- У меня есть уместный случай, из жизни, - сказал Павел. - Произошел в селе, где я родился. Одну старую и подслеповатую бабку оставили дома одну, с внучком четырех лет. Внучок присел покакать в уборной, как взрослый. А бабке тоже приспичило. И она, заранее приготовившись и сняв рейтузы, поперла на очко. А внучок с перепугу укусил ее в зад. Бабка выскочила и упала с инфарктом. Так ее и нашли - с инфарктом и укусом на сморщенной ягодице.
- Это анекдот? - отсмеявшись, спросила Елена.
- Я сам был тем мальчонкой, - печально сказал Павел. - А бабка выжила, но мозгами поехала. Со страху.
- Смешно, - сказал родственник.
- Дьявольски смешно, - подтвердил Павел. - С тех пор я уже не мог уверовать в бабкиного доброго Бога. И когда видел распятие, всегда пытался заглянуть Богу под юбку, нет ли у него на жопе следов от зубов. Но у Бога нет жопы, вот какие дела. Вам не кажется это странным?
- Кажется, - кивнул родственник. - Бог предпочитает поворачиваться к нам одним ликом. А второй предлагает Дьяволу.
- Нюхнули.
- Как это тонко, как многозначительно, - поморщилась Елена.
- У кого-нибудь есть другое толкование? - живо поинтересовался Павел. - У Бога, как и у Дьявола, нет спины, с чего бы это?
- С креста, - с готовностью ответил родственник. - Этих двоих не додумались распять валетом. Вот и приходится вращаться, не покладая рук, чтобы не потерять лицо, или как лучше сказать?
- Хлебло, - вежливо подсказал Павел.
- Во-во, - радостно закивал родственник, - светить хлеблом миру, помавать им. И хлеб наш насущный даждь нам днесь. Лет на десять с конфискацией и по рогам.
- Вы думаете, наверное, что все это очень остроумно и весело, - сказала Елена.
- Это глупо и грустно, - ответил Павел, - но что это за мир, в котором бабка едет крышей от того, что внук укусил ее в задницу? Для чего он создан, если не для смеха?
- Для игры, - серьезно сказал родственник. - Игра - это единственный смысл существования такого мира. Игра - это единственная вещь, которая имеет смысл в самой себе, не нуждаясь ни в какой цели. Бабка, вы говорите. Да совсем недавно мы отдали 20 миллионов жизней, чтобы не допустить Гитлера развалить Союз и уничтожить Советскую власть. А теперь тупо пялимся на памятники погибшим и уже не понимаем - кто мы такие? Герои, защитившие свое ярмо? Или стадо баранов, развалившее свою тюрьму народов и бегущее по светлому пути в будущее? Так по какому поводу салют, я вас спрашиваю? Никто уже не помнит, но все идут - к новым воротам. Так как же тут не смеяться? Если уж кто-то играет с нами в такие игры, то я предпочитаю захлебнуться от смеха, а не от слез.
- Истина в вине, - заметил Павел.
- Тоже неплохо, - согласился родственник, - но я уже пробовал, не получилось. Я выплыл, сбив ногами истину, и плюнул на нее. Теперь я решил расслабиться и получить удовольствие.
- Подставив жопу? - укусила Елена.
- Нет, я не люблю Бога, - пояснил родственник. - И хромосомно резистентен к любому контролю. Поэтому я решил не впускать Его в свою локальную вселенную, ни спереди, ни сзади, ни в душу Бога мать. Теперь я сам пишу свои роли. И никогда не плачу.
- Таких кузнецов своего счастья и до вас было, - сказала Елена. - Вот они и лежат под теми памятниками, которые вы так уместно упомянули. Родись вы чуть раньше, и первым легли бы на амбразуру. Со всем вашим цинизмом.
- Лег бы с цинизмом, - согласился родственник. - Раз уж все мы там будем, то не следует упускать случая уйти со сцены красиво. Но амбразуру я бы выбрал сам.
- Не существует правильных решений, только судьба, - меланхолично заметил Павел.
- Судьбу для миллионов всегда формируют Гитлер и Сталин, - фыркнула Елена.
- Любые режимы играют второстепенную роль в управлении людьми и их судьбами, - сказал родственник. - Намного важнее слова и представления, которые формируют семантическую среду. Я сам сочиняю свои романы и живу по ним. Значит, я уже научился быть великим писателем. Теперь мне остается только научиться делать из этого башли.
- Делай то, что лучше для тебя, и к черту остаток мира, - ухмыльнулся Павел.
- Честность - это худшая политика, - родственник погрозил ему пальцем. - Ты приобретаешь массу врагов и никогда не достигаешь своих целей. Говорить правду нелегко, неприятно и бесполезно.
- Говорят, лгать бессовестно, - сказала Елена.
- Трусость делает всех нас совестливыми, - ответил родственник. - И добрыми.
- Вы ненавидите людей, - сказала Елена.
- Я их знаю, - ответил родственник. - А зло - это знание. Быть добрым, значит, не знать. Надо ненавидеть, любя, и любя - ненавидеть. Только так можно жить среди людей. Тогда ты будешь силен и в любви и в ненависти. Иначе превратишься в слюнявого агнца или в мрачного дебила-параноика.
- Не надо нас агитировать, - едко сказала Елена.
- "Мы в Бога веруем", - вяло усмехнулся Павел, - как на деньгах.
- Никакая вера, кроме веры в себя, не имеет никакого значения, - торжественно сказал родственник. - И в деньги. Я смотрю на Вселенную и, воспринимая ее, позволяю ей существовать. Как и деньгам. Прежде о деньгах не беспокоились, их либо имели, либо влезали в долги. Бог, как и банковский билет, это словесная конструкция, литература. Которая может быть вживлена в живой человеческий мозг и питаться им, как вампир. Станьте Богом сами, и никто не пострадает. Кроме ваших врагов.
- Бросьте вы эту бормотень, - скривилась Елена, - в провинцию езжайте самоохмуреж проповедовать.
- Я свет миру, - скромно сказал родственник, - я не могу похоронить себя в трущобах и дебрях Индостана.
- Я думала, вы из Донецка, - удивилась Елена.
- Я тоже так думал, - сказал родственник. - Пока не понял, что как только достигнута правильная конфигурация нейронов, устанавливаются реальные энергетические связи. Это наука, а не охмуреж, мадам. И эти связи могут существовать независимо от материальной базы, которая их породила. Так восходит Бог.
- Так восходит маразм, - сказала Елена.
- А кто такой Бог? - спросил родственник.
- Бог непознаваем.
- Тогда откуда вы можете знать, что в Вифлееме воплотился - Его сын? А не кого-то другого?
- Он Сам об этом сказал.
- Ах, сам сказал... Ну, тогда, конечно.
Так прошел, в лучах восходящего утра, в искрах морозной пыли, первый день вхождения дальнего родственника в Москву.
Глава 4. Удивление господина Саломасова.
- Что-что? - не веря своим ушам, переспросила мама. - Он купил дом Городецкого?
- Да, - ответил Юра.
- И никто ему ничего не сказал? - спросила мама.
- Сказали, - ответил Юра, - но он плюнул и все равно купил.
Год назад в доме Городецкого вырезали всю семью. Трупы хозяина, его жены и пятилетнего сына завернули в ковер, облили бензином и подожгли. Выгорело полдома.
- Но там же жить невозможно, - сказала мама.
- Можно, если подремонтировать, - ответил Юра.
- Это обойдется в большие деньги, - заметила мама.
- Да. Поэтому ему и уступили за полцены, - ответил Юра.
- Сколько ни ремонтируй, а горелый дом все равно вонять будет, - убежденно сказала мама. - Мы после войны переехали в такой дом, в Горловке. Так там и через год запах стоял. Мы-то принюхались, а посторонние сразу замечали.
- Зато участок великолепный, сосны прямо посреди двора, - сказал Юра.
- Вот за теми соснами их и поубивали, - ответила мама, - я бы туда и за миллион не поехала.
- Никто и не ехал, - ухмыльнулся Юра, - до него.
- Скажи прямо, это ты подсуетился? - нахмурилась мама.
- Да ничего я не суетился, - ответил Юра, - я просто сказал, что есть такой дом. Он поехал и взял, почти не глядя. Ну, нравится человеку в лесу жить, он и лесов-то не видел, в степях своих.
- Что ты городишь? - возмутилась мама. - Совсем от родины оторвался, есть там леса.
- И волки, - усмехнулся Юра. - Вот они в лес и смотрят. Да не так уж там и плохо, джип купит, и все будет нормально.
- У него и на машину хватит? - удивилась мама.
- Хватит, - кивнул Юра, - не такой уж он и бедный, как ты думаешь. Саломасов взял у него вторую рукопись. Ничего не обещал, но я-то вижу, что купит. Как только до него донесет, что американцы начали раскручивать первую, так и купит. Пока автор еще не унюхал, что можно задрать цену. И на рекламе сэкономит, лиса, и еще преподнесет это, как большое одолжение.
- Но ты-то присоветуешь родственнику? - спросила мама.
- Конечно, присоветую, - кивнул Юра. - Раз уж я выступил в качестве его литературного агента.
- Но он с тобой поделился? - спросила мама.
- Конечно, поделился, - ответил Юра.
- И ты взял? - спросила мама.
- Конечно, нет, - ответил Юра.
- У вас у обоих хорошая кровь, - удовлетворенно сказала мама, - держитесь за нее.
- Не знаю, как у меня, а у него, точно - волчья, - усмехнулся Юра, вспоминая сцену в кабинете у издателя.
- Рад познакомиться с многообещающим автором, - сказал Саломасов, улыбаясь и протягивая руку.
- Рад познакомиться с многообещающим издателем, - сказал родственник, протягивая руку и улыбаясь.
На секунду Саломасов запнулся, взвешивая сказанное на внутренних весах опытного ростовщика. Затем, скользнув взглядом по крокодиловым сапогам приезжего, сделал широкий приглашающий жест.
- Прошу садиться.
Уселись.
- Собственно, с Юрием Семенычем мы уже все обсудили... - начал Салоамасов.
- Юрий Семенович - мой благодетель, - очень твердо сказал приезжий. И замолчал. Юра сидел с непроницаемым лицом. Саломасов перебежал масляными глазками от одного к другому, оценивая ситуацию. И, откашлявшись, продолжил.
- Так вот, осталась самая приятная часть - гонорар. Давайте реквизиты, и мы вам немедленно переведем деньги, - Саломасов улыбнулся, щедро показав все 32 зуба великолепной работы. - Можем и конвертировать ваши рубли в гривны, пожалуйста.
- Да что вы, не стоит утруждать себя, - отмахнулся приезжий, - согласен в долларах. Вы и так уже избавили меня от всех нудных деталей переговоров. И вообще от переговоров. И умудрились получить с американцев, не имея в наличии никакого автора вообще.
- Юрий Семеныч поставил свою подпись! - запаниковал Саломасов.
- Он-то ее поставил, - согласился приезжий, - потому, что любит меня, как брата. Но вы-то приняли ее и представили американцам в качестве кого? Нашего любовника?
- Нужно было торопиться, - прошипел Саломасов, метнув злобный взгляд в Юру, - я сделал вам одолжение.
- И я вам сделаю, - легко согласился приезжий, - я просто позвоню в "Фалькон" и скажу, что вышло небольшое недоразумение. И получу всю сумму без посредников. Никто не пострадает.
- Не выйдет все так просто, - севшим голосом сказал Саломасов.
- Не выйдет, - согласился приезжий, - но вам нужна вся эта грязная возня с судами?
- Получите в долларах, - сказал Саломасов и потянул из кармана пачку "Мальборо", - двести десять штук. Больше не дам, они уже все в деле.
- Да и не надо, Господь с вами! - замахал руками приезжий. - Мы же интеллигентные люди.
- И ты, Юра! - горько сказал Саломасов, прикурив и вытолкнув пачку на середину стола.
- И он, - кивнул приезжий. - Очень интеллигентный человек. Которому я благодарен по гроб жизни, как и вам.
Приезжий извлек откуда-то мятую самокрутку и, просыпая крошки табака, прикурил от саломасовской настольной зажигалки.
- С вашим экономическим гением, господин Саломасов, - сказал он, - и моей книжкой, изданной в Америке, мы можем делать дела.
- Они богатые, - усмехнулся Саломасов, - они могут позволить себе скупать рукописи и ложить их на полку. На всякий случай. Может, издадут, может - нет.
- Вот вы их и поторопите, - сказал приезжий, - намекните, что можете и сами заняться перспективным автором. - Перспективный автор достал из широкого кармана книжицу в ядовито-зеленой шкурке и бросил ее на стол. - А у меня еще штабель таких романов.
Саломасов цапнул книжицу с опаской, как притаившуюся в траве змею, и пролистнул, мельком глянув на издательский код.
- Ну, ни фига себе! - присвистнул он. - Она уже и с дарственной надписью. Да кого же я пригрел на своей груди?!
- Вы обрели друга, товарища и брата, - сказал перспективный автор, выкладывая перед ним карточку с банковскими реквизитами.
- Мне-то, конечно, все равно, - не взглянув на визитку, сказал Саломасов, - но у вас возникнут проблемы с этой валютой.
- Это личный счет Юрия Семеновича, - перспективный автор усмехнулся и встал. - А с ним мы как-нибудь разберемся.
- Минуточку! - Саломасов выдернул откуда-то заранее заготовленный "пожарный" экземпляр договора. - Автограф все-таки, будьте любезны!
Не присаживаясь, автор цепко просмотрел текст и поставил подпись.
- Я вам доверяю, как собственной маме, - сказал он.
- Ну, ты, Юра, - сказал Саломасов, тряся им руки возле двери, - молодец, ей-богу.
Глава 5. Никогда не заплывайте за буи.
Юра никогда не лгал маме, но утаивал. Он действительно не взял денег от родственника, но получил подарок и удовольствие, явившись на авторизированную дачу Городецкого, которую наскоком взятое золото превратило в подобие поселения руссов, в одну ночь возникшее на славянской территории. Там, за палисадом из заостренных бревен, прямо в комнате, затянутой новой алой парчой, отмечавшей место трагедии, автор вручил ему экземпляр своей первой книги. Оставалось только удивляться, кто и за какие деньги, в такой срок, переписал ее готическими буквами на настоящем пергаменте и переплел в телячью кожу с золотым тиснением, украшенную кованой золотой пряжкой с изумрудом, довольно внушительных размеров. Держа в руках эту потрясающей красоты вещь, Юра с трудом верил, что книжка-то - порнографическая. Она пахла ладаном, выглядела лет на триста и носила несомненные признаки высокого искусства. Внешне. Она была так красиво сделана и написана, что теперь ни единый владелец не посмеет изменить в ней ни буквы - из уважения к золоту и красоте. Золото и красота кусали себя за хвост, покрывая грязь и рождаясь из нее, это был вполне алхимический символ и - о, как это было красиво!
- А почему на книге нет имени автора? - спросил Юра.
- А какая разница, кто ее написал? - спросил автор. - Изумруд, между прочим, настоящий. Умный поймет, без всяких надписей. А дураку такую книгу в руках держать незачем. Поэтому и дарственной надписи нет, ты же не Саломасов.
- Ты делаешь подарки, как змий, - усмехнулся Юра. - Пресмыкаясь в пыли и глядя сверху вниз. Извини, я слабо помню текст. Там есть что-нибудь про добро и зло?
- Если твоему внуку захочется продать камень, - сказал родственник, - он взломает оправу и прочтет изнутри количество каратов и вес оправы. Нет добра и зла вне того, что делает нас счастливыми или несчастными. Пусть он будет счастлив, я бы на его месте так и сделал.
- Тебе мало меня? - улыбнулся Юра. - Ты собираешься искушать и моих внуков?
- Я искушал и твоих прадедов, - без тени улыбки сказал дальний родственник. - Я не написал и никогда не напишу ничего, чего люди бы не знали и так. Я просто надраиваю зеркало до блеска, вот что я делаю. Ты же не спрашиваешь, кто отшлифовал камень и сделал оправу? Никто ведь не знал какого-то Фаберже, пока безымянные мастера не изготовили для него миллион побрякушек. Я сделаю миллион книжек сам, - очень звонких побрякушек, никто и не заметит, что они из золота. И не надо. Тогда мое имя можно будет ставить и на пачках оберточной бумаги, все равно купят - вот что мне надо.
- Все это можно выразить одним словом: "промоушн", - усмехнулся Юра. - А это, - он взвесил в руке фолиант, - рекламный буклет. Не волнуйся, я его всем покажу. А в целом, у тебя неплохо получается.
- Спасибо, - скромно сказал родственник. - Прошу к столу.
В большой комнате с голыми каменными стенами стоял длинный стол, два шведских кресла с высокими спинками, и больше ничего. Но гостя ждали, и стол ломился от яств. За столом прислуживала грязненькая белокурая девушка совершенно уличного вида.
- Где ты ее взял? - шепнул Юра.
- Ну, это мой секретарь, - ответил хозяин.
Выбор вин свидетельствовал о наличии некоторого опыта, - впрочем, вина, вместе с яствами, возможно, были просто заказаны в ресторане при консультации менеджера. То, на что раньше требовались годы воспитания хорошего вкуса, сегодня делалось щелчком пальцев - было бы чем платить - за вкус и за цвет.
- Не верь, что мясо надо запивать сухой кислятиной, - поучал хозяин. - Эту манеру придумали в салонах, специально для того, чтобы потом всласть упиться портвейном и мадерой с корабликом. Сбросив кринолины и панталоны. Любое мясо надо запивать винами крепкими и сладкими, а без мяса нет ни застолья, ни подстолья.
- К шашлыку, говорят, нужен и уксус и сухое вино, - заметил Юра, с удовольствием поглощая утку по-пекински.
- Никаких специй, ничего не надо к хорошему мясу, кроме мяса, - категорически сказал сотрапезник. - Оно само лезет на шампур и конвульсивно скользит по пищеводу, только глотать успевай. А вина должны быть настоящие, из Южной Европы.
- Говорят, портвейн из Массандры... - начал Юра.
- Был, - перебил его родственник, вытирая жирные пальцы белоснежной льняной салфеткой. - И пил. И видел, как их делают, но туристам не показывают. Если бы князь Голицын научился делать настоящие вина, то его предприятие бы не захирело, задолго до революций. Он подарил Массандру императору, но даже под такой "крышей" завод все равно сдох. Теперь там показывают несколько старых бочек, которые не успели спалить большевики в своем бронепоезде, и портрет старого дурака. А вино гонят индустриальным способом в другом месте, на бурячный сахар отнюдь не скупясь.
- Тебя что, португальцы наняли делать антирекламу? - усмехнулся Юра.
- Я онтологический партизан, - сказал родственник, нюхая янтарный кристалл мадеры из воздушной прозрачности бокала. - Я похаблю бескорыстно все, до чего могу дотянуться, пускаю его под откос. А до чего не могу - похаблю еще сильнее, поскольку виноград зелен, по определению.
- И как же ты получаешь удовольствие от жизни? - удивился Юра.
- Меняя приоритеты, вот как, - ответил родственник. - Я же человек твердых принципов. Я буду пить портвейн "три семерки" и нахваливать, если этот портвейн - мой. Быть господином своих оценок - значит уметь извлечь кайф из любой ситуации и стать великим кормчим своей судьбы. Как Мао.
- Как кот, который целый день орет, лежа на своих яйцах, но не встает из принципа, - усмехнулся Юра.
- Кот - правильное имя для создания гибкого и независимого, которому чужды сантименты, - раздумчиво сказал родственник. - Он крепко держит свои яйца в своих когтях. И даже если пьет горькую - плюет в чужую чашу с "порто". Прямо в ее буржуйскую харю.
- Да ты сам буржуй! - Юра возмущенно развел руками с утиной ножкой и бокалом. - А это твое гнездо.
- У меня нет гнезда и никогда не будет, - ответил родственник. - Это дом Городецкого. А духи небесные не вьют гнезда и не кладут яиц. Но есть особенная сладость в том, чтобы наложить в чужое гнездо. Хочешь, наложим на ковер после обеда наложницу?