- Через эту арку проезжала в своей роскошной колеснице Клеопатра! - торжественно сказала Татьяна Николаевна.
- Да нет, - поморщился Цезарь. - Вовсе не через нее, хотя по этому самому месту. Сама арка была построена лет через двести пятьдесят после смерти Клеопатры. Впрочем, триумфальные и праздничные шествия здесь действительно проходили.
- Что же здесь все не то да не так? - обиделась Татьяна Николаевна. - А сохранилось ли что-нибудь, что было при тех, о ком я хоть немного знаю?
- Для этого я тебя сюда и привел, - сказал Цезарь. - Смотри! - Он торжественно помолчал, чтобы придать должный вес своему рассказу, но Татьяна Николаевна и так была открыта ему всем существом. - Смотри! - Он подвел ее к остаткам небольшой полукруглой лестницы, на которой теснились три небольшие колонны под обломками портика, а за ними виднелись куски стены, увитой дикими розами. - Это храм Весты! - торжественно провозгласил ее спутник. - Девственной весталкой была тетка великого Цезаря. Здесь на ритуальное празднество собирались все знатные римлянки той поры. Сюда пришла вторая его жена Помпея. Вход мужчинам в храм был запрещен. Но некто Клодий, чтобы соблазнить Помпею, проник в него, переодевшись женщиной. Помпея убежала, но Клодия обнаружили, и этот поступок обсуждался в сенате. Вина Помпеи не была доказана, но Цезарь развелся с ней прямо на этом же заседании, объявив, что его жена должна быть вне подозрений.
Татьяна Николаевна сочла такой поступок великого человека несправедливым. Хотя надо признать, что этот случай отнюдь не единственная тень, брошенная на образ одного из самых гуманных людей той эпохи.
Чернокожий гид помолчал некоторое время, дожидаясь, пока русская женщина насладится теплом колонны - свидетельницы тех событий.
- Юлий Цезарь сделал меня своим наследником, - наконец сказал он. - Я всем ему обязан. Кое в чем я даже ему сочувствую - он слишком долго добивался власти. Власть стоила ему жизни, а сделать для Рима он успел не так много, как хотел. С ним кончилась республика и распри политиков, и уставший народ назвал уже мое правление золотым веком. Может, ты слышала поговорку: "Юлий оставил Рим кирпичным, Август одел его в мрамор".
Но Татьяна Николаевна ничего такого не слышала.
- А у тебя была жена? - Она немного запуталась, не в силах осознать, кто сейчас стоит перед ней: сумасшедший больной в красной рубашке или действительно император Август.
- У меня было три жены, как и у Юлия, - усмехнулся ее седой экскурсовод. - Первую я отпустил домой, не тронув ее, потому что разругался с ее матерью. Вторая подарила мне дочь. Видят боги, как я любил эту девочку. Она же опозорила меня своей глупостью и безнравственностью, и в конце концов я вынужден был с ней расстаться. А третья жена, которую я любил так, что взял беременной, заставив развестись с мужем, не принесла мне моих собственных детей. Но именно она понимала меня лучше всех. Гордилась мной и боялась… - Глаза его блеснули в неполной темноте. Сам Форум был не освещен, но отблески огней с улиц все-таки позволяли различать траву, строения, деревья. - Она боялась развода до того, - голос его стал сухим, в нем появились зловещие нотки, - что, будучи уже старой и некрасивой, сама отбирала мне молоденьких девушек для развлечений…
"Он, наверное, сексуальный маньяк!" Неожиданная догадка пронзила Татьяну Николаевну. Открытие было неприятным. Перспектива быть изнасилованной, пусть даже на самом Форуме, ее никак не прельщала.
- Великие боги! - поднял к небу глаза Цезарь Август. Ко всему прочему оказалось, что ему присущ дар угадывания чужих мыслей. Его маленькая фигурка вдруг приобрела такое величие, что Татьяне Николаевне показалось, что на нем надеты не рубашка и джинсы, а пурпурная тога. "Я тоже рехнулась!" - подумала она. - У меня были сотни, нет, тысячи наложниц - рабынь, служанок, дочерей азиатских князьков, африканских царей. Я мог выбирать, сколько хотел. Почтенные римские матроны чуть не дрались, предлагая мне в любовницы своих дочерей. Сенаторы сочли бы за честь, возьми я в любовницы их жен. Но я был строг и воздержан. И вдруг какая-то русская женщина испугалась, что я овладею ею прямо на ступенях храма девственных весталок, словно этот дурак Клодий! Недаром, кстати, его потом прирезали прямо на улице в очередной потасовке. О, парадоксы, великие боги! Кого вы ко мне привели?
Татьяна Николаевна с облегчением уняла сердцебиение после этой тирады, но в то же время (действительно, мир состоит из парадоксов) ее немного задело, что ее, российскую гражданку с высшим образованием, поставили ниже служанок, рабынь, парфянских принцесс и римских матрон. Она невольно поджала губы. Цезарь мгновенно заметил это и рассмеялся.
- Так что, может, тебе больше понравится любовь у Диоскуров? - Она уловила насмешку в его глазах.
- Где-где?
- Вон там. Фотографии этих колонн есть во всех путеводителях мира. На этих ступенях стоял Калигула и принимал поклонение народа между огромными статуями близнецов Диоскуров - сыновей Зевса.
- Калигула, кажется, был отвратительный тип…
- Самовлюбленный тиран, нисколько не заботящийся о благе народа! Правильно, что его убили!
- И великого Цезаря тоже убили…
Они помолчали. Потом ее спутник набрал в грудь побольше воздуха и картинно произнес:
- Знаешь, если я, как наследник Юлия и его приемный сын, величал его перед народом выше всех и даже выше себя, если отомстил всем его врагам и говорил, что продолжаю его дело на благо Рима и ничего при этом не хотел для себя… Если я запрещал называть себя "господином" и возвеличивать своих детей, если я старался подражать ему и боролся против роскоши и сохранил сенат, все-таки это не означает, что я действительно в душе считаю Юлия во всем первым.
- Ты как наш Сталин… - сказала, подумав, Татьяна Николаевна. - Тот тоже на словах ставил Ленина выше всех.
- Кто такой Сталин и кто такой Ленин? - высокомерно спросил Цезарь Август.
- Не знаешь? А Черчилля и Рузвельта знаешь? А Гитлера? А Муссолини? - Она подумала, что он ее разыгрывает.
- Понятия не имею, - с невозмутимым видом пожал плечами негр. - Они все жили после меня. Впрочем, Муссолини и Гитлер - знакомые фамилии. Они сделали много хорошего?
- Они ужасные убийцы.
- Вот видишь! Они были твоими современниками, и ты так их называешь! А со времени моего правления прошло две тысячи лет, а меня все еще называют божественным Августом! Чувствуешь разницу?
- Чувствую. - Татьяне Николаевне не понравилось, что ее назвали современницей Сталина и Гитлера - она родилась через пятнадцать лет после войны.
Цезарь Август насупил брови, чувствуя, что, наверное, сказал что-то не то, и взял ее за руку. - Ну ладно, пошли!
- Куда?
- На Палатин!
"Палатин! - подумала Татьяна Николаевна. - Тот знаменитый холм, где жили аристократы… где жил Юлий Цезарь!"
Они свернули с поля, усеянного обломками мрамора, и Август потащил ее по узкой дорожке опять вверх, мимо нагромождения красных каменных развалин.
В темноте Татьяна Николаевна потеряла ориентацию и следила только за тем, чтобы не упасть. Сбоку доносился неясный шум ручья и темнели кусты. Однажды она все-таки задрала голову и увидела наверху, будто на гребне невысокой горы, ряд ровных, одинаковых плосковерхушечных итальянских сосен.
- Ночью вход закрыт, но мы пройдем окольным путем, - сказал Август.
- Ты знаешь здесь все дороги?
- Все дороги ведут в Рим, а дорогу к дому найдет каждый, - ответил он.
Они взбирались все выше и выше, а потом вдруг с высоты заскользили по травянистой тропинке, как ей показалось, наугад, вниз, в темноту. Дальше опять начались развалины каких-то фундаментов, пока Цезарь не остановился с благоговением возле каменных напольных плит, окруженных обломками стен, - все это отдаленно напоминало здание, погибшее от бомбежки.
- Это дом моей Ливии, - грустно сказал он. - Я провел здесь немало приятных часов. Сейчас не видно, но я знаю, что на полу сохранилась мозаика, которой касались ее босые подошвы.
Татьяна Николаевна попятилась к стене, чтобы ненароком не наступить на такое священное место.
- У твоей жены был свой отдельный дом?
- Да, она жила в нем уже после замужества, до переезда во дворец.
- А где жил ты?
- В маленьком доме моей матери. Возле моего собственного Форума. Я построил себе свой Форум - на старом народу стало тесно. Прямо на него выходили окна моей старой спальни - комнатки площадью метров пятнадцать.
- Правитель Рима жил в такой скромной квартирке?
- Народ хотел, чтобы я построил себе дворец. Я его построил, но не любил. В маленьком доме меньше возможности для покушений. Впрочем, в сенат я часто ходил пешком, как и Цезарь. Кроме того, горожане обожали звать меня на помолвки и свадьбы. У меня часто болел желудок после них - скорее всего подсыпали яду, но боги не дали мне умереть от рук отравителей.
"Простой и скромный любимец народа, - подумала Татьяна Николаевна. - Интересно, многих ли он уморил сам?"
Цезарь стоял на склоне Палатина и грустно смотрел вниз. Там белели во тьме стены какого-то здания.
- Это твой дворец?
- Это музей, - сказал он. - У меня ничего не осталось. Только развалины стен, на которые я прихожу смотреть ночью. Да и вид их не приносит мне радости. Я переехал сюда, когда уже стал стар и перестал бояться смерти. А там, внизу, подо мной, простирался огромный цирк. Когда-то он был деревянным, Цезарь обшил его камнем. Я же запретил женщинам во время представлений сидеть в первых рядах - беременным и кормящим не нужно смотреть, как убивают.
- Разве на твоих руках нет крови?
- Есть, конечно. Власть ко мне пришла в восемнадцать лет. И пришлось побороться, чтобы укрепить ее, а потом пятьдесят шесть лет править. Долгих пятьдесят шесть лет. Для сравнения скажу, что Юлий правил всего четыре года. Мне пришлось пережить внуков, на которых возлагал надежды, и в результате усыновить чужого ребенка, Тиберия, чтобы передать ему государство, как это сделал Юлий. Не для его блага, для блага государства. - Он посмотрел на эту русскую назидательно, потому что она ничего не знала. Она жила, как птица, заботами своего гнезда. Так живет большинство, и ее, по всей видимости, нисколько не волновал конечный распад его государства.
"Все они так, - подумал он. - И такие люди потом о нас судят!"
Но Татьяна Николаевна не была лишена воображения. Она смотрела вниз на развалины и видела там призрак огромного цирка, узкие улицы, на которых с трудом расходились двое носилок, рабов в холщовых повязках, матрон в одеяниях со множеством складок, всадников в металлических доспехах на сильных конях, дома бедноты с плоскими крышами, термы, похожие на театры, и театры, похожие на открытые площадки с установленными на них трибунами… И ей казалось, что она тоже когда-то здесь жила. Не царицей, нет - просто горожанкой, благополучие семьи которой зависело от ежемесячной выдачи хлеба, вина и мяса. Со всеми волнениями, всегда сопутствующими жизни женщины, - заберут ли сыновей на войну, удастся ли дочке удачно выскочить замуж. Она интуитивно сумела почувствовать горести и разлуки, ужасы войн и переворотов, в которых женщины снова и снова теряли детей и любимых, и теперь ее собственная короткая жизнь и необходимость умереть перестали казаться ей страшными. Стоя на этом холме, каким-то непостижимым образом Татьяна Николаевна поверила, что время можно обратить вспять и что, покончив счеты с жизнью здесь, в Риме, она может оказаться совсем в другом временном измерении. В первый раз за все последние дни она почувствовала радость от того, что по чистой случайности приехала именно сюда.
Цезарь Август присел у ее ног на обломок колонны и что-то засвистел.
- О чем ты думаешь? - спросила она.
- Понимаешь, - серьезно ответил он, - я помню все. Все события, войны, врагов…
- А друзей?
- У меня не было друзей, кроме матери и моей Ливии. Но я хотел сказать не это. Я не могу вспомнить музыку! Я помню, как произносили речи в сенате, как разговаривал со мной мой врач, как читала стихи моя внучка, тоже, кстати, потом не оправдавшая надежд, но как она пела - я не помню! Я не помню, как пела мне мать! И это свербит мою память и не дает мне успокоиться! Я прихожу сюда по ночам и пытаюсь вспомнить… Иногда это вызывает страшную головную боль.
- Разве не сохранились древние ноты?
Он пожал плечами:
- Я знаю только, что ни одна современная мелодия не созвучна той.
- Попробуй положить на мелодию древние стихи! - придумала Татьяна Николаевна.
- У меня тоже была такая мысль, но не получается!
- Не получается - плюнь! - посоветовала русская. - Может, тогда и музыки никакой не было!
- Мать пела мне колыбельную, - упрямо сказал бывший император.
- Твоя мать - племянница великого Цезаря? - догадалась Татьяна Николаевна.
- Племянница, - пробурчал Август. Он поднял голову и посмотрел на Татьяну Николаевну. - Вот почему ты сказала так? - с горечью спросил он. - Юлий двадцать лет боролся за власть, а был диктатором всего четыре года. При нем в народе не было согласия. Многие боялись и ненавидели его. Его любили солдаты, но простые горожане на стенах терм писали ему издевательские стишки. Он хотел подмять под себя сенат, но просто не смог с ним справиться. Наконец, не исключено, что во главе заговора против него стоял его собственный сын. И что? Люди все равно называют его великим. А я? Я был императором, но сохранил республику. Сенат единогласно присвоил мне титул Божественный. Я правил единолично сорок один год и наконец умер собственной смертью, народ меня прославлял - я отдал ему свою долю по завещанию Цезаря и даже больше, хотя мне пришлось занять для этого деньги. Много денег. Я разбил в Риме сады. Я восстановил курию Помпея. И что же в конце концов? Откройте любую энциклопедию на слове "Цезарь" - там рядом будет стоять имя Юлий! А обо мне, божественном Августе, будут помнить лишь в связи с названием месяца, и то лишь потому, что я собственноручно издал эдикт о возвращении в обиход Юлиева календаря.
- Не переживай, - ответила ему Татьяна Николаевна. - Иногда лучше забыть, чем помнить. Видишь, ты мучаешься, что не можешь вспомнить мелодию, которую пела твоя мать. А если вспомнишь, возможно, ее примутся горланить на всех перекрестках и она тебе опротивет. Так что неизвестно, что лучше.
Цезарь помолчал.
- Надо идти, - вздохнул он. - Ты, наверное, устала и хочешь есть. Днем я ничего не заработал, но, если ты пойдешь со мной, я попытаюсь достать деньги и свожу тебя в ночную харчевню. Чашка кофе и булка с сосиской нам бы не помешали.
Татьяна Николаевна с удивлением отметила в нем эту простую перемену, но ничего не стала говорить. Ей даже стало стыдно, что она в свое время не дала ему денег, но как сейчас вернуться к этому вопросу, не оскорбив в нем императорского достоинства, она не знала.
- Я не хочу есть, - сказала она.
- Все равно пора идти. Меня ждут.
Они еще раз окинули взглядом великие развалины и спустились в метро.
Глава 6
Ужин в ресторане
В один из дней наша группа поехала на прогулку по Риму в открытом красном автобусе для туристов. В том самом, который останавливался у Термини и на котором Татьяна Николаевна каталась с Августом. В самом деле, автобус был так хорош, так весел, так ярок боками, что даже если бы он вез нас не по Риму, а по какому-нибудь среднерусскому захолустью, в нем и то хотелось бы прокатиться. В прекрасном настроении мы заняли места на верхотуре. Сопровождала нас специальный экскурсовод. На первом, самом удобном сиденье расположились мужчина в очках и юная девушка.
- Я еще никогда не был так счастлив, как здесь, в Риме, с тобой, - сказал мужчина, поправил очки и посмотрел на свою спутницу очень серьезно.
- Я тоже, - ответила она, с легкомысленным видом крутя во все стороны головой. - Так много хочется всего запомнить, что не знаешь, куда смотреть в первую очередь!
- Я не могу без тебя жить, пойми это! - прошептал он в самое ухо своей возлюбленной, одновременно улавливая запах ее кожи.
- Я тоже, - повторила она. - Но только давай послушаем экскурсовода!
На одной из площадей в автобус впрыгнула Лара и, как всегда, хриплым от сигаретного дыма голосом объявила:
- Господа! После осмотра фонтанов мы едем ужинать в ресторан! Я буду вас сопровождать. Ужин входит в программу поездки, но спиртные напитки оплачиваются отдельно. Очень рекомендую вам попробовать фирменное белое вино "Дольче вита". К нему вы можете заказать курицу с грибами - главное блюдо местного повара - или морское ассорти с жареным картофелем!
Пока она объясняла подробности вечернего меню, мы успели миновать еще пару площадей и на одной из них объехать кругом необыкновенную витую колонну, про которую экскурсовод не успела нам ничего рассказать, так как микрофон в это время был у Лары.
- Как она надоела со своей навязчивостью и с этими дурацкими "господами"! - сказала девушка своему спутнику. - Наверняка эта "Дольче вита" окажется в три раза дороже, чем какое-нибудь другое вино. Вот возьму и нарочно закажу не белое, а красное!
- Все, что хочешь, моя дорогая! - ласково сказал мужчина в очках и легонько потерся носом об ее щеку.
Вся наша группа любовалась этой парой. Я запомнила их еще по перелету из Москвы - это они сидели рядом со мной и все время целовались. Только один очень полный мужчина, проводивший свой отпуск в сопровождении жены, тещи и парочки каких-то родственниц, поглядывал на героя-любовника со снисходительным выражением лица.
"Знаем, знаем мы эти страсти-мордасти! - будто хотел он сказать своим взглядом. - Не успеет моргнуть, как окажется в ежовых рукавицах. Через год помыкать им будет и эта замечательная девушка (моя жена тоже еще совсем недавно была точь-в-точь такая же), а если не она, так теща, сестра или еще кто-нибудь из родственников".
Но никто из нас не хотел верить в такой конец. А толстяк только ел за троих и на все замечания собственной жены отвечал: "Да, дорогая!" или "Нет, дорогая!" - и после любого варианта ответа потихоньку, чтобы никто не видел, мученически закатывал глаза. Но мужчине с девушкой на его пророчества было наплевать.
- И не надоело им! - заметила сидевшая по соседству девушка, обращаясь к своей подруге. Как и подавляющая половина наших туристок, они путешествовали одни, без мужчин.
- Будь ты здесь со своим парнем, тебе тоже не надоело бы! - ответила ей подруга, а я подумала, что в двадцать лет красоты Рима, наверное, здорово сочетать с поцелуями, но если тебе уже перевалило хорошо за тридцать, то без поцелуев вполне можно и обойтись. Я вспомнила своего мужа, оставленного дома на хозяйстве, и подумала, что, конечно, очень о нем соскучилась, но вместе с тем и рада, что восемь дней моей с таким трудом выкроенной поездки побуду наедине с Римом. Однако девушка, сидящая рядом с мужчиной и небрежно, но вместе с тем по-хозяйски положившая головку на его плечо, была так очаровательна, что я не могла по-доброму не позавидовать ее цветущей молодости и счастью.