Он с детства увлекается фотографией‚ в кладовке при кухне оборудована у него лаборатория‚ и все ее стены‚ как обоями‚ от пола до потолка сплошь заклеены снимками, один и тот же его портрет‚ не в фокусе‚ размноженный в сотнях экземпляров‚ а поверху‚ бордюром‚ нацарапано тушью‚ с подтеками: "Где вы купили такое лицо?" И посреди одинаково насупленных физиономий – узкий‚ вертикальный снимок Саши Терновского во весь рост‚ на пляже‚ в цветных сатиновых плавках‚ которые пошила мама: детские‚ неразвитые плечи‚ широкий таз‚ тонкие ноги‚ сутулая спина‚ как постоянное напоминание о самом себе‚ чтобы не забывал‚ смирял гордыню‚ философски относился к неудачам в личной жизни.
Саша Терновский пишет мрачные стихи про разбитую жизнь‚ несбыточные надежды‚ могильный тлен и хлад, и читает их всем‚ кто пожелает слушать‚ повергая в недоумение инженерно-технический состав серийно-конструкторского бюро машиностроительного завода. "Как приятно в ночной тиши пить остатки своей души..." Однажды он чуть было не женился на поэтессе – тоненькой девочке с большими глазами‚ которая тоже писала грустные стихи‚ но в последний момент она вышла замуж за спортсмена-десятиборца‚ родила ему ребенка-великана и перестала не только писать стихи‚ но и слушать. Это случилось еще в институте и было первым ударом в его личной жизни‚ а таких ударов по сей день состоялось великое множество и‚ очевидно‚ будут еще‚ несмотря на лабораторию‚ сплошь заклеенную его портретами. А он лежит‚ как камушек, на дороге‚ подходи и бери‚ и если не взяли‚ то по недомыслию‚ потому что он готов полюбить любую женщину‚ которая сделает к нему только один шаг. И за бездетность с него не надо вычитать. Это несправедливо – вычитать с него за бездетность.
Саша Терновский живет вдвоем с мамой‚ по вечерам‚ после ужина‚ дружно забираются с ногами на диван‚ слушают Бетховена на допотопном проигрывателе‚ обмениваются впечатлениями. Его мама – женщина утонченная‚ неизлечимо болезненная – получает пенсию за убитого еще в финскую войну мужа‚ и этой пенсии‚ пока Саша учился‚ им не хватало на самое необходимое‚ но теперь он инженер‚ у инженера – зарплата‚ изредка – премия‚ и на необходимое им уже хватает‚ а на желаемое – нет. Все институтские годы Саша проходил в отцовских сапогах‚ галифе и кителе‚ а под кителем – ковбойка‚ на ковбойке – белый‚ крахмальный‚ пристегиваемый воротничок и полосатый галстук с гигантским узлом. Он был один такой на весь институт; всё время он был окутан иронией‚ как дымовой завесой‚ и под этой завесой сначала учился‚ теперь работает и не выйдет из-под нее‚ наверно‚ никогда. И всё время надо быть начеку‚ чтобы не прорвалась завеса‚ чтобы не сдуло ее в сторону‚ а то прорвется – и ты голый. Детские‚ неразвитые плечи‚ широкий таз‚ тонкие ноги‚ сутулая спина.
Саша Терновский любит докапываться до основы‚ до того места‚ откуда всё начинается. Где другой проскочит на скорости мимо‚ Саша непременно зацепится. Еще в школе задумывался над непосильными вопросами‚ ставил в тупик учителя истории‚ читал Ницше‚ делал заметки на полях косым прыгающим почерком: "Правильно"‚ "Нет!"‚ "Сволочь..."‚ "Вот он‚ фашист!" "Гитлеровец! Бей гадов!!" Когда изучали "Вопросы языкознания"‚ теоретическую работу И. В. Сталина‚ когда все факультеты старательно обсасывали тонюсенькую брошюрку‚ дружно обругивали неизвестного им доселе академика Марра‚ отложив в сторону другие науки‚ вот тогда Саша и задал на семинаре свой вопрос‚ повергший преподавателя в священный ужас: "А что за срочность такая? Неужто в техническом институте изучать больше нечего?" Спасибо преподавателю‚ оставил без внимания кощунственную выходку‚ а то бы‚ как миленький‚ вылетел Саша из института и неизвестно куда бы еще залетел. А многие в группе даже не поняли его вопроса. Сказали – изучай‚ они и изучали. А почему‚ зачем – в голову не пришло. Подумаешь‚ проблема. Как изучили‚ так и забыли.
Саша Терновский – человек неуравновешенный. У него никогда не поймешь‚ что будет через минуту. Да он и сам этого не знает. После школы Саша решил стать кинооператором‚ и на экзаменах в институт ему достался снимок "В жаркий день". Он посадил актрису на стул‚ вплотную подтащил фонари и два часа мудрил с ними‚ устанавливал свет. Уже все сделали свои снимки и пошли проявлять пленку‚ уже ассистенты грубо намекали абитуриенту на его неспособность‚ а он ворочал и ворочал фонари‚ и актриса прогрелась‚ пропотела‚ на нее было страшно смотреть‚ потому что на улице стояла жара – тридцать градусов в тени‚ а под фонарями – все пятьдесят. "Пить!.." – хрипло прошептала актриса‚ закатывая глаза‚ и ей дали стакан воды. Сашин снимок "Первый глоток" потряс всё жюри. Казалось‚ перед ним открылись желанные двери‚ но он срезался на собеседовании‚ высказав свои взгляды на кинофильм "Кубанские казаки"‚ чего не требовалось не только от будущих операторов‚ но даже от будущих режиссеров. Он не хотел‚ не желал этого‚ он понимал‚ что делает глупость‚ но нервная система в который раз не поддалась регулировке‚ и он наговорил гадостей всем членам комиссии вместе и председателю в отдельности.
С горя Саша поступил в технический институт‚ после второго курса они поехали в военные лагеря‚ и здесь его нервная система развернулась в полную силу. Вместе со всеми он погрузился в теплушку‚ – девять человек на наре‚ семьдесят два на вагон‚ – и по дороге лихо‚ не хуже других‚ пил теплую водку‚ сидя по-турецки в тесном пространстве между нарами‚ запрокидывая голову и стукаясь затылком о верхние доски. Лихой воин‚ бывалый солдат‚ почти герой. В первую же ночь ему надоело спать в тесноте‚ по команде поворачиваться на другой бок‚ и он с комфортом развалился на полу‚ подложив под голову чемодан. Дома он вечно страдал от бессонницы‚ от шума машин‚ – нервозное дитя большого города‚ – а здесь сладко спал на голых трясущихся досках‚ под грохот и лязг колес‚ а утром ребята перешагивали через него и не могли добудиться. Такая у него странная нервная система‚ которая чувствовала себя превосходно на голом теплушечном полу.
На третьи сутки они приехали на место. Из Москвы‚ из столичного института‚ первый раз в этот город: на вокзале им приготовили торжественную встречу. Подошел поезд‚ грянул оркестр‚ распахнулись двери теплушек и посыпались на перрон грязные‚ чумазые‚ оборванные столичные студенты. И только один человек сошел с поезда в парадном костюме‚ при галстуке. Это был Саша Терновский‚ потому что представление о военной службе было связано у него с девушками‚ которые машут платочками проходящему отряду. Прямо с вокзала‚ срочно изменив распорядок встречи‚ их повели строем в баню. Оркестр играл "Марш нахимовцев" – "Простор голубой‚ земля за кормой..."‚ студенты пели и лихо‚ по-разбойничьи‚ подсвистывали‚ а на тротуарах и в окнах домов недоумевали местные жители‚ и девушки в том числе‚ кто это такие и куда их гонят. Если заключенные‚ то почему они поют‚ а если вольные люди‚ то почему они так одеты.
После бани им выдали обмундирование – х/б‚ б/у. Хлопчатобумажное‚ бывшее в употреблении. У Саши Терновского галифе висели сзади мешком‚ гимнастерка торчала дыбом‚ из широких голенищ выползали на свет серые бязевые портянки. Они маршировали по жаре в противогазах; брали штурмом высоту "Песчаную"‚ ориентир – отдельно стоящее дерево; при всяком перекуре заваливались спать в тенечке в пыль‚ в мусор‚ в невообразимые колючки; строем маршировали в столовую‚ где на крашеных столах стояли кастрюли с кашей‚ залитой сверху коричневым жиром неизвестного происхождения‚ и миски с брусками вареного свиного сала: мало кто мог это осилить; с песней ходили в кино на "Фанфана-Тюльпана"‚ приспособленного для солдат‚ укороченного‚ без пикантных сцен‚ так что с трудом проглядывал сюжет из-за многочисленных сокращений; пили чай с подсыпанным в него порошком – бромом‚ что ли? – чтобы солдатам легче было переносить воздержание‚ а солдаты тоже не дураки‚ за неделю до увольнения переставали пить чай; и наконец Саше Терновскому перед строем объявили благодарность за образцовое несение службы. На другое утро он сбежал в город‚ в самоволку. Так захотела его нервная система,‚ а он с ней никогда не спорил. За самоволку он заработал наряд на кухне и целые сутки неторопливо мыл жирные алюминиевые миски‚ невозмутимо выгребал из них остатки еды‚ не разгибая спины‚ окутанный паром‚ над железным лотком с горячей водой‚ под торопливые понукания голодных солдат‚ которым не хватало посуды. И его нервная система даже получала от этого некоторое удовлетворение.
И еще раз она сработала совсем недавно‚ в ночь под Новый год. Вдруг ни с того‚ ни с сего Саша Терновский захандрил‚ заперся в лаборатории‚ поставил пластинку с дикой музыкой‚ – на рентгеновской пленке с проглядывающим на просвет скелетом‚ – и слушал ее весь вечер. Она шумела‚ трещала‚ издавала непотребные звуки‚ а Саша молча кривлялся в такт музыке‚ дергал руками и ногами‚ и сотни лиц с нечетким изображением пристально глядели на него со стен. В двенадцать часов ночи он вошел в туалет и с первым ударом курантов дернул за веревку смывного бачка "Эврика".
– Ребятушки‚ – говорит Саша Терновский‚ – а ребятушки... Плохо наше дело. Не выпить ли по такому случаю молочка?
4
Идут пить молоко. Мимо сборки‚ мимо кузнечного цеха‚ напрямик через термичку‚ где плотный‚ осязаемо жаркий воздух душным компрессом накрывает лица и затыкает ноздри‚ и где можно бесплатно хлебнуть пузыристо-злющую газировку с солью. Остановились‚ выпили по стаканчику‚ пошли дальше. Зимой друзья бегают в столовую‚ по морозу без пальто‚ едят свиные шницели – сплошное сало в сухарной корочке‚ на просвет всё видно‚ а летом‚ в жару‚ пьют до обеда молоко‚ выбегают в перерыв из проходной – и на канал‚ купаться. Ныряют, постанывают от наслаждения и лениво ползут обратно‚ проклиная всё на свете. Влажные трусы противно прилипают к брюкам‚ и работать уже неохота‚ а охота спать.
Они сидят в цеховом буфете‚ пьют холодное молоко из пивных кружек и сочетают приятное с полезным. Полезное – это молоко‚ а приятное – это молоко в рабочее время. Вокруг них все пьют молоко‚ едят мятые коричневые пирожки с повидлом‚ густо мажут горчицей толсто нарезанную вареную колбасу и дешевую ливерную‚ а женщины берут ее домой целыми кругами‚ чтобы не толкаться после работы в очередях. Буфет выкрашен масляной краской в синий‚ безжизненный цвет‚ душно пахнет эмульсией и каленой металлической стружкой‚ пронзительно‚ на высоких тонах‚ верещат станки‚ да еще рядом‚ за стенкой‚ нескончаемо постукивает компрессор‚ будто пальцем по темени‚ и часто громыхает молот в соседнем кузнечном цехе. Молоко подрагивает в кружках‚ на больших окнах с частыми переплетами дребезжат стекла.
– Мальчики‚ – вздыхает Рита Колчина‚ – ой‚ мальчики... На улице-то теплынь! Какая погода пропадает!..
И тоскливо смотрит в пыльное окно.
– Какая пропадает погода... – печально‚ на весь буфет‚ повторяет Рита Колчина‚ и интонация у нее чеховских героинь: "В Москву! В Москву!.." На сцене это звучало бы прекрасно‚ на сцене этому бы аплодировали‚ но здесь‚ в цеховом буфете‚ рядом с ливерной колбасой и пирожками с повидлом‚ вызывает общее недоумение.
Рита Колчина – актриса. Еще в школе на всех вечерах читала она стихи‚ выступала на городском смотре‚ прославилась, была приглашена в Кремль‚ на концерт для охраны. Они собрались в проходной у Спасской башни‚ и солдаты настороженно сверяли каждое лицо с фотографией на паспорте. Потом их провели по территории‚ а внутри здания был еще один пост‚ новая проверка‚ пристальное оглядывание с ног до головы‚ быстрый‚ врасплох‚ вопрос: "Оружие есть?" А когда их‚ запуганных‚ завели в артистическую‚ в дверях встал солдат‚ у лестницы встал солдат‚ в кулисах стояли солдаты и в зале тоже сидели одни солдаты. Во время концерта за сценой ходил мужчина во френче‚ но без погон‚ и вежливо предупреждал товарищей артистов‚ чтобы ничего не уносили с собой на память. Так редко люди попадали в Кремль‚ что потихоньку отвинчивали выключатели‚ вывертывали лампочки из настольных ламп‚ брали мыло в туалете‚ чтобы похвастаться потом перед друзьями.
После десятого класса мама Риты Колчиной сумела убедить дочку‚ что лучше быть плохим инженером‚ чем плохим актером. Она поверила маме‚ пошла в технический институт‚ старательно и добросовестно училась‚ даже получала пару раз повышенную стипендию‚ и всё было предельно просто и ясно‚ как заметка в институтской многотиражке: "Отличница‚ будущий инженер‚ находит время для занятий художественной самодеятельностью". И это была истинная правда. В институте Рита сразу же поступила в театральный коллектив и в первом спектакле затмила всех участников. С тех пор и до последних дипломных дней она блистала на подмостках‚ ее окружала толпа поклонников‚ через которых трудно было пробиться‚ но она независимо прошла мимо всех‚ скромно гордясь своей исключительностью. Была у нее большая‚ вымышленная любовь к партнеру по сцене Вале Грудеву‚ и бегала она на свидания в угол институтской территории‚ где пожарный водоем и пяток елок. В водоеме студенты купались‚ под елками загорали и готовились к экзаменам. Валя Грудев приходил на свидание легким пружинистым шагом‚ часто вскидывая голову‚ отчего красиво подлетали кверху его светлые волосы‚ и они вели двусмысленные беседы с многочисленными паузами и интонациями тех героев‚ которых изображали на сцене. Игра была и там и тут‚ и Валя Грудев милостиво ожидал от нее развития событий‚ будто из них двоих мужчиной была она‚ потому что Валя был избалован гораздо больше: герой-любовник и герой-спортсмен‚ чемпион института в беге на сто метров. Стоило только посмотреть‚ как он разминался перед бегом‚ как брал старт‚ бежал и рвал грудью финишную ленту – настоящий спектакль. Валя Грудев прошел за годы учебы все факультеты по очереди‚ откуда его отчисляли за непроходимую тупость‚ и только на заводе‚ да и то не сразу‚ Рита Колчина поняла‚ какая она была дура. А Валя так и остался дураком‚ у которого по счастливой комбинации генов оказались длинные ноги для бега и красивый профиль для сцены‚ и у которого самовлюбленность с тщеславием подавили даже естественные мужские потребности.
На курсе‚ где училась Рита‚ было мало девочек. Факультет считался мужским‚ и девочки туда не шли. Десяток девочек был на их курсе‚ и они установили по факультету абсолютный рекорд‚ потому что на старших курсах их было по пять‚ по три и даже одна. Эта одна считалась у них универсалом. Вернее‚ она не была универсалом‚ но заставили обстоятельства. На всех соревнованиях и смотрах‚ где требовалось участие женщин‚ она бегала‚ прыгала‚ метала‚ толкала‚ ныряла‚ пела и танцевала. Она не могла создать только волейбольную команду и провести эстафету четыре по сто метров. Всё остальное она делала, а с приходом десятка девочек можно было создавать что угодно‚ даже девичий хоровод. Весь курс, весь мужской факультет неослабно следил за Ритой Колчиной‚ все институтские годы прошли под внимательными взглядами‚ и это придало театральность ее поведению‚ машинальную театральность позы‚ движения‚ речи‚ будто всегда под взглядами сотен зрителей. И если рядом не было зрителей‚ она сама смотрела на себя со стороны.
Когда Рита пришла на завод‚ сразу же оказалось‚ что плохим инженером так же плохо быть‚ как и плохим актером. Она попала в мир техники‚ к которому не имела никакого отношения‚ да и не должна была‚ наверно‚ его иметь. Ее пугали вызовы в цех‚ шум‚ который не перекричишь‚ грязь‚ от которой не спасешься‚ колючие спирали стружек и неуклюжие железки‚ которые так красиво выглядели когда-то на чертежах‚ нравились ей и подтверждали правильность выбранной профессии. И потом на заводе она мгновенно‚ без длительного примиряющего перехода‚ превратилась из премьера в рядового инженера‚ ушло сценическое обаяние‚ обаяние издалека‚ но остались ранние морщинки‚ прыщик на носу‚ прочие бытовые мелочи‚ не дающие права на исключительность. А главное‚ осталась театральность‚ неистребимая наигранность‚ которая среди чертежных досок и разговоров о зарплате выглядит неуместной. Все девочки с их курса давно уже замужем‚ с детьми‚ с разводами и любовниками‚ – словом‚ идет нормальная жизнь‚ – а она до сих пор одна‚ отпугнув в институте скромных‚ привлекая нахальных‚ которые‚ в свою очередь‚ отпугивали ее. И хотя ребятам‚ ее друзьям‚ всего по двадцать шесть лет‚ ей‚ женщине‚ уже двадцать шесть. Недавно Рита Колчина начала курить‚ и это ей тоже не идет. Ей многое не идет в жизни‚ так же‚ как многое шло на сцене.
– Мальчики‚ – тоскливо говорит Рита‚ – а мальчики... Может‚ подадим заявления?
– И что? – лениво спрашивает Саша Терновский.
– Там видно будет.
– А если не будет?
Отношения у Саши с Ритой сложные‚ нахально-иронические. Так он выделяет женщин‚ которые ему нравятся. Это Саша подговорил ребят‚ и они‚ незваные‚ пришли к Рите в гости‚ принесли пол-литра‚ шумели‚ через силу говорили пошлости. А у Риты чинная мама‚ везде скатерти‚ салфеточки‚ фарфор и хрусталь‚ фотографии единственной дочки в разных ролях. Мама напоила их чаем с кексом‚ а они попросили жареной картошки. Выпили пол-литра‚ огляделись‚ свернули голову подарочному пингвину с ликером. Пили приторный ликер‚ заедали жареной картошкой. Рита бледнела от злости и обиды. Потом закурили‚ развалились на диване‚ и, не выдержав собственного хамства‚ стали прощаться. "Спасибо‚ что зашли"‚ – сказала Рита. "Нам спасибо не надо‚ – ухарски ответил Саша. – Нам бы деньгами..." Она протянула рубль. Он взял. Она пошла их провожать‚ и они напоследок вываляли ее в снегу. Обиды было на месяц. А чинной маме ребята понравились. "Смешные какие... Даже притворяться не умеют". И вздохнула. Внуков хотела мама‚ внуков...
– Братцы‚ – предлагает Костя Хоботков. – А не взять ли еще по кружечке?
Берут еще по кружечке‚ наливаются молоком по горло. Сидят‚ развалившись‚ на металлических стульях с тонкими ножками‚ лениво двигают по пластмассовому покрытию тяжелые‚ толстого стекла кружки. Грохает молот в кузнечном цехе‚ звякают стекла‚ подрагивает молоко на донышке.
– Какая погода пропадает!..
5
На выпускных экзаменах в школе Костя Хоботков писал сочинение на вольную тему: "Образ молодого советского человека великой Сталинской эпохи". Привели их в актовый зал‚ усадили по одному‚ выдали чистые листы с печатью школы‚ следили неотрывно‚ в туалет выпускали тоже по очереди‚ чтобы‚ не дай Бог‚ не обманули учителей‚ не списали друг у друга‚ не подсунули тайком заранее приготовленное. От этих молодых всего можно ожидать! Костя исписал кучу страниц о молодом человеке великой эпохи‚ приводил примеры‚ цитировал‚ долго думал над концовкой, пока не подсмотрел у соседа спереди: "И если потребуется‚ если будет нужно‚ я‚ как и все..." Вяло боролся с искушением‚ хотел придумать что-нибудь свое‚ или хотя бы то же самое‚ но другими словами‚ а потом махнул рукой и решительно‚ слово в слово‚ списал у соседа: "И если потребуется‚ если будет нужно‚ я‚ как и все..." Сдал листы‚ побежал в кино‚ выбросил из головы всё сочинение.