Родился я через год после смерти Сталина. Природа долго присматривалась, подыскивая замену ушедшему интеллекту. В ясли-садик не ходил, а воспитывался старшей сестрой - первой на улице драчуньей и матершинницей. Но, несмотря на эти посулы, рос примерным, скромным мальчиком. В школе учился сначала плохо, потом не очень плохо, потом совсем хорошо, и окончил её с одной тройкой. В институт поступил - мечтал стать строителем. Но связался с хулиганами и бежал от них в армию. Служил три года в морских частях погранвойск. Служба нравилась, я ей тоже. От неё осталась на память бескозырка, от меня ей - запись в Книге Почёта части.
Анатолий Егорович Агарков
Три напрасных года
1
Ваше благородие, госпожа Повестка
Для кого ты сапоги, а кому и беска
Другу два по дружбе, ну а мне все три
Не везёт мне в службе - повезёт в любви.
- Набирается семнадцатая рота! - приземистый майор ткнулся подслеповатым взглядом в список личного состава.
- Абросимов,… Авдюков,… Агапов…, - голос, однако, хорошо поставленный командирский голос, далеко разносился по широкому плацу.
- Бегом! Бегом! Чего ноги волочите, как беременные тараканы.
Подхватив пожитки, мы выбегали на плац.
- В колонну по шесть становись! - верещал начальник областного призывного пункта.
Что делать - строимся в колонну. Наша задача - подчиняться, а уж кому командовать всегда найдутся. Вон от дверей штаба в нашу сторону направили стопы трое военных в морской форме, с чёрными погонами в зелёной окантовке - старший лейтенант, мичман и старшина первой, кажется, статьи.
Майор закончил орать по списку, осмотрел критически нестройную колонну из девяти десятков новобранцев.
- Равняйсь! Смирно!
Махнул рукой подходящему старлею:
- Забирай.
Они обменялись рукопожатием.
Мичман с высоты двухметрового роста орлиным взором окинул наши ряды.
- Подравнялись. Чемоданчики в руки, мешочки на пле-ЧО! Прямо ша-ГОМ марш!
Вот это голос! И выправка у него военная - старлей-то с брюшком. А старшина - меланхолик какой-то.
Мы тронулись, пытаясь шагать в ногу. За спинами родился шум и выплеснулся в свисты, крики, улюлюканье:
- Шнурки!
Во как! Быстро! Пять минут назад плечом к плечу стояли, а теперь….
Но и наши острословы не остались в долгу:
- Сапоги! Шурупы! Салажня!
Сапоги - понятно. Шурупы - это от пилоток. Салаги? Салаги они и есть.
В электричке, пока добирались с Челябинск-Южного до Челябинск-Главного, познакомились с "покупателями". Старлей Ежов, он же замполит одиннадцатой роты, объяснил, что предстоит нам службу начать в Отдельном Учебном Отряде Морских Специалистов пограничных войск Комитета Государственной Безопасности при Совете министров СССР. Как записано, так и прозвучало. Что отбирали нас по особым критериям и очень тщательно.
Во-первых, интеллект - выше среднего. Одиннадцатая рота, хоть и принадлежит к электромеханической школе, которая готовит мотористов на корабли и электриков, но имеет свою специфику. Кроме пограничной и морской подготовки, дизелей и генераторов, должны мы освоить, знать и применять лоцию, ППСС (правила предупреждения столкновения судов), кораблевождение и много других преинтереснейших наук (например, флажный семафор и азбуку Морзе). Корочки, которые вручают по окончании ОУОМСа, дают нам право обслуживать не только дизеля до 1000 лошадиных сил на всех судах (даже океанских), но и управлять любым транспортным (водным, разумеется) средством на реках и в акваториях портов. Буксиром, например.
Во-вторых, с патриотизмом, нравственностью и законом у нас должно быть всё в ажуре. То есть - не судился, не привлекался, не приводился. В связях, нас порочащих, не замечались.
В-третьих, к здоровьишку претензий нет. Всё тяготы и лишения - без ропота и себе не в ущерб. Не только уметь плавать и воды не бояться, но и качку терпеть, аппетита не теряя, голодать, если потребуется (как Зиганшин - помните?). Ну и врагу спуска не давать - чтить и преумножать славу наших доблестных предков. Чёрной и полосатой смертью называли моряков фашисты. Не зря, должно быть.
Короче, старлей с нами, а я с Вами провёл политбеседу. Не знаю, как у Вас - наши носы поползли вверх. Ещё бы - элитные войска, надёжа и опора всего могучего Советского Союза. Мы так всё поняли и загордились ужасно. С тем приехали на вокзал, с тем и стояли строем на перроне, желая соответствовать.
Ежов и мичман Титов куда-то пропали. В сторонке курил старшина Пестов. Его меланхолия объяснялась легко и просто - приказ министра обороны нас призвавший, его демобилизовал. Он уже трижды за последние два года побывал дома, приезжая за новобранцами. И теперь его дембельский чемоданчик под отчим кровом в Верхнем Уфалее (город такой в Челябинской области). Осталось - нас сопроводить в Анапу и в штаб за документами. Он теперь в мыслях - гражданский человек, дни считает. Ну а нам - годы и месяцы. Курили в рукав, стоя в строю, хотя, растворись по перрону - Пестов и бровью бы не повёл.
Какой-то бич вокзальный подваливает. Я - крайний, меня и теребит за рукав.
- Слышь, браток, махнём куртками? Вас всё равно в части переоденут, а гражданку в топку.
На мне была штормовка, видавшая виды - не знаю, чем прельстила.
- Отвали, - говорю. - Буду я твоих вшей таскать.
У меня над ухом за спиной:
- Я отца зарубил! Щас будет тебе куртка!
Бас что надо! Бомжара в бега ударился. Я оглянулся. Парень выше, шире, здоровее, и ряха такая, знаете, что-то среднее между тупой и хитрой. Встречал таких - трудно понять: то ли шутит, то ли всерьёз говорит. Ка-ак навернёт - лучше не рисковать. Хотя, любопытно - про отца это он всерьёз? Больно странная прибаутка. Мой зять ругается так:
- сволгибрёвна! Белиберда, вроде, а получается - с Волги брёвна - ничего матершинного.
Чистяков у парня фамилия, и призывался он из Златоуста. Попали с ним в один плацкарт, или как это правильно называется - отсек, секция в общем вагоне, короче - кубрик. Они сбоку с одним призывником, по фамилии Дмитриев, пристроились. Этот - педик недоученный, в смысле, из пединститута призвался, Челябинского государственного. То ли у них кафедры военной нет, то ли второгодник, как я. Шибко он был похож на моего деда Апалькова Егора Ивановича. Нет, вообще на деда - сутуловатый, с неспортивной фигурой, шаркающей походкой, дребезжащим голосом, и по-стариковски нудный. Как такого в спецвойска? Должно быть, интеллекта выше крыши.
Я спросил:
- Откуда родом?
- Из города Гурьева, - отвечает.
- Если город, значит Гурьевск.
Зачем сказал - сам не знаю. А он начал ворчать и ворчал о моих географических познаниях ещё долго, пока не набил рот жратвой. Поделив с Чистяковым полки, скоренько разложили нижнюю на два сидения и столик, выпотрошили рюкзаки и принялись чавкать.
Мне досталась средняя полка. Разложил постельные принадлежности, сунул под подушку спортивную сумку, в которой кроме туалетных принадлежностей и тёплых носков, были спички и сигареты.
По вагону прошёлся Титов.
- Сейчас уже поздно. Подкрепляйтесь своим. С завтрашнего дня встанете на довольствие Министерства Обороны, и питаться будите в ресторане.
Мне подкрепляться - разве что сигаретами. Скинул обувь и полез на свою полку дожидаться того часа, когда распахнёт двери вагон-ресторан и изящная официантка…. Снизу запахло копчёным и жареным. Представить изящность женской фигурки не дала чья-то лапа. Бесцеремонно постучала по краю полки, а её хозяин (Вовка Постовалов) возвестил:
- Вставай, братан, рубать будем.
Глянул на столик внизу. Всё, что там было выставлено, мне, конечно, понравилось, а запах просто с ума сводил, но….
- Всё, что могу добавить к сервировке, это сигареты.
- Добавляй! - махнул рукой Захар (Сашка Захаров), единственный курящий в этой компании.
Я спустился вниз и наелся до отвала, как давно не трапезничал в беспокойной (если не сказать, бесприютной) своей студенческой жизни. Потом мы с Захаром покурили в тамбуре, и все дружно присели на спину - завязывать жирок. Жить, как говорится, хорошо. Но…. С соседней средней полки подал голос Постовалов, а для убедительности ещё постучал кулаком по моей:
- Э-эй! Не спать. С тебя история. Зря, что ль кормили? Расскажи что-нибудь.
Подумал - справедливо. Посмотрел в окно.
- Что вам рассказать?
Мелькнул освещённый перрон Еманжелинского вокзала.
- А вот послушайте….
Это случилось примерно год назад. Ехал с картошки - документов полные карманы (от паспорта до зачётки), а денег - ни копья. Контроль. Подловили, высадили. На вокзале в линейном посту протокол оформили. Главное - не соврёшь: документы на руках.
- И что теперь делать? - спрашиваю.
Мусор в лейтенантских погонах:
- Ждёшь следующую секцию, садишься с протоколом. А потом оплатишь штраф и проезд. Не оплатишь - в институт сообщим. Ясно?
Куда ясней. Сижу на лавочке у вокзала, жду электричку. Подходит паренёк. Не помню: я ли у него стрельнул сигаретку, он ли у меня. Разговорились. Он, оказывается, только-только демобилизовался. Девчонка любимая его ждала, два года письма слала, а под приказ замуж засуетилась. Вот на свадьбу он и прикатил в Еманжелинку. Сам-то троицкий. Да только никому не стал он здесь нужен - вытолкали за порог. Выслушал я его, посочувствовал, на том и расстались. Час сижу, другой проходит. Электричку для меня объявили. Тут и дембель троицкий появился. Несётся на всех парах. А за ним - мама дорогая! - толпа пьяных мужиков. Должно быть, любовью раненое сердце вновь на свадьбу его затащило, ну а там, понятно, все уже разогрелись до кондиции.
Срубили его в шагах двух от меня. Он ручонку тянет:
- Помоги, друг.
Какой, помоги! Свои бы проблемы решить - вон электричка подошла. Но меня никто не спрашивал - на чьей ты, парень, стороне? Засвистели, замелькали кулаки - бац! бац! Я и окривел сразу на один глаз. Но другим-то вижу. Нет, сам себе говорю, не для того меня с электрички ссадили, чтобы пьяные мужики в Еманжелинке на вокзале до смерти забили. Сумкой прикрываюсь, одному как засадил в дыхалку ногой. Смотрю - крючится у лавочки. Другой вообще - кульбит через неё и застрял в кустах надолго. А мне же домой надо. Рванул к электричке. Только сглупил малость: мне бы через пути и прямо к дверям открытым, а я по дорожке…. Ну и выскочил на середину вагона. А там, сами понимаете, ни дверей, ни дверцы. Пока размышлял: направо иль налево, меня настигли, и снова - бац! бац! Ажна искры из глаз. Вот сволочи, другой бы раз поучил вежливости, а сейчас, простите, тороплюсь - вот-вот электричка уйдёт. Рванулся в одну сторону - не пробиться, в другую - та же картина Репина - приплыли, называется. Но в жизни всегда есть место случаю. Случилось - курили в тамбуре парни, видят - потасовка. Выскочили - бац! бац! - лежат орёлики и на свадьбу свою не торопятся. Меня в вагон затащили, а я уж ничего не вижу. Вот такие дела.
Постовальчик очень мускулистые руки за голову закинул:
- А я всё думаю: узнаешь ты меня или нет?
- Признаюсь, память на лица плохая, - говорю. - Уж сам расколись: со свадьбы ты или с электрички.
- Я тебе намекну, а ты постарайся догадаться - сеструхин платочек увёз тогда.
- Помню, обтирали мне личико разбитое две девицы. Тогда, значит….
Я протянул Постовалу руку:
- Спасибо, друг.
- Брат, - поправил он.
- Твой должник.
- Сочтёмся.
После продолжительного молчания Постовалов окликнул ребят напротив:
- Эй, вы там - расскажите что-нибудь?
Дмитриев пробурчал что-то по-стариковски. А Чистяков рявкнул:
- Я отца зарубил!
- Понятно.
Я свесил голову вниз к Женьке Талипову:
- Ты боксёр?
Тот потрогал сломанный и приплюснутый нос.
- Нет, это копытом. Лошадка подо мной на льду поскользнулась - два перелома от ступни до колена. А как поднялась - ещё копытом в лицо. Вот я полз домой и думал - замёрзну.
В трёх словах - а какая жуткая история. Я представил - бр-р-р! - упаси Бог.
Постовальчик свесил голову к Захарову:
- Санька, расскажи ты историю.
- А про что рассказать?
- Про баб, конечно - ты у нас мастер по этой линии.
Захар без бахвальства:
- Дак у меня и опыт большой. Я ведь с раннего детства начал.
- Как ты их обалтываешь?
- Легко. Я ведь упрямый: пристану - хрен кто отвяжется. Этим летом девчата на току работали - зерно лопатили. Я в обед на машине приехал, Танюху там одну в склад заманил, на пустые мешки завалил.
- Дай, - говорю.
Она:
- Нет.
- Дай.
- Нет.
- Ну, как хочешь, - говорю. - Только знай, я упорный: могу лежать на тебе весь обед. Да хоть до самого вечера.
- Ну и как?
- Дала - куда ей деваться. Я ж говорю - упорный, никто не устоит.
Не любил пошлых разговоров. Но Захар так безыскусно и в то же время юморно рассказал о своей победе, что я посмеялся вместе со всеми. Да и Танюхе упомянутой может и не совсем плохо было. Иначе б парился Захар на нарах, а не ехал в поезде служить в элитных войсках.
Ребята мне понравились, и не за копчёное сало, гусят-поросят - своей непосредственностью. Все они были родом из Уйского района, только из разных деревень - Ларино, Верхнее и Нижнее Усцелёмово. Окончили СПТУ, Вовка и Женька механизаторами, а Захар водителем грузовика. Хотелось ему служить за баранкой, а не на катере. Да и механизаторы - готовые танкисты. Но военкому видней - где кому. Ну и едем - чего тут обижаться? И на кого?
На следующий день мичман Титов навёл в вагоне флотский порядок. Всю обувь спрятали в ящики под нижние полки. Ходили в носках. Кому нужно покурить или в туалет - в тамбуре стояли три пары ботинок самого большого размера. С расчётом - один в туалет, двое курят.
Титов курильщикам:
- Надо беречь своё здоровье: оно теперь принадлежит Родине.
За порядком следили дневальные. Трижды в день после еды (питались мы в вагоне-ресторане) загоняли они всех на полки и мыли "палубу". А попросту - влажной тряпкой протирали пол вагона. Ночью тоже мыли - один раз после отбоя.
Вы не представляете, как хорошо думается под стук колёс! О чём? Да о чём угодно. Вот, например, похоже наше противостояние с НАТОй на борьбу древней Спарты с Афинами? Спартанцы - символ мужества, чести, доблести воинской. Полное презрение к роскоши, разврату, неги и лености. И наоборот - уважение к женщине, простой суровой жизни, заполненной упорными занятиями, и, как результат, победы во всех сражениях. Они даже говорили лаконично, то есть кратко, метко и по делу. А американцы, то есть афиняне - это бесконечная погоня за богатством. Когда оно есть - жратва от брюха, порочные женщины, от которых детей-то заводить стыдно и опасно. Хвастовство сплошное. И, конечно, за меч браться не хочется. Зачем? Пусть наёмники упираются. Вот у нас - армия народная, служба - долг Родине, а америкосы - только за деньги. Думаю, мы им накостыляем. Хотя, войны, конечно, не хочется. Мы их должны победить в мирном соревновании. На экономическом поприще. Что для этого у нас есть? Конечно, колоссальные богатства огромной страны. И народ, закаленный суровой жизнью. Дружный. Работящий. Есть, конечно, исключения. Чебуреков взять - вечно они толкутся на базарах. За копейку даже готовы удавиться. И сталь варить, конечно, не умеют. И не хотят. И станки делать. И землю пахать. Что с ними делать? Государство, конечно, воспитывает молодёжь - партия, комсомол, пионерия. Но если отец на базаре - кем сынок вырастет? Да торгашом и вырастет, что ему не внушай. Что же делать? Есть над чем задуматься.
Вот Афины. Им не надо было думать: кем стать и как жить. Вся Греция через их порт Пирей товары тащила - вот и не зевай, набивай мощну торговлей. А Спарта? Такой она стала и прославилась в веках благодаря одному человеку - Ликургу. Пришёл он, посмотрел на людей и сказал: надо жить так и не иначе. Всем понравились его законы - и возник город Спарта, и стал таким, каким мы его теперь знаем. Вот бы мне стать советским Ликургом - написать законы, убедить всех, что именно так, и только так, жить надо. Законы у нас Партия издаёт, Верховный Совет и Правительство. Мне туда - только в мечтах. Но ведь можно затеять преобразования, скажем, в одном отдельном коллективе. Как пример для подражания. Как ядро для кристаллизации.
Мои новые друзья - механизаторы, парни - вполне сметливые, подвижные - в смысле, к новому. Подбить их, да и других желающих после дембеля поехать, ну, скажем, в Казахстан, на целину. Организовать там, на пустом месте, в дикой степи колхоз, коммуну да как угодно назови - коллектив, который будет жить, и трудиться по правилам самими установленными. Упорный труд, занятия спортом, художественной самодеятельностью, и основа основ - флотский порядок и чекистская самодисциплина.
Утопия, скажите? Но почему? Мне идея нравится. Почему она не должна понравиться названному брату Постовалову, Женьке Талипову, Захарику? Как её осуществить? Мне не представляется сложным. Под дембель списаться с "Комсомольской правдой". Там инициативу наверняка поддержат, по своим каналам пробьют нам землицу, где будем жить и экспериментировать. Кинут клич девчатам по всей стране - мол, молодые, холостые, храбрые моряки едут осваивать целину - поддержите своим участием и любовью.
А почему целину? Потому что Талипов с Постоваловым - механизаторы? Да они работали-то на тракторах максимум один год. А за три года службы станут настоящими морскими волками. К чёрту пыльные степи! Даёшь остров Врангеля! Или Юденича. Или Колчака. Любой необитаемый. Мы его быстренько освоим. Монахи же справляются на своих Соловках. Ага, монахи. У них основной движитель по жизни - вера. И у нас тоже! У них - в загробную жизнь. У нас - в коммунистическое будущее.
В принципе, конечно, всё сходится - труд, спорт, культурная жизнь - всё можно внедрить железным флотским порядком. Как быть с женщинами - вот вопрос! Нет, конечно, трудиться и спортом заниматься девчонки тоже умеют, а петь и плясать гораздо лучше нашего. Но с любовью как быть, с интимными отношениями? Со сколькими девчонками я не встречался - со всеми расстался. Еду на службу, а переписываться не с кем. Кому-то я не понравился, кто-то мне. Гармония у нас была только с Таней из Нагорного. Но ведь мы тогда ещё были детьми. Об интимных отношениях даже не помышляли. Да и - приходит теперь понимание - не любила она меня. Так, играла спектакль. Смена в лагере закончилась, и Таня всё забыла. Рыжен рассказывал: где-то с нею познакомился и поехал в Нагорный. Накостыляли ему там. Впрочем, ему не привыкать. Поехал бы я - тот же результат. Так что не судьба.