…Поначалу силуэт таинственной А. А. Уразгильдиевой прятался за телефонными номерами, затем - за обшарпанными стенами районного собеса. Затем осталась одна лишь дверь, у которой Елизавета просидела полчаса, не решаясь войти. А. А. Уразгильдиева курировала всех социальных работников района и виделась Елизавете чуть ли не богоматерью, на худой конец - святой и всех скорбящих радостью. На бумажке, намертво зажатой в Елизаветиной ладони, было начертано: "Уразгильдиева Аниса Анасовна. А-НИ-СА А-НА-СОВ-НА, запомнили? не Анфиса Анисовна или еще какую-нибудь дурь типа Ананасовна или Онанисовна, это может привести ее в ярость и я не отвечаю за последствия". Текст записки был застенографирован самой Елизаветой во время телефонного разговора с одним из подчиненных Уразгильдиевой - вполне возможно, тоже святым.
Святым Марсием или Святым Илией.
"Аниса Анасовна, Аниса Анасовна", раз сто повторила про себя Елизавета, прежде чем робко постучать в дверь с табличкой.
Когда же она наконец решилась и услышала в ответ громогласное "Войдите!", силы оставили ее. Единственное, на что хватило несчастную Гейнзе, - просочиться в кабинет и замереть на полусогнутых у входа, ухватившись за дверную ручку.
Открывшееся перед Елизаветой пространство мало походило на небесные чертоги, где смертным бесстрастно и методично воздается по делам их. Это был обыкновенный чиновничий кабинет, набитый бесконечными рядами и стопками скоросшивателей. А от мебели и штор (то ли кремового, то ли салатного цвета) тащило невыразимой казенщиной. Традесканции на подоконнике, карликовая пальма в углу и календарь с бурым медведем на стене, призванные утеплить обстановку, со своей задачей справлялись плохо. Особенно медведь, за густой шерстью которого проглядывали не только значок "Единая Россия", но и физиономия партийного функционера среднего звена.
Блудливая до невозможности.
У сидящей за столом А. А. Уразгильдиевой, в отличие от медведя, человеческих черт не наблюдалось.
Ну, не то, чтобы их совсем не было, - как раз наоборот: голова, плечи и торс находились на своих местах, все технические отверстия работали нормально. И в то же время внутреннее чутье подсказывало Елизавете - она имеет дело с андроидом.
Прелесть андроидов, широко растиражированных современным кинематографом, состоит в том, что они страшно похожи на людей. И лишь чрезвычайные обстоятельства могут вывести андроида на чистую воду - к примеру, ядерный взрыв повышенной мощности или давление в миллиард атмосфер. Только в этих условиях андроид разлетается на куски, обнажая свою внутреннюю структуру: провода, электронные платы и блоки питания. Кроме того, из андроида вытекает литров пять белой жидкости, по консистенции напоминающей кровь. Андроиды делятся на честных и бесчестных, на врагов человечества и на его друзей.
Кто сидит сейчас перед Елизаветой - друг или враг?
Скорее, друг. Врагу не поручили бы ответственный пост покровителя и защитника социально уязвимых слоев населения. Ободренная этой - вполне очевидной - мыслью, Елизавета улыбнулась и произнесла:
- Добрый день, Анфиса Анисовна…
Внутри андроида что-то щелкнуло, его веки приподнялись, и на Елизавету уставилась пара остекленевших глаз.
Испепелит, пронеслось в Елизаветиной голове, разложит на атомы без последующего восстановления. А ведь меня предупреждали… Ну я и дура!
- Аниса Анасовна, - прогудел андроид хорошо поставленным начальственным басом. - Меня зовут Аниса Анасовна.
- Ну да. Я это и имела в виду.
- Вы по какому вопросу?
- Я бы хотела работать у вас.
- В качестве кого?
- Э-э… Помогать пожилым людям… В качестве социального работника. Вам ведь нужны кадры. Я узнавала…
- Ага, - ни одна эмоция не потревожила бестрепетного лица г-жи Уразгильдиевой. - Ну-ка, присядь. Ближе… Вот сюда.
Последовав указаниям, Елизавета оказалась в опасной близости от андроида, теперь их разделял только стол.
- Ну, рассказывай…
- А что рассказывать?
- Для начала - про себя. Кто такая, как зовут, образование, семейное положение…
Глядя не на Анису Анасовну, а почему-то на партийного медведя, Елизавета отрапортовала об образовании и семейном положении. На смену ее недолгой речи пришла тишина. Настолько продолжительная, что Елизавета забеспокоилась: уж не перешел ли андроид в спящий режим?
Но с андроидом все было в порядке. Пальцами левой руки он выбил на столе причудливую дробь, после чего спросил:
- Что это за фамилия такая - Гейнзе?
- Обыкновенная… Немецкая. Мои предки были немцами. И папа… самый настоящий немец, - неизвестно с какого перепугу зачастила Елизавета.
- Угу. Немец - значит гражданин Германии?
- У него российское гражданство.
- Что ж он не уехал отсюда, как все нормальные немцы? Или возможности не было?
- Была возможность… Но он не захотел… Он - патриот России.
- Патриот… Эх, родилась бы я немцем… Ладно, это к делу не относится. Вернемся к тебе. В институт, наверное, не прошла?
- Нет… В том плане, что я не поступала даже. Сразу к вам. Вот… Хочу помогать людям.
- Это похвально. Только зарплаты у нас маленькие. На поддержание жизни, конечно, хватает, но не более того.
- А мне большего и не надо, - соврала Елизавета.
- И работа не сказать, чтоб очень благодарная. Инвалиды, старики… Чаще - то и другое в одном флаконе. А этот контингент - не сахар и даже не повидло. Знаешь, как говорят? В юности прореха - в старости дыра. Это я к тому, что с возрастом лучше не становишься. Только хуже.
- Я так не думаю.
- Сейчас не думаешь. А как повыгребаешь дерьмо - в прямом и переносном смысле… Сразу поменяешь точку зрения.
- Я так не думаю.
- Весьма странное упорство для молодой девушки. Прямо-таки маниакальное, - андроид недоверчиво хмыкнул и снова выбил пальцами дробь, еще более затейливую, отдаленно напоминающую парафраз на тему знаменитого танго "Кумпарсита". Каким его исполнял Карлуша, и - вполне вероятно - Карлушин аккордеонный кумир Ришар Галлиано. - На учете в психоневрологическом диспансере никогда не состояла?
- Нет, конечно. Я просто хочу помогать тем, кто нуждается в помощи. Что же тут странного? и… тем более ненормального если вы на это намекаете…
- Была у нас одна такая… Якобы бессребреница. Твоего, между прочим, возраста. Тоже втирала очки о помощи всем нуждающимся. И что оказалось в результате?
- Что?
- А то, что у несчастных старух, бывших в ее ведении, стали пропадать деньги и ценности. А троих потерпевших она вообще попыталась уломать на завещание в свою пользу.
- Я не такая, - голос у Елизаветы предательски дрогнул и на глазах показались слезы. - Не "одна такая".
- Кто знает, кто знает, - философски заметила А. А. Уразгильдиева и принялась рыться в ящике стола.
Сейчас достанет пистолет с глушителем, с ужасом подумала Елизавета, а доказывать искренность своих намерений под дулом пистолета - непростое дело.
Но пистолет так и не выполз на свет. Вместо него на столе перед андроидом появился стандартный лист бумаги формата А4.
- Будь моя воля - я бы всех потенциальных соискателей места соцработника на детекторе лжи проверяла. Для выяснения, так сказать, чистоты намерений… Ладно, пиши.
- Что писать?
- Заявление о приеме на работу.
- А как?
- В свободной форме. В другом случае крепко бы подумала, прежде чем тебя принять, но текучка у нас страшная. Людей вечно не хватает. Вот и приходится брать кого ни попадя. Ты хоть с навыками оказания первой медицинской помощи знакома?
- Нет. А нужно?
- Нужно все. Это ведь старики, сама понимаешь. Ладно, сделаем так. Свяжешься с Натальей Салтыковой, телефон я дам… Она наш лучший работник. И как лучший работник введет тебя в курс дела и будет опекать на первых порах. Ну, написала?
- Нет еще.
- Да что там расписывать, Господи? Сочинений не надо, сочинения в школе остались.
Очень своевременное замечание, ведь Елизавета уже была готова вывалить на бумагу свои трепетные мысли о стариках, стоящих на вершине холма. И об их великодушии, простодушии и кошачьейсобачьей естественности. Но раз ее мнение о старых людях никого не интересует, придется ограничиться унылым: я, такая-сякая, проживающая по такому-сякому адресу, прошу принять меня на работу и тэ пэ.
- Вот, все готово.
- Дату поставь и подпись.
После того, как дата и подпись были поставлены, андроид снова завладел листком, бегло перечитал его и наложил размашистую резолюцию.
- Теперь отправляйся в отдел кадров, он в конце коридора, по правую сторону. Оформишься - и добро пожаловать в наши ряды.
- А когда приступать к работе?
- Хоть завтра. Пообщаешься с Салтыковой - и приступай.
…Больше всего Елизавета боялась, что ее новая патронесса Наталья Салтыкова тоже окажется андроидом: следуя логике - классом пониже своей непосредственной начальницы А. А. Уразгильдиевой. Но все обошлось - Наталья предстала перед ней во всем блеске зрелой тридцатипятилетней красоты. Человеческой, а не какой-нибудь еще. Красоту эту не смогли испортить ни стокилограммовая туша, прилепленная к голове греческой богини, ни частичное отсутствие шеи, ни полное отсутствие вкуса. Ведь только лишенный вкуса индивид в состоянии напялить на себя расшитую люрексом светлую турецкую блузу из шифона и поддеть под нее черный сатиновый лифчик.
По телефону Наталья отрекомендовалась "роскошной женщиной в стиле Рубенса, если это имя о чем-то тебе говорит" и назначила Елизавете неформальную встречу в ближайшем к райсобесу кафе. Внедрившись в искомое кафе и обнаружив там Наталью, Елизавета поразилась точности ее телефонной характеристики. Модель действительно оказалась рубенсовской, а не брейгелевской или там кустодиевской - очевидно, из-за все той же почти прозрачной блузы с люрексом, сквозь которую бесстыже проглядывала розовая поросячья плоть, с многочисленными складочками, ямочками и припухлостями. Несмотря на общий внушительный тоннаж, руки у Натальи оказались относительно тонкими, а пальцы - изящными. Похожая на зубочистку сигарета, зажатая между средним и указательным, лишь подчеркивала их совершенство.
- Вы Наталья? - почтительно произнесла Елизавета, подходя к столику.
- Точно, - Наталья картинно выпустила дым из ноздрей и указала на пустой стул. - Присаживайся, дева.
- Меня зовут Елизавета.
- Елизавета, ага.
- Заказать вам что-нибудь?
- Можно на "ты". Не люблю, когда мне выкают. И сама не выкаю.
- Постараюсь, - тотчас стушевалась Елизавета. - Заказать ва… тебе что-нибудь?
- Уже пожрала, а так обязательно опустила бы тебя рублей на двести, не меньше. Но кофе выпью.
Расценив последнюю фразу как призыв к действию, Елизавета поплелась к барной стойке делать заказ.
- Два кофе, - сообщила она бармену, смуглому молодому человеку с забранными в хвост волосами. Его можно было принять за араба, а можно - за румына из Трансильвании, потомка Дракулы или самого Дракулу в годы его архетипического расцвета. Смогла бы она полюбить Дракулу, невзирая на неприятный, негигиеничный, но такой необходимый для инициации укус в шею? Наверное, смогла бы - и получила бы за это вечную жизнь. Плюс удовольствия, сопутствующие вечной жизни, плюс пухлый пакет социальных и иных льгот. Узким местом является необходимость постоянно подпитывать себя свежей кровью. Елизавета никогда не решилась бы вонзить зубы в живое существо, но и здесь возможен компромисс в виде еженощных посиделок с бокалом на городской станции переливания крови, вампирам там раздолье и кусать никого не надо. Неизвестно только, понравится ли такое вегетарианство кровожадному Дракуле.
Гм-мм… Лучше бы бармен оказался арабом.
В состоянии ли Елизавета полюбить араба? - все может быть.
Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из любовной лирики Омара Хайяма. Общих тем с арабом не так уж мало: кроме Омара Хайяма есть еще Фирдоуси, Низами и Авиценна. А также хитрющий султан Саладин, неоднократно щелкавший по носу крестоносцев в Средние века. А также - американцы. Американцы почему-то страшно раздражают Елизавету. Если бы они - все до единого - погрузились на космический корабль и улетели к звездам, освободив Землю от своего тошнотворного присутствия, Елизавета аплодировала бы этому факту стоя. Но такой исход событий вряд ли возможен в обозримом будущем.
Никуда они не полетят.
Какие там звезды - они даже до Луны не добрались, хотя утверждают обратное. Умные люди с фактами в руках доказали, что все их передвижения по Луне не более чем разыгранное в голливудских павильонах шоу, но проклятые америкосы продолжают гнуть свое: были - и все тут.
Вруны, гадкие людишки.
Конечно, в разговоре с арабом Елизавета не станет педалировать тему с Луной, она ограничится стандартными антиамериканскими высказываниями, принятыми в среде боевиков Аль-Каиды и прочих военизированных формирований Ближнего Востока. Как лучше обозвать американца, чтобы это понравилось арабу? - гяуром, кяфиром, неверным или просто кукурузным треплом? В топку можно забросить всё. Они сойдутся на почве неприязни ко всему штатовскому и уже потом откроют друг в друге качества, которые позволяют людям жить вместе. Верность, преданность и терпение (о страсти, толкающей мужчину и женщину в объятия друг другу, Елизавета предпочитает не думать). Да, она могла бы полюбить араба, какое счастье! Вопроса с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за арабом, в Объединенные Арабские Эмираты или вообще - в Марокко. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Марокко: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Марокко? Какая разница чем - любить своего араба. А также носить паранджу, что в ее случае можно считать не глумлением над женским естеством, а - напротив - освобождением от комплексов, связанных с несовершенством собственной фигуры.
В тот самый момент, когда Елизавета совсем было согласилась на паранджу и перелет в Марокко со всеми вытекающими, бармен поднял на нее глаза и на чистейшем русском произнес:
- Вам какой кофе? Эспрессо, капуччино, американо?
"Американо", эх. Никакой он не араб!..
- Два капуччино.
- Присаживайтесь, - отстраненно произнес бармен, глядя поверх Елизаветиной головы. - Кофе я принесу.
- Спасибо.
Твое "спасибо" нужно ему, как зайцу стоп-сигнал, и нечего губы раскатывать, идиотка, привычно пожурила себя Елизавета и вернулась к столику.
- Я заказала два капуччино, - сообщила она, плюхнувшись на стул напротив Натальи. - Ничего?
- Сойдет. Ну, рассказывай, как ты дошла до жизни такой?
- В смысле?
- Решила прилепиться к старичью. Только не надо вешать мне лапшу о нравственном долге перед обществом и сострадании к ближнему.
- Не буду, - сдуру пообещала Елизавета.
- Итак, что с тобой случилось?
- Ничего особенного.
- Ври больше! Срезалась на экзаменах в институт и посчитала, что жизнь кончена?
- Нет.
- Расплевалась с родаками и в пику им решила заняться ассенизаторским трудом?
- Почему же ассенизаторским?
- Потому что. Проваландаешься со старичьем месячишко-другой - сама поймешь. Или тебе объяснить? Как говорится, предупрежден - значит вооружен.
- Пожалуй, что объяснить…
Наталье Салтыковой надо бы выступать в цирке с собственным жонглерским шоу. Кегли, кольца, булавы, горящие факелы и все такое. Блузку при этом можно не менять - пусть остается в ней, такой блестящей и безвкусной, такой условной. В цирке все условно - кроме мастерства, разумеется. А Наталья Салтыкова - мастер. На именных кольцах Натальи начертано "старичье", на кеглях - "падлюки", на булавах - "мудозвоны" и "хрычи". Подброшенные в воздух горящие факелы самопроизвольно выписывают "и не мечтай, что они скоренько оттопырятся, они еще тебя переживут". От виртуозно построенных Натальиных фраз воняет цинизмом, и это кошмарный запах. Адская помесь навоза и собачьего дерьма. И кошачьего дерьма, и дерьма всеобщего. Елизавета задыхается в миазмах, ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание. Давно пора встать и уйти, оставив на цирковом манеже два еще не принесенных капуччино (за них уже заплачено, но черт с ними, с деньгами). Черт с ними, с деньгами, и с тобой тоже, сама ты падлюка, тоскливо думает Елизавета. Но никуда не уходит.
Кажется, она вдышалась.
Определенно - вдышалась. Цинизм Натальи Салтыковой больше не шибает в ноздри, и то правда - если любишь цирковые представления, приходится мириться с вонью закулисья. Откровение последних двух минут: несмотря на разнузданность и то, что Шалимар называет "хабальством", а Пирог - "жлобством", Наталья Салтыкова завораживает. И не одну Елизавету, хвостатый бармен с двумя чашками на подносе остановился рядом со столиком и слушает Наталью, разинув рот.
Он восхищен.
- Ну, чего уставился, Гаврила? - Наталья поднимает на бармена глаза. - Ставь свое пойло и проваливай.
Она совсем без тормозов, далеко не всякая женщина решилась бы так разговаривать с мужчиной, со смуглым мужчиной, чья кровь априори способна закипеть и при более невинном замечании. Втянув голову в плечи, Елизавета с волнением ожидает развязки щекотливой ситуации. Но никакой особенной развязки не наступает: бармен проглотил сказанное Натальей и даже не поперхнулся. Он не отходит от стола, он пятится задом, не спуская взгляда с новой Елизаветиной знакомой.
- Гы-гы, - Наталья так широко разевает рот, что становятся видны старомодные золотые коронки. - Пепельницу поменять не забудь…
В пепельницу она со смаком засовывает еще одно словосочетание, как подозревает Елизавета - нецензурное. И хулигански-веселое одновременно. Произнесенное другим человеком, оно вызвало бы неприязнь и желание немедленно дистанцироваться от матерщинника, но с Натальей все по-другому. Елизавета и сама не заметила, как подпала под тотальное и не иначе, как сатанинское, Натальино обаяние. На чем оно зиждется - не совсем ясно. То есть с Елизаветой все более-менее понятно, ее всегда привлекали сильные натуры. Но что нашел в ней парень из-за барной стойки?..