Филипп, Франсуаза, Александр, Даниэль собрались в гостиной.
- Наконец-то! Мы очень беспокоились! - крикнул оттуда Филипп.
На то, чтобы пойти извиниться, сострить что-нибудь, улыбнуться, переодеться, причесаться, уйдет время, так что вначале Кароль устремилась на кухню отдать распоряжения. Мерседес надевала пальто.
- Что случилось? - спросила Кароль.
- Я ухожу, - ответила Мерседес стальным голосом. - Я предупредила мадам, что сегодня должна уйти на четверть часа раньше.
- Это еще что за история?
- Мадам, может быть, забыла, но…
Охваченная приступом гнева, Кароль резко прервала ее:
- Доставьте мне удовольствие и сначала подайте ужин!
Пергаментное лицо, округлившиеся глаза, губы куриной гузкой, - Мерседес произнесла:
- Нет, мадам.
- Что?
- Я сказала, нет, мадам. Я имею право на личную жизнь. Мы тоже люди!
- Тогда убирайтесь немедленно! С этой минуты я больше не нуждаюсь в ваших услугах! - взвизгнула Кароль.
Довольствие, которое она испытала, выгоняя эту девчонку, после того как так долго отказывалась с ней расстаться, удивило саму Кароль. Напуганная этой внезапной бурей, Аньес втянула голову в плечи.
- Прекрасно, мадам, - сказала Мерседес. - Если вы хотите меня рассчитать…
- У меня нет времени. Приходите завтра утром.
- Завтра воскресенье!
- Вот именно! Месье будет дома! Он даст вам расчет.
- Мадам в самом деле хочет, чтобы меня рассчитал месье?
- Да что тут такого!..
- Ну, ну…
Аньес, пытаясь скрыть смущение, мешала деревянной ложкой в кастрюле.
- Вы обслужите нас, Аньес, - сказала ей Кароль.
И она стремительно вышла. Но даже после учиненной расправы ярость не утихала в ней. В груди гулко стучало.
Входя в гостиную, она объявила:
- Я вышвырну Мерседес за дверь!
Даниэль хотел пошутить, но свирепый взгляд мачехи заставил его передумать. Филипп заключил:
- Тебе давно было пора это сделать!
- Она придет завтра утром, чтобы ты ее рассчитал, - сказала Кароль. И, повернувшись к Александру, проговорила со вздохом: - Эти люди невыносимы!
Александр кивнул головой между двумя глотками виски. У него был такой вид, словно он в самом деле разделяет домашние проблемы Кароль. Но Франсуаза знала, с каким насмешливым высокомерием он относился к этим историям хозяек дома, которых бросила прислуга. С тех пор как Франсуаза вышла за него замуж, она жила в другом мире - со скромным комфортом, трудными деньгами, где радости и невзгоды резко отличались от тех, которые знали здесь. И она необъяснимо гордилась тем, что вырвалась из обстановки роскоши, в которой протекло ее детство.
За столом она была покорена Кароль. Дурное настроение, которое сделало бы некрасивой любую другую женщину, совсем не лишило ту шарма. Разумеется, свет ее глаз, ослепительный блеск зубов предназначался Александру, гостю. Очень скоро беседа превратилась в забавный фехтовальный поединок между ними двумя. Франсуаза следила за этим обменом словами со смесью восхищения и недовольства. Вечная потребность Александра расспрашивать и дразнить женщин, провоцировать их реакцию, чтобы лучше изучить характер! Она уверена, тут это его любопытство не зайдет далеко. Тогда почему она мучается? Главное, не опуститься до мелкой мещанской ревности. Быть выше всего этого. Видеть впереди главное.
Аньес подавала блюда. Александр, умяв жаркое, положил себе еще два кусочка. Кароль скрыла досаду за тонкой улыбкой. Это, пожалуй, задержит ужин! Ей не терпелось поскорее выйти из-за стола и всех выпроводить! Конечно, Франсуаза и ее странный муж не всегда, наверно, наедались досыта. Бедная девочка совершенно увязла в интеллектуальном безденежье. Попавшая в переплет, задыхающаяся, потерянная. И даже не осознает этого. В один прекрасный день она позовет на помощь. Увы, теперь слишком поздно! Если бы только можно было уготовить подобную судьбу Жан-Марку! Александр закончил. Кароль нажала ногой под столом на кнопку звонка. На десерт был подан шоколадный мусс. Даниэль положил себе целую гору. Кароль обратила к нему искрящийся лукавством взгляд:
- Я попросила приготовить его специально для тебя!
Она чувствовала, что ненависть наполняла ее талантом. Даниэль ел очень быстро. Молодой лоботряс с грубыми манерами. Филипп ни к чему не прикасался. Очень гордился тем, что потерял пять килограммов за три недели! Он взялся за это сразу же после пасхальных каникул. Врач и друзья порекомендовали ему диету для похудания. Теперь он почти ничего не ел, глотал перед едой розовые и голубые пилюли, взвешивался каждое утро. Одержимость граммами. В его возрасте! Это смешно! К тому же он стал хуже выглядеть, после того как начал худеть. Торчащий нос, круги под глазами, выступающие челюсти. Кароль не могла взглянуть на него, не ощутив одновременно желания сказать, что это глупая одержимость. Но она оказала ему услугу и не стала этого делать. Да он в этом и не нуждался. Дрожь снова пробежала по ее телу, как тогда на дороге. Ее лихорадило. Нет, просто у нее в голове путались мысли. Никто и не подозревал, что с ней происходит. Достаточно было ей поговорить, улыбнуться, чтобы всех обмануть. Редкое удовольствие от двойной игры. Наконец стулья отодвинуты, кофе в гостиной и последние пятнадцать минут избитой болтовни.
Оставшись у себя в спальной наедине с Филиппом, она нашла, что вид у него еще более поблекший и усталый, чем за столом. Он посмотрел на себя в зеркало над камином и провел рукой по подбородку. Потом влез в свои слишком широкие брюки. Конечно, он стремился стать стройным не ради того, чтобы понравиться ей! Какая еще молодая дуреха, насмотревшись модных журналов, вбила ему в голову эту мысль? Он убирал живот, стягивал пиджак впереди… Наверняка собирался сказать: "Нужно будет сходить к моему портному…" Она решительно атаковала его:
- Сегодня днем я ездила в Бромей. Там был Жан-Марк с какой-то девицей!
- А? - спросил Филипп не оборачиваясь.
Вялость его реакции возмутила Кароль. Она повысила тон:
- Надеюсь, ты сможешь поговорить с ним! Я хочу, чтобы у меня была возможность спокойно приезжать в "Феродьер", когда мне захочется, не рискуя застать там твоего сына, занимающегося любовью с какой-то подружкой!
- Ты права, - ответил Филипп. - Он не должен туда ездить без предупреждения.
- Даже и с предупреждением! "Феродьер" - не бордель!
- Не преувеличивай! Естественно, что в его возрасте…
- Нет, Филипп!
- Что это ты вдруг стала ригористкой! - удивился он.
Она метнула на него взгляд, острый как лезвие ножа.
- Кто эта девушка? - спросил Филипп.
- Валерия де Шарнере.
Он засмеялся:
- Я был в этом уверен! - И, повернувшись на каблуках, добавил: - Она в него вцепилась! Я не удивлюсь, если в скором времени он предложит ей пожениться!
Бездонная пустота внезапно образовалась в душе Кароль. Все потускнело. Незримо подступил страх. Она была не в силах больше сдерживаться:
- Это невозможно!
- Почему?
- Он… он не любит ее!
- Откуда ты знаешь?
- Во всяком случае, это было бы абсурдом… идиотизмом!..
Она метнула эти слова с такой силой, словно они царапали ей рот.
- Я не нахожу, - задумчиво пробормотал Филипп.
- Как ты можешь?.. Тогда ты сам себе противоречишь!
- Ну нет!
- Ты ему сто раз повторял, что мужчина губит свою карьеру, когда женится слишком молодым!
- Зависит от того, на ком!
- А что в ней такого особенного, в этой маленькой дурочке?
- Она дочь Шарнере; фармацевтические лаборатории Шарнере-Дюпуйи - это кое-что!
- А его занятия правом?
- Он их продолжит для приличия. Но, если он войдет в семью Шарнере, сомневаюсь, что ему будет необходим для жизни юридический диплом!
- Ты мне противен, - прошептала она.
- А ты меня удивляешь. Ты не нашла ничего, чтобы возразить против жалкого брака Франсуазы, а когда тебе говорят о превосходной партии для Жан-Марка…
Она заупрямилась:
- Жан-Марк мужчина… Незаурядный парень… Было бы… было бы прискорбно, если бы он женился по безрассудству… Даже если родители этой девчонки богаты. Особенно если они богаты!.. Вместо того чтобы всего добиться собственными способностями, он будет обязан своим связям… А поскольку у него слабый характер, то он станет неудачником, светским неудачником, который удовлетворен собой, - самый ужасный тип!.. Ты не можешь этого желать для него, если ты любишь своего сына!..
Филипп пожал плечами:
- Если ты думаешь, что я имею на него хоть какое-то влияние!..
- Конечно, имеешь! Надо остановить это дело, пока еще есть время! Я видела их обоих! Они изображают семейную пару! Особенно она!.. Ужасная шлюха… Претенциозная, высокомерная. Спит по расчету, как все потаскухи ее возраста. Впрочем, не такая уж и хорошенькая. Слишком короткий нос, торчащие коленки…
Кароль замолчала, понимая, что переходит границы. Ей не хватало дыхания. Она сняла с шеи свое жемчужное ожерелье и положила его на камин. Затем принялась ходить по комнате, мягкое освещение в которой поддерживалось единственной включенной лампой.
- Не доводи себя до такого состояния! - сказал Филипп. - Может быть, Жан-Марк вовсе и не намерен жениться.
- Да! Но она?..
- Этого недостаточно!
- Если эта девица действительно захочет!..
- Хорошо! Я поговорю с Жан-Марком.
Он задержал Кароль и хотел заключить ее в свои объятия. Она увидела приближающееся к ней исхудавшее лицо мужа. На запавших щеках у него резко лежали две морщины. Пристежной воротничок отходил от шеи. Ее охватил ужас.
- Нет, - сказала она.
Филипп странно посмотрел на нее. Она прочитала на этой маске увядшего молодого человека обиду отвергнутого самца. С чего это у него к ней возникло желание? После того, как она обрисовала перед ним постельные приключения Жан-Марка? Или после того, как он увидел за столом свою дочь с мужчиной, с которым она делит постель? Вероятно, этот любовный аромат молодости внезапно пробудил у него аппетит.
Он предпринял еще одну попытку.
- Оставь меня! - обрезала Кароль. - Я устала…
Она села в кресло и утомленно приложила руку ко лбу. Злобная улыбка исказила лицо Филиппа. Он прошел в ванную. Она услышала, как он раздевается. Затем раздался сухой щелчок: он встал на весы.
III
Филипп положил деньги на стол и протянул Мерседес платежный бюллетень.
- Распишитесь здесь, - сказал он.
Она водрузила на нос очки в черной оправе (она не носила их на службе!) и с недоверчивым видом стала изучать его подсчеты. "Какая мерзкая рожа!" - подумал Филипп. Он никогда не разглядывал ее с таким вниманием. По-видимому, она надеялась разбудить всех, явившись в воскресенье в восемь тридцать утра. Но Филипп уже встал. Только надел халат и принимал ее в кабинете. Она продолжала стоять перед ним в своем плаще баклажанового цвета, перетянутом на талии, и читала, читала…
- Ну так что? - переспросил он с нетерпением.
- Месье забыл, что я имею право на два оплачиваемых выходных в месяц, плюс надбавка за расходы на жилье и питание! - сказала она наконец резко.
- Все это учтено в третьей строке, в графе "Разные доплаты", - сказал Филипп.
- Это не "разные доплаты"…
- Не играйте словами.
- Если в этом доме кто-то и играет, то, конечно, не я, месье, ведь речь идет о моем заработке. Мне нужно подробное перечисление…
Он со злостью взял платежный бюллетень, дополнил его на полях и вернул ей. Мерседес вынула из сумки бумажку и сравнила собственные выкладки с вычислениями Филиппа. Ее губы быстро шевелились. Она повторяла цифры по-испански.
Через минуту она сказала:
- А транспортные издержки? О них вы забыли?
- Верно, - сказал он. - Сколько?
- Тридцать семь франков семьдесят пять сантимов.
Он исправил сумму и буркнул:
- Все?
- Да, месье.
- Тогда подпишите.
- Зачем?
- Затем, что я хочу иметь подтверждение, что сегодня вам хорошо заплатил!
- Но вы мне пока еще не заплатили!
- А это? - спросил он, указывая на деньги, лежащие на столе.
- Не хватает транспортных!
Он добавил тридцать семь франков семьдесят пять сантимов. Она долго считала деньги, пересчитала их, положила в сумку, нацарапала неразборчивую подпись на копии платежного свидетельства. Затем, выпрямляясь, спохватилась:
- А мой сертификат, месье?
Он забыл об этой последней формальности. Вырвав листок из своего блокнота, он размашисто написал на нем, что мадемуазель Мерседес Маретта с такого-то по такое-то число работала у него горничной и что она от него уходит, свободная от каких-либо обязательств. Читая этот лаконичный текст, Мерседес чуть усмехнулась.
- Это все, что месье нашел нужным отметить в моем сертификате?
Кончиками пальцев она помахала перед собой листком, как веером.
- Да, это так! - рыкнул Филипп. - И я даже считаю, что был чересчур снисходителен! Если бы я захотел сказать все, что думаю, мне пришлось бы добавить, что вы самый неприятный человек из всех, которых я знал в жизни.
Лицо Мерседес даже не дрогнуло.
- Месье недоволен моей работой? - спросила она вкрадчиво.
- Да, и еще как! - воскликнул он. - И если бы это зависело только от меня, то вы и двух дней не остались бы в этом доме!
- Так что, меня держала мадам?
- К несчастью, да!
- Она такая хорошая, мадам! Правда, ей прямая выгода меня держать. Ведь я о ней столько знаю!
Филипп поднялся из-за письменного стола и показал ей на дверь:
- Уходите!
- Месье не интересно узнать, что он рогатый?
Она произнесла слово "рогатый" по-испански. Дьявольское ликование сверкало в ее глазах.
- Злоба делает вас идиоткой, моя бедная девочка, - произнес Филипп, не давая гневу вырваться наружу. - Уходите, если вы не хотите, чтобы я вас вышвырнул.
- Вы, может, считаете, что я придумываю? - заикалась она. - Вам нужны подробности? А если я вам скажу, что мадам спит с вашим сыном?
Это уже было слишком! Филипп сжал кулаки, обогнул стол и двинулся на Мерседес.
- Не прикасайтесь ко мне, - буркнула она. - Или я закричу. Подниму весь дом. Позову полицию…
Он схватил ее за локоть и потащил из кабинета.
- Вы мерзавка! - процедил он сквозь зубы.
Гримаса ненависти и ужаса обезобразила лицо Мерседес. Она отбивалась, спотыкалась и вопила, следуя за Филиппом:
- Мерзавка - это мадам! Я видела ее с месье Жан-Марком! О! Это было некрасиво, поверьте мне! Она спала с ним здесь, потом в его комнате на улице д’Ассас! Если не верите мне, можете спросить Аньес, которая убиралась у месье! Она нашла там вещи мадам! Чулки, носовые платки, нижнее белье…
Она задыхалась, путаясь в гнусных подробностях. Дотащив эту взбешенную фурию до холла, Филипп вышвырнул ее на лестницу, захлопнул дверь и остановился, оглушенный. Он удивился, что слова сопливой служанки смогли причинить ему столько боли.
- Дрянь! - прошептал он для облегчения. - Дрянь!..
Затем он вернулся в спальню. Кароль уже не было в постели. Из ванной доносился шум бегущей воды. Дверь была оставлена открытой. Но Филипп не переступил порог. Побоялся ли он застать Кароль обнаженной в ванной? Словно парализованный, он рухнул в кресло рядом с еще не застланной кроватью.
- Филипп, это ты? - раздался голос Кароль.
- Да.
- Все нормально прошло с Мерседес?
- Да, да…
- Мне тут еще на две минуты! Будь добр, распорядись насчет завтрака!
Он встал, дернул два раза за шнур звонка, висевший в алькове, и снова сел. Шок прошел, ярость остыла, он чувствовал себя ослабшим, раненым, отравленным. Как будто надышался в этой комнате смертельных миазмов. Чем больше он размышлял, тем сильнее обострялась его тревога. Обвинение, брошенное Мерседес, было совершенно невероятным. Но тогда чем объяснить гнев Кароль против Жан-Марка накануне вечером? Когда она говорила о Валерии, не было ли у нее интонаций ревнующей женщины? "Ну нет, я смешон! Кароль и Жан-Марк! Полная чепуха!" Он окинул взглядом смятые простыни, пару подушек, зеркало в золоченой раме, шерстяное одеяло, картины в слащавом вкусе XVIII века, и эта дамская обстановка показалась ему ужасной.
В дверь постучали. Это была Аньес с завтраком на подносе. Он посмотрел на нее, словно увидел впервые. Грузная, непроницаемая, вызывающая беспокойство.
- Куда мне поставить поднос, месье? - спросила она.
- На кровать. Спасибо, Аньес.
Она вышла. Он вспомнил, что по утрам ему нужно принимать натощак диуретик. Флакон стоял на ночном столике. Две пилюли. Он проглотил их.
Появилась Кароль, закутанная в банный халат, с розовым полотенцем, закрученным тюрбаном на волосах. От нее пахло скошенной травой. Лицо без косметики выражало свежесть мысли, цветущую радость кожи, признаки удовольствия, которое она получила, совершая свой туалет.
Она скользнула в постель, притянула поднос на колени, налила кофе, молока, приподняв губу, откусила тост, смакуя его.
Филипп пил утром только чай.
- Ты действительно ничего не хочешь съесть? - спросила она.
Филипп покачал головой - диета! Он держал в руке чашку и мрачно смотрел, как в золотисто-коричневой жидкости растворяется таблетка сахарина. Первый глоток чая, крепкого и горячего, вернул ему самообладание. Не достаточно ли вернуться к каким-то обыденным действиям, чтобы изгнать видения? Когда тело обретает свои привычки, настроение постепенно исправляется. Он наблюдал за Кароль. Она пила кофе с молоком, как ребенок, обеими руками сжав с двух сторон чашку. Были видны только дымчато-серые глаза над белым фарфором. Халат расходился у нее на груди. Она была спокойна, естественна, невинна.
Зазвонил телефон.
- Возьми трубку, - сказал он.
- Нет, - ответила Кароль. - Ты!
Он встал и подошел к телефону.
- Алло!
- Алло, папа? Как дела?
Это был Жан-Марк. Филипп почувствовал легкое подергивание в груди и пробормотал:
- Все в порядке… А у тебя?
- Прекрасно. Я хотел бы тебя попросить: ты не мог бы дать мне сегодня машину?
- Зачем?
- У меня вчера случилась авария с "остин-купером" Валерии. Думаю, полетел распределитель зажигания. А сегодня воскресенье, гаражи закрыты. Такая глупость! Мы собирались прокатиться нашей компанией. Тогда, если бы ты смог…
- Подожди, - сказал Филипп, - поговорю с Кароль. - Он положил руку на микрофон и сказал, обратившись к жене: - Жан-Марк хотел бы взять машину.
- Ах, нет! - воскликнула она.
- Почему? Она тебе нужна?
- Да.
Филипп повернулся к аппарату:
- Невозможно, старик! Кароль она нужна. Сочувствую…
Положив трубку, он снова сел, закинул ногу на ногу и на какое-то время умолк. Кароль выпила кофе и поставила поднос на кровать, рядом с собой.
- Что ты сегодня собираешься делать? - спросил Филипп.
- Ничего.
- Тогда почему ты не захотела, чтобы я дал машину Жан-Марку?
- Ты не находишь, что уже хватит этих развлечений вверх ногами в Бромее? - спросила она.