Как тут не вспомнить великого человека Америки Генри Форда: "Подвергните контролю пятьдесят наиболее богатых еврейских финансистов, которые творят войну для собственных прибылей, - и войны будут упразднены".
А ещё в листовках поминались высшие комиссары, редакторы фронтовых газет - и они все евреи.
Замечу тут кстати: в своих двадцати романах, которые я написал и почти все они были напечатаны в самой престижной для русского писателя серии "Русский роман", я много мест посвятил евреям и тому, как в пору советской власти складывалась жизнь между ними и русским народом. Не знаю, с какой тщательностью, мастерством и исторической достоверностью я выписал эту тему, вывел на свои страницы образы евреев - моих современников, но признаюсь тут читателю: толчком к пониманию еврейского вопроса, без которого, как я убеждён, всякие литературные писания можно сравнить со стучанием шахтёрских касок о камни Горбатого моста, - так вот первым сигналом к познанию еврейской темы послужили те немецкие короткие листовочки, которые стаскивали ко мне в окоп солдаты и которые я украдкой от других, прежде чем отдать на сжигание, прочитывал.
К моему счастью или несчастью, могу сказать: вся моя жизнь после войны и до нынешних дней протекала в среде евреев: четверть века в журналистике и десять из них в "Известиях" - эпицентре советского еврейства, и почти тридцать пять лет в писательском мире, где, по выражению Федина, всякий мало-мальски грамотный еврей - уже писатель. И тут я не мог не заметить: чем бездарнее еврей, тем он активнее и злее, тем он больнее жалит талантливого гоя. А если уж гой очень талантлив - как Есенин, Маяковский, Блок, Рубцов, Павел Васильев, или Игорь Тальков, или Владимир Высоцкий - таких просто убивают. Могу сказать: война для меня была отдыхом, санаторием; всю же остальную жизнь я по причине своей несчастной национальности шел, как провинившийся солдат старой русской армии, через строй евреев и был избит ими и искусан до такого состояния, при котором только русский человек ещё и способен держаться на ногах.
Ну, и как бы у меня язык повернулся назвать Сталина Отцом народов?..
Скажу как на духу: многие солдаты и младшие офицеры недолюбливали Вождя народов и даже будто бы не очень в него верили. Что же касается атак, в которые ходили с именем Сталина… Так, наверное, и было, но я служил в авиации, а потом в артиллерии - там в атаки не ходили.
Ну, а теперь послушаем, как на эту щекотливую тему размышляли другие.
Главнокомандующий авиацией дальнего действия маршал Александр Евгеньевич Голованов сказал о Сталине: "Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого не миновал 1937-й год!"
И дальше:
"Сталин очень любил русских. Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он всё ему прощал, - в его понимании русский человек должен быть таким, как Чкалов. Сталин жалел, что не родился русским, говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин. Сталин не представлял масштабов своего влияния. Если бы знал, что скажет - и человек разорвётся, а сделает, он бы ещё много хорошего сделал. Но в нём жила трагедия, что он не русский. Он подчёркивал, что во время войны у нас было выбито тридцать миллионов человек, из них двадцать миллионов русских".
Любил русских!.. Хорошо это, когда человек, занимающий царский престол в чужой стране, любит хозяев этой страны. И в то же время сознавал, что "в нём жила трагедия, что он не русский". Как человек, учившийся в церковной школе, он, наверное, знал библейскую мудрость: "Выбери себе царя из народа своего". Сталин в глубине души, наверное, был верующим человеком. Он потому время от времени высказывал такие откровения, на которые любой другой человек был бы неспособен.
Я пишу эти строки в дни, когда Россию терзают беды и несчастья, когда её только что вчера потрясли события, происшедшие в небольшом карельском городке Кондопога. Там восстали против кавказцев. Кавказцы убили трёх русских парней. И тогда поднялось всё население города - и стар, и млад. Люди сожгли ресторан, громили магазины, игорные дома, принадлежащие чеченцам. И через час или два погрома чеченцы и все кавказцы покинули город. Местные власти спрятали в летнем пионерском лагере кавказских женщин и детей, а мужчины убежали неизвестно куда. И тогда радио Москвы и газеты завопили: "Русские бандиты невинных людей бьют, частные магазины жгут. Фашисты!.."
В газетах и на радио кричали одно и тоже: "Фашисты!.. Разбой!.." И тут уж все увидели, кому у нас принадлежат газеты и все средства информации. Открылось русским людям и лицо власти, воцарившейся в России.
Тут будет уместно заметить, что в совершившейся с нами трагедии есть и некое светлое начало: враг приподнял голову, и русские люди его увидели. В этом я усматриваю промысел Божий. То, что мне открыл в своих листовочках ужасный человек Геббельс, открыли всему русскому народу сами же евреи. И это оборотная сторона медали, на которой История выбьет слова: "Евреи победили Россию, но они на радостях или по неосторожности слишком высоко подняли голову, и их увидели. Они себя демаскировали, обнаружили перед всем миром. Не все понимают, но это обстоятельство послужило подготовкой Нюрнбергского процесса над ними. Умнейшие из евреев это уже поняли. Еврейский писатель Э. Тополь, упоённый восторгом победы, прокричал: "…мы получили реальную власть в этой стране…" Главный кукловод… имеет длинную еврейскую фамилию: Березовско-Гусинско-Смоленско-Ходорковский и т. д. А евреи-публицисты в сборнике статей "Россия и евреи", изданном в Германии в 1923 году, писали: "Непомерно рьяное участие евреев-большевиков в угнетении и разрушении России - грех, который в самом себе носит возмездие - евреи неминуемо должны… в будущем жестоко поплатиться…"
И - подписи: "И. М. Биккерман, Г. А. Ландау, И. О. Левин, Д. О. Линский, В. С. Мандель. Д. С. Пасманик".
Глава вторая
Итак, родной нам лидер нужен, родимый. Чтобы Батькой мы его могли назвать, вон как называют Лукашенко в Белоруссии, как называют Кондратенко на юге России. Батька он для них. Ну, представим хоть на одну минуту: стали бы они называть его Батькой, будь он киргизом или китайцем? Свой нужен нам владыка, тогда и назовём мы его Отцом родным. А не будет у нас такого, так и получится, как с нами получилось: войну выиграли, миллионы людей на полях сражений оставили, а пришли домой и увидели: в Кремле как сидели вокруг Сталина "ни одного порядочного человека", так и сидят. Как рыли они для нас яму, так и роют. И вырыли. И когда пришёл их час, столкнули нас в неё. И теперь мы смотрим со дна колодца и думаем: выберемся на волю или оставаться в яме до полного нашего изничтожения?
Криком кричит великий патриот России иеромонах Роман:
А кровососов русского народа
(А также коренных разноплеменцев)
Отправить в их пределы, восвояси,
И заодно верха туда же с ними,
Коль гости им желаннее хозяев
(Рабами там побудут - поумнеют),
И даже можем указать дорогу.
Ведь указали ж русским путь в Россию.
Подите вон, в Израиль, в Закавказье,
Раз ненавистью дышите к России!
. . . . . . . . .
Она для тех, кто любит, а не грабит,
Кто чтит её обычаи и веру!
Да, может так и случиться: не выберемся из колодца. Нет теперь в народе русском былого бойцовского духа, выбили его из нас за годы советской власти иуды кремлёвские. Не народ теперь у нас, а сплошное стадо мещан и обывателей. И полный счёт нам за наше подлое сидение по углам домашним история ещё не предъявила. И когда предъявит, увидим мы, насколько прав был наш великий пророк Александр Пушкин, говоривший: стричь и резать надо обывателя, всё равно он ни на что не годен. А великий немец Гёте сказал: "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой!". А сделала нас недостойными жизни и свободы та кремлёвская рать, которая и до войны с немцами, и во время войны, и после неё окружала Сталина. Известно нам, что Троцкий связывался с Гитлером, пытался договориться с ним о взаимодействии. Обещал поддержку изнутри СССР. На кого он рассчитывал? А на тех же, кто окружал Сталина. Позже главный хранитель безопасности страны Крючков назовёт их "агентами влияния". Это о них ещё давным-давно учитель Маркса, отец сионизма и коммунизма Моисей Хесс говорил: "Человек должен быть сначала евреем, и только во-вторых человеком". Любил Отец народов русского человека, но почему-то вокруг себя держал только человеков, которые по самой природе обязаны были быть сначала евреями, а уж потом членами партии, членами ЦК, членами Политбюро и т. д. Они-то вот, дождавшись Победы и увидев Гитлера, сгоревшего на костре, и вздохнув свободно, принялись и за самого Сталина. И его извели, а уж потом и за державу русскую взялись. И без особого труда, без единого выстрела сделали с ней то, о чём не смел мечтать Гитлер. Так где же наша Победа?
Тут я слышу, как мои друзья-патриоты в один голос кричат: всё это так, но Сталина не трогай! Сталина сионисты проклинают, а ещё и мы подкинем хвороста в их костёр!
Это, конечно, так: Сталина грешно отдавать на растерзание сионистам, с которыми, как бы там ни было, но все-таки он боролся. Наконец, во время войны командовал нами, и мы под его началом хотя и с большими потерями, но немцу своё место указали, а уж затем Сталин замахнулся и на врага внутреннего. Помним мы и кампанию борьбы с космополитами, и со врачами-отравителями… Помним. Борьба была. Вернее, Сталин замахивался на них, но удара у него не получалось. Не сдюжил, не сумел, но все-таки желание такое обнаружил.
Но, может быть, здесь и таится разгадка не простой, а точнее сказать, таинственной природы этого человека? Может быть, потому и держал он вокруг себя людей, из которых не было ни одного порядочного. Не было у него сил шевельнуть этот страшный муравейник. А как только шевельнул, они и показали ему эту свою силу.
Нам остаётся думать и гадать, а лучше поступать, как поступает новое поколение русских людей, патриотов Родины, тех, которые борются изо всех сил за спасение России. Может, нам, христианам, пора забыть просчёты и потери, понесённые нами во время советской власти и затем в годы войны?.. Помнить завет Христа: можно пожертвовать одним ради спасения многих. Многих-то он спас, народ русский привёл к Победе. А победителей не судят!
Может быть, так и надо поступать, тем более, что Сталина с его решительным и жестоким нравом нам теперь и не хватает. Нет у нас сейчас лидера, способного повести за собой народ, умеющего не только ошибаться, но и побеждать. Сталин был таким лидером, он сумел стать и великим полководцем, и вождём, и это счастье наше, что в годину страшных испытаний, постигших русский народ в двадцатом веке, у нас был Сталин.
Ну, а теперь о том, в чём я в молодости, и даже в зрелые годы, сомневался: любил ли Сталин русский народ?
Любил - это слишком сильно сказано. Наверное, у него не было сыновней любви к народу, который был ему не родным, но то, что он уважал русских и верно служил нам, я не сомневаюсь. О его глубинном душевном состоянии, о его величии говорит такой эпизод: во время его похорон к генералу, стоявшему у его гроба, подошёл человек и сказал: надо бы сменить ему ботинки. Они были стары и стоптаны в каблуках. Генерал в ответ проговорил: "У него нет других ботинок". И заплакал.
Сталин служил народу, только о нём и были его заботы. После себя, кроме валенок, подшитых им самим, и старой солдатской шинели, он ничего не оставил.
В своём завещании Сталин написал: "Я всю жизнь боролся с сионизмом". Следовательно, и нам завещал. И однако же, позволю себе повториться: правда ярче солнца. Меня-то, а вместе со мной и всё наше поколение, Гитлер не сумел одолеть, а вот птенцы из гнезда Сталина, которых он оставил нам в наследство - эти и меня, и всё моё поколение, но главное - Государство Русское в щепки разнесли. А как они это сделали? Применили методы и приёмы, завещанные им сионскими мудрецами. Тут уж надо читать "Протоколы сионских мудрецов". Там вся суть "граждан мира", все их дела и планы на будущее.
Глава третья
Когда островитяне улетали домой, Фёдор, увозивший их на своей "Пчёлке", шепнул Драгане:
- Кажется, вы хотели научиться летать на моём "ковре-самолёте"?
- Да! И очень. Но это, наверное, трудно будет?
- Нисколько! Тут и учиться нечему. Вот здесь и заключена вся наука.
И он показал на пульт, зажатый в правой руке: им он отклонял в любую сторону машину, поднимал и опускал её, задавал скорость. По пульту располагались рычажки и кнопки, ими управлялась машина. Если нужно сохранить режим, рука оставляет пульт в покое. Но представим на минуту: пульт потерялся, упал, утонул в море. Ничего страшного! На столе лежит другой пульт. Но, предположим, и этот пульт куда-то делся: пропал, кто-то унес его в кармане! И это не страшно. Подойдите к портрету Лукашенко - под ним висит запасной пульт, точно такой же. Важно, чтобы вы знали: какая кнопка какую функцию выполняет.
Драгана повернулась к Борису:
- Я с Фёдором полечу к папе. Ты не возражаешь?
- Лети, пожалуйста, но только не сегодня. Надо же Дмитрию и Фёдору показать наши лаборатории.
- Да, да, конечно. Я это сделаю с удовольствием.
Когда они расставались и каждый уходил в свои апартаменты, Фёдор достал из сумки красиво изданную книгу с интригующим названием "Россия, я с тобой!" и, подавая её Драгане, сказал:
- Мы хотя и живём вдалеке от Родины, но почти каждый из нас, членов экипажа, участвует в политической жизни нашей страны. А что до меня, то я по наглости и дерзости уступаю одному лишь Жириновскому. И ещё Новодворской. Вот если вы почитаете эту книгу, то и узнаете: мы живём как на войне.
А когда Драгана выходила из гостиной, Фёдор провожал её до двери. И тут у порога с лукавой улыбкой добавил:
- Пусть вас не смущает автор книги: Арон Шляппентох - это мой псевдоним. Встретится вам на страницах книги и Вася с Кергелена. Я веду переписку со многими важными людьми - даже с президентами, но тут уж я не прячусь за чужие фамилии, а так и подписываюсь: Фёдор Светов, сын генерального конструктора мятежного крейсера "Евпатий Коловрат", наладчик корабельной электроники.
И ещё попросил Драгану:
- За мой псевдоним прошу прощения: я так морочу голову особо злобным демократам, к примеру Хакамаде, Немцову и всяким Грефам. Пусть думают, что я их человек. Но если говорить серьёзно, моя книга - единственная в своём роде: она пишется под водой и над водой. И уже по одному этому заслуживает внимания историков.
Драгана рано легла в постель и на сон грядущий раскрыла книгу, подаренную Фёдором Световым. Это и действительно была необыкновенная книга. Ну, во-первых, ничто не указывало, что автор книги никакой не Шляппентох, а Фёдор Светов, и это придавало особую убедительность всему, что в ней было написано. Шляппентох жил в заштатном американском городке Форт Бланс и обращался к своим соплеменникам в России, а иной раз и в других странах; он был стар и, как написал в небольшом предисловии, "…объездил много стран, видел многих людей, и сделал для себя кое-какие поучительные выводы. Ну, а если уж я набрался столько ума и опыта, то и захотел поделиться со своими дорогими соотечественниками. Если ты богат, то и береги своё богатство, но не зарывай в землю, а пристраивай его так, чтобы деньги твои делали новые деньги, давали процент. Я знаю, зачем я побежал из Америки и теперь живу на острове Кергелене; теперь уже очень близко время, когда нам всем надо будет куда-нибудь бежать. Да, да - бежать, а куда? Но вы мне скажите: куда я должен бежать? Я патриот и всегда думал больше о других, чем о себе. Потому и поехал на остров, где пока ещё нас не знают и живут люди, которым протяни руку - и они всё тебе дадут. В России нам тоже всё дали, но там скоро увидели, что мы сами умеем всё брать. Потом и здесь увидят, что наш главный талант - всё брать! Но это потом придёт не скоро. На Кергелене мы можем жить сто, двести, и триста лет, и никто не узнает, кто мы такие есть и зачем живём на белом свете. Люди тут ловят рыбу, и ловят столько, что за один раз не съешь. Они не знают, что сегодня рыба, которую они поймали, принадлежит им, а завтра она будет наша. Они не знают Маркса и нашего экономиста Аганбегяна и не понимают, что обыкновенную рыбу можно продать и за неё получить такие деньги, каких много никогда не бывает. Людей тут мало, а рыбы много. И никто не знает, что такое процент, зачем мы его придумали, и для чего существуют такие простые вещи, как страховка, ипотека, акция и ваучер. Здесь нет Гайдара, Чубайса, а когда они сюда приедут, рыбаки услышат все такие умные и хорошие слова. Услышат и не заметят, что остались без рыбы. Они будут ловить много рыбы и не будут знать, куда она девается. Но до того, как всем вам, живущим в Европе, Америке, России и во всех странах Исламского мира, пока ещё не сильно припекло, до того времени я готовлю плацдарм для вашего отступления. И потому позволю себе кое-чему вас научить, а вы слушайте и не надо возражать. Я этого не люблю; я не привык повторять два раза. Люди не могут жить без учителей - наши люди тоже. Вот я вам тот самый учитель, которого надо слушать. Конечно, у нас есть Эйнштейн, Пикассо, Шагал и Жириновский, и недавно объявился идиот Ходос, который из наших, но с чего-то качнулся умом и навалякал против нас тринадцать книг. Вы мне не скажете, где он взялся, этот умник из Харьковской еврейской общины? Говорят, он у них главный начальник. Но разве там для писания книг нет человека поумнее? И куда смотрят харьковские раввины? Сейчас все лезут поучать, советовать, - Ходос тоже полез. Но вы слушайте меня. Я живу далеко, на острове Кергелен, с которого в ясные дни можно увидать Австралию, а если залезть на самую высокую гору, и если рано утром, и если смотреть в другую сторону, то тогда увидишь и край Антарктиды. Этот край блестит как начищенный сапог, и с него в воду прыгают пингвины. И когда я выхожу на берег и сажусь на ледяной холмик и греюсь на солнышке, - оно тут хоть и малиновое, холодное - и ходит у черты горизонта, но бывает и немного подаёт свет, - так вот, когда я тут таким образом загораю, ко мне совсем близко подходят пингвины и ложатся возле меня кружком. Они очень странные и забавные эти полурыбы-полузверюшки, смотрят на меня и, наверное, думают: а чего это он к нам приплыл, и какой сюрприз приготовил для нас, хозяев острова?..
Ну, ладно: не люблю писать предисловий, и вообще - не люблю говорить много, и уж совсем не понимаю тех, кто говорит беспрерывно и тарахтит, как испорченный пулемёт. Лучше я буду говорить мало и только дело. Читайте моё первое письмо. Потом будут второе и третье, а это - первое.