* * *
Наконец мы высаживаемся на берег в сотнях лиг к югу от нашего первоначального места назначения. Матросам незнакомы эти земли. С одной стороны, они хотят разорвать меня на части, с другой стороны, им интересно, куда их занесло. Ветер стихает, и корабль плавно скользит вдоль золотистого песчаного берега, заросшего деревьями с густой листвой. Вдали виднеются холмы, покрытые лесом. За ними синеют горы. Вдоль берега каменными истуканами вытянулись цепью воины, они вздымают копья, на остриях что-то влажно поблескивает. Наверное, яд.
– Спаси нас, Бокатаро, – бормочет капитан.
Словно какая-то сила гонит нас к берегу. Капитан уже давно махнул рукой на управление кораблем.
– Твой народ? – спрашивает Ульм.
Не совсем. Воины худые, как тростинки, в ушах кольца, а волосы украшены перьями цапли. Они чернокожие, их тела раскрашены красной и желтой глиной. Я узнаю боевые знаки южных племен – иногда наших союзников, иногда врагов.
Я даже не успеваю подумать, что делать, как вдруг предводитель воинов входит по колено в воду. (О его положении говорят браслеты из слоновой кости.) Он кричит громким чистым голосом:
– Акки акки акки!
Медленно стихает эхо. Мы в десяти локтях от берега. Если бы ветер дул в нужном направлении, нас могло бы отнести прочь, однако нас гонит к берегу. Если мы попытаемся уйти на веслах, нас утыкают копьями.
– Акки такки нигатти! – кричит воин.
Словно солнце вышло из-за туч. Тридцать лет я не говорила на языке отца, и неожиданно память пришла мне на выручку.
Я стараюсь правильно произносить слова:
– Меня зовут Бера.
Мне удается привлечь их внимание.
– Я ищу отца.
Военачальник смотрит на меня с подозрением:
– Кто он?
– Пра. Правитель земель, где сходятся реки.
Среди воинов заметно движение. Они переглядываются, кое-кто опускает копья.
– Мы знаем его, – слышу я в ответ. – Он вступил в союз с нашим племенем, связав себя узами брака. Почему мы должны поверить, что ты родня Пра?
– Отведите меня к нему. Он меня узнает.
"Надеюсь", – добавляю я про себя. Вслух бы такое сказала только дура.
– Скоро Пра встретится с предками, – говорит воин.
Значит, он болен. Я не испытываю печали, только озабоченность. Если он умрет раньше времени, мне будет сложнее справиться с задачей.
– Значит, тем более мне надо увидеться с ним поскорее. Я проделала длинный путь, и он не откажется от встречи со мной.
Воин морщит нос. Верхняя губа задирается, и в его зубах становится видна щель.
– Сыновья Пра и их жены ссорятся из-за его богатств и земель. Может, ты пришла, чтобы подлить масла в огонь?
– Мне не нужны ни богатства, ни земли. – Я показываю на озадаченных матросов за моей спиной: – Разве они похожи на армию?
Среди всеобщего хохота воин спрашивает:
– Чего же ты хочешь, Бера, дочь Пра?
Я почитаю за лучшее рассказать правду.
* * *
Когда он продал меня в семь лет как скотину, я его почти не знала. Я была третьей дочерью двадцатой жены человека, которого интересовали только сыновья – он отправлял их на войну. Поэтому сейчас, когда меня подводят к старику, лежащему в хижине вождя, я не испытываю ничего, кроме равнодушия. Передо мной всего лишь старое животное: седые волосы и желтые глаза, серая плоть, коричневые зубы. Козы, которых мне доводилось резать, значили для меня больше, чем этот человек.
Старуха, что прислуживает ему, нетерпеливо трясет меня за локоть, и я говорю:
– Это я, отец. Я, твоя дочь Бера. Мы расстались давным-давно. Ты меня помнишь?
Желтые глаза затуманены.
– Мм-м-м?
– Отец, – повторяю я (хотя мне это дается с великим трудом). Отец, я прошу благословения. Разреши собрать животных, которые живут на земле твоей. Не убить, а просто собрать.
Его глаза становятся широкими от удивления.
– Оссо? Хочешь охотиться на оссо?
– Не только. Мне нужны все животные. Я их собираю для большого зверинца, который строят далеко в пустыне.
Мои слова ставят его в тупик. (Равно как и меня, когда я задумываюсь над тем, что сказала.) Он молчит так долго, что я начинаю опасаться, вдруг о моем существовании забыли. Неожиданно он произносит:
– Бера, дочь Грет?
Понятия не имею. Мать умерла молодой, я так и не узнала ее имени. Интересно, кто была эта Грет? Любимая жена, о смерти которой он долго скорбел? Или сварливая изменщица, которую подвергли заслуженной казни (возможно, измазав ей голову медом, ее по шею закопали в землю рядом с муравейником)? У меня нет ни малейшего представления.
Но от меня ждут ответа. Надо рискнуть, и я говорю:
– Да.
Он снова замолкает. Над его серо-коричневым лбом, словно над кучей навоза, роятся мухи.
– Значит, зверинец?
– Да, – повторяю осторожно. Я не уверена, что правильно расслышала.
У него дрожат пальцы.
– Быть по сему. Мне он не нужен. Доставьте зверинец в пустыню. Дайте ей все, что она потребует.
Старуха склоняется в поклоне:
– Да, господин.
Снаружи я говорю старухе:
– О чем он говорил? Не понимаю.
Старуха сморщена, как фига, но глаза ее яркие и живые.
– Думаю, понимаешь.
– Я хочу лишь собрать животных, – начинаю я.
– Это уже сделали за тебя, – перебивает она. – Тебе осталось их только забрать.
Я озадачена:
– Покажи их мне.
* * *
Зверинец построен в форме колец: одно внутри другого, самые свирепые животные – в центре. Они мне кажутся чудовищами, их держат в бамбуковых клетках.
Там большие кошки темно-желтого окраса, пятнистые и просто черные. Они рычат при нашем приближении. Там огромные обезьяны, покрытые черным мехом, с глазами, полными разума. Там здоровенные твари, вооруженные бивнями, – их мой отец зовет "оссо", и кошмарные водяные ящеры длиной в пятнадцать локтей. Они спят. А еще – водяные свиньи с мощными челюстями. Птицы, ростом выше Сима, не умеющие летать. Газели высотой в двадцать локтей и с шеей в рост человека. И все это – лишь центральное кольцо зверинца.
Старуха ведет меня от клетки к клетке, называя имена животных:
– Оссо, дорн, пелнар, кара, эфт. Странно. Тебе очень нужны эти животные, но ты даже не знаешь их имен.
– Не знаю. – Я пытаюсь восстановить в памяти рассказы свекра о его предках. Адам и Ева давали животным имена, но что-то я не припомню, что слышала о тварях под названием пелнар, оссо или дорн.
Другие клетки заполнены газелями, дикими собаками-падальщиками и странными существами с лысыми крысиными хвостами и телами, покрытыми панцирем. Черепахами и белками. Дикими буйволами и неуклюжими омерзительными созданиями с рогами на носу. Такое может нацарапать ребенок, попроси его что-нибудь нарисовать.
Я немногословна. Старуха стоит рядом и хихикает, видя мою реакцию.
– Все это он подарил тебе, – весело говорит она. – Надеюсь, ты их сможешь где-нибудь разместить.
Днем я возвращаюсь на баржу к Ульму. Капитан потратил время на общение с местными, разыскивая желающих обменять слоновую кость на пару пропитанных водой тюков с шерстью.
– Пошли, – говорю я ему.
– Ты же видишь, я торгуюсь.
– Не серди меня, – предупреждаю я его.
Он видит зверинец:
– Ну и что?
– Все это надо отвезти назад.
– Только не на моем судне, – смеется он.
– Мы построим плоты, – говорю я.
– Плоты?
– Потянем их за собой в линию. Будем идти как караван.
– Караван, – повторяет он. Ульм стоит, покусывая язык, словно прикидывая, что бы на это сказала Бокатаро.
– Чем раньше начнем, тем раньше закончим, – говорю я.
На то, чтобы перетащить через джунгли к берегу сотни клеток, уходит четыре дня. Валим крепкие толстые деревья, вьем веревки, чтобы связать их в плоты. Плоты двухслойные, каждый сорок локтей в поперечнике. Выглядят они не слишком надежно, но все же держатся на воде.
– Если их правильно загрузить, будут устойчивыми, – уверяет меня Ульм. (Легко догадаться, почему он стал капитаном – ему нравится командовать.) – Если, конечно, нас не накроет шторм. Весь фокус в том, чтобы правильно сбалансировать вес… – Он удаляется, выкрикивая распоряжения.
Готово четыре плота, животные погружены. Половина одного плота выделена под склад (кормовые растения для травоядных и пара дюжин перепуганных овец для хищников). Я никогда не видела столь невероятного зрелища.
– Вроде все держится, – говорю Ульму.
– Пока, – весело отвечает он мне.
Почему-то я не удивляюсь, когда с юга начинает дуть ветер. Поначалу он легок, едва колышет волосы на моих ногах, потом становится сильнее, словно торопит нас отправиться в путь.
Перед отплытием приходит старуха. Она приносит два маленьких свертка.
– Возьми, – говорит она. – Мать умерла при родах, поэтому отец их ненавидит.
– Не могу, – отвечаю. – Что мне с ними делать?
– Вырастишь, – хихикает она.
Чего здесь смешного?
Они оказываются у меня на руках. Мальчик и девочка. Сморщенные и черные как смола.
– Чем же мне их кормить?
Она кивает на мои соски:
– А это тебе зачем? Для красоты?
– Нам пора, – говорит Ульм.
Ветер гонит волны. С плотов доносится ворчание животных.
На корабле я нахожу место среди груза слоновой кости и опускаюсь на палубу. Моряки внимательно на меня смотрят, но мне кажется, что их настроение улучшилось. Они знают, сколько заработают.
У меня на руках несчастные дети с полузакрытыми глазами и полуоткрытыми ртами. Я кладу их на колени и откидываю тунику. Дети тянут маленькие ручонки и крутят головами, словно увидели землю обетованную. Я снова беру детей на руки, их ротики смыкаются на моих сосках, которые растут и твердеют, чувствуя прикосновение язычков.
– Простите, маленькие, – говорю, – у меня ничего нет. Мы найдем вам козьего молока, надеюсь, оно подойдет.
Неожиданно я замолкаю. По моим грудям пробегает мелкая приятная дрожь. Чуть-чуть больно. Груди начинают источать что-то влажное. Я опускаю взгляд вниз и вижу, как мальчик отстранился от моей груди. На его подбородке остались белые капли. Точно такие же на моей груди, только их больше.
На долгое время мир вокруг меня замирает. Внутри все сжимается. Лодка и море исчезают. Есть только моя грудь, беззубый ротик и бело-синие капли. У меня начинает щипать в уголках глаз: я готова завизжать от ужаса, расхохотаться как безумная или разрыдаться. Всё вместе или по отдельности. Может, мне надо помолиться? Может, это самое подходящее время?
На меня падает чья-то тень. Ульм стоит у борта, в его руке резная статуэтка.
– Я стал свидетелем чуда, – говорит он.
– Я тоже, – бормочу в ответ.
Он не обращает на мои слова внимания.
– Вообще-то их было несколько. Во-первых, ветер, что пригнал сюда наш корабль, а теперь гонит нас домой. Уверен, это не работа Бокатаро.
– Ты прав.
Я сжимаю грудь. Капля сбегает по пальцу, оставляя призрачный след. Я смотрю на нее как на живую. Может, так оно и есть?
– Как зовут твоего бога?
– Просто Бог, – отвечаю я. – Иногда Яхве.
– Видишь? Это Бокатаро.
Я поднимаю взгляд. Статуэтка вырезана из темного дерева. В хищно распахнутом рту богини торчат клыки, на теле шесть грудей. В одной руке у нее копье, в другой сосуд из выдолбленной тыквы.
– Это и есть Бокатаро?
Не говоря ни слова, он швыряет статуэтку за борт.
– Была Бокатаро.
Интересно, какие эмоции я должна сейчас испытать? Наверно, легкую грусть по утраченному. Но это была лишь статуэтка.
– Расскажи мне, – говорит Ульм, – как поклоняться этому твоему Богу.
– Просто говори с Ним. Похоже, Ему это нравится.
– А Он отвечает?
Мне едва удается сдержать рыдания. Мальчик снова начинает сосать грудь. Немножко больно, но как сладко. Я делаю глубокий вдох, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Он обожает загадки, двусмысленности. Часто непонятно, что Он хочет сказать.
– Ясно, – ворчит Ульм. – А что ты Ему говоришь?
– Просто говорю, что не забыла о Нем и благодарю Его. Он любит, когда Его благодарят. И, думаю, больше всего ненавидит, когда люди об этом забывают.
– А жертвоприношения? Животные, пленники, девственницы?
– Ничего такого.
– Никаких подношений? Ни золота на вершинах гор, ничего?
Я качаю головой.
Ульм смотрит на воду. Берег исчез из виду, мы в открытом море. На многие лиги вокруг раскинулась синева. Мы тащим за собой плоты, поэтому движемся не очень быстро, но все же с приличной скоростью. Наверное, на дорогу домой уйдет недели две, надеюсь, у нас хватит припасов ("Ну, конечно, хватит", – говорю я себе.)
– Хотел бы я встретиться с твоим… с нашим Яхве, – говорит Ульм.
– Встретишься, – отвечаю я ему.
Глава седьмая
Ной
Каждое утро Ной просыпается, чувствуя вязкость во рту и свое зловонное дыхание. Он садится на тюфяке, расчесывает пятерней бороду, вытряхивая из нее насекомых, и молится:
– Спасибо Тебе, Господи, за еще один день, за здоровье, чтобы прожить его, за труд, чтобы наполнить его, и за дом, куда можно вернуться на исходе его.
Потом он встает, умывается на улице водой из лохани, съедает завтрак и идет за дом. Раньше там была делянка с горчицей, теперь сложено тридцать связок леса.
И каждое утро Яфет шепчет на ухо Мирн:
– Спасибо Тебе, Господи, за еще одну ночь, за влажную дырочку, которой можно наслаждаться, за мои крепкие чресла, которыми ее можно наполнить, и за дом, где этим можно заняться. Хотя поле ничем не хуже.
– Тише, – тихонько просит Мирн, – еще услышит.
– Да пошел он.
Снаружи Ной с помощью уголька и кусочка дерева чертит план: длинный узкий прямоугольник. Ничего лишнего. Триста локтей на пятьдесят и в высоту тридцать.
– Слишком узкий, отче, – хмурится Хам. – Соотношение получается один к шести. Он тут же перевернется.
Ной тяжело и выразительно вздыхает.
– Будь он сто пятьдесят локтей – тогда другое дело. Либо придется удвоить ширину. Но на это уйдет больше леса.
Ной пытается сдержаться.
– Размеры не подлежат обсуждению.
– Отец, послушай Хама, – вступает Сим. – Он ведь за этим сюда и приехал.
– Он приехал потому, что мне велено построить корабль, – рычит Ной, – а не для того, чтобы мои дети спорили с отцом.
Дети хорошо знакомы с этим тоном. Ной корябает кусочком угля ненужные линии, портя чертеж.
– Сойдет, если не будет сильного волнения, – наконец бурчит Хам. – По крайней мере дозволь сделать днище плоским.
– Как пожелаешь, – быстро отвечает Ной. – Груз будет в трюме, так что плоское днище даже лучше.
Он чертит на схеме две горизонтальные линии:
– Три отделения. Плюс верхняя палуба. С парой дверей посередине корабля, чтобы грузить животных.
– Зачем такие большие? – спрашивает Сим.
– Груз… часть груза будет больших размеров.
Ной с легкой досадой видит, что Сим в замешательстве. Ной говорит Хаму:
– Забудь о красоте.
– Я о ней уже и не вспоминаю, – усмехается Хам.
– Красота ни к чему. Главное, чтобы он держался на воде. И был прочным.
– Конечно, отче.
Ной машет руками как бабочка:
– Мы можем попасть в сильный шторм, а груз… вес животных будет немалым.
Хам дергает себя за развевающуюся бороду и смотрит на схему.
– Это ведь вообще не корабль! Это какой-то скотный двор Господень в плавучем коробе.
– Не богохульствуй, – говорит Ной.
Хам пожимает плечами:
– Не возражаешь, если сделаем нос квадратным? Свободного места будет больше, да и корабль станет устойчивей. Говори сейчас или замолчи навеки.
– Ладно, – соглашается Ной.
– Вдобавок не вижу смысла строить каюту на палубе. Спору нет, так было бы удобней, но тогда корабль будет выше, да и риск перевернуться больше. Мы можем обосноваться на нижних палубах.
– С животными? – хмурится Сим.
– Ну да.
– В этом есть что-то неправильное, – заявляет Сим. – Мы же люди, мы выше.
Хам пропускает его слова мимо ушей и продолжает:
– Построю маленькую кабину рядом с лестницей, сделаю там окна и очаг, чтобы мама могла готовить.
– Ладно, – кивает Ной.
– С Божьей помощью не перевернемся, – шепчет Хам.
– Не перевернемся. Он нам поможет, – кивает Сим.
Хам закатывает глаза:
– Насколько я понимаю, вы вообще не думали о том, как привести корабль в движение и как им управлять. Ни парусов, ни румпеля. Весла, естественно, ни к чему. Нам за них некого посадить. Разве что обезьян.
Ной погружается в размышления. Господь ни слова не сказал ни про весла, ни про паруса.
– Пожалуй, они нам не нужны. Нас будут нести течения.
– Ладно, – Хам потирает руки. – Начнем со шпангоутов и перемычек, затем займемся внутренними палубами, потом нашьем корпус. Смолить будем в самом конце. Вам ведь еще нужны и отсеки? Загоны, перегородки всякие. Чтобы животные не съели друг друга.
– Хорошая мысль, – медленно кивает Ной.
Хам снова закатывает глаза:
– Нам понадобится гораздо больше леса.
– Я этим займусь.
Ной идет назад в дом. Он одновременно удовлетворен и обеспокоен. Хам всегда смотрит на вещи мрачно. И где носит Яфета? Пора заставить этого бездельника заняться делом.
За спиной он слышит, как Сим говорит:
– Слушай, Хам, все не так плохо. Главное, чтобы он плавал.
А Хам отвечает:
– Скотный двор, братец. Мы строим плавучий скотный двор.
Глава восьмая
Хам
Не корабль, а плавучий гроб. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь уже строил такое судно? "Забудь о красоте", – сказал отец. Отличная шутка.
– Сим, помоги нам с этими бревнами. И отдай топор, пока будешь занят. Где носит Яфета?
Глава девятая
Ной
Ной задирает голову, ища взглядом облака, но тщетно. Он привык часто смотреть в небо, и от этого у него постоянно болит шея.
Он с женой сидит на корточках у стены в трапезной. Внешне он спокоен, хотя на самом деле размышляет о возникших сложностях. Их немало. Ему интересно, смог ли он своим спокойным видом ввести в заблуждение жену. Наверное, нет. Единственное, что Ной может сказать о жене – ее так просто не обманешь.
Список возникших сложностей выглядит следующим образом. 1. Нужен лес. 2. Нужна смола. Исполины обещали ее принести, но пока так и не появились. 3. Семье нужны припасы. 4. Нужен корм животным 5. Нужны животные. Пока не видно ни животных, ни женщин, которые отправились их собирать. 6. Яфет валяет дурака. 7. Хам сварлив и необщителен. 8. Симу не хватает воображения. 9. Ни у Илии, ни у Беры нет детей. Что же делать? Как же Господь убережет их от вырождения, если окажется, что все они бесплодны, как мулы? Ной размышляет, не богохульство ли так думать, приходит к выводу, что да, богохульство, и произносит короткую молитву с мольбой о прощении.