думать, что придется ее с позором убрать, но наконец он кратко кивает и пожимает ее.
- Артур Вульф, - говорит он.
- Ты из Лондона?
- Из Эссекса. Из Челмсфорда, если совсем точно. А ты?
- Чизик.
- Неплохое место. У меня там тетя живет. Элси Тайлер. Ты с ней не знаком, наверное?
- Даже не слышал.
- Она держит цветочную лавку возле Тэрнем-Грин.
- А я - "Сэдлер и сын", мясная лавка на главной улице.
- Ты, надо полагать, сын.
- Был.
- Ты наверняка добровольцем пошел, - говорит он еще презрительнее. - Небось только восемнадцать исполнилось?
- Да, - вру я. На самом деле мне будет восемнадцать лишь через пять месяцев, но я не собираюсь в этом признаваться, иначе, не пройдет и недели, окажусь опять в Англии с мастерком в руках.
- Небось дождаться не мог? Сделал себе подарочек на день рождения - побежал к сержант-майору: да, сэр, нет, сэр, слушаюсь, сэр - и отдал себя на заклание.
- Я бы и раньше пошел, - отвечаю я. - Да меня не брали, годами не вышел.
Он смеется, но больше не пристает с расспросами - лишь качает головой, словно на меня не стоит и время тратить. Странный тип этот Вульф.
Через несколько секунд по толпе пробегает шумок. Я поворачиваюсь и вижу трех мужчин в жестко накрахмаленной военной форме - они выходят из ближайшей казармы и шествуют к нам. От них прямо-таки разит властью, и меня вдруг охватывает горячая волна чего-то неожиданного. Несомненно, предчувствия. А может, и желания.
- Добрый день, джентльмены, - говорит средний из мужчин, самый старший, самый низкорослый, самый толстый, самый главный. Тон его дружелюбен, что меня удивляет. - Прошу вас следовать за мной. Мы еще не прибыли в точку окончательного назначения.
Мы сбиваемся в толпу и шаркаем вслед за ним. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы разглядеть других - большинство курит и продолжает вполголоса разговаривать. Я достаю из кармана собственный жестяной портсигар и предлагаю сигарету Вульфу, который берет ее без колебаний.
- Спасибо, - говорит он и тут же неприятно удивляет меня, попросив еще одну. Я раздраженно пожимаю плечами, но разрешаю, и он вытаскивает сигарету из-под резинки моего портсигара и сует за ухо. - Кажется, этот тут главный, - он кивает на сержанта. - Мне нужно с ним перемолвиться словечком. Он, скорей всего, меня не послушает, но я все равно скажу свое слово, можешь не сомневаться.
- О чем? - спрашиваю я.
- Оглянись вокруг, Сэдлер. Через полгода из этих людей мало кто останется в живых. Что ты об этом думаешь?
Я об этом вовсе не думаю. А что я должен думать? Я знаю, что люди гибнут, - отчеты о числе убитых ежедневно публикуются в газетах. Но для меня погибшие - лишь имена, цепочки букв, составленных газетным шрифтом. Всех окружающих меня людей я вижу первый раз в жизни. Они для меня пока ничего не значат.
- Послушай моего совета, - говорит он. - Бери с меня пример и вали отсюда, если можешь.
Мы останавливаемся посреди плаца, и сержант со спутниками поворачивается к нам лицом. Мы стоим как попало, но он сверлит нас взглядом и молчит, и мы, не обменявшись ни словом, вдруг начинаем выстраиваться в прямоугольную колонну в десять человек длиной и четыре глубиной, так, чтобы расстояние между соседями было не больше вытянутой руки.
- Хорошо, - кивает сержант. - Неплохо для начала, джентльмены. Позвольте приветствовать вас в Олдершоте. Кто-то из вас прибыл сюда охотно, а кто-то - нет. Мы, кадровые военные, понимаем вас и сочувствуем вам. Но ваши эмоции теперь никого не интересуют. То, что вы думаете и чувствуете, не имеет никакого значения. Вы здесь для того, чтобы из вас сделали солдат, и их из вас сделают.
Он говорит спокойно, разрушая стереотипный образ казарменного сержанта, - может быть, для того, чтобы мы успокоились. Может быть, для того, чтобы потом удивить нас внезапной переменой.
- Я - сержант Джеймс Клейтон. Мои обязанности заключаются в том, чтобы за пару месяцев, которые вы проведете тут, превратить вас в солдат. Для этого от вас потребуется не только сила и выносливость, но и ум.
Он прищуривается, оттопыривает языком щеку, разглядывая людей - мальчиков, - выстроившихся перед ним.
- Вы, сэр, - он поднимает трость и указывает ею на парня в центре первой шеренги - в поезде тот успел завоевать себе репутацию острослова и шутника, - как вас зовут?
- Микки Рич, - уверенно отвечает юноша.
- Микки Рич, СЭР! - рявкает человек, стоящий слева от сержанта, но тот взглядывает на него и качает головой.
- Ничего страшного, капрал Уэллс, - говорит сержант. - Рич пока не усвоил наши порядки. Он полный невежда, верно, Рич?
- Да, сэр, - отвечает Рич чуть менее уверенно, особо напирая на слово "сэр".
- Скажите, Рич, вы рады, что сюда попали? - спрашивает сержант Клейтон.
- Да, сэр! - рапортует Рич. - Доволен, как свинья в навозе!
К взрыву смеха осторожно присоединяюсь и я.
Сержант ждет, пока мы угомонимся, - на лице у него насмешка и презрение, но он молчит. Потом заглядывает сквозь передние ряды и кивает другому солдату:
- А вы, сэр? Вас как зовут?
- Вильям Телль, - отвечает тот, и по рядам снова пробегает смешок.
- Вильям Телль? - переспрашивает сержант, поднимая бровь. - Вот это имечко. Небось привезли с собой лук и стрелы? Откуда вы, Телль?
- Из Хаунслоу, - отвечает Телль, и сержант удовлетворенно кивает.
- А вы? - спрашивает он у следующего солдата.
- Шилдс, сэр. Эдди Шилдс.
- Хорошо, Шилдс. А вы?
- Джон Робинсон.
- Робинсон, - повторяет сержант с коротким кивком. - А вы?
- Филип Ансуорт.
- Вы?
- Джордж Паркс.
- Вы?
- Уилл Бэнкрофт.
И так далее и тому подобное. Вопросы и ответы звучат как ектенья в церкви. Я запоминаю кое-какие имена, но ни один из их носителей не привлекает моего взгляда.
- А вы? - спрашивает сержант, кивком указывая на меня.
- Тристан Сэдлер, сэр, - говорю я.
- Сколько вам лет, Сэдлер?
- Восемнадцать, сэр. - Я держусь за свою ложь.
- Рады, что сюда попали, а?
Я молчу. Какой ответ будет правильным? К счастью, сержант не намерен допытываться и уже перешел к очередному солдату.
- Артур Вульф, сэр, - говорит мой сосед.
- Вульф? - переспрашивает сержант, приглядываясь к нему. Он явно уже что-то о нем знает.
- Да, сэр.
- Вот как. - Сержант оглядывает его с головы до ног. - Я думал, вы меньше ростом.
- Шесть футов один дюйм, сэр.
- Действительно, - говорит сержант Клейтон, медленно растягивая рот в узкую щель улыбки. - Значит, это вы - тот самый парень, который не хочет тут быть?
- Верно, сэр.
- Боитесь драться, а?
- Нет, сэр.
- Нет, сэр, в самом деле, сэр, какой ужасный поклеп, сэр! А вы знаете, сколько там сейчас храбрецов, которые тоже не хотят драться? - Он делает паузу, и его улыбка медленно тает. - Но все равно они там. И дерутся. День за днем. Рискуют своей жизнью.
По взводу пробегает тихий гул, и многие поворачивают голову, чтобы взглянуть на Вульфа.
- Я не собираюсь отправлять вас домой, вы наверняка только этого и ждете, - непринужденно говорит сержант.
- Нет, сэр, - отвечает Вульф. - Я этого и не ждал. Во всяком случае, не сразу.
- И в тюрьму вас тоже не посадят. Пока я не получу соответствующего приказа. Мы будем вас обучать, вот что мы с вами будем делать.
- Да, сэр.
Сержант Клейтон смотрит на Вульфа, едва заметно двигая желваками на челюсти.
- Ну ладно, Вульф, - наконец тихо говорит он. - Посмотрим, что из этого выйдет.
- Я уверен, что нам скоро сообщат, сэр, - объявляет Вульф. Голос его совершенно не дрожит, но я стою рядом с ним и чувствую, что он напряжен, однако изо всех сил скрывает это. - Из военного трибунала, я имею в виду. Они должны поставить меня в известность о своем решении, сэр.
- Меня, а не вас, Вульф, - рявкает сержант, на этот раз слегка теряя невозмутимость. - Любые сообщения будут проходить через меня.
- Надеюсь, вы не откажете в любезности известить меня, как только что-то узнаете, - говорит Вульф.
Сержант Клейтон снова улыбается и выдерживает секундную паузу.
- Может быть. Я уверен, что все вы рады оказаться здесь! - Это он произносит уже громко, обращаясь ко всем и оглядывая нас. - Но вам, должно быть, известно, что отдельные юноши из вашего поколения не считают своим долгом защищать родину. Они называют себя отказниками. Они заглядывают к себе в душу и не находят в ней стремления выполнить свой долг. Да, внешне они не отличаются от других людей. У них два глаза, два уха, две руки, две ноги. Конечно, они не мужчины, но разницы не увидишь, пока не сдерешь с такого штаны и не посмотришь куда надо. Но они есть. Они нас окружают. И они нас погубили бы, если бы могли. Они играют на руку врагу.
Он улыбается горько и зло, и солдаты в строю сердито бормочут, бросая презрительные взгляды на Вульфа. Каждый старается перещеголять соседа и показать сержанту Клейтону, что совершенно не разделяет подобные воззрения. Вульф, к его чести, держится и делает вид, что не замечает презрительного шипения, грубых слов и выкриков, которые сержант и два капрала даже не пытаются пресечь.
- Позор! - кричит кто-то позади меня.
- Трус паршивый, - говорит другой.
- Перышко ему!
Я жду от Вульфа какой-нибудь реакции на оскорбления и тут впервые замечаю Уилла Бэнкрофта. Он стоит за четыре человека от меня и смотрит на Вульфа с явным интересом. Судя по лицу, он не совсем одобряет воззрения Вульфа, но и не присоединяется к хору гонителей. Он как будто хочет поближе познакомиться с диковинным созданием под названием "отказник" - словно слышал о таких, но никогда не видел во плоти. Я вдруг понимаю, что откровенно пялюсь на него - в смысле, на Бэнкрофта, а не на Вульфа, - не в силах отвести глаз, и он, должно быть, чувствует мой пристальный взгляд, секунду смотрит мне в глаза, потом чуть склоняет голову набок и улыбается. Очень странно: мне кажется, что я его уже видел, что мы встречались. Я смущенно прикусываю губу и отворачиваюсь, выжидая, насколько хватает сил, прежде чем снова взглянуть на него; теперь он стоит в строю прямо, сосредоточенно глядя перед собой, как будто мига взаимопонимания между нами никогда и не было.
- Достаточно, - говорит сержант Клейтон, и какофония мгновенно стихает; сорок пар глаз снова смотрят лишь на него. - Подите сюда, Вульф.
Мой спутник колеблется лишь долю секунды и выступает вперед. Я чувствую, что под его бравадой прячется беспокойство.
- И вы, мистер Рич, - командует сержант, указывая на первого солдата, с которым разговаривал. - Наша полковая свинья в навозе. Вы оба, подойдите сюда, пожалуйста.
Они подходят и останавливаются футах в шести-семи от сержанта и на таком же расстоянии от линии строя, которая осталась у них за спиной. Все прочие хранят полное молчание.
- Джентльмены, - обращается к нам сержант Клейтон. - Здесь, в армии, вас всех научат, как когда-то научили меня, не срамить вашу военную форму. Вы научитесь драться, обращаться с винтовкой, быть сильными, выходить на поле боя и убивать всех врагов, какие попадутся, мать их так.
На последней фразе его голос резко и гневно взмывает вверх, и я думаю: "Вот что это за человек, вот кто он такой".