- Не очень-то красивое зрелище - роды! - продолжал Даниэль, с отвращением скривив губы. - Ты уже их видел?
- Нет.
- Ну и достается бедным бабам!
Последовало молчание. Даниэль вдруг стал мечтательным. Его вилка отсекла кусок торта в тарелке.
- А ты? - спросил он внезапно. - Как твоя поездка в Штаты?
Жан-Марк посмотрел на него с иронией. "А, все-таки вспомнил!" Но болтовня Даниэля отбила у него всякое желание рассказывать о собственных впечатлениях. Он был пресыщен словами, как Даниэль пищей.
- Я тебе потом расскажу, - пробормотал он.
Даниэль не настаивал, слишком довольный тем, что снова завладел разговором.
- Больницы там - это позор!.. Они делают, что могут, но, в самом деле!.. Я помогал доктору Пуарье, когда он оперировал чернокожего по поводу костной мозоли на колене. Он был уверен, что мне станет дурно. Ничуть не бывало!
- Ну, пошли? - спросил Жан-Марк, расплатившись.
- Я бы еще взял торта, - сказал Даниэль.
Официант принес вторую порцию, более внушительную, чем первая. Залитые золотисто-коричневым сиропом абрикосы горкой вздымались над треугольником из теста. Вместо того чтобы есть сидя, Даниэль встал, захватил свой торт указательным и большим пальцами и направился к двери, на ходу жуя большие куски. Жан-Марк шел за ним, испытывая неловкость за раскованные манеры брата. Выходя, он дополнительно заплатил в кассу и, как бы извиняясь, улыбнулся официанту. В душе он тут же упрекнул себя за эту маленькую низость. Какое значение имело для него мнение официанта в закусочной Шатодёна? Ему не хватало уверенности в себе. Поэтому он боялся Кароль. Даже поставив ее на место, он далеко не был уверен в том, что одержал победу. Несомненно, ему по-настоящему никогда не преуспеть в жизни. Все дело в характере. Даниэль, даже оказавшись в проигрыше, демонстрировал бы апломб победителя, а он и в случае успеха сохранял бы неуверенность побежденного. Тем не менее, сев в машину, Жан-Марк внутренне собрался. Мощность мотора, покорного его управлению, возвратила ему иллюзию уверенности в себе.
- Ну она и рванула! - заметил Даниэль. - Хорошо для разнообразия после моих прогулок в драндулете по джунглям! Ты можешь еще немного поднажать?
- Нет, - ответил Жан-Марк. - Она в обкатке.
- Ну, только чуть-чуть. Чтобы посмотреть!
Жан-Марк прибавил скорость. Освещенная фарами дорога бросилась ему навстречу. Черные деревья били в уши как барабанные палочки. У него дух захватило от скорости. Это было прекрасно.
- Ты знаешь, - сказал Даниэль, - я переспал с одной бабой в Абиджане.
- А? - переспросил Жан-Марк.
- Да. С белой. С вдовой лесничего. Я ей приглянулся. Ну, это продолжалось недолго… А ты?
- Что я?
- В Америке?
Жан-Марк не ответил и сбавил скорость.
- Если я снова отправлюсь в путешествие, выберу, может, Америку, - продолжал Даниэль. - Скорее всего, Южную Америку. Гватемалу, Перу… В тех краях должно быть потрясающе!
Неожиданно он замолчал. Поскольку молчание затянулось, Жан-Марк скользнул взглядом вправо. Его брат провалился в сон, откинув назад голову и уронив на колени руки. Какой-то резкий запах ощущался в машине. "Что это?" - недоумевал Жан-Марк, шевеля ноздрями. Потом понял: у Даниэля плохо пахло от ног.
Кароль сидела в гостиной: мягкое освещение, светло-синее домашнее платье и на коленях книга. Увидев Даниэля, она встала и томным движением направилась к нему, с улыбкой протягивая руки. При созерцании этой нежности, простоты и радости Жан-Марк счел себя пассажирским составом, который по ошибке стрелочника перевели на другой путь. Здесь, на другом пути, мир был неузнаваем!
- Ну ты и вырос! - воскликнула Кароль.
- А? Я не чувствую! - сказал Даниэль в замешательстве.
- И потом, ты такой модный со своими длинными волосами!
Он засмеялся:
- Издеваешься? Если бы ты знала!.. Что за жизнь я вел там!..
Она прервала его:
- Ты мне завтра об этом расскажешь - я падаю от усталости!
- Жан-Марк говорил мне. Тебе стало плохо в машине?
- Немного… как обычно… эти дурацкие мигрени!.. Пойди быстро прими ванну!..
- Это обязательно, да? - спросил он без малейшего стеснения и даже, как показалось Жан-Марку, с некоторой гордостью.
- О да! - Кароль произнесла эта слова с такой озорной гримасой, что Жан-Марк задался вопросом, действительно ли она до сих пор на него злится? Униженная женщина не может, думал он, настолько владеть собой, чтобы казаться очаровательной в тот момент, когда ее мысли целиком заняты местью. Несомненно, он преувеличил значение нанесенной ей обиды.
- Обещаю тебе основательно себя почистить, - сказал Даниэль. - Но сначала мне бы хотелось показать, что я привез тебе и папе. Особенно тебе. Потому что ты сможешь лучше оценить…
Он направился в холл, вернулся, держа в руках тяжелую картонную коробку, и одним махом перочинным ножом разрезал веревки, державшие ее стенки. Внутри была сделана защитная оболочка из старых журналов. Он отстранил их жестом иллюзиониста, погрузил руки поглубже, в груду соломы, и вытащил оттуда громадную черную массу с блестящими рельефами. Это была вырезанная местным художником из дерева негритянская голова, в два раза больше натуральной величины, с приплюснутой нижней губой, треснувшим подбородком и шаровидными глазами. Кароль отпрянула, а Жан-Марк прыснул от смеха.
- Что это такое? - спросил он.
- Красиво, а? - сказал Даниэль. - Какая работа! Железное дерево! Попробуй ее поднять! Она стояла на прилавке в одном бистро в Абиджане. Я ее сразу приглядел. Две недели давал уроки французского сыновьям хозяина бистро. А в день отъезда вместо оплаты он преподнес мне ее! Как ты понимаешь, я отказываться не стал!.. Где ты ее поставишь?
Захваченная врасплох, Кароль колебалась между насмешкой и умилением. По всей видимости, ей не хотелось ни обижать Даниэля, ни обременять себя его подарком.
- Может быть, в гостиной? - предложил Даниэль.
Кароль воскликнула:
- В гостиной? Это исключено!
Она растерянно оглядывалась вокруг, будто какая-то дикая орда угрожала вторгнуться в ее апартаменты и разбить мебель в стиле Людовика XV.
- Тогда у тебя в комнате?
- И это исключено.
- Почему? Эта башка отлично смотрится, а?
- Вот именно! Она не даст мне спать!
- Да. Она довольно-таки завораживающая! - признал Даниэль. - А в папин кабинет?
- В кабинет твоего отца можешь, если хочешь! - согласилась Кароль с улыбкой. - На этом, спокойной ночи, дети!
Она помахала пальцами в воздухе, чтобы попрощаться с ними, и ушла к себе в комнату. Голова, водруженная на инкрустированный комод, свирепо смотрела прямо пред собой. Даниэль вернулся в коридор, в одну руку взял чемодан, в другую - мешок с фенеками и сказал, повернувшись к Жан-Марку:
- По-моему, ей не очень по вкусу?
- Что?
- Голова. Но она к ней привыкнет. Все-таки это очень красивая вещь! Вообще-то у меня сегодня нет желания принимать ванну. Я сделаю это завтра утром… Я валюсь с ног…
- Однако это необходимо, - сказал Жан-Марк, подталкивая его за плечи в направлении ванной.
- Ты спишь здесь?
- Нет, у себя на рю д’Ассас.
- Жаль! Мне нужно было тебе рассказать еще много чего любопытного.
Погрузившись в теплую воду, Даниэль впал в приятное оцепенение. С расслабленными мускулами и затуманенной головой, он тупо созерцал свои розовые пальцы, которые шевелились в мутной воде, костлявое колено, вздымавшееся как маленький голый остров, мокрый пучок волос, окружавший вялую плоть. Зеркало запотело от пара. На стене блестели капли воды. Он представил себя в Абиджане во время сезона дождей. Мыло выскользнуло у него из пальцев и упало в воду, исчезнув с проворством живой твари. Лень протянуть за ним руку. Тем хуже, пусть оно растворится, пусть размякнет! Он и сам сейчас готов был уплыть через сливное отверстие. Капли пота стекали у него по лбу. Фенеки, покончив с куском эскалопа, боязливо рыскали по ванной, распушив хвосты, скрипя лапами по кафельному полу. Даниэль свистнул сквозь зубы; они замерли, навострили уши, сели на задние лапы.
- Смешные, - сказал он вполголоса.
Он прислонился затылком к краю ванной. Завтра позвонит Даниэле. Он привез ей маленькую рамку, обтянутую змеиной кожей. В нее она поставит его фотографию. У него как раз была одна такая, которая ему очень нравилась. Он стоит там рядом с джипом, между двумя чернокожими. Бермуды, рубашка с накладными карманами, большая шляпа с густой сеткой. Усталый и мужественный вид. Глаза у него слипались. Он побоялся заснуть и одним прыжком встал на ноги. Большие волны заплескались вокруг его икр. Вода перелилась через край ванны. Испуганные фенеки спрятались под раковину. Даниэль засмеялся, выгнул торс, подтянул живот и посмотрел на себя в зеркало. Сквозь влажную пелену он смутно различал в отражении худого голого мужчину с очень длинными волосами, игравшего бицепсами. "Я совершенный болван!" - радостно заключил он, и, сняв с крючка полотенце, стал растирать им верхнюю часть тела, напевая негритянскую мелодию, которую выучил в экспедиции.
IV
Франсуаза остановилась, задохнувшись, и сказала:
- Ты слишком быстро идешь, Жан-Марк, я за тобой не успеваю.
Он улыбнулся и пошел медленнее, ровным, крупным шагом, держа руки в карманах. Она следовала за ним. Пляж принадлежал им, огромный, плоский, однообразный. Отошедшее вдаль море стало всего лишь блестящей полосой на горизонте. От этого пейзажа - без вешек, без возвышений, полутвердого, полужидкого, голубого и бежевого, залитого солнцем, туманного, бесконечного - исходило ощущение сверхъестественного покоя.
- Так замечательно идти по этому твердому песку! - сказал Жан-Марк. - Ты часто сюда приходишь?
- Да, - ответила она. - Мы с Маду любим собирать здесь раковины.
- В сущности, Довиль переносим только в конце сезона… Ни души!.. Я бы мог идти и идти так многие километры… Теряешь контакт с реальным миром, уже ничего не видишь, погружаешься в свои мысли…
Он вздохнул глубоко, с наслаждением. Франсуаза была счастлива, что оба ее брата, возвратившись из своих поездок, приехали к ней в Тук на уик-энд. Они так давно не собирались втроем у Маду! Даниэль остался с тетушкой этим утром из-за фенеков. Она была и очарована этими зверьками, и одновременно озабочена, не зная, как их воспитывать. Разумеется, Даниэлю и в голову не пришла мысль о трудностях! Он действовал, прежде чем подумать! Жан-Марк поднял гальку и резким взмахом руки запустил ее далеко перед собой.
- Что ты теперь рассчитываешь делать? - спросил он.
Франсуаза посмотрела на траекторию камня в воздухе, опустила глаза, ослепленная солнцем, и прошептала:
- В каком смысле?
- Не собираешься же ты похоронить себя здесь, все-таки ты вернешься в Париж…
- Да, - сказала она, - я решила продолжить учебу в Институте восточных языков.
- Вот как? Ты внушаешь мне беспокойство!
- Почему?
- Не знаю… после того, что произошло…
Она горячо возразила:
- Именно, Жан-Марк! Со мной произошло нечто чрезвычайное! Я едва не умерла, долго существовала словно оглушенная шоком, и только сейчас наконец поняла, насколько было глупо, трусливо, ужасно то, что я делала…
- Но ты снова его увидишь?
- Я уже видела его! Он приезжал в Тук!
Жан-Марк остолбенел, пришел в замешательство и пробормотал:
- Ну, наглости ему не занимать!
И сразу же пошел быстрым шагом. Франсуаза догнала его.
- Своим приездом он оказал мне большую пользу! - сказала она. - Я осознала, что все это уже позади, что я снова обрела равновесие!.. Если бы ты знал, как это прекрасно - быть в согласии с самой собой, чувствовать себя чистой!..
- Все это слова! Когда ты вновь окажешься перед этим типом…
- Он уже ничем не может мне навредить. А я для него могу сделать многое!
- Что-то я уже ничего не соображаю!
- Очень жаль! Ты должен соображать больше, чем кто-либо! - Она подчеркнуто сделала паузу и сказала, понизив голос: - Как у тебя с Кароль?
Жан-Марк наклонился, поднял еще одну гальку и прицелился в покрытый водорослями обломок затонувшего судна, лежащий в двадцати метрах от них.
- С этим покончено, - ответил он, энергично разворачивая руку для взмаха.
Франсуаза была настолько не готова к такому ответу, что сначала не решилась обрадоваться.
- Как? - спросила она.
Камень с гулким звуком стукнулся об обломок и отскочил.
- Да так! - ответил Жан-Марк. - Я внес ясность в ситуацию. Впрочем, она очень хорошо это перенесла. Ты знаешь, Кароль сильнее, чем можно подумать!..
- А ты, Жан-Марк?
- Я тоже, я - здоровяк. Наконец… я им стал!
Франсуаза вся засветилась радостью. Она посмотрела на брата, тот выпрямился навстречу ветру, одетый в водолазку и брюки, обтягивающие бедра. Его лицо, покрытое морскими брызгами, выражало решительность и жажду жизни. Несомненно, он был счастлив, что освободился! Сам он, вероятно, приписывал этот успех собственной воле или охлаждению, в то время как Франсуаза видела в этом обстоятельства, предопределенные свыше. Она сочувствовала ему, видя, что он полагается только на себя в этот очень трудный для него период и тем самым лишается страха быть судимым и надежды на спасение Господом. Не удивительно ли, что ее брат и она почти одновременно обрели силу духа? Все было стерто, выровнено, вычищено перед ними, как на этом пляже после морского отлива. Они собирались вновь окунуться в жизнь с чистым сердцем и нерастраченной энергией. Они долго шли бок о бок, молча, выдыхая запах соли и йода, обходя большие лужи стоячей воды. Со стороны моря, едва различимого, доносился приглушенный рокот. Чайки кружили и садились там, где бахромой накатывалась морская пена.
- Надо возвращаться, - сказала Франсуаза.
- Уже?
- А обед! Маду, наверное, клянет нас на чем свет стоит!
- И особенно Даниэль! Он может столько проглотить!..
Они со смехом повернули назад. Жан-Марк снова ускорил шаг. Франсуаза почти бежала за ним. Темные силуэты собирателей раковин выделялись на сероватом фоне искрящегося моря. Жан-Марк тоже подобрал несколько штук, но они оказались пустыми. Франсуаза спросила неуверенным голосом:
- Ты знаешь новость про маму?
- Какую? Что она опять беременна? - буркнул Жан-Марк. - Радоваться тут особо нечему, нет?
- Ее нужно понять, Жан-Марк.
- Ну, ты много от меня хочешь!
- Даниэль в курсе?
- Да. И ему совершенно наплевать. Он странный, ты не находишь? У него какие-то жалкие манеры, он говорит все безобразнее…
- Это возраст, - сказала Франсуаза.
Вдалеке показались первые кабинки у дощатой дорожки. По самому краю пляжа двигались всадники. Жан-Марк мечтательно произнес:
- Наверное, это потрясающе, вот так скакать по пляжу… Но не группой… одному… Совершенно одному… - Потом, сменив тон, спросил: - Скажи, твой преподаватель русского, я забыл его имя…
- Александр Козлов.
- Если ты вернешься в Институт восточных языков, ты снова окажешься в его классе…
- Да.
Краешком глаза он следил за ней, словно хотел оценить ее способность к сопротивлению. Эта братская забота вызывала у нее улыбку. Всадники приближались. Во главе группы на большой черной лошади, которая шла рысью, ехала белокурая девушка с тонким лицом, с гибким станом. Жан-Марк проводил ее взглядом, обернулся ей вслед, когда она пронеслась с кавалькадой, оживившей пространство глухим топом копыт, и сказал:
- Ничего! Ты видела?
- Да, - сказала она, засмеявшись, - очень хорошенькая!
- Заметь, что здесь многое создает обстановка! - вздохнул он. - Спусти ее с лошади, убери море, пляж, заставь говорить, и что от нее останется? Нужно влюбляться в человека только в его лучшие мгновения!
- Это очень глубоко, то, что ты сейчас сказал!
- Нет, это идиотизм!
Он перепрыгнул через черное бревно, наполовину ушедшее в песок. Франсуаза обогнула препятствие. "Ситроен" ждал их за кабинками, на дороге, которая тянулась вдоль пляжа.
Вернувшись в Тук, Жан-Марк и Франсуаза нашли Мадлен в одиночестве и в ярости. Один из фенеков сбежал. Даниэль отправился на его поиски в деревню.
- Что я буду делать с этими бедными животными? - жаловалась она. - Они привыкли жить в пустыне. Даниэль даже не смог сказать мне, чем их кормить. Завтра я позвоню ветеринару в Трувиль, чтобы он мне объяснил…
Она заковыляла от стола на кухню, царапая плиточный пол своей ногой, обутой в гипс. Второй фенек, привязанный цепочкой к радиатору, смотрел с виноватым видом, вытянувшись на полу, положив нос на лапы.
- Это ужасно! - лепетала Франсуаза. - Тут ездят машины, его задавят!
- Идем! - решил Жан-Марк. - Сейчас мы организуем облаву вокруг дома!
- Одним словом, мой обед расстроился, - сказала Мадлен, зажигая сигарету.
В этот самый момент дверь открылась и вошел Даниэль, с триумфом держа на руках беглеца.
- Ах! - радостно воскликнула Мадлен. - Он, по крайней мере, не ранен?
- Почему ты думаешь, он должен быть ранен? - ответил, смеясь, Даниэль.
Она пожала плечами, взяла фенека на руки, приласкала его и привязала рядом с другим.
- Как я и думал, он был сразу за церковью, - продолжал Даниэль спокойным тоном. - Ты видишь, Маду, даже когда они убегают, далеко не уходят. Это преимущество!
Мадлен метнула на него гневный взгляд и не произнесла ни слова. Ее дурное настроение испарилось, когда наконец все сели за стол. Завтрак она приготовила из даров моря: в центре стояло громадное блюдо с омарами, вокруг - на маленьких тарелках - созвездие раковин, морских улиток, мидий. Радость ее племянников при виде такого обилия пищи примирила Мадлен с действительностью. Она особенно рассчитывала на Даниэля с его аппетитом, но он не переставая говорил о поездке и ел мало. После десятка мидий и такого же количества раковин он отвалился от стола.
- Что случилось? Ты болен? - спросила Мадлен.