А вечером следующего дня скорый поезд № 17 "Москва-Вюнсдорф" умчал нас на Запад. В Минске, однако, случилось несчастье. Я задремал на нижней полке, и тут электровоз чересчур энергично рванул с места. От неожиданного толчка я полетел на пол, ударившись головой об откидной столик. Левая бровь была рассечена, кровь залила рубашку, забрызгала пол. С трудом жена, плача, остановила кровотечение и заклеила рану пластырем. Я успокаивал ее как мог.
Ранним утром пятого февраля поезд причалил к знакомому перрону Восточного вокзала в Берлине, а через несколько часов я предстал перед своим новым непосредственным начальством Иваном Николаевичем. Тот хорошо знал меня по прежним командировкам, поэтому, скользнув по моей физиономии критическим взором, заявил, что рад мне всякому. При этом шеф сделал неопределенный жест правой рукой. Эту отмашку можно было трактовать двояко: то ли "горбатого могила исправит", то ли "хрен с ним, заживет до первой вербовки".
– Иди, принимай дела, – закончил аудиенцию Иван Николаевич, – да не забудь представиться Ивану Алексеевичу.
Иван Алексеевичем звали первого заместителя руководителя нашего представительства в Берлине, которое насчитывало несколько сотен сотрудников и скромно именовалась Представительством КГБ при МГБ ГДР. Противник же называл его просто Карлсхорстом, имея в виду микрорайон столицы ГДР, в котором оно располагалось и где проживали все мы.
Иван Алексеевич, который тоже знал меня по работе в "лесу", был человеком неординарным. Он любил находчивых и острых на язык. Для него я припас домашнюю заготовку. Просочившись в генеральский кабинет и вытянувшись в струнку, отрапортовал:
– Товарищ генерал-майор, подполковник Ростовцев прибыл в Ваше распоряжение!
Произнеся эту уставную фразу, замер в ожидании указаний.
Иван Алексеевич поднялся из-за стола, подошел ко мне и окинул меня хитроватым взглядом.
– А что это у тебя с рожей-то? – спросил он вдруг.
Смиренно опустив незаплывший глаз долу, я ответил:
– Иван Алексеевич, если я скажу, что это не по пьянке, Вы ведь все равно не поверите.
Генерал облегченно вздохнул:
– Вот молодец, что правду сказал. А то некоторые плетут околесицу разную. С полки, мол, упал, кот, де, поцарапал и все такое прочее. Ничего трудись. Удачи тебе.
Он крепко пожал мою руку и вернулся к своему столу. Аудиенция была окончена.
Однако мне предстояло еще встать на партийный учет. Секретарь парткома Иван Карпович приветствовал меня веселой матерщиной, давая тем самым понять, что по социальному происхождению он такой же тертый битый-перебитый опер, как я, и устанавливая со мной бесхитростный человеческий контакт. Потом его ни с того ни с сего потащило на исторические параллели:
– Учителя наши великие и основоположники Маркс с Энгельсом тоже не дураки были выпить. Как-то в одной лондонской таверне учинили дебош, а когда их выставили наружу, побили все фонари на прилегающей улице. Только хорошее знание проходных дворов спасло их тогда от каталажки… Да и Владимир Ильич, когда вновь избранные депутаты Четвертой Государственной Думы явились к нему в Поронино на доклад, поднял в корчме по стограммовому стопарю за каждого. А было их шестеро, депутатов-большевиков. И сдали они его в тот же вечер Надежде Константиновне тепленького… Да…. Выпить не возбраняется. Главное – ума не пропить… Ну ладно, давай прикрепительный талон.
Выйдя от парторга, я отправился, наконец, в свой кабинет, чтобы принять дела.
Так начался первый день моей последней загранкомандировки, которая продолжалась без малого шесть лет.
Ящик для писем от покойника
Немецкий язык очень точен и конкретен. Образность ему присуща в гораздо меньшей степени, чем, скажем, языку русскому. К примеру: по-немецки Genuisegarten – сад для овощей, а по-русски – огород; по-немецки Mähdrescher – косящая молотилка, а по-русски – комбайн; по-немецки Hauptstadt – главный город, по-русски – столица.
Прогуливаясь с корзинкой из ивовых прутьев по чистому, ухоженному лесу в окрестностях Бонна и собирая мароны – благородные грибы, цветом напоминающие спелые каштаны, Петр Сутырин размышлял как раз об этой особенности немецкого языка. Вспомнил, как однажды, когда он еще учился в разведшколе, его подвела беззаветная убежденность в неспособности немцев мыслить образно. Была весна. Он размечтался и засмотрелся на дерущихся за окном аудитории воробьев. И тут преподаватель немецкого языка назвал его оперативную кличку и предложил перевести написанное на доске немецкое слово Totenbriefkasten (ТВК). Петр вскочил и сходу выпалил: "Почтовый ящик для писем от покойника". Вся группа покатилась со смеху. Немец, печально взглянув на Петpa, объяснил, что покойник тут вовсе не при чем, а слово это переводится как "тайник". Компонент "tot" – (мертвый) подчеркивает надежность данного способа связи. Дескать, не продаст, как мертвый, надежен, как мертвый.
С тех пор прошло много лет. Петр давно перестал быть новичком в разведке. Он пять лет работал в Восточной Германии, часто совершал ходки из столицы ГДР в Западный Берлин, где встречался с агентурой и решал другие оперативные задачи. Тайниковой связью пользовался неоднократно, и ТВК давно перестал быть для него почтовым ящиком для писем от покойника. Правда, здесь, в ФРГ, оперативная обстановка была посложнее, чем в Западном Берлине, но жить и работать можно в общем-то в любой обстановке. Сегодня Петру предстояло изъять закладку из тайника, оборудованного в лесу агентом "Вальтером"…
"Вальтер" достался Петру "по наследству" от предшественника. Этот долговязый чудаковатый парень с лицом Тиля Улленшпигеля мечтал приобрести одноместный самолетик и на нем облететь вокруг Земли. Воплощение мечты требовало денег, и поэтому он пошел на сотрудничество с нами. Агент работал лаборантом в исследовательском центре крупного химического концерна, и от него поступала кое-какая информация, представлявшая интерес для научно-технической разведки. Однажды "Вальтер" принес радостную новость: его перевели в секретную лабораторию, занимавшуюся разработкой психотропных препаратов по заказам спецслужб. В одночасье он превратился из середнячка в ценнейшего источника. Петр тут же решил ограничить до минимума количество встреч с "Вальтером" и использовать для связи с ним тайники. Этого требовали правила конспирации.
Сутырин хорошо помнил их последнюю встречу. Они сидели в загородной гаштете [1] , уютно расположившейся на склоне лесистого холма. Германия, давно оправившаяся от разгрома, сытая, благополучная, лежала перед ними. Красные вагончики фуникулера, смотровая вышка, телевизионный ретранслятор, высоковольтная линия, крутые черепичные крыши игрушечных домиков, шпили кирх. Внизу поблескивал в лучах закатного солнца неширокий Рейн. За дальним столиком подвыпившая компания негромким стройным хором пела песни о батюшке Рейне, о золотом вине и о древних германцах, осевших на берегах великой реки. Петр расчувствовался и продекламировал строфу из стихотворения Гейне "Русалка", известного ему со школьной скамьи:
Die Luft ist kühl und es dunkelt,
Und ruhig flieвt der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein [2] .
– Мне будет не хватать тебя, Петер, – с печалью в голосе сказал "Вальтер". – Я успел привязаться к тебе и всегда ждал этих встреч с нетерпением.
– Но ведь мы не навеки расстаемся, – успокоил агента Петр. – Давай встретимся через полгода в Париже или в Брюсселе. Там мы сможем спокойно поговорить и о деле, и на отвлеченные темы.
Сошлись на Париже… "Вальтер" Петру нравился. Ему импонировало то, что агент на встречах вел себя спокойно, расковано и при появлении посторонних лиц не вздрагивал, как другая агентура, видевшая в каждом встречном сотрудника БФФ [3] .
На той встрече "Вальтер" передал Сутырину описания трех тайников. Первый был уже отработан. Сегодня настала очередь второго. Петр вышел на заветную полянку, когда его корзина была уже полна грибов. Полянку окружали невысокие, в рост человека кусты, а посреди нее стоял невысокий, но кряжистый дуб. В стволе дерева метрах в полутора от земли чернело небольшое дупло. Петр поморщился. Высоковато. Лучше бы оно было где-то на уровне травы. Нагнулся, будто гриб сорвал, а на самом деле изъял контейнер из тайника, но делать было нечего. Петр обошел кусты и, никого там не обнаружив, приблизился к дубу и засунул руку в дупло. Черт побери! "Вальтер" не учел, что Петр на голову ниже него и руки у Петра соответственно короче. Сутырин не смог дотянуться до дна дупла. Мысленно выругавшись, он еще раз обследовал кусты вокруг поляны и остановился перед дубом. Эх, была не была! Скинув туфли, залез на дерево и, раскорячившись на нижних ветвях так, что таз поднялся выше головы, дотянулся-таки до проклятого контейнера. Подняв голову, увидел вдали крышу какого-то строения с круглым чердачным оконцем в торце, до строения было более километра. Конечно, Петр знал, что для телеобъектива это не расстояние, но был настолько уверен в надежности "Вальтера", что не придал значения увиденному и сунул контейнер в карман, вместо того чтобы отшвырнуть его подальше и, выражаясь языком правонарушителей, рвануть когти. Когда Сутырин уже хотел сесть в свою машину, припаркованную на стоянке у автобана, его задержали и обыскали полицейские и еще какие-то люди в штатском. Нашли контейнер, содержимое которого было тут же предъявлено невесть откуда появившимся "свидетелям". Петр протестовал, потрясал диппаспортом и клялся, что нашел контейнер в траве во время сбора грибов и поднял его из чистого любопытства. Полицейские и люди в штатском, улыбаясь, составляли протокол, а "свидетели" громко возмущались наглостью русского шпиона. Подписывать протокола Петр не стал, однако, все остальные его подписали, и этого было достаточно. Старший группы задержания издевательски откозырял ему и разрешил ехать, пожелав счастливого пути.
Прибыв в посольство, Петр тут же подробно проинформировал о случившемся резидента.
– Что же ты натворил, сукин сын! – грустно пожурил его генерал. – Вроде бы и не мальчик уже. Подстава любимый твой "Вальтер", чистой воды подстава! Ну что ж, иди домой, пакуй вещи. Завтра тебя объявят персоной non grata.
– Сволочи! – проворчал Петр. – Моего предшественника они не трогали, так как он все равно готовился к отъезду, а меня решили подстрелить на взлете.
Фотография Сутырина, раскорячившегося на дубе, обошла большинство газет западного мира. Весь передний план снимка занимал зад, но и лицо можно было обнаружить при внимательном рассмотрении. Одну такую фотографию Петр вырезал, вставил в рамку и повесил над диваном в гостиной своей московской квартиры.
– Это я, – объяснял он, отвечая на недоуменные вопросы гостей. – Да, да, это я. Просто немецкий фотограф оказался авангардистом. Он увидел меня именно таким.
Не всё скоту масленица
В один из жарких июльских дней 1989 года на N-ском полигоне Группы советских войск в Германии проводились плановые учебные стрельбы. В стрекотание автоматов и тяжёлую пулемётную дробь вплетались одиночные хлопки винтовочных и пистолетных выстрелов. По дальней кромке полигона ползал взад-вперёд, то и дело, окутываясь сизым дымом, воняя дизелем и глухо грохоча, новенький с иголочки танк Т-80. Вокруг него сновали люди в шлемах и комбинезонах. Танкисты под управлением своего боевого командира гвардии старшего лейтенанта Крупина осваивали недавно поступившую в войска современную технику. Метрах в пятистах от танка в одной из штабных палаток сидели два опера из военной контрразведки – капитан Малышев и старший лейтенант Бодров. Особисты пили почти горячий лимонад и ругали танкистов:
– Подавят все грибы, паразиты!
– Да, сейчас после дождей, колосовики пошли, по полкило каждый, и без единой червоточенки!
– Надо было их вчера собрать.
– Русский мужик задним умом крепок.
В палатку, шумно пыхтя, ввалился майор Борисенко, командир отдельной роты связи, здоровенный хохол с пышными усами и красной от жары потной физиономией. В руках он держал красивый жёлтый портфель из кожи, похожей на крокодилову. Таких портфелей в военторговских магазинах не продавали.
– Здорово, шпионоловы! – Гаркнул майор, тяжело опускаясь на походную койку. – Дайте чем-нибудь промочить глотку.
– Привет тебе! – ответил Малышев, откупоривая бутылку лимонада. – На, держи! С чем пришёл?
– Там миссия приехала. Британцы на "Рейндж ровере". Наблюдают за учениями.
– Имеют право, – ответил Малышев. – Если мы их прогоним, они станут гонять таких же наших в Западной Германии. Что это за портфель у тебя?
Майор вздохнул, глотнул лимонада, достал огромный носовой платок и утёр пот с лица.
– Начну издалека. Брательник у меня младшенький служил в Афгане. Как-то расстрелял двух пленных душманов. Командир стал орать на него: надо, мол, было сдать этих пленных в контрразведку Наджибулы. А брательник ему: "Нехай нэ топчуть нашу ридну Афганщину!". Ну командир рассмеялся и назначил ему два наряда на кухне после окончания боевых действий.
– Ближе к делу! – оборвал его Малышев.
– A портфель этот спёр у английских разведчиков рядовой моей роты Тезиков. Он – из урок, Тезиков этот. Три года на зоне отмотал. Думал, в портфеле чё пожрать и выпить найдётся. Вот и спёр.
Малышев площадно выругался.
– Достукались. Уголовников в армию стали брать. Да ещё за границу их служить посылают. Раньше такого не было. Перестройка, понимаешь. Черти её подери! И как же ему удалось увести портфель?
– А он нашёл пару пустых бутылок – вокруг части их полно валяется, разбил и закопал в песок метрах в двадцати позади "Рейндж ровера" горлышками вниз. Ну, они стали сдавать назад, чтобы развернуться на полянке и прокололись.
– Арестовать подлеца! А портфель немедленно вернуть англичанам. Небось, они уже скандалят на всю Германию. Связались, наверняка, по рации со своим офисом в Потсдаме.
– Скандалят трошки. Ещё тягач просят.
– Зачем?
– Сели на пузо в песке.
– Тягач надо выделить. А кстати, что в портфеле?
– Вот! Тезиков-то патриотом оказался. Колу он выпил, сэндвичи слопал, журнал "Плейбой" с голыми девицами полистал, а потом наткнулся вот на это и сразу прибежал с портфелем ко мне.
Майор достал из портфеля сложенную по всем правилам карту и расстелил её на койке. Карта была явно советского происхождения. В верхнем правом углу стоял гриф "Совершенно секретно". Регистрационный номер тоже имелся. Германская Демократическая Республика лежала перед офицерами как на ладони вместе со всеми военными объектами Советской Армии и Национальной Народной Армии ГДР. Малышев пожал плечами:
– Ну и что тут секретного? Все эти объекты давно разведаны потенциальным противником и сфотографированы из космоса.
– Не спеши с выводами, шпионолов! – сказал Борисенко. – Видишь эти красные ниточки. Они пронизали всю эту малюсенькую страну як те кровеносные сосуды.
– Так это же наши линии связи! Вот она и самая главная ВЧ-связь! Конечно, это она, – рассуждал Малышев. – Тянется к штабу ГСВГ, к штабам всех шести армий, в Берлин, Лейпциг и Росток, где посольство, генеральные консульства, и резидентуры КГБ и ГРУ, к нашему Управлению в Потсдаме.
– Теперь понятно, каким образом они нашли и откопали кабель ВЧ-связи под Вюнсдорфом. Хорошо, что грибники тогда их спугнули. А давай вербанём их на этой карте, – предложил Бодров. – Утеря сов. секретного документа допущена всё-таки.
– Двоих сразу – не получится. Приедут в Потсдам – побегут вперегонки к своему начальству доносить друг на друга.
– Пожалуй, ты прав, – согласился Бодров.
– Всё! – подвёл итог дискуссии Малышев. – Карту отошлём в Потсдам. Пускай ловят "крота" в высоких штабах и усиливают охрану и защиту линий связи. Ты, Бодров иди и проси тягач у артиллеристов. А я верну портфель шпионам. Майор, тебе спасибо! Будешь поощрён за бдительность. Тезикову же объяви тёплую благодарность за его солдатский патриотизм …
Майор Дуглас и Капитан Коллинз сидели у своей машины в тени чахлой берёзки в ожидании тягача. От всей их щеголеватости не оказалось и следа. От жары и переживаний они совершенно сникли. Увидев, Малышева, обрадовались. Малышев шёл медленно, проваливаясь в песок. Поприветствовав разведчиков, протянул портфель майору.
– Нам чужого не надо.
– Благодарю Вас, кэптэн. Нам с полудня не везёт сегодня. Не всё скоту масленица.
Малышев удивился тому, что майор сносно говорит по-русски, хоть и сделал грубую ошибку в популярной пословице. Поправлять его не стал.
Дуглас быстро проверил содержимое портфеля и высказал обиду:
– Зачем ваши взяли карту? Её можно было просто сфотокопировать.
– А вот зачем, мэйджер, – пояснил Малышев. – За утерю совершенно секретного документа вас выгонят из миссии. Пришлют новых. Те будут полгода вживаться в обстановку, а мы тем временем отдохнём, подлечим нервы, водки попьём и запивать её будем великолепным немецким пивом. Мои любимые сорта "Радебергер" и "Вернесгрюнер". Хорошо промывают почки, знаете. На минеральных водах они.
Разглагольствования Малышева привели англичан в бешенство:
– Вы – собакин сын, сэр! – крикнул Дуглас.
– И тволочь! – добавил Коллинз.
Малышева эти замечания не смутили.
– Если я сукин сын и сволочь, то вы козлы, джентельмены! – сказал он.
– Разве "козёл" ругательство?
– Скорее комплимент. Вы поменяли колесо за полторы минуты. Это является рекордом.