- Ершиком?! - изумился Боткин, словно не веря своим глазам.
- А чем же еще? - в свою очередь удивилась Губайдуллина. - Не мочалкой же!
- Почему?
- Потому что я к нему подходить очень близко не собираюсь - он воняет!
- Ну и что же? - Алексей Иванович пожал плечами и мягко укорил: - Если вы, Фаина Фаритовна, к запахам столь чувствительны, то зачем в медицину пошли? В медицине настурциями не пахнет.
Затем случилось нечто такое, что сразу же вошло в анналы (читателей, многозначительно заулыбавшихся после прочтения последнего предложения, автор убедительно просит заглянуть в словарь, чтобы узнать, чем анал отличается от анналов).
- Я глазам своим не поверила - думала, сплю! - рассказывала Губайдуллина. - Лексейваныч фартук надел, перчатки надел, в одну руку мочалку взял, в другую мыла кусок и начал этого бомжару мыть! Моет и говорит: "Ершик - для унитаза, мочалка - для человека, все надо делать правильно, тогда все будет хорошо". А бомжара сидит и кайфует, так ему хорошо!
- Врешь! - не верили слушатели.
- Здоровьем своим клянусь - все так и было! - отвечала Губайдуллина. - До пояса Лексейваныч его мыл, а потом я домывала.
- Самое интересное тебе досталось! - подкалывали шутники.
Губайдуллина морщилась и фыркала, давая понять, что ничего интересного она не увидела, и объясняла:
- "Скорая" приехала, Лексейваныч принимать пошел.
Отмытого и заметно посвежевшего бомжа одели в больничную пижаму, выдали шлепанцы, доктор подверг его доскональному осмотру, особо долго выслушивал сердце, поинтересовался, не было ли когда ревматизма, попросил медсестру снять кардиограмму, а затем отправил на рентген за "фотографией" органов грудной клетки. В результате диагноз пневмонии был снят, а вместо него появился диагноз недостаточности митрального клапана, сопровождающейся недостаточностью кровообращения. Фоном пошел хронический бронхит в стадии обострения.
- В кардиологию его, Татьяна Валентиновна! - распорядился Боткин, отдавая медсестре заполненную историю болезни.
К среднему и младшему медицинскому персоналу Алексей Иванович неизменно обращался на "вы" и по имени-отчеству. Персоналу это нравилось. "Уважительный", - одобрительно говорили про Боткина.
Медсестра мигнула санитарке, чтобы та вывезла коляску с пациентом в коридор, и, оставшись наедине с доктором, сказала:
- Алексей Иванович, у нас не очень принято класть кого попало в кардиологию. Бомжей мы обычно направляем в терапию.
- Но там же порок, сердечная недостаточность, - ответил Боткин, - и ревматизм он отрицает. Надо разбираться. В кардиологии разберутся скорее и точнее, чем в терапии. Их профиль.
Другой бы доктор прикрикнул: "Везите, куда сказано!", а Боткин вежливо объяснил мотивы своего решения. Медсестра не собиралась злоупотреблять его вежливостью и его терпением, но все же сказала:
- Ой, что завтра будет…
- "Ой что" мы как-нибудь переживем, - заверил Алексей Иванович. - Я всем объясню на пятиминутке, не беспокойтесь.
Дежурные медсестры кардиологического отделения, ожидавшие совсем другого пациента, попытались было отправить Губайдуллину с пациентом обратно, но у них ничего не вышло. Губайдуллина завела каталку в триста шестую палату, остановила около свободной койки и сказала пациенту:
- Приехали! Располагайся!
Триста шестая палата была "блатной", двухместной. Вальяжный мужчина лет пятидесяти, лежавший с газетой в руках на другой койке, смотрел на нового соседа со смесью ужаса и отвращения. Как бомжа ни мой, а все равно сущность проглядывает. А больше свободных коек в отделении не было.
- Я его убью, загрызу, замучаю! - рыдала на следующее утро Введенская в кабинете заведующей кардиологическим отделением Бондарь. - Что за диверсант! Зачем он так, Ада Мартыновна?! Ведь я же просила-а-а! Я с Борисовной договорилась… Вечером мне Савченко-старший высказал все, что он думает обо мне и о нашей больнице, а сейчас я узнаю, что ко мне бомжа заложили-и-и! Я ему сейчас дам, этому Боткину!
- Успокойтесь, Вера Андреевна! - потребовала заведующая, для которой срыв с Савченко тоже означал определенную финансовую потерю. - И не вздумайте никому ничего "давать". Лишний шум - это лишнее внимание. Говорят, этот Боткин вообще странный. На будущее в его дежурства никаких дел не намечайте. А бомжа лечите, вы же врач!
- В двухместную палату, Ада Мартыновна! - Введенская слегка успокоилась и от рыданий перешла к стенаниям: - К Евсеенкову! Он сейчас тоже уйдет…
- А вы, чем убиваться понапрасну, лучше распорядитесь насчет "рокировки", - посоветовала заведующая. - Переведите в шестую Страшкевича, а бомжа заберите в восьмую. Он все равно долго не пролежит, знаю я эту публику, им любой режим поперек горла…
Выйдя от заведующей, Введенская столкнулась с Ольгой Борисовной, пришедшей извиниться и вернуть деньги.
- Ну как же так, Оль? - пристала к ней Введенская. - Ты же ему сказала! Он вообще кто - человек или диверсант?! Откуда он взялся на нашу голову?
- Из города Мышкина, - ответила Ольга Борисовна и ушла, не желая продолжать бессмысленный разговор.
Боткина она упрекать и отчитывать не стала. Как упрекать и за что отчитывать, если он формально кругом прав. Диверсант.
Кошки-мышки
Понедельник для всех заведующих отделениями по определению является тяжелым днем, потому что приходится разбирать то, что натворили подчиненные за два выходных дня. А уж они натворят, будьте спокойны!
Ну а если тихим воскресным вечером (ах, как хороши погожие августовские вечера!) в больницу вдруг нагрянет линейный контроль департамента здравоохранения и застанет дежурного врача приемного отделения вместе с дежурной медсестрой и двумя охранниками за столь прозаическим занятием, как совместное распитие спиртных напитков, то поутру заведующей приемным отделением определенно будет чем заняться.
- Посидеть душевно захотелось?! - свирепствовала Ольга Борисовна. - Алкаши! Совсем обалдели! Хоть бы заперлись, что ли! Хоть бы бутылку под стол спрятали!
- Ну кто же мог знать… - разводил руками дежурный врач Голтышев. - Так все удачно сложилось…
Провинившаяся медсестра Самойленкова молча разглядывала потрескавшиеся носки своих белых балеток. В отличие от Голтышева, она понимала, что оправдываться бесполезно. Ладно бы еще Виктория Васильевна поймала на горячем, а то - линейный контроль департамента.
- Это вы называете "удачно"?! - взвилась Ольга Борисовна. - Что же тогда, по-вашему, "неудачно"?!
- Да имел в виду, что так сложилось… Коле-"омоновцу" сала домашнего привезли с Украины, я малосольных огурчиков принес, у Маши пирожки были…
Самойленкова, не поднимая взора, всхлипнула.
- Ах, какая идиллия! - саркастически усмехнулась Ольга Борисовна. - Домашнее сало, огурчики, пирожки… Неужели эта вкуснятина без водки в горло не лезет?
- Да мы символически…
- Знаю я ваше "символически"! Доигрались вы, дорогие мои! Пишите объяснительные.
- Я больше никогда-никогда… - Голтышев прижал к груди короткопалые руки и затряс головой. - Поверьте, Ольга Борисовна…
- Я и не сомневаюсь, что больше никогда, - жестко ответила заведующая. - Вы у нас больше работать не будете. Оба.
- По статье? - спросила Самойленко, переглядываясь с Голтышевым.
- По инициативе работодателя за однократное грубое нарушение трудовых обязанностей, - уточнила Ольга Борисовна. - Статья восемьдесят первая, пункт шестой. У вас это, кажется, будет третье подобное увольнение, Максим Михайлович? Или второе?
- Третье, - обреченно вздохнул Голтышев.
- Ничего, - "успокоила" Ольга Борисовна, - участковым терапевтом всегда устроитесь. Не пропадете. И Машу с собой возьмете, будете на пару после приема бухать. Все, идите и пишите, мне после пятиминутки к Виктории Васильевне идти, отдуваться за ваши грехи!
Виктория Васильевна сокрушенно ахала, читая запись в журнале контрольно-распорядительной службы и акт, составленный контролерами. Ей пришлось среди ночи срочно собираться и приезжать на работу по вызову линейного контроля. А как же иначе? Если ответственный дежурный по больнице пребывает в нетрезвом состоянии и обязанностей своих исполнять не может, то положено вызывать кого-то из больничной администрации, чтобы учреждение не оставалось без "головы".
- А почему вы мне не позвонили, Виктория Васильевна? - спросила Ольга Борисовна. - Я бы сразу примчалась…
Ей вообще никто не позвонил, в том числе и Голтышев. Неприятную новость Ольга Борисовна узнала по приходе на работу.
- Ну они же вызвали меня! Пришлось ехать. Весь день давление скакало, легла спать пораньше, только уснула - и на тебе! Это хорошо еще, что ваш Боткин оказался под рукой, было кого вместо Голтышева посадить… Боткин, кстати говоря, молодец - встал, умылся, оделся и сел на прием в два часа ночи, ни слова не сказал.
- Должны же быть у человека хоть какие-то положительные качества! - усмехнулась Ольга Борисовна, до сих пор не простившая Алексею Ивановичу истории с госпитализацией Савченко.
- А он, кстати, не увлекается? - Виктория Васильевна многозначительно щелкнула пальцем по подбородку.
- Не замечала. Да и куда ему увлекаться? Он и так чудной, а если выпьет, так вообще…
Ольга Борисовна тоже писала объяснительную, но ее не уволили - дали строгий выговор. Должна же администрация больницы адекватно, то есть жестко, отреагировать на случившееся, чтобы ее не обвинили в попустительстве. С одной стороны, невелика беда - выговор. Сегодня дали, послезавтра снимут. С другой - при наличии неснятого выговора можно забыть о премии, и к тому же, каждый выговор есть не что иное, как ощутимый удар по карьере, "минус" в деловую карму. Если не можешь порядок в отделении обеспечить, то нечего рассчитывать на большее.
У Ольги Борисовны это был второй выговор. Первый, два года назад, ей "обеспечила" медсестра Мураева, обложившая матом инвалида войны, доставленного "Скорой помощью". За инвалида вступился районный Совет ветеранов. Ветераны действовали дружно и слаженно (сказывалась старая закалка). За неделю они буквально забросали департамент здравоохранения гневными письмами, причем в половине писем содержались и собственные негативные впечатления авторов от пребывания в шестьдесят пятой клинической больнице. Мураеву уволили, Ольге Борисовне влепили выговор, обруганного инвалида холили и лелеяли так, словно он был, по меньшей мере, мэром Москвы, короче говоря - приняли меры. Такова начальственная планида - расплачиваться за чужие грехи. Мураевой-то что? Ей как с гуся вода - устроилась в сороковую больницу, тоже в приемный покой. Медсестры везде нужны. И Голтышев с Самойленко без работы не останутся. Им-то что? Это у Ольги Борисовны устремления и планы, а им только бы водку малосольными огурцами закусывать.
В первом часу дня настроение, и так мрачновато-раздраженное, испортилось окончательно. Ольге Борисовне позвонила однокурсница Светка Лисичкина. Сто лет не звонила, а тут вспомнила, потому что свекор угодил в кардиореанимацию шестьдесят пятой больницы. Попросила навести справки и присмотреть, а заодно рассказала, что уже работает в своей лаборатории ведущим научным сотрудником и собирается в феврале защищать докторскую. Везет же Светке - работает в лаборатории, исследует разные препараты, получает за это от производителей хорошие бонусы в придачу к зарплате, регулярно за счет института ездит за границу на конференции и симпозиумы, сын-третьеклассник серьезно увлекается шахматами, у мужа своя строительная фирма, живут в собственном особняке где-то сразу за Мытищами… Ну почему жизнь так несправедлива - одним пряники с медом, а другим - хрен с горчицей? Ольга Борисовна сходила проведала Светкиного тестя, перезвонила Светке, отчиталась и продиктовала ей номер мобильного телефона заведующего блоком кардиореанимации Шварцмана, предупредив, чтобы та не наглела - один короткий звоночек в день, не больше, - а то Шварцман в выражениях стесняться не привык, пошлет мигом, у него не заржавеет. Светка рассыпалась в благодарностях и пригласила как-нибудь пообедать в ресторане "Тридесятое королевство". Ольга Борисовна никогда в "Королевстве" не была, но в Интернете о нем читала. Там один коктейль стоил примерно столько, сколько она зарабатывала за неделю. А Светка так небрежно пригласила, будто о "Макдоналдсе" речь шла. "Посидим, вспомним юность, язычки почешем…"
Из-за увольнения Голтышева и Самойленко старшей медсестре пришлось срочно перекраивать график и обзванивать сотрудников, чтобы сообщить им об изменениях. Скотина Колбин отказался выходить в среду, сославшись на запись к стоматологу, и бросил трубку. Надежда Тимофеевна обратилась за помощью к заведующей отделением. Ольга Борисовна перезвонила, выслушала, попросила, уговорила, но к окончанию разговора дошла до состояния, которое можно было охарактеризовать как взрывоопасное. Достаточно было одной искры…
"Искра" не заставила себя ждать. В дверь кабинета постучали. Стучать мог только гипертрофированно деликатный Боткин, все остальные ломились без стука. Да и какой смысл стучаться в служебный кабинет? Только время терять.
- Ольга Борисовна, тут какое-то непонятное направление на госпитализацию, - Боткин положил на стол две бумажки - побольше и поменьше. - Код диагноза не соответствует указанному в выписке…
- Фамилия соответствует? - перебила Ольга Борисовна, чувствуя, как все ее тело начинает вибрировать.
- Фамилия соответствует, - подтвердил Боткин.
- Паспорт и полис имеются?
- Имеются.
- Так какого же черта вы ко мне приперлись?! - заорала Ольга Борисовна, подпрыгивая от избытка эмоций в кресле. - Что я вам - няня?! Мэри, мать ее, Поппинс?! Что я вам, сопли должна утирать и в поликлинику вместо вас звонить?! Перезвонить и уточнить вы не можете, а водку жрать во время дежурства - так запросто! Ненавижу!
В глазах у Ольги Борисовны потемнело, в груди сперло. Захотелось швырнуть в Боткина чем-то тяжелым, но из-за любви к порядку на столе у Ольги Борисовны ничего подходящего для метания не было - только два телефонных аппарата, городской и внутренний, да направления и выписка, принесенные Боткиным. Рука с судорожно дергающимися пальцами потянулась к бумажкам, но Алексей Иванович, явно догадавшись о намерениях заведующей, проворно схватил их и не глядя сунул в карман. В сердцах Ольга Борисовна стукнула кулаком по столу. Руку от кулака до локтя пронзило болью. На глаза навернулись слезы, готовящиеся хлынуть ручьями. Закрыв лицо руками, Ольга Борисовна разрыдалась, оплакивая свою никчемную и никому не нужную жизнь, проходящую в окружении идиотов, алкашей и просто придурков, оплакивая несбывшиеся мечты и собственную былую наивность, граничащую с глупостью. Надо было прилепиться к какой-нибудь кафедре, а не идти в "практическое здравоохранение", будь оно трижды проклято! Здравоохренение!
И был Ольге Борисовне голос свыше. Низковатый, тихий, приятного тембра. "Ничего, ничего, - говорил голос. - Все пройдет, все будет хорошо…" И словно какой-то теплый луч коснулся ее головы…
Слезы закончились раньше, чем перестало трясти. Ольга Борисовна продолжала прятаться в собственных ладонях и слушать голос. Чудо не удивляло ее, а воспринималось как нечто совершенно естественное, будто каждый день голоса слушала. Потом Ольга Борисовна вдруг осознала, что теплый луч это не теплый луч, а чья-то рука, тоже, впрочем, теплая. Рука размеренно гладила ее по голове: "Ничего, ничего…" "Все пройдет…" "Все будет хорошо…" Ольга Борисовна отняла руки от лица, подняла голову и встретилась взглядом с Боткиным, отпрянувшая рука которого замерла в воздухе и со стороны могло показаться, что Алексей Иванович собирается дать заведующей отделением подзатыльник.
В таком положении их и застала старшая медсестра. Она поступила крайне деликатно - открыла дверь, увидела, не сказав ни слова, закрыла дверь. И что самое примечательное, никому об увиденном не рассказала. Хотя рассказать, конечно же, хотелось, очень уж нестандартной была увиденная картина. Но не хотелось портить отношения с заведующей отделением. Особенно с учетом того, что Надежда Тимофеевна была пенсионеркой. Она хорошо знала свое дело и привычно хорошо справлялась со своими обязанностями, а кроме того, муж ее работал в Федеральной миграционной службе и при необходимости никогда не отказывался помочь оформить временную регистрацию кому-то из иногородних сотрудников больницы. Муж был моложе Надежды Тимофеевны на шесть лет, и эта разница в возрасте тоже являлась стимулом к продолжению работы. Негоже пятидесятилетнему мужчине, еще не вышедшему из стадии расцвета сил, иметь жену-пенсионерку. Несообразно как-то.
Мужу, впрочем, Надежда Тимофеевна не выдержала и проболталась.
- У нас, кажется, начинается служебный роман, - сказала она во время вечернего чаепития с любимой мужниной пастилой. - Новенький доктор, Боткин, которому ты недавно регистрацию делал, кажется, закрутил с нашей заведующей.
- Оно и хорошо! - одобрил супруг. - Встретились два одиночества, разожгли костер любви…
- Косте-о-ор любви-и-и, - нараспев передразнила Надежда Тимофеевна. - Это не костер будет, а сама не знаю что! Заведующая-то у меня - ух!..
Надежда Тимофеевна сжала кулак и тряханула им в воздухе.
- …А Алексей Иванович - эх!
Кулак разжался, последовал снисходительный взмах рукой. Что, мол, с него взять, чего от него ожидать…
- Все эти мужики, которые на первый взгляд "эх", в смысле женского полу очень даже "ух", - возразил супруг. - Взять хотя бы нашего Кузьмина. Его уже начальник кастрировать пообещал, потому что человек и сам не работает, и половине женского коллектива не дает.
- Уволить как-то гуманнее.
- Уволить нельзя. Они с начальником кореши не-разлей-вода. - Супруг потер друг о друга указательные пальцы, наглядно демонстрируя степень близости начальника с незнакомым Надежде Тимофеевне Кузьминым. - Вместе погранучилище заканчивали, потом вместе в Таджикистане служили. Друзей увольнять нельзя…
Немая сцена, невольной свидетельницей которой стала Надежда Тимофеевна, длилась около минуты. Затем Алексей Иванович опустил руку и отошел от стола на пару шагов, а Ольга Борисовна зло сказала:
- А вы, Алексей Иванович, ловкач! Сами доведете, сами же успокаивать кидаетесь. Это вас в Кошкине вашем научили так четко клинья к одиноким женщинам подбивать?
Она прекрасно понимала, что говорит несправедливые слова, но ничего не могла поделать. Хотелось быть несправедливой, гадкой, и пусть ее все ненавидят, хотелось выйти одной против всего человечества, расставить ноги пошире, упереть руки в бока, смачно сплюнуть наземь, прищуриться и спросить: "Ну, кто здесь самый смелый? Выходи!"
В данный момент в роли всего человечества выступал доктор Боткин. Ему Ольга Борисовна все и высказала. Начала с подбивания клиньев, затем перешла на то, что нечего жалеть тех, кто не нуждается в жалости, а закончила напоминанием относительно того, что в рабочее время надо работать. Дежурного доктора заждались пациенты, нечего ему торчать без дела в кабинете заведующей.