Содержание:
НЕБЫЛИЦЫ В ЛИЦАХ - или - НОВАЯ ИГРА В ЧЕХАРДУ 1
КТО ЕСТЬ КТО - или - КОГО ЗА ЧТО 8
ГУСИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ 15
ОТСТУПЛЕНИЕ НЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ 22
Ах!
не всё нам реки слёзные
Лить о бедствиях существенных.
На минуту позабудемся
В чародействе красных вымыслов...
НЕБЫЛИЦЫ В ЛИЦАХ
или
НОВАЯ ИГРА В ЧЕХАРДУ
притча – короче носа птичья
что грешно, то и смешно
начинаем сначала, где голова торчала
О ТОМ
как отца на кобеля променяли – щуку с яиц сгоняли
миром блоху давили – мешком солнышко ловили
озеро соломой зажигали – барана в зыбке качали
лапшу топором крошили – козла в тесте топили
сову в озере крестили – рака со звоном встречали
в Питере бывали, на полу спали, и то не упали
И ЕЩЁ О ТОМ
как корову надвое разрубили:
зад доили, а перед во щах варили
ТАМ ЖА
Варвара – выше амбара!
Молилась да переломилась.
Я лыком сшил да три года жил.
ТАМ ЖА
Федосья – из глаз растут волосья!
Рабою жила Федосья на свете,
а ныне Федосья заседает в совете.
ТАМ ЖА
Баталья при тетке Наталье!
Турки валятся как чурки,
а наши без голов стоят да табачок понюхивают.
ТАМ ЖА
Французский царь Наполеонт!
Сослан на остров Еленцию
за худую поведенцию
ВСЁ ВМЕСТЕ
ВЕСЕЛЬЕ ДЛЯ СМЕХУ
НАРОДУ НА ПОТЕХУ!
Иван в дудку играет, а Марья с голоду помирает.
Радуйся, Кирюшка, будет и пирушка.
У Фили пили, да Филю и побили.
Наш Антон не тужит о том:
Мать обмирает, а он со смеху помирает.
Ты гуляй, гуляй, онуча,
Гуляй, лаптева сестра.
Ты гуляй, онуча с лаптем,
Хоть до самого утра!
Раньше было пожито,
Много горя прожито.
А теперь прогнали горе,
Мы поём в колхозном хоре!
Играй, Тишка,
Пляши, Тишка,
У тебя, Тишка,
С трудоднями книжка!
Ты ль меня, я ль тебя иссушила,
Ты ль меня, я ль тебя извела.
Ты ль меня, я ль тебя из кувшина,
Ты ль меня, я ль тебя из ведра...
Небылица первая
Это еще что, мужики! Это всё ништо. Нехуть, по нашему.
Был у меня друг, всем другам друг. Лось. Шкаф. Амбал. В плечах метр, руки – жердины, ладонь с твою голову. Даст в лоб – пятки отскочат. В автобус лезет – с другого конца пятеро выскакивают. А добрый!.. Воду вози – не пикнет. А дурной!.. Будто прикидывался. Хохотальник до ушей разинет – не заткнешь. И всё: чаво да чаво? Чаво да чаво? Ты ему: ничаво. А он опять: чаво ничаво?
Разденется – весь наколотый. Тут тебе и Ленин, тут тебе и русалка, и орел c якорем, и "Вася", и "Кланя", а на груди машина выколота, полуторка, и буквами под ней крупно, чтоб не спутали: "ПОЛУТОРКА". И прозвище ему за то было: Полуторка. Полуторка – и всё тут.
Ну и потеха с ним, мужики, ой, потеха!..
Зовут меня ребята:
– Иди к Полуторке, про собаку спроси.
– Про какую еще собаку?
– А про такую. Спроси – узнаешь.
– Да чего спрашивать?
– Спроси так: ты, говорят, Васёк, с собакой?
Я и пошел.
А он стоит у станка, перегнулся в три погибели, жердинами своими шурует, микроны ловит. Расточник – каких поискать!
– Здорово, Васёк!
– Здорово, Володя!
– Ты, говорят, Васёк, с собакой?
Станок вырубил, разогнулся, застонал, запел, будто над люлькой:
– Володя! Щеночек у меня! Маинький! Лаить! Зубки воcтрые!.. Через порог не могить, не, никак ему через порог... А Кланька-то ногой его, ногой!.. Что ж ты, сука толстозадая, младенчика пхаишь? Он жа маинький! Выкидай, говорит, из дому. Кого?! Его! Да я первее тебя выкину. Он у меня, Володя, лаить. Зубки вострые! Утром встану– лужи подтираю. Лужа – блюдечко. Я ему: ты ссы давай, не боись, мне подтереть – одна радость. А она – ногой! Эх, ты, говорю, дура без понятиев...
– Ну, ладно, Васёк, я пошёл.
– Бывай, Володя.
И опять перегнулся, микроны давай ловить.
Я – к Кольке:
– Иди к Полуторке, спроси про собаку.
– А чего спрашивать?
– Спроси так: ты, никак, Васёк, с собакой?
Он и пошел. А мы за углом хоронимся.
– Здорово, Васёк.
– Здорово, Николай.
– Ты, никак, Васёк, с собакой?
Станок вырубил и опять – запел, запричитал, закудахтал:
– Коля! Радость-то какая! Щеночек у меня! Сам чёренький, лапки беинькие! И лаить! Он, Коля, баском лаить! Баском!.. А через порог не могить, не... Высоко ему через порог. А Кланька ногой его, ногой... Что ж ты, говорю, пхаишь? Совесть у тебя есть? Маинький жа! А зубки-то, зубки вострые, иголочки... С работы приду, палец ему в рот суну – он грызёть. Грызёть, Коля! Весь палец сгрыз! Я ему: грызи, давай, мне што, у меня их, пальцев-то, много. А лаить, как он у меня лаить – приходи послушай. А эта-то, эта – ногой пхать... Я те пхну, я тебе так пхну!
– Ладно, Васёк, я пошёл.
– Давай, Коля.
И опять к станку.
Я – к Серёге:
– Беги к Полуторке, спроси: ребята болтают, сучка у тебя?
Он пошел, а мы за ним. Не соврать – мужиков двадцать. Поржать-то всякому охота.
– Здорово, Васёк.
– Здорово, Серёга.’
– Ребята болтают, сучка у тебя?
Он станок вырубил и по новой:
– Серёга! Друг! Кобель у меня, кобелек! Щеночек еще! Маинький! Сам чёренький, лапки беинькие! А понятливый! Нассыт посреди комнаты и морду воротит. Воротит, Серёга! А Кланька-то ногой его, ногой… Ты ба, говорю, валенок надевала, что ж ты его сапогом пхаишь? Он жа маинький, Серёга! А пузцо мягонькое, тёпленькое… Придешь с морозу – руки хорошо греть. Да я тебя, говорю, сука, первее его из дома выкину...
– Ладно, Васёк, я побёг.
– Беги, Серёга, беги.
Только станок врубил – еще один идет.
– Здорово, Васёк.
– Здорово, Иван.
– Ты что, Васёк, собаку завел?
– Ванюша! Милый ты мой! Щеночек у меня! Щеночек маинький! А лаить! Всю ночь лаить! Спать не дает, Ванюша, ну нисколечки...
Тут уж мы грохнули разом. В двадцать глоток. Сил нету терпеть!
Обернулся:
– Вы чаво?
– Чаво, чаво – ничаво.
Обиделся:
– Вот я вам лбы-то отщелкаю.
– Ладно, Васёк, не лупись. Время к обеду, пошли выпьем.
– А есть?
– Найдётся.
Выпили мы с ним спирту технического. По стакану на брата. Хохотальник разинул, морда довольная – запел, застонал:
– Ребяты! Володя! Коля! Серёга! Иван! Щеночек у меня! Маинький! Пузцо мягонькое, сытенькое... Почешешь – он лаить. Он у меня баском лаить, ребяты...
Тьфу ты! Надоел, чёрт косоротый! Раскачали на свою голову. Мы бежать, а он следом:
– Ребяты! Вы чаво?
– Чаво, чаво... Чтоб ты сгорел, вот чаво!
И в курилку – анекдоты травить. Пока обед не кончился.
Я начинаю:
– Плывет крейсер по морю. Крейсер или линкор – это без разницы. Капитан глядит: торпеда на них прёт. Всё. Конец. Накрылись половым органом. Зовет боцмана: "Торпеду видишь?" "Вижу". "Чуешь, к чему идет?" "Чую". "Беги на корму, матросиков развесели. Чтоб помирали без скуки". Пошел боцман на корму, в дудку загудел. Прискакали матросики, а он ширинку расстегнул, мотовило из штанов вывалил, стоит – помахивает. "Матросики, хохму хотите?" "Хотим!" – орут матросики. "Вот я до десяти досчитаю, мотовилом по корме дерябну – крейсер напополам". "Давай! – орут матросики. – Бей, боцман! Бей шибче, пока не заржавело!" Досчитал он до десяти, шарах мотовилом по палубе! Крейсер напополам, команда на дно!.. Выплыл боцман, а рядом капитан булькает, воду из ушей пускает. "Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие. Торпеда-то рядом прошла!.."
Все ржут, а Полуторка и не улыбнётся. Глаз сощурил и говорит:
– Ты чаво врёшь-то? Чаво врешь? Разве мотовилом крейсер переломишь?
– А то нет? – говорю.
– А то да? Я на флоте служил, я это дело знаю. Шлюпку – ее переломишь, она деревянная, а крейсер – никак, крейсер – он жа железный... Понимать надо, дура!
Мы – в рёв! Мы – в стон! Мы – по курилке ползать!..
А он:
– Ребяты, вы чаво?
– Чаво, чаво – ничаво... Проехало!
Друг мой!
Мой наивный, доверчивый друг!
Вот тебе мой совет.
Если ты веришь всем, а тебе не верит никто;
если ты любишь всех, а тебя не любит никто;
если ты готов обнять весь мир, но мир не желает обнять тебя, –
в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!
Друг мой!
Мой удивительный, неповторимый друг!
Вот тебе еще совет.
Если ты снисходишь порой до мира, но мир не желает снисходить до тебя;
если ты изрекаешь удивительные истины, но мир пропускает их мимо ушей;
если ты несешь миру свет, а мир зажмуривает в ответ глаза;
если ты давно уже согласен на всеобщее признание, а признание почему-то запаздывает, –
в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!
Друг мой!
Мой терпеливый, многострадальный друг!
Вот тебе последний совет.
Если ты устал, мой друг, или от тебя устали;
если ты кидаешься на всех с кулаками, или все кидаются на тебя;
если тебе невмоготу больше с ними, а им невмоготу с тобой, –
в зону отдыха, мой друг, в зону отдыха!
Дай поскорее руку: будем попутчиками!
Доверься мне: я знаю куда!
Ехать нам с тобой недолго, мой друг. Ехать нам – не соскучишься. Мы помчимся прочь, поскорее из этого города. По Дмитровскому шоссе. За кольцевую дорогу. Через поселок "Северный". Поворот направо, на табличку "Пансионат".
Только не торопись с выводами, мой друг! Не торопись, друг, с выводами!
И пейзаж будет поначалу не ахти какой, и строения убогие по сторонам, и небо провисшее, и тоска пригнувшая, но обещанием, надеждой, слабым намеком на лучшее встанут у дороги трафареты-утешения: "Зона отдыха Тимирязевского района", "Зона отдыха Тимирязевского района", "Зона отдыха…"
Потерпи немного, мой друг! Самую потерпи малость!
Мы доедем до зеленой ограды. Мы свернем налево. Уткнемся в сплошной забор с будкой. Поворотная площадка. Тупик. Дальше ехать некуда.
А дальше нам и не надо.
Ты дома, мой друг! Ты здесь почти как дома!
Зона отдыха ждет тебя.
Заходи!
Вот тебе помои – умойся.
Вот тебе онучи – утрися.
Вот тебе лопата – помолися.
Вот тебе кирпичик – подавися.
Друг мой!
Мой бледный, взволнованный друг!
Что же ты встал на пороге? Что нерешительно топчешься на крыльце, боязливо оглядываешь непробиваемый забор-великан, толстые доски встык, без щелей, хмурые вышки по углам, бельма прожекторов?
Не обращай внимания, мой друг. Ведь это бутафория. Бутафория – и только.
Разве ты не заметил, что забор обветшал, и доски потемнели от многолетней сырости, и на вышках никто не топчется с карабином через плечо, и прожектора давно уже ослепли от старости? Разве ты этого не видишь?
Cмелее, мой друг, смелее! Шаг за дверь, и ты в зоне отдыха.
Тут, конечно, свои правила. Тут – свои порядки. При входе отдыхающего обыскивают. Для его же, естественно, пользы. Прощупывают воротник и шапку, подкладку и обшлага. Вывертывают карманы, снимают ботинки с носками. Чтобы ничто не мешало отдыху. Ничто и никто!
Часы у тебя заберут. Зачем тебе на отдыхе часы? Счастливые часов не наблюдают.
Деньги у тебя тоже заберут. Всё равно покупать нечего. Тут тебя и накормят, и напоят, и спать уложат.
И сигареты заберут. Курить вредно.
Газеты с книгами. Чтобы не портил зрение.
Ножи, булавки со скрепками: не дай Бог, обрежешься!
И записную книжку: тут нет телефонов.
И портрет любимой. Чтобы не тосковал.
И ремень брючный: зачем он тебе? Расслабься, мой друг, ты же на отдыхе.
На отдыхе, мой друг, ты на отдыхе.
И вот ты уже прошел через обыск. Через первый обыск в своей жизни.
Вот ты уже вышел из караулки и стоишь ошеломленный, еще ощущая чужие руки на своем теле, неумело поддерживая спадающие брюки.
Что же тебя опять смутило?
Колючая проволока вкруговую, изнутри забора?
Барак – длинный, нелепый и приземистый?
Конвоир в форме за твоей спиной?
Делай шаг, мой друг, еще один шаг. И ты исчезнешь. Растворишься в толпе отдыхающих. Потеряешь вмиг неповторимую свою индивидуальность. Будто ее отобрали при обыске.
Прощай, мой друг!
Встретимся после отдыха.
Тогда и поговорим.
А теперь смело иди в барак. Иди туда, куда тебя поведут. Доверься провожатому в форме.
Здесь тебя уравняют в правах.
Освободят от забот.
Выслушают, поймут и оценят.
Здесь ты выслушаешь других.
Слушай, мой друг, слушай внимательно. Мат из ушей выковыривай...
Небылица вторая
Это еще что, мужики! Это всё ништо. Удача-кляча: садись да скачи, скачи да кричи. Что взято, то и свято. Была бы голова, а вши будут.
Он, паразит, пил, Полуторка, – почище лошади. Уж мы отрубились, лежим – балдеем, а Полуторка ни в глазу. У него с похмелья самый разговор. Самые его мечты – с похмелья.
– Ребяты! – запоёт. – Володя! Коля! Серёга! Иван! Вот ба нам сговориться! Вот ба пить бросить! Вот ба всем! Жизнь-то какая наступит, ребяты! День не пьём – порядок. Другой не пьём – в норме. Неделю, месяц – всё ништо. А они уж бегут, эти, суки рваные, они беспокоются: чего это с вами, ребяты, аль заболели? А мы – уговор. Мы – по рукам. Год не пить. Ни синь пороха. Завязываем! Они туда, они сюда: не пьём, ни капли. Ни белого, ни красного, одно пиво... Заводы работают, водки в магазинах – залейся, а мы – ни один! Денег у нас, денег! А они зазывают, они стелются: ребяты, заходите, ребяты, пригубите... Нет! Они нам по радио, они по телевизору: водка – она не яд! Водка – она с витаминами!.. А мы – хрен вам! Тут уж продажа ее, окаянной, весь день, всю ночь, и стопками, и стаканами, с лотков, с ларьков, и в булочной, и в молочной, и по дворам... Водку по домам разносят, водку в койку дают. Пьянице почет, уважение, милиция ему честь отдает, до двери провожает. Здрасьте-пожалуйста! У них жа денег не будет, ребяты! Все деньги у нас, у них – хрен с плюсом... Попробовать ба! Попробуем, Володя?
– А на кой? – говорю.
– Как это – на кой? Ты идешь, у тебя червонец в кармане. А то и два. Не пятак медный.
– И то, – говорит Серёга, и глаз засветился: – Накопим за год рупчиков по сто, а там водки накупим – и пошло! Гудёж! – только оттаскивай.
– За год… – говорю. – Да я, может, года не проживу. Чего мне копить? Теперь бы выпить.
А Полуторка с обидой:
– Теперь, теперь... С вами сговоришься.
– С нами, – говорю, – не сговоришься. До бутылки мы тебя и слушать не станем, после бутылки – незачем.
Лежим в кустиках, на травке, птички вокруг вспархивают, посуда порожняя стоит, дразнится.
Лезу в карман – тишина. Все лезут – у всех тишина.
Колюня говорит:
– Ты бы, Васёк, теперь придумал, где деньги взять. Мечтать всякий может.
Полуторка говорит:
– Надо бы продать чаво...
– А чего?
– Чаво, чаво – ничаво... Я почем знаю?
Тут Иван вдруг:
– Собаку твою продадим. Годится?
А собака у него, щеночек тот, вырос теперь. Хороший такой кобелек, ладный, службу свою знает: мы в кустах пьем, он на стрёме стоит – никого не подпустит. Милицию за версту чует. Они еще вон где, а он гавкает: давай, мужики, мотай отсюда! Кобелек, я вам скажу, в порядке. Грудка беленькая, сам черненький, из себя кустистый: хороших, видно, кровей. Маленький такой шкет, а штука эта у него, что пятая нога. Хулиган, бандит, глаз цыганский: ни одну сучку не пропустит. Только ее с поводка спустят – хлоп! – и готово. Он, разбойник, здоровенных сук охаживал, себя в два раза больше. Ее в низинку поставит, сам на холмик влезет – трах! – и привет. Хозяева орут, хозяевам породу портит, а он бежит мимо, будто не его дело. Черев год все сучки перепорчены, все щенки вокруг на него похожи.
Вот Иван и говорит:
– Собаку твою пропьем. Лады?
А Полуторка:
– Ничаво себе чаво! Выдумал тоже...
– Как знаешь.
Час проходит – все маются. И Полуторка тоже. А пёс вокруг шныряет, сучек ищет. Пробежит, хвостом махнет: мол, всё нормально, мужики, я на стрёме.
Вот Колюня и говорит:
– Васёк, ну как?
А Полуторка:
– Как, как – никак…
Еще ждём. Дело к одиннадцати, скоро магазин откроют, винный отдел. Самое оно наше время.
Я говорю:
– Да кому он сдался, его пёс? Рвань шелудивая.
Тут уж Полуторка не стерпел:
– Да за него, хошь знать, чего хошь дадут!
– Дали, – говорю. – Догнали – добавили.
– Да?! – орёт. – А на спор?
А я будто сомневаюсь:
– Чего мне с тобой спорить? Тебе отдавать нечем.
– Кобеля отдам!
– Да на кой мне твой кобель?
– Продашь!
– Продашь... Ему одна дорога – на живодёрню.
Надулся Полуторка: сидит, пыхтит, бормочет чего-то. Чуем – доспел. Еще чуток – и опадет: подставляй руки.
Тут Колюня и вспомнил, будто по случаю:
– Я когда на Кавказе служил, винца попил вволю. На рынок придешь – бочка стоит под чинарой, и грузин в кепке. Стакан – двадцать копеек. А рядом с краном шланг клистирный торчит, перегнут пополам, бечевкой перетянут. И надпись у шланга: "Пасасать – два рубля". У кого деньги есть, полчаса от шланга не оторвешь. Сосут и сосут...
Колюня потянул со смаком воздух, и Полуторка не стерпел. Кобелька в охапку – и бегом! А мы следом – не угонишься.
– Мужики, – шепчем, – клюнуло! Мужики, не спугнуть! Всё путём, мужики!
За углом остановка автобуса. Булочная, гастроном, ларьки – место ходкое. Полуторка орёт в запале:
– Народ! Кому пёс нужен?
Все ржут: иди, говорят, проспись. А он:
– С чего это – проспись... Не с чего. А ну, налетай! А ну, покупай!